Текст книги "Уровень"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

У него не осталось бы шансов, если бы секундой раньше Виртуоз не решил проверить, достаточно ли быстро вынимается пистолет из заплечной кобуры. По запросам, эта часть туннеля, исхоженная диггерами вдоль и поперек, не представляла опасности. И все же – береженого бог бережет.

Пистолет так и остался в его руке, когда темнота отрыгнула настоящее чудовище. В обезумевшем свете фонарей ярками прожекторами вспыхнули круглые глаза. Именно по ним и выстрелил Виртуоз, в долю секунды успев снять пистолет с предохранителя.

Тут же раздался еще один выстрел. Но Штучка промахнулась. Пуля впилась в бетон, выбив каменную пыль. Опасаясь задеть Коллайдера, накрытого огромным, покрытым шерстью чудовищем, стрелять больше девушка не стала.

Коллайдер инстинктивно выставил руку, согнутую в локте, когда сверху на него обрушилась махина. Он упал на спину, из последних сил стараясь удержать оскаленную пасть, рвущуюся к горлу.

Подминая спецназовца по себя, чудовище глухо рыкнуло. Многократно усиленный эхом рык слился со звуком выстрела. Бразер, стоявший ближе всех, еще успел выстрелить, не опасаясь задеть товарища.

В тесном пространстве, заключенном в круг света, барахтался клубок спутанных тел. Прокатился по грязи, расплескивая гроздья черных брызг, уперся в рельсы. Туша чудовища была необъятной, но и Коллайдера отличал немалый вес.

Мощные лапы, унизанные когтями, скребли плотную ткань бронежилета. Из глубин пасти наружу рвался низкий, рокочущий хрип. Гора мускул пригвоздила Коллайдера к земле.

Опередив Штучку, бежал Виртуоз, на полном ходу перескочив через груду замшелых кирпичей. Запах мускуса – тяжелый, душный, наводнил туннель. Летучими мышами, атакующими свет, по стенам метались тени.

На лбу Коллайдера вздулись жилы. Сдерживая натиск правой рукой, выставив ее как щит, отделяющий пасть от его горла, спецназовец пытался выудить нож из-за голенища сапога.

Кипела на клыках оскаленной морды слюна. Тягучими каплями, смешанными с кровью падала Коллайдеру на грудь. Беззвучно, оскалом соревнуясь с чудовищем, изо всех сил спецназовец удерживал пасть на расстоянии. Казалось, еще секунда и желтые клыки пробьют беззащитное горло.

Рывок.

Ценой неимоверных усилий, Коллайдер перевернул черную тушу на спину. Навалился сверху, впился рукой в горло, покрытое шерстью. Короткий взмах и нож по рукоять погрузился в шею, со скрежетом пробив шейные позвонки.

Когда остальные подоспели на помощь, все было кончено. Могучее тело чудовища свело судорогой. Черная, маслянистая жидкость текла из раны, путаясь в бурой, свалявшейся шерсти.

Коллайдер стоял, сжимая нож. Он тяжело дышал и отплевывался. Перепачканное в грязи и крови лицо не выражало ничего. У его ног издыхало нечто среднее между медведем и собакой.

– Как ты? – скупо поинтересовался Виртуоз. Дождался короткого утвердительного кивка и пнул ногой поверженное чудовище.

– Крысоед, – Бразер убрал пистолет в кобуру. – Только большой. Отожрался, гад. Первый раз вижу, чтобы крысоед нападал на людей – что ж ему, жратвы не хватает?

– Все когда-нибудь случается в первый раз, – сказала Штучка и обернулась к Коллайдеру. – Ты в крови.

– Я в порядке. Это не моя кровь.

– Какой черт – в порядке! У тебя на шее рана. Задела, тварь. Я обработаю…

– Оставь.

– Штучка, осмотри рану, – приказал Виртуоз. – Нам инфекций не хватало.

