Текст книги "Экспедиция (СИ)"

Автор книги: Ирина Верехтина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Часть 13. Менуэт Боккерини

Дураки

Не повезло, подумал Андрей. Звездолёт был безнадёжно мёртв, его обитатели давно стали прахом, а панели управления рассыпались в пыль. Только где они, обитатели? И панели где? Или их нет, а звездолётом хозяева управляли «с земли»? А они-то, дураки, весь день ищут… чёрную кошку в чёрной комнате, на каждом повороте дыхание сбивается, у защитников пальцы на лазертагах побелели… Андрей вспомнил, как Риото полез за чем-то в карман и уронил парализатор, и всех «парализовало» от страха. А он выключенный был, кто ж парализатор включённым в кармане носит? Кому рассказать – не поверят. Всё-таки они дураки. Дураки с классом «А», хохотнул Андрей.

В ответ прозвучал издевательский смех. Невидимые гуманоиды гоготали, реготали, давились смехом, заливались колокольчиком, хрипло каркали и скрипели, как несмазанные дверные петли. Оцепеневший Андрей не сразу сообразил, что это вернулся смех, гулявший по «коридорам» эхом – таким же странным, как этот звездолёт. Странным было то, что здесь, внизу, сила тяжести уменьшилась и была, как показалось Андрею, меньше земной. То-то они все развеселились…и топали как слоны. Странно.

– Неужели мы так ржали? Этак всех гуманоидов распугаем.

Надо улетать. «Flying Star» отправит на Эльгомайзу транспортники, через десять земных лет они приволокут эту махину и посадят на околосолнечную орбиту. Чужим звездолётом займутся специалисты. Экипаж «Сайпана» получит свою долю прибыли, а Волокушин получит свои миллиарды. Кесарю кесарево, а слесарю слесарево. А в самом деле, что им здесь делать? Бабочек ловить?

Андрей улыбнулся, вспомнив, как Кэли с Леоной бегали вокруг «Сайпана» с сачком, который отыскался у биолога, и восторженно вопили. И наловили целую банку алых пленниц. Банка – стеклометаллический контейнер внушительных размеров – принадлежала опять же биологу и, по его словам, представляла эпохальное значение для энтомологов. В темноте бабочки светились. И наверное, сильно удивлялись: на Аква Марине день заменяли лиловые сумерки и никогда не наступала ночь.

Выбравшись на поверхность, они удивились, пожалуй, сильнее экзопланетных бабочек: впервые за два месяца на планете шёл дождь. Небо заволокло облаками. Сквозь них пробивалось солнце, в восемь раз ярче земного, и от этого дождь казался серебряным.

Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка!

До отлёта оставался месяц. Все торопились и суетились, точно куда-то не успевали. Проклиная дождь, который «только мешает, грибы здесь всё равно не вырастут», Надя Кислова дневала и ночевала в космокатере, набитом под завязку светоприёмной и анализирующей аппаратурой. Гравителескоп LISA-Pathfinder показывал невероятное. Земная астрометрия и небесная механика здесь были неприменимы, а физика небесных тел…физика Эльгомайзы отличалась от солнечной, как день и ночь. Иная природа, иные измерения.

Биолог, с которого Андрей взял клятвенное обещание не спускаться в чужой звездолёт, пропадал на пустоши. Кэли и Леона, разочарованные тем, что в дождь бабочки перестали летать, исследовали ландшафт в компании Бэргена и Риоты, которые взялись их опекать. В сопровождении «своих мальчиков» андроморфы шатались по окрестностям и однажды приволокли на корабль нечто напоминающее картофелину средних размеров. Боевые операторы не решились прикоснуться к «овощу» даже в перчатках, а девчонки взяли его голыми руками, и хотя не иронизировали по этому поводу, Риото с Бергэном испытывали жгучий стыд.

