Текст книги "Бюро убойных услуг"

Автор книги: Ирина Волкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– С чего начать – со второго жмурика или с голубых трусиков? – уточнил Чупрун.

– Каких еще трусиков? – в столь позднее время Иван Евсеевич плохо соображал.

– Ну с тех, кружевных, что были в кармане первого трупа. Кстати, у второго тоже не оказалось при себе никаких документов, правда, и женского белья у него не обнаружилось.

Обрыдлов болезненно поморщился.

– Я же просил – по порядку, а то с твоими трупами и трусиками я окончательно с ума сойду.

– Ладно, – согласился Колюня. – По порядку так по порядку. Следуя твоему распоряжению, я поехал в Рузаевку, чтобы расспросить, не знает ли синяевская братва что-либо насчет подброшенного Паше покойника. В «Космосе-2» я встретил Дениса Зыкова, того самого журналиста, что помогал нам в расследовании убийства генерала Красномырдикова.

Парень уже был в курсе событий и рвался в бой – вот я и оставил ему две фотографии: на одной был изображен убитый, а на другой – обнаруженные в его кармане трусики. Подумал – чем черт не шутит, – энергии у парня много, да и талант сыскной есть, вдруг что-нибудь да накопает. И, как ни странно, Денис снова нас обошел.

Он позвонил мне около девяти вечера и сообщил, что в данный момент невеста и любовница Пашиного покойника отрабатывают друг на друге приемы рукопашного боя в ночном клубе «Лиловый мандарин». Я находился неподалеку, минут через семь был на месте и приступил к допросу девиц, которых к тому времени, хоть и не без труда, удалось разнять.

Как выяснилось, убитого звали Шарль Айм. Тридцать шесть лет, холост, атташе бельгийского посольства.

Алиса Гусева, невеста Шарля, изучив фотографии, пришла к выводу, что трусики, обнаруженные в кармане ее жениха, принадлежали Наталье Лигановой, ее подруге, из-за чего, собственно, между ними и вспыхнула драка.

В день убийства Гусева рассталась с женихом около десяти вечера, после чего отправилась в «Лиловый мандарин». Ее алиби подтвердили свидетели.

Лиганова настаивает на том, что не видела Шарля в тот день, но, похоже, врет: нервничает, глаза бегают да и алиби у нее более чем хлипкое. Вызывает сомнение и то, что атташе стал бы долгое время таскать в кармане предмет ее гардероба. Скорее всего у них было свидание.

Адрес убитого я узнал от Алисы и отправился к нему домой. Перед подъездом бельгийца я обнаружил Пашу Зюзина, стоящего над трупом Шарля Айма – вернее, его двойника.

По словам майора, двойник Шарля вылетел через закрытое окно за минуту-две до моего появления и минуты через три после того, как он вошел в подъезд, так что самоубийством это быть никак не могло.

Дверь в квартиру атташе была открыта, все внутри перевернуто вверх дном. Преступник из подъезда не выходил – за подъездом наблюдали сначала Паша, а потом Тарас Гришко – знакомый майора. Скорее всего убийца скрылся через подвал – его дверь была открыта, замок в ней сломан, а вентиляционные отверстия там достаточно широки, чтобы в них мог пролезть человек.

Ни бумажника, ни документов у второго Шарля не оказалось, толькосигареты и зажигалка. Судя по идентичной внешности; это был брат Айма. Для того чтобы связываться с бельгийским посольством, время было слишком позднее. Это можно будет сделать прямо с утра. Думаю, что личность второго покойника мы установим без труда.

Подвал и квартиру мы опечатали. Завтра там поработают эксперты.

– Убиты два иностранца, мать их так, – простонал Иван Евсеевич. – Да еще дипломаты, по крайней мере один дипломат. И это после триумфального захвата банды особо опасных школьников и погрома, устроенного нашим спецназом в «Контрольном выстреле». Ты представляешь, что скажет мне завтра генерал Блудов?

– Не думай об этом, полковник, – посоветовал Колюня и подлил водки в стакан начальника. – До завтра еще надо дожить.

* * *

В семь утра Колюню Чупруна поднял с постели телефонный звонок.

– Ты не помнишь, на трусах была вышивка? – поздоровавшись, спросил Денис.