Штучка оказалась права. На шее у спецназовца, у ключицы и на щеке тянулись глубокие царапины. Пока девушка обрабатывала раны, Виртуоз осмотрел чудовище. Судя по всему, первый же выстрел попал в цель. Прямо в глаз. Вязкая кровавая каша закрывала отверстие. Виртуозу показалось, что в ране что-то шевелится. Поначалу он принял это за игру света, однако, опустившись на корточки понял, что так и есть. В ране, вспучиваясь белесыми телами струились черви. Странно. Если бы он не видел своими глазами, как чудовище двигалось, то подумал бы, что оно мертво. Мертво и изъедено червями.

– Оружие держать наготове, – сказал Виртуоз, сдерживая растущее раздражение. – Растянулись тут, как на прогулке в Центральном парке.

Перевесил автомат на грудь, снял с предохранителя и пошел первым, стараясь держаться ближе к стене туннеля. Умом понимал, что винить следовало только себя, но слово сказано. Это на земле, зачищенная территория считается относительно безопасной. В подземном мире есть только правило – отсутствие всяких правил.

Текли реки. Одна под ногами, другая заполняла туннель смрадом испарений. Ступая сюда, впуская в легкие вымороченный воздух, тухлый, словно побывавший уже в чьем-то нутре, становишься принадлежностью иного мира. Мира, не имеющего ничего общего с тем, что лежит на поверхности и тянется к солнцу железо-бетонными ростками.

В одну реку нельзя войти дважды, ибо это каждый раз другая вода. Но в том-то и дело, что туда нельзя войти и единожды. Струи текут и для реки не имеет значения твоя плоть – они свободно проходят сквозь нее. Хорошо, если все в тебе остается неизменным, но чаще бывает наоборот. Правда, Виртуозу казалось, что и человек, неся в себе положительный или отрицательный заряд меняет реку. И чем сильнее он заряжен, тем больше меняется река.

Все в мире взаимосвязано. Кроме мутантов и разного рода тварей подземка – или мы сами? – плодила аномалии. В первую очередь речь идет о тех зонах, что проявляют себя, воздействуя на человека, на его органы чувств. "Эффект диггера" – вот что Виртуоз поставил бы на первое место. Сама идея массовых галлюцинаций – и слуховых и зрительных – до сих пор вызывает смех в определенных кругах. Особенно в среде тех, кто никогда с этим не сталкивался.

Как там у Гераклита? Для бодрствующих существует один общий мир, а из спящих каждый отворачивается в свой собственный. Правило легко рушилось, потому что получалось, что один и тот же сон смотрели все, кто был в группе. Одиночество вдвоем, а то и втроем или вчетвером, – вот так вкратце объяснил бы аномалию Виртуоз.

Голоса, шепот, плач младенца, шум машин, раскат грома и крики птиц. Это самое малое из того, что приходилось слышать под землей. Чаще всего звуки, которым было не место под землей. То же касалось и зрительных галлюцинаций. Призраки, привидения, мчащиеся навстречу всадники и поезда, даже самолеты.

Звуки, которые слышали все, могли объясняться чем угодно: от вентиляционных ловушек, которые создавали аномальный повтор существующих на поверхности шумов, до неких животных (которые, кстати сказать, так и не были представлены в качестве аргументов), склонных к звукоподражанию. Со слуховыми галлюцинациями разбираться было легко. Вот с толкованием зрительных образов дело обстояло с точностью до наоборот.

Мчащиеся на полных парах автомобили и поезда – а сюда добавьте еще соответствующие звуки из пресловутых вентиляционных ловушек, оказывающиеся как нельзя более кстати – вот что заставляло всю группу, без исключений, в буквальном смысле лезть на стены, за неимением обочин.

На сегодняшний день у "эффекта" правдоподобных объяснений нет. Так, во всяком случае, считал Виртуоз. Те, кто занимались проблемой, городили с три короба научных терминов. Тут было и "сумеречность сознания", и "групповая мысленная "настройка", и "коллективная гипнотическая суггестия". Говорилось много. И в конечном итоге все сводилось к следующему, если перевести на простонародный язык: "а… нечего лезть куда не надо".