«Картошка» была с ростками, давно лежит, схохмил биолог. В контейнере, куда поместили «овощ», обитали ящерки и кузнечики. Ящерки питались кузнечиками, кузнечики поедали друг друга. Законы эволюции одинаковы во вселенной: сильные жрут слабых, слабые жрут друг друга. Пятиметровая кубическая «банка» прыгала, ползала и стрекотала. Любителей поглазеть на этот зоопарк собиралось достаточно. На следующее утро они ввалились в каюту капитана. Врач с серым от ужаса лицом цепко ухватил Балабанова за рукав: «Пойдём, кэп. Ты должен это увидеть».

Картофелина, которую Юозас решил скормить ящеркам, слегка подросла и лениво шевелила ростками. Ящериц и кузнечиков в банке не было. Кто же их выпустил? Кэли и Леона клялись, что не снимали крышку. Да и как они могли её снять, если ключ был только у биолога?

– Она… оно… их съело, всех! – выдохнул Золтовски. – Оно любит органику. И я не знаю, кто будет следующим, когда оно… она проголодается.

Тем временем росток дотянулся до стенки и с чмоканьем к ней прилип. То же проделали остальные ростки. Картофелина поднималась вверх со скоростью ленивца, спасающегося бегством. Впрочем, спасаться надо было от «овоща»: когда он дополз до верха, металлостекло угрожающе выгнулось.

– Тащите аннигиляторы! – распорядился капитан. – И больше никаких местных овощей.

«Шахматная доска»

От космолётчиков требовалось умение принимать решения, сообразуясь со скоростью полёта. То есть, в минимально короткое время. Хобби биолога – шахматы – предполагало плановое мышление. Юозас мыслил по-другому. Улучив момент, когда Мишенька направился в каюту врача (такой молодой, а уже проблемы со здоровьем, жаль парня), Юозас отправился на пустошь. Там ему никто не помешает… думать. Круглое поле с голубой травой – местный вариант шахматной доски. А фигуры внутри, в звездолёте, который притворяется мёртвым. Юозас достал из кармана компас, который взял с собой «в поездку» (слава богу, что не видел капитан, иначе бы опять высмеял). Выбрав направление с юга на север (направление не имело значения, просто удобнее идти по стрелке компаса), биолог измерил пустошь шагами, от края до края. Потом спустился в звездолёт и стал методично измерять туннели.

Его догадка подтвердилась, звездолёт «кончался» метров за пятьдесят до границы пустоши. За дугообразными коридорами, соединявшими туннели, и за тупиковыми глухими стенами было что-то ещё. Рубка управления? Жилые отсеки? Стащив с рук перчатки, он ощупал поверхность: стена как стена, полукруглая, вся в неглубоких желобках. Под ногами желобки глубже, на стенках меньше, вот и вся разница. Биолог уселся на пол и поморщился: проклятые бороздки впивались в кожу сквозь комбинезон. Ничего, он потерпит, он привык размышлять сидя, как все нормальные люди. Он же не космолётчик, чтобы думать на ходу.

Юозас решал задачу, как в шахматах: перебирая возможные комбинации и просчитывая шаги. И насвистывал менуэт Боккерини. Он и собаку приучил откликаться на этот мотив, на обыкновенный свист Гинтари не прибегал. А заслышав Боккерини, мчался на зов как угорелый. И тёрся о его ногу, и мотал хвостом, и заглядывал в глаза…

Юозас закрыл глаза и увидел своего Янтарика. Лабрадор был королевского происхождения, отец двукратный чемпион интернациональной кинологической выставки «Евразия», мать медалистка Национальной выставки Литвы. Он и любить умел по-королевски щедро, отдавая хозяину всего себя. А он, Юозас, его предал.

Скелеты в шкафу. Биолог

Маленького Юозаса биология привлекала своей доступностью, открытостью. Это ведь – мир, всё, что тебя окружает. С миром хотелось подружиться, его хотелось понять. А ещё он понимал собак. Они не умеют говорить, но умеют смотреть. Вилять хвостом. Прижиматься к тебе боком, раздвигать мордой колени и втискиваться между ног, и опрокидываться на спину, доверяя хозяину самое неприкосновенное – живот.

