Текст книги "Гульчатай, закрой личико!"

Автор книги: Ирина Боброва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10
СТАРЫЙ КОНЬ БОРОЗДЫ НЕ ВСПАШЕТ

Тролли исчезли в Мутных колодцах. Самсон поднялся. Аполлоша был жив, он даже не разбил голову, хотя ударился о каменный бортик колодца.

Тут рядом с ними опустился ковер-самолет. С него кубарем скатился толстый Глава рь таксистов и затараторил:

– Вах, вайна визьде, ми камни с неба бросим, а они в пух превращаются! Девушка-сольдат внизу воюет, наша Гуль-Буль-Тамар сверху атаку ведет. Скорее на помощь, гиде, скажите, ваши колдуны?

– Какие колдуны? – удивился Самсон. Несколько часов назад все было спокойно – и вдруг война!

– Главные колдуны – Гучаджан, Ангелджан и Полухайкин-ага. Без них савсем пилёхо, – вздохнул Хасан и присел на ковер. – Гризелла тоже там надо. И конь умный тоже нет. И гиде все, а?

Раздался перестук мощных копыт – к Мутным колодцам приближался Тыгдынский конь с Гризеллой на спине.

– А ну помогите бабушке спуститься! – приказала ведьма и, не дожидаясь помощи, легко спрыгнула на землю. Она мгновенно оценила обстановку и властно распорядилась: – Доставь Аполлошу в Крепость, Хасан, пусть запрут его как следует и никуда не выпускают, вернемся – вылечу его.

– Что с ним, Гризелла? – обеспокоенно спросил Самсон. – Вроде цел, не от удара же он так долго в себя не может прийти? Он на тренировках от Брунгильды и не такие удары получал – и все в порядке было!

– Ничего страшного, легкая форма вампиризма, – ответила ведьма, рассматривая следы укуса на шее пострадавшего. – Если вовремя провести курс лечения, то и следа от заразы не останется. Самсон, что стоишь как пень, помоги Хасану парня на половик положить.

Принца уложили на транспортное средство, и Гризелла распорядилась:

– Хасан, отвезешь его в Крепость и передашь, чтобы мальчика заперли и не выпускали до тех пор, пока я не приеду. Понял?

– Висе сделаю, Кашмар-апа, слёво в слёво передам! – ответил таксист и поднял летающий половик в воздух.

– Кстати о заразе, – сказал Самсон, провожая взглядом взлетевший ковер-самолет. – Ты видела, что с моей лягушкой-то стало?

– Как ты смеешь! – возмутилась Акава и дала мужу пощечину. Если учесть, что девушка на две головы была выше супруга, то неудивительно, что тот не удержался на ногах.

– Не шали, – одернула ее ведьма, – мало тебе прошлого конфликта? Это надо ж такое над старой ведьмой учинить!

– Прости, бабушка, – скромно произнесла Акава, – я же не знала, что ты ведьма.

– А если бы я простой старухой была, то вовсю издеваться можно было бы?! – раскричалась ведьма. – Стыдобушка, в нижнем белье по миру пустила!

– Да ладно тебе, Гризелла, – примирительно произнес Самсон. – Да и потом, у тебя такое нижнее белье, что его грех под старым платьем прятать. И почему ты такое рванье носишь? Мне самому так и хочется спрятать твои тряпки.

– А квакать лет сорок тебе не хочется?

– Нет. Хватит того, что я по твоей вине пять лет жабу зеленую целовал.

– А потому и целовал, что дурак. Сначала полюбить надо было, а уж потом с поцелуями приставать. Ты бы еще сексом с ней занялся!

– А это за жабу зеленую, – сказала супруга и снова отвесила Самсону оплеуху. Она быстро освоилась в новом обличье и нисколько не стеснялась своей наготы. Впрочем, фигура у нее была такая, что грех закрывать одеждой подобную красоту.

– Ну погоди, – пообещал Самсон, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать сдачи, – воспитаю я тебя!