В отличие от измученного бессонной ночью опера журналист был полон сил и энтузиазма.

– Что? – очумело пробормотал Колюня. – Какие еще трусы, какая вышивка?

– Как это какие? – изумился Зыков. – Голубые, те самые, что у покойника в кармане нашли. У тебя, часом, не амнезия? Мне нужно знать, есть ли на них вышивка. Она должна быть в самом низу, на уровне наиболее ценимого мужчинами фрагмента женской анатомии. Может, там был гномик маленький вышит или кораблик?

– А почему гномик?

– Не знаю, может, и не гномик вовсе, а что-нибудь другое. Гномика я для примера назвал. Вспомни, а?

Чупрун потряс головой и энергично поскреб пальцами затылок, пытаясь возродить к жизни безнадежно сонный мозг.

– Вышивка, говоришь? Внизу? Черт, а ведь там действительно что-то было, маленькое такое, тоже, кажется, голубое, только тоном чуть потемнее, может, и вышивка. А с чего ты вдруг гномиков на трусах стал искать?

– Да так, версию одну хочу проверить.

– Ох уж эта молодежь! – Зевнув во весь рот, Колюня сел на кровати. – У меня дома есть еще несколько фотографий, может, на них эта штука и видна. Сейчас посмотрю. Подожди минутку.

Покопавшись в наваленных на столе бумагах, опер извлек снимки из папки.

– Есть! Точно! Это вышивка! – сообщил он в трубку. – Только не гномик, а крошечный голубой полумесяц. А в чем дело?

– То были трусики не Лигановой! Я знаю, кому они принадлежат! Жене одного бизнесмена, Андрея Сикор-ского. Он живет на улице Готвальда.

– Ну, ты даешь, брат! Откуда ты узнал про вышивку? Ты у нас, часом, не ясновидящий?

– К сожалению, нет, – засмеялся Денис. – Просто вчера вечером точно такие же трусики, только с бабочкой, а не с полумесяцем, подарил моей жене один бернский зенненхунд.

– Что, опять иностранец? Немец, что ли? – изумился Колюня. – И часто Кате делают такие подарки?

– Да нет, ты не понял, это не иностранец, а порода такая. Пес здоровенный, с теленка, черный с коричневыми подпалинами. Зенненхунды раньше в Берне бидоны с молоком на тележках перевозили.

– Вот это, я понимаю, эволюция! – восхитился Чупрун. – Раньше молоко перевозили, а теперь дарят шикарное нижнее белье приглянувшимся им блондинкам. Честно говоря, иногда я даже завидую братьям нашим меньшим.

– Обезьяна тоже в свое время взяла в руки палку, – заметил журналист. – До сих пор последствия расхлебываем. Так вот, вчера моя жена пошла тренировать Штерна, бернского зенненхунда, к тому самому бизнесмену с улицы Готвальда. Штерну Катя понравилась, и он принес ей точно такие же трусики, как на фотографии, только напротив причинного места у них была вышита золотистая бабочка.

Андрей объяснил, что его супруга на всем своем белье вышивает своеобразные метки – крошечные розочки, бабочек, гномиков – они у нее в швейной машинке запрограммированы.

– То есть в кармане атташе были трусики не Лига-новой, а жены этого самого бизнесмена? – подытожил опер.

– Похоже, что так.

– А адресок этого бизнесмена у тебя найдется?

– Конечно. Мне Катя дала.

– Отлично! Продиктуй-ка мне его. В голосе окончательно проснувшегося Колюни звучал охотничий азарт.

* * *

Зенненхунд Штерн подозрительно обнюхал штанину Колюни Чупруна, но так и не понял, нравится ему этот мужчина или нет. Хозяин, стоящий у входной двери, явно нервничал, да и от незнакомца исходило тревожащее ощущение агрессивной настороженности.

– Умница, хороший пес, – опер почесал зеннен-хунда за ухом. – Значит, на таких, как ты, швейцарцы молоко возили?

– Почему вас интересует моя жена? Подозрительно осмотрев со всех сторон Колюнино удостоверение, Андрей Сикорский вернул его оперу.

– Мне нужно задать ей несколько вопросов.