Родители были категорически против: в доме обитали две кошки, морская свинка, пара волнистых попугайчиков и аквариумные рыбки. Зверинец. За собакой нужен уход, выгуливать и ухаживать придётся нам. Вот вырастешь, тогда заводи кого хочешь. Юозас всё детство мечтал, чтобы оно скорее кончилось, и тогда он купит собаку. Лабрадора с янтарными глазами.

Лабрадора он купил, когда окончил биофак вильнюсского университета и снял недорогую квартиру в пригороде, где он был хозяином, а значит, мог делать что угодно. Бывшие однокурсники приводили к себе девушек, устраивали вечеринки, у них частенько ночевали друзья. Юозас друзей в дом не приглашал (лабрадор не любил чужих, и Юозас не мог равнодушно смотреть, как щенок, забивался под стол и ждал, когда гости наконец уйдут), к вечеринкам и девушкам был равнодушен. Он ещё встретит ту, с которой проживёт жизнь, вырастит детей, а может даже внуков. Она не из тех, кто ходит на вечеринки и зазывно смотрит на парней. Она будет ждать его одного, и обязательно дождётся. А пока ему вполне хватало общества собаки.

Он назвал щенка Гинтари, янтарь. Вдвоём они ездили на озёра, где наперегонки носились по окрестностям, плавали и охотились за утками. Вернее, охотился Гинтари, а Юозас с волнением наблюдал за другом. И собирался купить охотничий дробовик, чтобы охотиться не понарошку, а всерьёз.

– Вернусь из экспедиции, поедем с тобой на охоту, – пообещал питомцу Юозас. Пёс ответил грустным взглядом. Ну как ему объяснить, что отказаться от поездки в Западную Африку Юозас не может, просто не может!

– Я приеду. Я вернусь и буду с тобой, – убеждал щенка Юозас, а тот обнимал его за шею тёплыми лапами, и тыкался носом в ухо, и тихонько скулил Лабрадоры обладают невероятной интуицией.

– Не плачь. Никто тебя не собирается бросать, поживёшь у мамы с папой, они согласились, они тебя будут любить и кормить. Ты вырастешь и станешь большой собакой, и мы с тобой поедем на озёра. Маленьким щенкам охотиться нельзя, можно только взрослым, – пошутил Юозас.

В Западную Африку он улетел с тяжёлым сердцем.

О лабрадорах говорят, что они самые преданные собаки в мире. Они очень эмоциональны и общительны, поэтому с трудом переносят разлуку. Гинтари не перенёс. О нём заботились, кормили, чесали за ушами, гладили по лобастой голове, водили на прогулки. Щенок равнодушно смотрел на еду, равнодушно принимал ласку, и целыми днями сидел у окна, положив на подоконник широкие лапы. Гинтари ждал хозяина. Когда же он придёт? Когда же?..

Менуэт Боккерини

Он вернулся через три месяца. С порога засвистел менуэт, и удивился, – тишине, которой встретила его квартира. А он-то ждал – визгливого щенячьего лая, цоканья когтей по паркету, слюнявых собачьих поцелуев, от которых придётся уворачиваться…

Мать бестолково пыталась объяснить, что щенка нормально кормили, нормально содержали, раз в месяц купали в пене детского мыла, скармливали ему витамины, которые прописал ветеринар. Юозас остановившимися глазами смотрел на коробку с щенячьими игрушками. Кожаная сандалия (вторая растерзана в клочья, когда у Гинтари резались коренные зубы). Мяч-пищалка в резиновых игольчатых пупырышках. Липовые палочки, на которых остались следы его зубов. Завязанный на несколько узлов кожаный пояс, который щенок забавно грыз, целиком запихивая в пасть. Мать не смогла их выбросить. Потому что любила Гинтари, забавного толстого увальня с янтарными глазами.