– Не получится, скорее я тебя воровать отучу, – ответила самоуверенная Акава, уперев руки в бока. Она фыркнула и, поворачиваясь к Гризелле, спросила: – А как Аполлоша у вампиров оказался?

– А так и оказался, что налетели кучей, врасплох застали. Хорошо, что парню кол осиновый в руки попал, если бы сзади по голове не стукнули, то отбился бы, – вступил в беседу Тыгдын. Он непонятным образом знал обо всем, что происходило в Иномирье, но обычно не спешил поделиться полученной информацией.

– А что вообще происходит, а? Откуда война взялась? И почему ты, Гризелла, без метлы?

– Метлу, Самсонушка, моль съела. А происходит то, что Тентогль снова нарисовался. Злодей, он Мексику в заложницы взял и войну всему Иномирью объявил! Твоим, Акава, отсутствием воспользовался, народ твой обманул и подчинил себе. Домой тебе срочно надо, потому что если с Мексикой что-нибудь случится, то король Полухайкин Забытые Земли с землей сровняет. И разбираться не станет, кто прав, а кто виноват!

Под землей послышались гул, шлепки и рев дикого зверя.

– Это еще что такое? – Ведьма нагнулась над колодцем и едва успела отшатнуться – из него вылетели несколько троллей.

– Это король Полухайкин легок на помине, – сказал Тыгдын, догадываясь, кто мог устроить такой переполох.

Из колодцев стаями вылетали тролли. Вопя во все горло, они болтали ногами в воздухе, а приземлившись, спешили отползти подальше от страшного места.

И точно, вслед за троллями на поверхность вылез король Полухайкин.

– Альберт, ты один? А где черт с ангелом? – спросил Самсон.

– Надеюсь, что один в раю, а другой в аду. В хорошем типа смысле. Типа дома. Чтобы в такой переплет, как я, не попали, – ответил Полухайкин и рассказал, как было дело.

– А я и не знал, какие чудеса в нашем мире бывают! – удивился Самсон, который слушал рассказ с широко открытыми глазами, стараясь не пропустить ни слова.

Акава улыбалась, а Гризелла уже вовсю хохотала. Только Тыгдын, казалось, потерял интерес к происходящему. Он отрешенно смотрел на облака. После того как Забытые Земли соединились с Иномирьем, небо здесь приобрело привычный синий цвет, а вместо четырех солнц по нему бегало только одно, как это и положено. Сразу за Мутными колодцами начиналась холмистая местность, за которой, как помнил конь, рос странный лес. В лесу этом не было ни птиц, ни зверей. Сухие деревья стояли плотной стеной, и только странная травка фиолетового цвета росла меж вывороченных корней. Тыгдын подумал о том, как продираться сквозь бурелом, и решил посоветовать Полухайкину переселить старика к замку Акавы. Когда, конечно, этот замок удастся вернуть его законной хозяйке. Король еще не закончил рассказывать о происшествии, Тыгдын прислушался.

– А то и было, что не видать мне вечной жизни, да мне ее никто и не предложил. После того как я жмуриков в ящики загнал… тех, что живыми остались…

– Они же не умирают! – вскричала Гризелла. – С ними договориться можно было, Альберт, они хоть и вампиры, но ребята сговорчивые, на компромисс легко идут.

– Когда бы я там эти… компромиссы танцевал, в натуре? Ну не знаю, я и так злой был, понятно, дочку украли, а эти лезут и орут типа какая шейка… типа уже спорят, кто первым сосать будет. Ну тут я совсем озверел – эти твари заразой болеют типа СПИДом, а я женат, мне оно надо? Не, Гризелла, ты не смейся, там бабы тоже были. Если бы только мужики, то я это типа и думать бы не стал. Короче, выбил этим дракулам похотливым зубы. Это, говорю, чтоб вам сосать легче было.

– Альбертушка, – снова расхохоталась Гризелла, – они же кровь сосут, а для этого им зубки нужны, чтобы венку на шейке надкусить. Это совсем не то, о чем ты подумал.