– Каких еще вопросов? Вы что, подозреваете Инну в совершении преступления?

– Для начала я хотел бы с ней поговорить.

– Вы не увидите ее, пока не объясните мне, о чем идет речь.

Чупрун окинул бизнесмена задумчивым взглядом. «И чего я тут, в самом деле, китайские церемонии развожу, – подумал он. – Выложу все начистоту, и дело с концом. Все равно, рано или поздно он выяснит, что жена ему изменяет».

– Ответ, замешана ваша супруга в преступлении или нет, я смогу дать лишь после того, как осмотрю ее швейную машинку, – сухо произнес Колюня. – Предъявите машинку добровольно или предпочитаете, чтобы здесь устроили обыск? Кстати, речь идет об убийстве, так что не советую чинить препятствия сотрудникам милиции.

– Убийство? – изумленно переспросил Андрей. – Какое еще убийство?

– Я тоже хотела бы об этом знать, – из комнаты выплыла зеленоглазая красотка с высокой грудью и пышными рыжими кудрями.

– Милицию по какой-то причине заинтересовала твоя швейная машинка, – объяснил бизнесмен.

– В самом деле? – удивленно изогнула левую бровь мадам Сикорская. – Вы собираетесь предъявить ей обвинение?

– Сначала я предпочел бы на нее взглянуть.

– Ради бога.

С должным интересом осмотрев навороченный японский агрегат, Колюня пролистал инструкцию к его использованию и сразу же в разделе вышивок наткнулся на искомый полумесяц.

– Ага! – удовлетворенно произнес опер.

– Что – «ага»? – раздраженно поинтересовался бизнесмен.

Отвязаться от него не было никакой возможности, и Чупрун решил, что пусть Инна Сикорская выкручивается, как знает – в конце концов, речь идет об убийстве.

– Это ваши трусики? – достав из кармана фотографию, на которой ясно просматривался вышитый полумесяц, осведомился он. – Лгать не имеет смысла – в любом случае экспертиза установит, что вышивка была сделана на этой машинке.

– Откуда у вас эта фотография? – изумленно распахнула глаза Инна.

– Кажется, я задал вопрос.

– Примерно месяц назад я купила две пары таких трусиков, на одних вышила бабочку, а на других, кажется, полумесяц, но я не понимаю…

– Проверьте, на месте ли они.

– Объясните же, наконец, что происходит?! – взорвался Сикорский. – Убийство, швейная машинка, трусики моей жены…

– Объясню, раз уж вы так настаиваете, – согласился опер. – Позавчера на шоссе был обнаружен труп мужчины без документов, в кармане которого находились эти самые трусики с вышивкой. Вам знаком этот человек?

Достав снимок Айма, Колюня предъявил его супругам.

– Шарль! Это же Шарль! – в ужасе ахнула Сикор-ская.

Скрипнув зубами, Андрей перевел взгляд со снимка на жену. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

– Шлюха! – крикнул он и ударил Инну в лицо.

* * *

Удобно устроившись на диване в гостиной Психоза, Глеб Бычков смаковал коллекционный «Шато Лафит». Синяевский авторитет попросил его прямо с утра подъехать к нему в особняк для разговора.

– Челюсть святого великомученика Евфимия Многострадального? – удивился Бык. – Я даже не подозревал, что в перелыгинской церкви есть нечто подобное.

– Ты же у нас неверующий, – пожал плечами Психоз.

– Ты тоже, – заметил Бык.

– Я тоже, но про челюсть, как видишь, знаю.

– Выходит, ее украли, а этот твой церковный пахан, как его там…

– Игумен Прокопий, – подсказал синяевский авторитет.

– Ну да, игумен Прокопий в милицию решил не обращаться, чтобы не поднимать лишнего шума.

– Вместо милиции он обратился ко мне.

– То есть он просит, чтобы мы нашли эту великомученическую челюсть.

– И мы это сделаем.

Глеб с удивлением посмотрел на Губанова.

– Тебе-то это зачем?

– Это будет личное одолжение игумену. Я знаю его. Прокопий умеет быть благодарным.

– Думаешь, вымолит тебе местечко на небесах? Ты же в бога не веришь, да и вообще, все эти сказки о рае и аде – сплошное надувательство.