– Я утром встала, смотрю, он на подоконнике, как с вечера лежал, так и лежит, и в окно смотрит. Тебя ждёт. Я позвала, а он… он застыл уже. Умер. На подоконнике. – Мать заплакала, закрывая лицо передником. – Мы с отцом его чем только не кормили, творожком домашним, яблочками тёртыми, Айвис за обрезью на мясокомбинат ездил, привозил… А он морду отвернёт, а из глаз слёзы льются. Ты никогда не видел, как плачут собаки? Не дай тебе бог такое увидеть, сынок. Он даже баранки не грыз, его любимые, ванильные. Стоять уже не мог, совсем ослаб. В лечебнице сказали, умер от тоски, так бывает у лабрадоров. Сказали, что они… они умеют любить.

Они умеют любить. Гинтари его любил, не захотел без него жить. А Юозас любил биологию, без которой тоже не мог жить. Он выбрал биологию. А Гинтари выбрал смерть.

– Что ж ты не дождался меня, хороший мой… Сейчас бы поехали на озёра, ты бы там бегал, фыркал, шлёпал по воде тяжёлыми лапами, вспугивая лягушек. Ты был бы уже большим. Я так и не увидел тебя большим, Гинтари! А помнишь, как ты прибегал ко мне на музыку Боккерини? Мы с тобой любили этот менуэт…

Киндзюлис принялся насвистывать мелодию… и явственно услышал цоканье когтей. Зажмурился и заткнул уши пальцами, пережидая слуховую галлюцинацию. А когда открыл глаза, перед ним плясало синее пламя. Биолог боязливо отодвинулся. Пламя среагировало, распалось на огоньки и… приняло форму собаки. Лабрадора! Перед ним был его Гинтари, взрослый, красивый. Светло-синий.

– Гинтари? Это ты? – несмело спросил биолог, на секунду поверив в существование душ.

Юозас непроизвольно протянул руку, и огоньки приблизились. Звёздный «хвост» радостно молотил по ногам, не обжигая. От «пса» волнами исходило дружелюбие. Гинтарис…

– Что же нам с тобой делать? Мне через три недели улетать… У меня же сердце разорвётся!

Звёздный пёс исчез, огоньки рассыпались, рисуя незнакомые созвездия.

Надо Кислову взять с собой, она определит, где это, подумал биолог, придя в себя.

Часть 14. Девочка Рая упала с сарая

Что-то происходит...

Андрей видел, что с Киндзюлисом что-то происходит. И решил, что это из-за «картошки», за которую биолог получил выговорешник, как выразился Мишенька.

Кэли с Леоной ловили новых кузнечиков и ящерок, Катеринка взяла на себя кухню, Надя Кислова каждое утро садилась в космокатер и взмывала в облака. Механик занялся наконец двигателями: через месяц лететь, а бережёного бог бережёт, как известно.

Дождавшись, когда капитан в сопровождении «сопровождающего» и обоих боевых операторов отправится на втором катере исследовать зоны полюсов, биолог испарялся с корабля и уезжал на пустошь, где, наплевав на запрет капитана, спускался по верёвочной лестнице в чужой звездолёт, испытывая странное чувство. Такое чувство, словно его здесь ждали, и он приходил каждый день, он ничего не мог с собой поделать.

Сидел на неудобном полу, уперев подбородок в колени, смотрел на пляшущие голубые огоньки и рассказывал – об экипаже, об экспедиции, о долгих месяцах полёта. О родной Лаукуве с её зелёными лугами и звёздными ночами. О серебряном свете луны.

Огоньки становились ярче, словно у его «собеседника» теплело на душе. И не проходило странное чувство, будто его слушали и понимали. Юозас рассказал звёздному псу всю свою жизнь, в которой, сколько бы она не длилась, никогда не будет Гинтариса.