– Ну это их проблемы, что они теперь типа жрать будут, некогда мне было разбираться. Когда бы я их там сортировал? Я крест над головой раскрутил и погнал их в угол. Ну типа тех, которые выжили. Так вот, когда они сбились в стадо, я по одному их крестом мочил, в натуре, попом на крещенье себя чувствовал. Блин, раскололись, козлы, сказали мне, как к обезьянам пройти.

– Наверняка обманули, – заметила Гризелла, – знаю я их подлую натуру.

– Не, путь верный показали. Я вышел – ходов до фига и каждый коридор обезьянами под завязку набит. Ну они безмозглые, типа до людей их так и не доделали, я их даже не бил, просто немного раскидал. Не убивать же животных? Но обезьянник зря, конечно, разворотил. В натуре, только потом додумался, что та обезьяна большая была, а эти маленькие. И много их. В натуре, не то стадо попалось. Да вы что, сами не видели? Я их пачками в эти типа норы выкидывал.

– Альбертушка, – вздохнула Гризелла, – эти норы называются Мутными колодцами, а те, кого ты пачками из них выкидывал, – тролли.

– А вот порода мартышек мне тоже по фигу. Мексики там нет, я весь лабиринт прочесал на три раза. Куда теперь идти – ума не приложу.

– В замке лесных оборотней она, – сказала ведьма.

– Э, слюший, – донеслось сверху, – я мальчишку-кибальчишку доставил! И твой слова, Кашмар-апа, точно передал. Сказал, читобы на тюрма Аполлоша закрыли, пока война-майна не кончится, а то висякий зараз-мараз ципиляться будет.

– Эй, Хасан, спускайся, короля к замку повезешь, мы следом поедем, – распорядилась Гризелла, взбираясь на спину Тыгдынского коня.

– Акава, ты быстро бегать умеешь? – спросил Самсон, помогая старой ведьме.

– А то, – ответила та и, топнув ножкой, превратилась в белую кобылку с волнистой зеленой гривой.

Лошадка нервно перебирала передними ногами и пританцовывала на месте, готовясь в любой момент сорваться и понестись вперед. Она покосилась на оторопевшего Самсона зеленым глазом и громко заржала.

– Не, рыжий, тебе, в натуре, с бабами не везет, – сказал Полухайкин уже с ковра-самолета. – Во, в натуре, облом – теперь пять лет лошадь целовать будешь. Мне амиго говорил, что у тебя по судьбе сильно напутано, но чтоб так! Ну гони, водила, не обижу!

Ковер-самолет набрал высоту и понёсся вперед.

Самсон вскочил на спину кобылы и нахмурился, думая над тем, что сказал Альберт. Тут он заметил, что Тыгдын не сводит с его жены в лошадином обличье прямо-таки влюбленных глаз.

– Шею сверну, – мрачно пообещал он коню.

– Я не с той целью, – смутился Тыгдынский конь, сбиваясь с шага. – Я просто феномен изучаю.

– На конюшне у Брунгильды изучай, – сердито посоветовал ревнивый муж.

– А его туда Бяша не пускает, – прыснула Гризелла. – Да и старый он уже.

– Старый конь борозды не портит, – огрызнулся Тыгдын.

– Вот и ладушки, сейчас ты у меня эту борозду и вспашешь. Мордой своей лошадиной, между прочим, пахать будешь!

– Самсон, ты ревнуешь, что ли? – спросила Акава и звонко заржала. Самсон догадался, что она смеется, и, кажется, над ним. – Успокойся, любимый, мне не очень нравится этим заниматься в лошадиной шкуре, хотя все зависит от обстоятельств.

– Что?!

– Ну обстоятельства разные бывают. Я ведь то человек, то птица, то конь. А когда сидишь в чужой шкуре, то и ведешь себя соответственно.

– Ну, милая, если ты сейчас в лошадиной шкуре и ведешь себя соответственно, то и я тоже буду себя вести соответственно, – сказал Самсон и достал из-за голенища цыганский кнут.