– Что надувательство – не спорю, но иногда и от надувательства бывает польза.

– Какая же? – усмехнулся Бык.

– Знаешь, в чем сила мафии?

– В том, что нас боятся, – пожал плечами Глеб.

– Правильно. Мафию боятся, но в ней же и черпают силу. Мафия способна защитить своих друзей гораздо эффективнее, чем бог или правоохранительные органы. Вот почему игумен Прокопий обратился со своей проблемой ко мне, а не в милицию.

– Это понятно, но церковь-то тут при чем?

– Церковь – та же мафия, – пояснил синяевский авторитет. – Из чего следует, что в определенной степени попы – наши братья. Они стращают людей божьим гневом и учат черпать силу в милосердии господа.

Так, с помощью политики кнута и пряника, мафиози от религии управляют глупцами, и в этом нет ничего предосудительного. Стаду овец нужен пастух, охраняющий их как от собственной дурости, так и от опасностей, исходящих извне. Ни один пастух не станет работать задаром. Вполне естественно, что он стрижет с овец шерсть и время от времени забивает их на мясо.

– На твоем месте я бы не стал сравнивать людей с овцами, – покачал головой Бычков. – Человек в отличие от овцы – тварь хищная, подлая и агрессивная, уж в этом-то я на зоне убедился.

– Хорошо, что Максим Горький тебя не слышит, – усмехнулся Психоз. – Он был о человечестве лучшего мнения. Впрочем, ты прав. В каждом из нас есть что-то и от волка, и от овцы. Именно поэтому религия и полезна. Манипулируя кнутом и пряником, она породила этику и мораль, которые удерживают общество от окончательного оскотинивания и озверения. Если церковь при помощи сказок о райском блаженстве и адских муках заставит людей быть милосерднее и следовать десяти заповедям, это нужно только приветствовать.

– Странно слышать от тебя рассуждения о милосердии, – заметил Глеб.

– Почему странно? Я, как и ты – из породы пастухов. Чем более управляемо стадо, тем лучше для нас – ведь мы-то живем по другим законам.

– Может, ты и прав. Только страх перед адскими муками все равно не заставит людей стать праведниками.

– Эх, не просекаешь ты, в чем тут фишка, – укоризненно покачал головой Губанов. – Церкви не нужны праведники, ей требуются грешники, кающиеся в своих грехах. Именно с них, а не с праведников, церковь «стрижет руно». В том-то хитрость и состоит, что не грешить люди в принципе не могут, а вместе с представлением о «грехе» в их жизнь входит страх, на котором и держится религия. А в праведнике страха нет, поэтому и управлять им нельзя.

Как только набожный человек совершает «грех», он тут же бежит в храм, чтобы выпросить у бога прощение. Там он видит изображение адских мук и сходит с ума от ужаса. Он жертвует деньги на церковь и старается в меру своих сил творить «добро», но не удерживается и «грешит», потому что не согрешить невозможно. Сам подумай, у какого здорового мужчины не возникнут крамольные мысли при виде пары стройных девичьих ножек? А ведь это грех. Ты вот подставишь другую щеку, если какой-нибудь урод ни с того ни с сего съездит тебе по морде? Не подставишь – и это тоже грех.

– А вот тут ты не прав, – оживился Бычков.

– В чем, интересно, я не прав? – нахмурился синя-евский авторитет. Глеб усмехнулся.

– Насчет того, что нужно подставлять другую щёку. Был у нас на зоне один амбал, по кличке Овощебаза – ростом под два метра, весил сто двадцать килограммов, а удар был, что у парового молота. Так он нам однажды этуфеньку Иисусову насчет щеки растолковал.

– И как же? – заинтересовался Психоз.

– Да понимаешь, стал там один козел не по делу крылья растопыривать, ну, Овощебаза ему рога-то и пообломал. Нырнул мужик мордой в парашу да там и затих.

Плюнул на него Овощебаза, а потом обвел нас взглядом и спрашивает грозно так:

«Слышали, что Иисус Христос говорил: „Если тебя ударили по одной щеке, подставь другую“?»

Ну мы, в натуре, подтвердили, что слышали.

«Хорошо, что слышали. А просекаете, что он имел в виду?»