Виртуозу не раз доводилось быть свидетелем эффекта. Если случалась аномалия, вся группа, включая и какого-нибудь неверующего Фому, видела и слышала одно и то же. До мельчайших подробностей. Однажды – Виртуоз не любил об этом вспоминать – группа под его руководством "видела" самого владельца преисподней. В полном боевом снаряжении, с рогами и копытами. Сгорбленный, с трудом поместившийся в коллекторе, Люцифер распахнул пасть, из которой вырвался столб огня. Виртуоз, а он шел тогда первым, решил, что его участь – сгореть заживо. Не отдавая отчета в своем поступке, мысленно простившись с жизнью, он выпустил тогда всю обойму, в то время как группа, ни жива, ни мертва, лежала в жирной грязи коллектора, готовясь к смерти.

Да, галлюцинация. Да, ты понимаешь, что ни холодно тебе от нее, ни жарко. Но в том-то и дело, что картинка настолько реальна, что… Правильно. О том, что это галлюцинация ты узнаешь в последнюю очередь. Когда растворится она в воздухе, накрыв тебя с головой – мокрого от страха, уже простившегося с жизнью, досматривающего перед грядущим небытием калейдоскоп значимых событий.

Что касалось аномалий, где сбоили электронные приборы – этого добра под землей тоже хватало.

Были еще аномалии. Диггеры называли их ловушками. Давали им поэтические названия и… Старались обходить стороной. Потому что аномалии, нарушающие земные законы могли вызывать какие угодно чувства: восхищение, удивление, изумление, но опирались всегда на один фундамент – Страх.

Виртуоз сталкивался с одной ловушкой – "перевертышем". Называлась так аномалия потому, что там вода текла не сверху вниз, а наоборот. Он был в пещере, где по одной из стен, немыслимо до головокружения струилась в обратную сторону вода. Судьба дважды забрасывала туда Виртуоза, и каждый раз его охватывала дрожь: место казалось ему принадлежностью другого мира, а может, того же самого, только существующего в зеркальном отображении. Он даже голову инстинктивно задирал, повинуясь шальной мысли – а вдруг, там, на потолке он увидит себя? Себя, также стоящего в пещере с задранной кверху головой?

Что касалось аномалий, в одном Виртуоз не сомневался: в пустой бане и черти заводятся. Миллионы кубометров бесхозной пустоты давно принадлежали кому угодно. Только не людям.

От размышлений спецназовца оторвала Штучка.

– Да, – окликнула она его. – Ты знаешь, что доктор Барцев покончил жизнь самоубийством? Вчера, вскоре после твоего ухода. Я не стала тебе говорить сразу…

Виртуоз обернулся на ходу и ничего не сказал. Вот значит как. Значит, та флэшка, что греется в его нагрудном кармане, теперь послание с того света.

Он включит айфон часом позже. После того, как отправит Штучку и Бразера проверить тюбинг, что обходил туннель стороной. Вставит капсулу в ухо и нажмет воспроизведение.

И первая же фраза отошедшего в небытие профессора поразит его настолько, насколько вообще могут поразить слова.

АРИЕЦ

Суицидница. Причем, пыталась распрощаться с жизнью совсем недавно. Шрам свежий. И без швов. Резанула по запястью и тут же передумала. Странная девчонка. Сводить счеты с жизнью самостоятельно – пара пустяков. А вот когда с десяток человек выразили искреннее желание помочь в этом нелегком деле, сразу – и жизнь хороша, и жить хорошо.

Кстати, о помощниках. Откуда они взялись и в связи с чем их обуяло желание поучаствовать в жизни… точнее, в смерти девчонки, выяснить не удалось. Простенький вопрос "что случилось" остался без ответа. Только в глазах, и так огромных, вдруг чернильным пятном в воде стал расплываться по радужке зрачок. До такой степени, что Арийцу стало не по себе.

Жалость – это такая слепая старуха с клюкой, которая пролезет, куда захочет. Просунет в дверь свою дурацкую клюку и не захлопнешь, как ни старайся. А следом втянется сама и будет давить, преданно заглядывая в душу незрячими бельмами глаз.

Помог Ариец по доброте душевной девчонке, а в результате сплошная головная боль получилась. Возможно, вплоть до смертельного исхода. И самое неприятное: еще неизвестно, от кого этого исхода ждать. От преследователей? Или от самой девчонки.