– Уж не собрался ли ты, Самсонушка, супругу порешить? – с беспокойством спросила ведьма.

– Нет, Гризелла, супругу я пальцем не трону, а вот наглую лошадь, на которой сейчас еду, проучить не мешает!

Он взмахнул кнутом и принялся охаживать крутые бока. Быстроногая кобылка понеслась словно ветер, оставив позади старого Тыгдына. Она так легко перепрыгивала через завалы на дороге, что Тыгдын позавидовал ее резвости. Потом он вспомнил, чем эта резвость вызвана, и вздохнул, сочувствуя Акаве.

– Ох и задаст она ему, когда опять женщиной станет, – заметила ведьма.

– Нет, Гризелла, не задаст, – вздохнул Тыгдын, – после того как кнута попробуешь, сразу таким послушным становишься, что самому противно. Если бы ты хоть раз побывала в моей шкуре, то поняла бы меня.

– Спасибо, мне и в своей шкуре хорошо. А ты под ноги смотри, с пути не сбейся.

– Не беспокойся, я хорошо знаю, где замок Акавы находится.

– И откуда же?

– Был я там. Давно, правда, но все равно, более странного места не видел. Мне особенно зеркальный лабиринт понравился.

– Там и такое есть?

– Да. Лесные оборотни – большие озорники, подшутить любят. Я тогда только из жеребячьего возраста вышел, понравилась мне одна кобылка, тоже с зеленой гривой. Махнула игриво хвостом – я за ней. Она в ворота – я следом, а как внутри оказался – посмотрел, а там этих кобыл – видимо-невидимо.

– Конюшня, что ли?

– Лабиринт зеркальный. Потом красавица исчезла, и в каждом зеркале осталось только мое отражение. Представляешь, какое удовольствие смотреть на шестьсот двадцать девять тысяч триста восемнадцать морд, точных копий твоей собственной.

– Не представляю. А как ты умудрился сосчитать?

– Чем мне там было неделю заниматься? И скажу – испытание не из легких. Сначала себя любишь и любуешься, а потом надоедает, на седьмой день ты эту морду начинаешь ненавидеть. Это я потом догадался, что выйти из лабиринта можно через любое зеркало. Вспомнил, что когда я в замок влетел, то вместо двери за спиной зеркало оказалось.

Тыгдын умолчал о том, что когда он в ярости кинулся на стену, а совсем не догадался, как сказал Гризелле, то передние копыта провалились в пустоту и он съехал на крупе в затянутый тиной пруд.

Конь вздохнул и надолго замолчал. Гризелла, не привыкшая к тряске, тоже примолкла. Ковер-самолет с королем Полухайкиным на борту прибавил скорость и уже казался просто точкой в небе. Ведьма заметила, что летающий половик снижается. Она прищурилась, пытаясь увидеть замок, но не смогла. Для себя решила, что нужное место уже близко, и подумала о том, где сейчас Гуча. Скорее всего, уже в замке, решила она, и пришпорила Тыгдына голыми пятками.

Глава 11
ОБЕЗЬЯНУ ВСЕ-ТАКИ НАШЕЛ Я!

Гуча действительно был в замке, но вот как он туда попал.

Черт долго шел по правому коридору. Стены сужались, потолок опускался все ниже и ниже. Сначала Гуча согнулся в три погибели, потом пришлось ползти. Сообрази он вовремя, что огромная горилла тоже не пролезла бы в эту норку, сразу же вернулся бы назад. Свернул бы в левый коридор, чем уберег бы ангела от беды, а себя от насмешек, которыми его позже будут изводить друзья. Но маленькая дверца перед глазами возникла раньше, чем спасительная мысль окончательно сформировалась в голове. А жаль. Он бы мог избежать такого конфуза, по сравнению с которым принудительное обучение его портновскому искусству показалось бы милой шуткой. Гуча толкнул дверцу и вполз в полутемное помещение.