Мы, естественно, молчим, смотрим на него вопросительно, уж больно странно было видеть этого амбала в роли религиозного проповедника.

"Так вот, братаны, – торжественно провозгласил Овощебаза. – Христос имел в виду, что коли ты такой слабак и вафел [4]4
  Вафел – дурак, идиот (жарг.).


[Закрыть], что позволил какому-то козлу врезать себе по щеке, то тебе и впрямь ничего другого не остается, как подставить другую щеку".

От хохота Психоза содрогнулись стены.

– Ой, не могу, – вытирая выступившие на глазах слезы, никак не мог успокоиться синяевский авторитет. – Если, говорит, ты такой слабак и вафел… Сегодня же расскажу об этом игумену Прокопию. Придется ему теперь вносить коррективы в свои проповеди. А о морали этот твой Овощебаза ничего не говорил?

– Нет, насчет этого базара вроде не было.

– Тогда я закончу свою мысль. Как уже было упомянуто, мораль общества основывается на страхе. У религиозных людей это страх перед богом, у неверующих – перед родителями, перед другими людьми, перед общественным осуждением или перед законом.

Тот, кто свободен от страха, свободен и от морали, поэтому чем больше в обществе морали, тем легче в нем существовать таким, как мы.

– Занятная идея, – свободен от страха?

– Полностью от него не свободен никто. Но я – в большей степени, чем другие.

– Выходит, если у тебя нет страха, то нет и морали?

– Я сам устанавливаю свою мораль, и это еще одно различие. Моя мораль приносит пользу мне, а мораль стада в основном выгодна тому, кто этим стадом управляет. Именно в этом и заключается отличие лидера от следующей за ним толпы. Знаешь, кто творил худшие грехи?

Бык вопросительно посмотрел на Губанова.

– Римские папы. Почитай когда-нибудь историю Ватикана, только реальную, а не ту рекламную туфту, которую подсовывает верующим католическая церковь. Там тебе и содомия, и убийства, и прелюбодеяние, и лжесвидетельство, и много чего еще. Нет заповеди, которую бы они не нарушали. И знаешь, почему? Потому что глупец не имел шанса взобраться на самый верх. Там оказывались лишь те, кто был лишен и страха, и морали. Как говорится, в честной борьбе всегда побеждает жулик.

– Вот с последним утверждением я целиком и полностью согласен, – кивнул Глеб. – Если мир желает быть обманутым, доставим ему это удовольствие. А челюсть действительно стоит отыскать, чтоб неповадно было всяким залетным козлам крысячить на нашей территории, тем более в церкви.

– Рад, что мы друг друга понимаем, – улыбнулся Психоз. – Разузнай по своим каналам все, что можешь, об ограблении перелыгинской церкви.

– Будет сделано, шеф, – шутливо отдал честь Бычков.

* * *

Накаленная атмосфера в доме Андрея Сикорского отнюдь не способствовала выяснению обстоятельств смерти бельгийского атташе, и Колюня Чупрун под аккомпанемент проклятий оскорбленного супруга повез Инну в управление.

Ерзая на неудобном деревянном стуле в кабинете опера, рыжекудрая мадам Сикорская надрывно рыдала и клялась, что к убийству отношения не имеет и вообще совершенно ничего не понимает.

Чупрун терпеливо ждал окончания истерики, справедливо полагая, что количество влаги в женском организме ограниченно, а значит, слезы рано или поздно должны будут иссякнуть.

Так оно и случилось. Зеленоглазая красотка выпила стакан воды, высморкалась в изящный батистовый платочек, достала косметичку, подправила ущерб, нанесенный макияжу, после чего поведала изумленному оперу весьма странную историю.

С Шарлем Аймом Инну познакомил муж, который вел с ним какие-то дела. Чем именно они занимались, Сикорская не имела представления.

Да, она действительно увлеклась Шарлем, но это в порядке вещей, – в конце концов на дворе двадцать первый век, а не дикое Средневековье. Сексуальная революция, эмансипация и все такое прочее. Вот Инна и решила – а почему бы нет? Любая женщина на ее месте не устояла бы перед таким мужчиной – воспитанным, обаятельным, богатым, элегантным, красивым, наконец.