Ариец шел по сухому, давно заброшенному коллектору, исключенному из общей системы. Он не останавливался для того, чтобы проверить, идут ли за ними следом. В сыром воздухе голоса разносились далеко. Преследователи не таились. Конечно, отдельные слова эхо не доносило, но гул стоял – будь здоров. То затухал, как волна во время прилива, то разрастался.

Ариец не оглядывался чтобы проверить: идет ли за ним девчонка или отстала. Более того, ему стало бы спокойней, если бы в один прекрасный момент он перестал слышать ее торопливые шаги за спиной.

Эхо, непривычное к подобным звукам растерялось – после секундной задержки туннель вдруг взорвался неясным гулом. Мальчики смеялись.

Ариец почувствовал, как в нем закипает злость. Они смеялись. Разрушили его квартиру, лишили его жилья. Не хватит воображения, чтобы представить, что там осталось после того, как разорвалась граната. Судя по взрывам, две. Вторая, брошенная вдогонку, наверняка превратила в крошево все, что было дорого Арийцу.

Дилетанты. Вторглись на чужую территорию, требующую предельной собранности и осторожности и ведут себя как свора собак, пущенных по следу… Грех не воспользоваться.

Мысль о засаде Ариец отверг сразу. Не с его двумя рожками к автомату принимать бой. Какое бы удобное место не было выбрано для засады, против гранат, пущенных умелой рукой, трудно найти аргументы. Прежде чем приступать к решительным действиям, следовало уменьшить число преследователей. Те, кто останутся в живых станут осмотрительней. И будем надеяться, что им достанет здравого смысла убраться отсюда подобру-поздорову.

Была еще одна мысль, побуждающая к преступлению. Стоило на ней сконцентрироваться, как душная волна накрывала Арийца с головой…

Диггер отвлекся, сосредоточившись. Где-то здесь должен быть шкуродер – узкая трещина в стене туннеля. Просочившись сквозь нее – осторожно, чтобы не повредить спецкостюм, попадаешь в соседний тюбинг. Такой же заброшенный, давно скучающий без дела. Такой же заваленный мусором, оставшимся с тех времен, когда существующий от ливня до ливня тюбинг оживал, принимая в свои недра бурные потоки воды. Обычная ливневка, коих тысячи и тысячи под землей, если бы не одно но. На взгляд Арийца у входа в тюбинг весьма красноречиво бы смотрелась надпись "Добро пожаловать, суицидники!"

Ариец перебрался через завал, осторожно перешагнул через куски арматуры, ощетинившиеся железом. Слух, обострившийся до предела, уловил шум шагов. Диггер подавил желание тотчас перейти на бег. Суетливость – прямая дорога к непредсказуемым последствиям. Зацепишься за мусор, не заметив тонкой изогнутой проволоки, и пиши пропало.

Слева, на бетонной стене алела надпись. "Будьте вы все прокляты". Арийцу не обязательно было даже из простого любопытства ломать голову над тем, кого именно проклял любитель граффити. Он точно это знал. Потому что десять лет назад написал это сам.

Ариец остановился возле надписи, повел лучом влево. В стене, занавешенный паутиной, темнел шкуродер. Диггер криво усмехнулся: вот уж не думал, что провал в стене будет ассоциироваться у него со словом "долгожданный".

Плотная, словно ткалась в расчете на мелких грызунов, паутина повисла серыми нитями, когда диггер провел рукой по центру провала. Паутина – это хорошо. В планы диггера пока не входило заметать следы.

Протиснувшись сквозь шкуродер, Ариец дождался, когда в тюбинг втянется девчонка.

Оставленный туннель будто того и дожидался – наполнился гулом голосов, топотом многочисленных ног.

Ариец прикинул, сколько у них в запасе времени. Пока преследователи дойдут до завала, пока повернут назад, осматривая все стены, пока натолкнутся на провал. А если… если заметят сразу, то следовало очень и очень поторопиться. Насколько возможно. Потому что в отличие от туннеля предыдущего, где спешка могла закончиться синяками и поломанными конечностями, в этом тюбинге спешка означало одно. Смерть.

Плоскость тюбинга будто нарочно шла под уклон. Торопила. Все здесь располагало к тому, чтобы разогнаться и с размаху влететь туда, откуда уже не выбраться.