Он даже рассказал ему о Катеринке, которой принёс хомяков. Думал, она обрадуется. А она орала как ненормальная. И Андрей на него орал. И сказал, что у него вместо мозгов травка зеленеет.

– То есть, голубеет, – запутался Юозас. – То есть, здесь она голубая, а у нас на Земле зелёная. А солнце жёлтое. Ты, наверное, травы-то не видел, сидишь здесь сиднем две тысячи лет, или три… Тебя бы на солнышко выпустить, побегал бы по травке, полаял… Ты лаять-то умеешь, звездная собака? Ничего ты не умеешь… Одичал здесь совсем. Как я тебя оставлю, одного? Что делать будем? Может, Надю позовём, она придумает что-нибудь, она ведь астрофизик. Изучает звёздную материю. И таких как ты. А я биолог. Ну, который… эту самую травку изучает. Ты не представляешь, как обидно, когда тебя за человека не считают, – вздохнул Юозас.

За сто семь триллионов километров от Земли он нашёл друга, который его понимал. Который ему верил. Товарища по несчастью, так, кажется, это называется.

– Не представляешь, как мне хочется потрепать тебя за уши! Как тебе здесь, одному? Скучно, наверное?

Пламя нарисовало ему тысячу лет одиночества, тысячу лет безнадёжного ожидания. Образы возникали в голове, трансформируясь в чувства. Юозас ощутил эту безнадёжность и испытал эту боль.

Праздник

К капитану постучались андроморфы и сообщил, что у Нади Кисловой завтра день рождения. Как он мог забыть?

Надя пришла к Катеринке, которая теперь была главной в камбузном отсеке, и попросила испечь торт. Только не безе, которыми плюётся автомат в кают-кафе (Надя так и сказала – плюется). Катеринка была в смятении: она как раз и рассчитывала на эти самые безе. Их можно намазать сливочным кремом и слепить по два, получатся отличные пирожные. Надя настаивала на бисквите, возражать имениннице Катеринка не посмела и обратилась за помощью к Кэли и Леоне, которые по горло были заняты в грузовом отсеке, где надо было укладывать в контейнеры образцы, потом укладывать контейнеры, вносить в бортовой компьютер подробные сведения о каждом, что почём, как выразился Лех, и Кэли его не поняла.

Леона согласилась помочь, и Катеринка испытала нечто вроде эйфории. На Надином дне рождения она станцевала ламбаду. Это был её подарок имениннице. Танцевала Катеринка профессионально, все громко скандировали «Ка-те-рин-ка! Ка-те-рин-ка!», Надя смотрела и ругала себя за то, что она называла девушку овощеводом.

Андрей от имени экипажа подарил Кисловой набор шоколадных конфет в перевязанной лентой коробке. Конфеты были свежими и пахли шоколадом, словно не лежали почти пять месяцев в ожидании, когда их съедят. Надя немедленно открыла коробку и предложила «гостям». Они не видели конфет почти полгода. Но им было неловко – есть Надины конфеты, что же ей останется? Они отказывались, Надя настаивала: желание именинницы закон.

Каждому досталось по две конфеты, Мишенька запихал в рот сразу обе и восторженно сообщил:

– У меня одна вишнёвая, а вторая пралинэ, у-уу, вкуснотища!

– А у меня ореховая нуга, повезло!

– У меня мятный ликёр!

– Дай глотнуть!

Конфеты запивали шампанским, шапманское заедали ананасами, которые Катеринка вырастила в оранжерее «для экстренных случаев», ананасы запивали шампанским и заедали пирожными. Глаза у всех горели, все шутили и смеялись, как показалось Андрею, слишком экзальтированно. С чего их так разнимает-то? С шампанского? Ну, это вряд ли.

А тогда – с чего?

Биолог спел старинную шуточную песню «Девочка Надя»:

«Девочка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада!