Атташе, в свою очередь, тоже не остался равнодушным к чарам рыжеволосой прелестницы. Втайне от Андрея они стали встречаться. Инна не хотела сдаваться слишком быстро – очень уж ей нравились романтичные ухаживания Айма, хотя искушение пасть в его объятия было весьма велико.

Решающая встреча должна была состояться вечером того самого дня, когда Шарля убили. Утром Сикорский уехал в командировку, а около пяти часов вечера Инне позвонила секретарша мужа и сказала, что никак не может дозвониться Андрею Павловичу на мобильный, на работе его нет, а пришли какие-то факсы, требующие срочного ответа.

Сикорская удивилась, что секретарша не знает о командировке шефа, но та заверила Инну, что ни о какой командировке и речи быть не может, потому что Андрей Павлович ушел с работы только полчаса назад, а на десять утра следующего дня у него назначено важное совещание.

Тут-то Сикорская и заподозрила неладное. С одной стороны, у мужа могла появиться любовница, но с другой стороны, что, если он узнал о свидании с Шарлем и решил застукать их на месте преступления? Решив понапрасну не рисковать, Инна перенесла встречу с Аймом на следующую неделю, а заодно предупредила поклонника о том, что Андрей может что-то подозревать и следить за ними.

Как ее трусы оказались в кармане мертвого атташе, Сикорская не имела ни малейшего представления. Более того, она утверждала, что такое просто невозможно. Она ни разу не раздевалась в присутствии Шарля и уж никак не могла потерять столь пикантную деталь туалета. Украсть трусы Айм тоже не имел возможности, так как купила их Инна уже после того, как Шарль заходил к ним в последний раз.

– Объяснение может быть очень простым, – прокомментировал Колюня. – Ваш муж узнал о вашей связи и решил отомстить вам обоим. Он убил Шарля и сунул ему в карман ваши трусики, чтобы подозрение пало на вас.

– Андрей? – Инна изумленно посмотрела на опера. – Нет, только не он.

– Почему?

Сикорская нервно хохотнула.

– Потому что Андрей бизнесмен. Деньги у него всегда на первом месте. Он вел с Шарлем какие-то дела и не стал бы все портить из-за глупой ревности. Скандал он мог устроить, это да, мог даже отлупить меня под горячую руку, но убивать не стал бы, это точно.

– А может, Айм прокатил его ив делах? В этом случае Андрей Павлович мог бы решиться на убийство.

– Нет, – покачала головой Инна. – Это точно не он.

– Откуда такая уверенность?

– Дело в том… Эти трусики пропали у меня три дня назад. Полумесяц был вышит только на них, так что муж никак не мог подложить их в карман Шарля.

– Их вполне мог взять Андрей Павлович. Или вы исключаете такую возможность? Сикорская покраснела.

– Ага! – удовлетворенно констатировал Колюня. – Похоже, трусики пропали не дома.

– Я не уверена…

– В чем вы не уверены?

– Если я скажу, это останется между нами? Муж не должен об этом знать.

– Не беспокойтесь. Я сохраню вашу маленькую тайну, если, конечно, она не связана с преступлением.

Инна вздохнула.

– В тот вечер, три дня назад, мы с Андреем серьезно поссорились. Он устроил мне сцену ревности…

– К Шарлю?

– Нет, к другому нашему знакомому, причем без всяких на то оснований. Заявил, что я сумасшедшая нимфоманка и не пропускаю ни одной ширинки. Я, естественно, рассвирепела и ушла из дома. Если бы не Андрей, ничего бы не произошло, но я была страшно зла, вот и познакомилась в ресторане с одним типом. Вообще-то он был вполне ничего, крепкий такой, спортивный, деньгами швырялся, как фантиками от конфет. Ну, я и не устояла. Решила отомстить мужу за его идиотскую ревность.

Мы поехали в какую-то гостиницу, Фил снял там номер…

– Его звали Фил? – уточнил опер. – Что, тоже иностранец?