Разноголосицу восточного базара в соседнем туннеле вдруг прервала тишина. Потом раздался возглас.

– Стойте!

Так ясно прозвучал, как будто говоривший находился в нескольких шагах. Ариец не хотел, а обернулся. Луч фонаря напоролся на огромные глаза девушки. Больше никого, естественно, не было.

Худшие опасения сбылись. Преследователи обнаружили трещину раньше, чем диггеру бы хотелось.

Ариец спешил как мог. Спешка едва не сыграла с ним дурную шутку – он чуть не пролетел мимо ниши, почти незаметной в неверном свете фонаря. Диггер резко остановился. От неожиданности девушка ткнулась ему в спину.

На первый взгляд просто углубление в стене. Но только на первый взгляд. Если встать вплотную к стене и посмотреть наверх, становилась видна дыра. Стоило приглядеться и то – знать, что именно ищешь, как в темноте проступало первое звено лестницы, сдвинутой вглубь.

Диггер вошел в нишу. Развернулся и сложил руки, соорудив подножку для девчонки. Та поняла его без слов. Посмотрела так, словно он предложил ей кокаин – и хочется, и колется. Потом уперлась сапогом и птицей взмыла наверх, с первой попытки уцепившись за звено лестницы. Вывернулась и первым делом протянула руку. Ариец отрицательно мотнул головой.

Туннель гудел. Находясь от них метрах в двадцати, преследователи не видели беглецов только потому, что те стояли в нише.

– Говорю вам, они здесь! Зуб даю. Паутина только-только порвана. Обмануть, суки…

"Следопыт", – усмехнулся Ариец. Зацепился ногой за выступ и в прыжке ухватился за звено лестницы. Преследователи непременно услышали бы его, если бы орали потише.

Стараясь не шуметь, диггер выбрался в вентиляционную шахту. Так и остался стоять на коленях. Узкая, горизонтальная шахта шла параллельно опасному тюбингу, чуть левее.

Девушка стояла на коленях, словно готовилась взять низкий старт. Она оглянулась через плечо, ожидая команды.

– Вперед, быстро, – скомандовал он.

Девушка споро поползла вперед – только замелькали подошвы с налипшей грязью.

– У поворота тормози, – вдогонку сказал он.

Ползти бесшумно не получалось. Оставалось надеяться на то, что в таком шуме, наводненным собственными голосами, преследователи не обратят внимания на шорох над головами. Скоро они станут осмотрительнее. Если вообще решатся продолжить охоту.

Ползти было неудобно. Каска то и дело цеплялась за потолок. Гудело железо, откликаясь на малейшее неловкое движение, словно состояло в заговоре против непрошенного вторжения.

Ариец успокаивал себя мыслью о том, что скоро все кончится. Подошвы сапог остановились и диггер понял, что девчонка доползла до поворота.

– Развернись и дай мне руку, – негромко сказал он.

Девчонка беспрекословно извернулась ужом и протянула ему ладонь. Он нахмурился, обратив внимание на то, что она без перчаток. "Надо было хотя бы предложить ей свои", – подумал он и стиснул тонкие пальцы.

– Ползи назад. Будет провал. Свесишься туда. Я тебя удержу, – Ариец дал указания.

Девушка попятилась. Ползла до тех пор, пока не потеряла опору под ногами. Медленно, до последнего цепляясь левой рукой с едва зажившим шрамом за каждую выбоину в железе, она скользила вниз. Наконец, повисла, стиснув его руку.

Луч ее фонаря слепил Арийца. И все равно в памяти задержался странный взгляд черных глаз. В них не отражался страх, там не было места для мольбы или упрека. В них не было вообще ничего. Ее взгляд как глазок прицела – острый, целенаправленный. Существующий сам по себе, далекий от механизмов, что отправят пулю в последний полет, сосредоточенный только на том, чтобы с максимальной точностью поставить на цели красную точку лазера.

– Прыгай, – приказал диггер.

"Интересно, – мелькнула у него мысль, – спрыгнет она сама или мне придется от нее отбиваться?"

В ту же секунду девушка разжала ледяные пальцы – холод просочился сквозь его перчатку, и прыгнула вниз.