А девочка Рая упала с сарая. Куда ж тебя чёрт понёс, моя дорогая!»

Подтекст поняли все, кроме Мишеньки. «Раю, упавшую с сарая», он не принял на свой счёт, хотя куплет недвусмысленно намекал на его падение в люк.

Переждав шквал аплодисментов, Юозас продолжил, находчиво заменив слова, и шутливая песенка, написанная в начале третьего тысячелетия, теперь звучала в унисон с четвёртым:

«Раньше пили рюмками, а теперь бокалами, раньше были штурманы мальчики, а теперь нахалы.

Были лазертаги, а теперь катушки, были шарабаны, а теперь «Сайпаны».

Биологу долго аплодировали, ещё дольше смеялись. Мишенька смеялся вместе со всеми, а «Fuji Y» неутомимо работала, стараясь, чтобы в кадр попали все. «Мальчики-нахалы» не обижались и даже, кажется, гордились новым статусом. Боевые операторы улыбались и с того дня называли ката-ускорители катушками. Кэли и Леона в такт хлопали в ладоши. Под шумок Юозас наклонился и, отодвинув рыжий локон, который ему мешал, торопливо зашептал в Надино ухо:

– Надя, только ничего не говори. Молчи и слушай. Остальные не поймут, они не физики. А ты поймёшь и мы вместе решим, что делать. А тогда уже расскажем всем. Завтра едешь со мной. Встречаемся в половине шестого у вездехода, возьми карты и фонарик.

На следующее утро она ждала Юозаса у вездехода с атласом звездных карт под мышкой. Ещё она взяла с собой оставшиеся после вчерашнего пира конфеты. Юозас наверняка проголодается, они ведь даже не позавтракали, удрали от всех, вдвоём, такая романтика.

Наде нравился Юозас, она старалась чаще попадаться ему на глаза, и даже предприняла дерзкую попытку сыграть с ним в шахматы. Дерзкую потому, что играла на уровне дилетанта, а Юозас был гроссмейстером. Через три минуты он поставил ей мат и отказался от второй партии, сославшись на усталость.

С того дня Надя в кают-гостиной не появлялась. Юозасу она неинтересна, не стал даже учить её играть в шахматы. Надя попросила, а он притворился, что не слышит. Надя попробовала подружиться с поварихами, но Леоне и Кэли, похоже, хватало общества друг друга. Катеринка крутилась на тренажёрах, по выражению Берни, до потери пульса, а потом уходила в оранжерею, где общалась с тыквами и баклажанами. Надя пробовала ей помогать, но работать могла только молча: экваториальная жара шести ультрафиолетовых «солнц» и тропическая влажность дождевальных установок не давали дышать.

Катеринка на жару не жаловалась, хотя бандана на её голове потемнела от пота, и видно было, что ей тяжело. Странная она. Надя обрадовалась бы любой Катеринкиной реакции, даже насмешке, когда Надя, поминутно вытирая со лба пот, ползала на четвереньках между грядками, и пыхтела, и охала, и жадно глотала из фляжки воду, которая тут же выступала на лице солёным потом.

Пусть бы Катеринка её пожалела и сказала: «Иди уже, помощница». Или засмеялась и сказала: «Ты так страшно пыхтишь, вон даже огурцы от страха пупырышками покрылись». Но Катеринка ничего не говорила, не улыбалась, не пожимала плечами. Она вообще на неё не реагировала. Молча возилась на грядках, набирая огурцы в подол фартука, вот дурочка, есть же корзина…

Кэли и Леона, которые проводили в оранжерее «свободное» время, тоже не удостаивали Надю разговорами. Она спросила однажды, как они выдерживают – полдня на кухне, полдня в оранжерее, с утра до вечера. Кэли улыбнулась резиновой улыбкой. Леона промолчала.

Ну и пусть. Если Катеринке нравится общаться с овощами и ублажать баклажаны, то можно поздравить её с выбором друзей. Кэли и Леона выбрали друг дружку. Юозас выбрал шахматы. Только её, Надю, не выбрал никто.