– Да нет, какой там иностранец! Судя по акценту, откуда-то из провинции. Он так представился, а мне без разницы было. Я же не милиция, чтобы фамилию спрашивать! Сняли мы, значит, номер в гостинице, и все произошло как-то слишком быстро и скучно. Фил не проявил ни малейшей изобретательности – ну чистый мужлан. Продолжать знакомство у меня не было ни малейшего желания, так что я попрощалась и ушла. Я почти уверена, что это он стянул у меня трусики.

– Почти? – удивился Колюня. – Как это – почти?

– Ну, понимаете, в ресторане я немного выпила, в номере мы добавили, и, если честно, я так и не смогла вспомнить, было у меня что-нибудь надето под юбкой или нет. Я ношу нижнее белье далеко не всегда, а из-за ссоры с Андреем вообще ничего толком не соображала. Знаю только, что из гостиницы я точно уехала без трусиков. Дома я на всякий случай их поискала – все-таки дорогие, итальянские, – но так и не нашла. Скорее всего их стащил Фил – больше деться им было некуда. Кстати, это хобби многих мужчин – коллекционировать белье любовниц.

– Значит, фил… – задумчиво произнес Колюня. – Вы помните гостиницу и номер, в котором останавливались?

– Разумеется, – кивнула головой Сикорская. – Не настолько же я была пьяна!

– Вот и отлично, – сказал Чупрун.

* * *

Нанести визит в бельгийское посольство полковник Обрыдлов решил лично. По ряду обстоятельств Иван Евсеевич так и не смог побывать за границей, а если учесть энтузиазм, с которым жена и дочь просаживали заработанные полковником деньги, эта перспектива ему не светила ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем.

Возможность ступить на территорию иностранного государства представилась Обрыдлову впервые, и полковник, давно мечтающий посмотреть, как живут и загнивают проклятые буржуи, решил не упускать этот шанс.

Буржуи жили очень даже неплохо, а кабинет посла, в который пригласили Ивана Евсеевича, отличался от его собственной служебной вотчины столь разительно, что в душе полковника шевельнулась черная зависть.

При виде фотографии мертвого атташе выражение лица посла почти не изменилось, лишь глаза отразили соответствующую моменту аристократическую скорбь.

«Дипломат хренов, забодай тебя козел», – почему-то рассердился из-за этого Обрыдлов.

– Чашечку кофе? – предложил ему посол. ный, капуччино, с молоком?

– Черный, – сделал выбор Иван Евсеевич.

– Как это случилось?

Тихо злорадствуя в душе, полковник сообщил ему, в каком именно виде сотрудники ГИБДД обнаружили Шарля Айма.

У посла нервно дернулась щека.

«Не такой уж ты и невозмутимый», – подумал удовлетворенный Обрыдлов.

– Как продвигается расследование?

– Все под контролем, – многозначительно произнес Иван Евсеевич фразу из какого-то фильма и, как козырь из рукава, выложил на стол фотографию двойника Шарля.

– А этот человек был вчера выброшен из окна квартиры господина Айма, – сообщил он. – Как видите, сходство поразительное.

Обрыдлов втайне надеялся, что тут-то дипломат дрогнет, но, к его удивлению, никакой реакции не последовало. Видимо, бельгиец успел взять себя в руки.

– Вы точно установили, который из них Шарль Айм?

Вопрос посла застал полковника врасплох. Как же ему самому не пришло это в голову! Оба покойника были без документов. Шарль был опознан по фотографии Алисой Гусевой. Но ведь она не видела второго мужчину! А если был второй, так, может, существует и третий? Может, атташе все еще жив? Нет, это совершенно невероятно.

Элегантным жестом закинув ногу на ногу, бельгиец удовлетворенно наблюдал за отразившейся на лице русского полицейского растерянностью.

– Так, все-таки, кто из них Шарль? – повторил свой вопрос посол.

* * *

Закончив допрос Инны Сикорской и выпроводив ее из кабинета, Колюня Чупрун в изнеможении откинулся на спинку стула и с хрустом потянулся.

Дело и так выходило на редкость запутанным, а тут еще, как нарочно, появился двойник атташе. В квартире Шарля явно что-то искали. Значит ли это, что мотивом убийства была не ревность? Такой вариант тоже не исключен. Теоретически, муж Инны мог иметь оба мотива. Жаль, что из-за скандала, разгоревшегося в доме Сикорских, Колюня так и не выяснил, есть ли у Андрея алиби.