Ариец услышал негромкий стук и все стихло. Если она и ударилась, то не произнесла ни звука.

В отличие от девчонки, диггер сразу прыгать не стал. Глянул вниз, привычно нащупал лучом фонаря бетонный пол.

– Эй, все в порядке? – тихо спросил он.

Стояла тишина. То ли девушка решила таким образом отомстить ему за неудачное падение, то ли действительно оно было настолько неудачным, что ответить некому.

Диггер свесился вниз. Повисел, уцепившись за решетку, закрывающую вход в шахту, вернее, то что от нее осталось, и прыгнул. Метра полтора свободного падения прошло без происшествий. Приземлившись, он выпрямился и огляделся.

Девчонка стояла у стены. С ней ничего не случилось. Губы ее шевелились, будто она отчаянно пыталась зацепиться за нечто, что как кость голодной собаке подкинула ее память.

В подсобке, где они находились, давно не ступала нога человека. Груда сваленной по углам мебели, разбитое окошко в шкафу пожарного крана. Рядом находилось бомбоубежище – разграбленное еще до того, как Ариец впервые спустился под землю.

– Видишь ту дверь в углу? – сказал он и для верности качнул головой, показывая направление. – Там бомбарик. Иди. Жди меня там.

Девчонка кивнула и, повернувшись, как заводная кукла пошла туда, куда указали.

Дождавшись, пока она исчезнет, Ариец выключил фонарь, встроенный в каску. Блаженно зажмурился, привыкая к полной темноте. Потом прошел по памяти вперед, нащупал поворот и свернул за угол.

Здесь заканчивался тюбинг, который они обошли сверху, слева. Здесь вышли бы преследователи. Если бы смогли.

Ждать пришлось недолго: скоро диггер различил голоса. Заметались по стенам огни фонарей. Ариец насчитал восемь, но вполне возможно, что их было больше. Он отлично видел, как люди приближались. От обилия фонарей посветлело как днем. Преследователи, возомнившие себя охотниками шли вальяжно, без опаски.

И опять душная волна памяти накрыла Арийца с головой. Он едва удержался от того, чтобы не вскинуть автомат, висевший за спиной и не начать стрельбу. Они разговаривали, смеялись. Пикник на кладбище, среди могил. Для них подземный мир – груды железа, кучи мусора, реки дерьма. Они не знают, и не хотят знать, что здесь нашли свое последнее пристанище те, у кого никогда не будет могил. Горец, Лузер, Вензель, Провайдер… Всех и не упомнишь. Отчаянные, смелые люди. Этот мир требовал уважения. И в силах Арийца преподать проходимцам первый урок.

Если бы Ариец знал, что случится через несколько часов, пожалуй, он начал бы стрельбу раньше.

– Некуда им деться, – протянул кто-то хрипловатым баском. – Я точно знаю – там дальше бомбарик. Я этим ходом сюда не ходил, но уверен на сто. Вообще не знал, что тут есть ход…

– Это я первым заметил, – раздался хвастливый голос. – Паутина только сбита – все ж понятно.

– Тормози, Звонарь, – насмешливо отозвался еще один. – Это Окулист первым заметил. Точно я говорю, Циркач?

Ему не ответили.

– На то он и Окулист, чтобы все замечать, – раздался низко поставленный голос, за который тут же зацепилось эхо.

Шумный смех заполнил тюбинг под завязку. Был он таким же оскорбительным, как смех здорового человека возле постели тяжелобольного. Когда до сжатых кулаков хотелось поменять местами умирающего и того кто решил, что будет жить вечно.

Ничего, мстительно подумал Ариец. Хорошо смеется тот, у кого есть чувство юмора. На отсутствие этого чувства он не жаловался. Представление ожидалось еще то, почище театрализованного.

Они смеялись. А он стоял в темноте и готовился. Наблюдать.

ВИРТУОЗ

"– Посмотри на меня, Стрелец. Ты меня слышишь?

– Слы-ы-ы-шу. Только я не… Стрелец.

– Извините. Конечно. Вы – Вадим Алексеевич Стрельцов. Мне даже удобнее так вас называть.

– Я не… Алексеевич.