Как и обещала надпись на камне, эта дорога привела к богатству. Вспыхнули факелы. Черт осмотрел помещение и присвистнул – столько добра в одном месте! Комната, надо сказать, не маленькая, была заставлена огромными сундуками. На них горками лежали мешки, из которых на пол пещеры стекали струйки золотого песка. Горы изделий из золота и драгоценных камней могли бы свести с ума любую кокетку. Все это сверкало, искрилось, переливалось в свете факелов, закрепленных на подставке в центре сокровищницы.

– Как сказал бы наш друг Полухайкин, в натуре, на склад нарвался, – произнес вслух Гуча и присел на крышку огромного сундука, что стоял неподалеку от дверцы. На душе стало тоскливо, появилось неясное предчувствие большой пакости. За спиной громыхнуло. Гуча вскочил, поворачиваясь к выходу, но дверь скрылась под огромной каменной плитой, упавшей с потолка.

– На неприятности тоже нарвался, – прокомментировал событие черт и только теперь заметил, что весь пол усыпан человеческими костями поверх россыпи золотых монет. – Не обманули, шутники! Я в принципе был готов к богатству, но чтоб к такому!

Он снова присел на сундук и задумался. Во-первых, безвыходных положений не бывает, а во-вторых, у него есть платочек.

– Ой, дурак. – Гуча стукнул себя по лбу.

Это надо ж было забыть о таком простом способе передвижения! Чтобы найти девочку, стоило только встать на платочек и попросить, чтобы тот устроил встречу с Мексикой. Гуча сунул руку в карман – дыра. Ни платка, ни других волшебных предметов, ни кошеля с деньгами у пояса. Пообещав по возвращении разобраться с рыжим клептоманом с особой строгостью, он снова сел.

– Платочка нет, значит, этот вариант отменяется. Что у нас есть? А ничего, все ворюга подрезал. Вход замурован. Но если есть вход, то должен быть и выход. Кто-то же приходит сюда покушать.

Он поднял с пола большую берцовую кость. Было видно, что ее не только с удовольствием грызли совсем недавно, но и, разбив, высосали весь костный мозг.

– Интересно, – сказал черт и швырнул косточку на пол. Он сел поудобнее, решив, что долго ждать не придется. – Простукивать стены мы тоже не будем, подождем, пока хозяину понадобится компания. Может, на обед пригласит.

Неведомый хозяин оказался либо хитер, либо трусоват. То, что драться он точно не любит, Гуча понял, разглядывая огромную змею, что выползала из-за сундуков в дальнем левом углу сокровищницы. Пока змея ползла, она казалась частью сокровищ, но стоило ей только приподняться немного над полом, как становилось ясно, что тварь ядовита и опасна. Гуча замер – раздутый капюшон кобры был шире, чем его плечи. Как это всегда бывает, самые хорошие идеи озаряют внезапно. Обратив внимание на то, что правая рука застыла на пояске, немного не добравшись до волшебного ножа, черт нащупал пальцем язычок пряжки и сильно надавил, чувствуя, как серебро прокалывает кожу. Результатом этого почти незаметного действия было знакомое шипение:

– Шего ижволишшшш, хозяин?

– Тебя тут подружка спрашивает, говорит, что ты по ней соскучилась.

– По этой, что ли? – Медвяная змейка посмотрела на кобру и грозно сверкнула изумрудными бусинками глаз: – Пшла вон, шавка охранная.

Кобра упала на пол и зашуршала по россыпи золотых монет обратно в угол.

– Што еще хочешшшшь, хозяин?

– Хочу выйти отсюда.

– Ну так выходи.

– Умница ты медвяная, выход где?!

– Да ты сидишь на нем, – ответила змейка и перекинулась в поясок.

Гуча открыл крышку сундука – в нем действительно был выход. Длинная лестница вела вниз.

– А ларчик просто открывался, – пропел черт и перелез через край.