У Инны алиби не было, вернее, было, но довольно хлипкое. Вообразив, что муж будет за ней следить, Си-корская из предосторожности осталась дома. Отчасти ее алиби могут подтвердить две подружки – одна звонила ей около восьми, а другая – примерно в полдесятого вечера. Сама Инна тоже кому-то звонила, но точного времени не помнит. Впрочем, это можно уточнить на телефонной станции.

Что, интересно, искал убийца в квартире Айма? Зачем туда явился двойник Шарля? Кем он был?

Чупрун надеялся, что полковник Обрыдлов, поговорив с бельгийским послом, получит ответы хотя бы на часть вопросов.

Пока же следовало выяснить у Сикорского, какие дела он вел с бельгийским атташе, а также установить, существовал ли в природе некий Фил, якобы похитивший у Инны ее трусики.

Размышления опера прервал телефонный звонок.

– Как продвигается расследование? Колюня усмехнулся, узнав голос Дениса. Отличный парень. Молодой задор из него так и прет.

– Надо было тебе в сыщики идти, а не в журналисты, – заявил он, рассказав Денису про трусики Сикорской.

– Я уже и сам об этом подумываю, – признался Зыков. – У меня для тебя есть еще кое-какие новости.

– Насчет убийства?

– Естественно. Меня тут снова охватил следственный зуд, и я пообщался с соседями Лигановой. Вчера мне показалось, что девица темнит, утверждая, что не видела Шарля в ночь убийства. Адрес Натальи я запомнил, когда она тебе его диктовала.

В итоге я очаровал одну роскошную бабуську, из тех, всевидящих, всеслышащих и всезнающих, что сутками торчат на скамейке у подъезда или у окна. Так вот, Вера Матвеевна утверждает, что видела, как Шарль (я показал его фотографию) заходил в их подъезд. Это было около одиннадцати вечера, поскольку по телевизору только закончился сериал «Охота на Золушку».

– Постой-ка! – удивился опер. – Ты хочешь сказать, что твоя всевидящая бабулька ухитряется следить за двором и одновременно смотреть телевизор?

– Она смотрит только на двор, – пояснил Денис. – Дело в том, что телевизор у нее уже два года как сломан: звук есть, зато на экране видны только полосы, а денег на мастера из пенсии никак не выкроишь. Поэтому Вера Матвеевна слушает телевизор, а смотрит при этом в окно. У нее даже театральный бинокль есть. Прежде чем попасть в подъезд, люди проходят мимо яркого фонаря, так что разглядеть их лица можно даже в темноте.

– Хвала бабулькам! – оценил Колюня. – Выходит, наш герой-любовник от невесты сразу отправился к Лигановой.

– По словам старушки, сначала в подъезд вошел Шарль, а почти сразу за ним, минуты через две-три – Натальин постоянный ухажер. Имени его бабуля не знает, но рожа, говорит, мерзкая, уголовная. Высокий, плотный такой, как бычок, темноволосый, короткая стрижка. Насчет атташе бабулька сказала, что он только вошел в подъезд. Видела она его в первый раз и не знала, к кому он идет, а вот ухажер у Лигановой был постоянный. По словам Веры Матвеевны, ходил к Наталье только он, других мужчин она к себе не водила.

Минут через сорок – гто РТР как раз шли «Вести – Москва», из подъезда выбежала Наталья. Видно было, что она спешила, а когда началась «Дежурная часть», то есть примерно без четверти двенадцать, из подъезда вышел ее хахаль.

Вернулась Лиганова в начале первого – бабулька уже собиралась укладываться спать. Когда вышел Шарль, и вышел ли он вообще – неизвестно; Больше Вера Матвеевна ничего не знает.

– Согласно заключению экспертизы, смерть Айма наступила в период от десяти часов вечера до половины первого ночи, – сказал Чупрун. – Жаль, что твоя всевидящая бабуся не задержалась у окна чуть подольше.

– Почему такой большой разброс?

– Не всегда бывает легко определить точное время смерти. Труп был вынесен на холод, еще до того как наступило окоченение, да и вообще картина какая-то странная, словно тело сначала нагрели, а потом охладили.