– В смысле? Вам не понравилось отчество, или имя вообще?

– Нет. Не понравилось. Имя. Я не Стрельцов.

– Хорошо. Тогда, может, объясните, кто вы?

– Я… меня нет.

– Вы хотите сказать, что вы мертвы?

– Я не мертв. Я жив. Но меня нет. Меня… много. И все мы живы.

– Интересно. Вы хотите сказать, что в вашем теле живут много людей?

– Живут. Но не люди. Много.

– И вы можете мне объяснить: кто же те, кого много?

– Я пытаюсь. Пытаюсь. Но их слишком много.

– Хорошо. Вы можете воспроизвести хоть одну фразу из того, что они говорят?

– Нет. Не могу. Они не… говорят. И их очень много.

– Как же вы, Вадим Алексеевич, с такой легкостью определяете их количество, если они молчат?

– Космос… он тоже молчит, но наша галактика не одинока… Ты же не сомневаешься в этом, верно? Космос… он везде. И во мне. И в тебе, в том числе. Сколько в тебе галактик? Одна? Две? Галактика подлости, где ты сам, как последняя шлюха легко сдаешься на милость победителя. Галактика разврата, где ты – венец творения и тебе принадлежит все, что движется. Галактика жалости… кусок хлеба неимущим. Любви – где тобой обласкан каждый… Каждый поворот твоей галактики – взрыв сверхновой – уничтожение одного мира и создание другого.

– Интересный взгляд на вещи. Но вернемся…

– Нам не стоит возвращаться, доктор. Там… в исходной точке все еще хуже.

– Хорошо-хорошо. Оставим эту тему. Я вам не враг и хочу помочь…

– Да, доктор. Ты можешь мне помочь. У тебя должны быть всякие инструменты. У меня очень чешется… вот здесь.

– В голове?

– Да… под черепом. Если вскрыть… аккуратно и… потом на место все поставить. Черт… когда она сама лопнет, моя голова, уже ничего будет не вернуть! Будь другом, доктор! Я прошу! Прошу!!!!

– Стрельцов! Что вы делаете? Санитар! Колите!

– Суки, суки!! Моя голова!! Голова!!!

Да-с. Когда он выбрался из канализации, я не знаю. Его случайно нашла уборщица. В подсобке. Он сидел так тихо, в уголке, что она не сразу его заметила.

Стрельцов уходил такой бравый, такой… балагур, что я тоже не сразу его узнал. Эту запись нашего с ним разговора я сделал абсолютно случайно. За два часа до его смерти. Не знаю, что меня заинтересовало в его словах – обычный параноидальный бред. Скорее, меня задели не слова, а его состояние. За те три дня, что мы не виделись, из бравого военного он превратился в параноика.

Паранойя – не болезнь, передающаяся воздушно-капельным путем. Чтобы человек с устойчивой психикой, прошедший огонь и воду, за несколько дней превратился в такую развалину… Любопытство исследователя, если хотите.

Зрачки его так спонтанно реагировали на свет. Без всякой системы. То расширялись, то сужались.

Короче. Я взял на себя смелость и перед тем, как сообщить спецслужбам, самостоятельно провел вскрытие. Да-да, без санкции. Мне так много лет, чтобы начать бояться… угроз и судебного разбирательства в том числе.

Вскрытие проходило ночью, при искусственном освещении.

Вкратце о результатах. Все внутренние органы и мозг в том числе, оказались повреждены. Более всего по симптоматике это напоминало цистицеркоз – заболевание, вызванное паразитированием в тканях человека личиночной стадии свиного цепня. Чтобы легче вам представить картину, скажу лишь, что это напоминает червивое яблоко. Полые ветвистые камеры, оставленные паразитами. Диаметром до восьми миллиметров.

Однако, что странно, ни одной личинки – даже на стадии отмирания – мне обнаружить не удалось. Совершенно полые камеры многочисленных "дорожек". У меня сложилось впечатление, что ураганное течение болезни – по моим исследованиям не более трех дней, осложнилось выходом из тела многочисленной колонии паразитов. Что касается тела – здесь бы я говорил об анальном отверстии, так как кожные покровы не повреждены. А вот что касается мозга… Паразиты такого диметра наверняка повредили бы на выходе ушные раковины. Однако факт остается фактом – они без изменений.