Закрывшись в своей каюте, Надя глотала слёзы обиды и рассчитывала гравитацию планеты TrES-2A. По расчётам выходило, что она тяжелее земной раза в два. Так может, не зря эта овощеводка Ветинская карячится на тренажёрах наравне со штурманами? Надя вздыхала и в очередной раз давала себе слово заниматься положенные два часа. И в очередной раз покидала спортивный отсек через час, под насмешливым взглядом Катеринки.

***

…Интересно, на сколько процентов расчёт совпадёт с реальностью? Белый карлик Процион бэта находится на расстоянии 4.6" от Проциона альфы и обращается вокруг него с периодом 40,65 лет, орбита представляет собой сильно вытянутый эллипс. Всё зависит от того, когда они прилетят. По расчётам астрофизика выходило, что они попадут в апогей, когда этот кусок раскалённого до пятидесяти тысяч градусов Кельвина горячего железа с его чудовищным тяготением будет максимально близко от TrES-2A, а значит…

Она будет первым астрофизиком на Земле, наблюдавшим белый карлик с такого близкого расстояния. Воочию! Надя вдруг поняла, что Процион бэта интересует её гораздо меньше Юозаса, которого капитан закрыл на месяц под домашний арест. Как он там? Не справившись с собой, астрофизик вышла из каюты и через минуту уже барабанила в дверь биолога.

– Кого там в гости черти носят? – раздалось из-за двери, и Надя хрюкнула от смеха. Как он догадался, что это она? Откуда знает русский?

У биолога получилось так забавно исковеркать русское устойчивое выражение, что оно не устояло и улеглось на бок, как галактика Андромеды (прим.: галактика Андромеды удалена от Млечного Пути на 2,5 миллиона световых лет. Плохо поддается наблюдению, так как повернута к Земле ребром. Есть основания полагать, что гравитационные силы Туманности Андромеды примерно через 5 миллиардов лет притянут к себе и поглотят галактику Млечный Путь)

– Это я. Открывай скорей, пока никто не видит!

– Я бывают разные, – отозвался биолог голосом Кролика из «Приключений Винни-пуха», но дверь всё-таки открыл. Надя и думать не могла, что он так обрадуется, и угостит её сахаром, и будет учить шахматным дебютам и восхищаться её сообразительностью.

– А сахар у тебя откуда? На кухне стащил?

– Нет, – с жаром возразил биолог, точно его обвинили в краже вакуум-зонатора из оружейного отсека. – Сахар мой, личный. Я его хомякам взял, они любят. Ну и… я тоже люблю.

– И я люблю.

– Правда?! – биолог обрадовался, словно ему подарили этот самый вакуум-зонатор. Надя мечтала о зонаторе, хотела проверить, затянет ли он «кусок» атмосферы. Если поставить максимальную мощность, можно получить атмосферную сгущёнку, как астрофизики называли сжиженный газ, из которого состояли газовые туманности. Может, попросить у Бэргена? Потому что Риото точно не даст.

Вчетвером (считая хомяков) они хрустели сахаром, и Наде, впервые за три прошедших месяца, было не одиноко. Она согласна остаться на TrES-2A навсегда, вместе с Юозасом. Надежда Киндзюлис… это красиво.

– Киндзюлене, – поправил её биолог, и Надя с ужасом поняла, что говорит вслух.

Вдвоём

Надя представила, как будет кормить литовца шоколадными конфетами. Он сказал «ты едешь со мной». Он сказал «мы вместе решим». Он выбрал её, и это лучший подарок на день рождения за всю Надину двадцатипятилетнюю жизнь.

На пустошь они уехали до рассвета.

Он столько рассказывал ей – о Гинтарисе, о звёздной собаке, которая ластилась и играла, и даже лизнула Юозаса в нос шершавым языком. Колючим немножко, но можно привыкнуть. Разряд очень слабый, рассказывал биолог. Надя думала о том, что разряд слабый, когда «собачка» настроена благодушно. Если она рассердится, то может ударить по-настоящему. Юозас определённо идиот. Попёрся один на чужой звездолёт, без защиты, без Бэргена, и сидит там, беседуя с… с кем? Юозас называл ЭТО собакой. Он даже имя ему дал, Гинтарис, Янтарик. Кому рассказать, не поверят: сидят два дурака из разных галактик и разговоры разговаривают. Откуда он знает, что это кобель? Мальчик. А может, это девочка?

Собираясь, Надя напевала песню из репертуара её любимого Максима Леонидова: «Где-то далеко летят поезда, самолёты сбиваются с пути, если он уйдёт, это навсегда, так что просто не дай ему уйти».

Надя улыбнулась и сунула в рюкзак мафон, SD-флэшку с записями, моток пластита, фонарик, упаковку бенгальских огней, оставшихся от дня рождения, и рисовальный баллончик с краской. Биологу мозгов не хватит додуматься до таких прибамбасов.

Мозгов, как выяснилось, у биолога хватало. В люк спускалась пластитовая веревочная лестница, а вход в один из тоннелей перекрывала куча булыжников. На пустоши камней нет, одна трава. Где он их взял? И как сюда притащил? Сверху сбросил, догадалась Надя. Биолог, смущаясь, подтвердил её догадку:

– Я их у скал насобирал, там много. В багажник сложил, привёз, вниз покидал, туннель пометить. Грохоту было… Мёртвый в гробу испугается. Здесь вообще-то можно по любому туннелю идти, он как менуэт услышит, сразу прибегает. Ну, то есть, появляется.

– Ка… какой менуэт?

– Боккерини.

«Собачка» любит классическую музыку. Вот кто бы мог подумать… А она эстраду притащила, две флэшки… Нет, всё-таки они с Юозасом два сапога пара. А язык музыки понятен во всех галактиках. Так может, и эстрада понравится…

***

Вслед за биологом Надя протиснулась в туннель. Юозас шёл быстро, словно торопился куда-то. К кому-то. Туннель заканчивался тупиком. Юозас неожиданно засвистел. Надя никогда не слышала классическую музыку в таком исполнении. Менуэт Боккерини. А он красиво свистит, вот бы так научиться…

На свист никто не появился, и у Нади отлегло от сердца. Юозасу просто померещилась эта космическая собака, такое иногда случается со звездолётчикам, Надя об этом читала. Правда, он не звездолётчик, но всё равно…

– И что теперь? Что мы будем делать?

– Подождём, – улыбнулся Юозас. – Он осторожный. Мы с ним друг к другу знаешь сколько привыкали? Вот как с тобой. Я тебя поначалу боялся. Ты неприступная такая… была.

– А сейчас?

– И сейчас. Я и сейчас тебя немножко боюсь. И люблю, – признался Юозас.

– Тоже немножко?

– Давно. Я ему о тебе рассказал.

Так. Это уже интересно. Магифреническое сознание, вера в высшие магические силы…

– Ну и что ты ему рассказал? У нас же… не было ничего. В шахматы играли.

– Рассказал. И про шахматы. И что – не было.

Надя села с ним рядом на неудобный, в бороздках, пол, понимая неправильность происходящего. Нашли, понимаешь, место и время….

Её магнитом тянуло к биологу, а он не обращал на неё внимания. Как каменный. Когда она, обмирая от ужаса, постучалась к нему в каюту, и потом, когда бегала к «арестанту» каждый вечер и разучивала шахматные дебюты, Надя не помышляла о любви. Ей просто было хорошо – оттого, что рядом был мужчина, заботливый, внимательный, понимающий. Если бы он протянул к ней руку, она сбежала бы и больше не пришла, мучаясь одиночеством… и сгорая от любви.