Более того, посмертные анализы не показали никаких отклонений от нормы.

Сейчас, когда я жду приезда спецслужб, я задаюсь вопросом: с чем мы имеем дело. Исходя из вышесказанного, я пришел к выводу…".

Айфон надолго замолчал. Виртуоз ждал, еще рассчитывая услышать, к какому же выводу пришел доктор. Но так ничего и не дождался. Он вытащил капсулу из левого уха. В правом, будто того и дожидался, тотчас ожил эфир.

– Вирт. Мы возвращаемся. Здесь тупик, – раздался негромкий голос Штучки.

– Ждем, – отозвался Виртуоз и вернулся к прерванным размышлениям.

Сказать, что информация его поразила, значило ничего не сказать. Более всего его задело не то, что Стрелец – хороший знакомец, кстати, вернулся из заброса, жил несколько часов и умер неизвестно от какой болячки. Виртуозу не понравилось прежде всего то, что его не поставили в известность относительно возращения Стрельца.

Кому было выгодно отправлять под землю группу за группой, даже не считая нужным делиться информацией? Боязнь паники, если станет известно о болезни? И почему так важно найти следы этого пропавшего экземпляра? Или весь этот спектакль только предлог? Для чего?

Или самое главное – чтобы никто не обладал всей полнотой информации, потому что в противном случае так легко складывалась из отдельных кусков пазла целая картинка. Вопрос – какая? – опять остался без ответа. Во всяком случае, благодаря почившему в бозе профессору, в руках Виртуоза оказался не один, а несколько недостающих фрагментов. И смерть профессора в данном контексте, тоже ни что иное как один из них.

Результаты вскрытия тела Стрельца и симптомы какого-то загадочного заболевания, не задели Виртуоза абсолютно. В последнее время объявилось столько болячек, и все с приставками "а". Атипичная ангина, атипичный грипп, атипичный склероз и т. д. Не говоря уж об атипичной диарее. И все со смертельными исходами. Так что на поверхности подцепить что-нибудь с ярлыком, полученным от доктора "я теряюсь в догадках" гораздо проще, чем под землей. Все по лезвию ходят.

Штучка протиснулась между отогнутыми звеньями решетки, преграждавшей вход в тюбинг. Сняла респиратор, убрала в рюкзак. Спустя минуту, из трубы выбрался Бразер. Перевел дыхание, вырвавшись на свободу из тесных объятий тюбинга. По его плечу, шустро перебирая длинными ногами, пробежал паук. Сорвался вниз, повис на тонкой нитке, пытаясь подтянуть белесое брюхо, перечерченное крестом. Бразер брезгливо сбил его щелчком на пол и с удовольствием вдавил пухлое тельце в грязь. Ядовитая тварь. Потом, не дожидаясь вопроса сказал, точнее, повторил то, что Виртуоз уже слышал.

– Машинное отделение затоплено. Прорвало канализацию. Вонь еще та…

– Выхода как не было, так и нет, – его перебила Штучка. – Ничего не изменилось с тех пор.

Виртуоз не мог видеть выражения ее глаз: на девичьем лбу, впаянный в черный уплотнитель шлема, маяком в ночи горел фонарь. Но для того, чтобы обнаружить иронию, крючком с наживкой заброшенную в омут памяти, смотреть в лицо было не обязательно. Он слишком хорошо помнил тонкий аромат букета, полного навязчивых намеков и скрытых сарказмов. Более того, оказалось, что он помнит и тот заброс, когда они подобно шерочке с машерочкой следовали рука об руку, то и дело ловя друг друга в прицеле фонарей. Один из тех забросов, который Виртуоз старался забыть. А Штучка, судя по всему, старалась помнить.

Настороженная тишина вспучивалась шлепками, словно там, за поворотом, во врезанной ветке тащилось по влажной грязи огромное животное. Медленные, чавкающие шаги замирали и тогда по тюбингу катился тяжкий вздох. Шелестел вдоль стен, выдувая хлипкий мусор и стихал. Так же внезапно, как и появлялся.