Шаткая перекладина жалобно скрипнула, но выдержала его вес. Гуча осторожно спустился и оказался в уютной комнате прямо за спиной у тщедушного существа в серой рубахе. Комнатка была оклеена веселенькими обоями в горошек, стол, накрытый клетчатой скатеркой, украшал шикарный, видимо из сокровищницы, подсвечник, а сам хозяин что-то мурлыкал, готовил стол к обеду. Человечек по одному ему известному плану расставлял тарелки, сворачивал в причудливые фигурки салфетки, пританцовывая от удовольствия.

– Приятного аппетита, – поздоровался гость.

Хозяин подпрыгнул, выронил столовый нож, стопку тарелок и от неожиданности рухнул на стул, что стоял за его спиной.

Гуча обошел стол, придвинул второй стул и сел напротив. Потом снял с пояса кинжал и, перевернув фарфоровую тарелку, стал демонстративно натачивать лезвие о донышко. Хозяин подземной комнатки поморщился, видимо, ему не понравился звук. Он нервно моргнул, облизнул тонкие губы и, кашлянув, спросил:

– Ты кто?

– Я-то? Я людоед, – ответил Гуча, пристально посмотрев в мутные глазки человечка.

– Нет, это я людоед, – глухим голосом пробормотал хозяин сокровищ.

– Да? А я, глупый, думал, что ты – обед. Прихожу, а тут обед сам для себя стол сервирует. Смотри-ка, на беленьких, в цветочек, тарелочках лежать будешь.

– Как лежать?

– А это как положу. После того как отбивную котлету из тебя сделаю.

Людоед испугался. Худые пальцы нервно забегали по столу, расправляя несуществующие складки на скатерти, спина выпрямилась, казалось, он сейчас сорвется и убежит. Серенькие глазки моргали без передышки, а лицо побледнело, хотя, казалось бы, куда больше? Подземный житель и так был бел лицом. Подбородка у мужичка почти не было, лицо непостижимым образом без намека на какой-либо бугорок перетекало в шею. Зато нос компенсировал недостаток – он был большой, длинный и с таким изгибом, что Гуча сравнил людоеда с большой бледной крысой. Скошенный назад череп, низкий лоб и мутные, близко посаженные глазки-бусинки усиливали это сходство до такой степени, что казалось, будто напротив сидит говорящая крыса.

– А почему тебя Лялечка не укусила?

– Лялечка? – Гуча вопросительно поднял одну бровь. – А кто это?

– Змея это моя. – Из-под крысиного носа выползла ласковая улыбка, видно было, что людоед действительно испытывает к кобре нежные чувства. – Я ее так называю ласково – Лялечка. Знаешь, какая она нежная и беззащитная!

– Так ты у нас добрый, оказывается?

– Да.

– Съел я твою Лялечку.

– Как… съел?! – в отчаянии вскричал людоед и, кажется, приготовился заплакать.

– А так и съел – с удовольствием. Сейчас вот тебя буду есть. – Гуча сделал самое зверское лицо, на какое только был способен, и потрогал пальцем лезвие волшебного ножа.

– Съел Лялечку! Съел моего единственного друга. – Людоед всхлипнул и вдруг кинулся на гостя, опрокинув отменно сервированный стол.

Черт был к этому готов и, быстро вскочив со стула, отпрыгнул к двери. Гуче даже не пришлось ударить людоеда, потому что на этом драка и кончилась. Слабосильный людоед споткнулся о цепь на полу и упал на обломки стола и осколки тарелок.

– Друга, говоришь, съел? Единственного, говоришь? – В голосе черта звучала злость, смешанная с отвращением. Он наступил людоеду на грудь, припечатав его к полу. – А что же у тебя друзей так мало?

– Раньше у меня их много было, – ответил людоед, пытаясь скинуть с груди ногу Гучи, но крепкий сапог не сдвинулся ни на сантиметр, – а потом они кончились.

– Что, всех съел?

– Нет, не всех, а то кто бы приковал меня здесь? – ответил людоед и зарыдал в голос. – Бросили меня гнить в этой норе, цепью приковали, а я к ним всей душой тянулся.

– Так тянулся, что слюной исходил. Всем своим нутром к людям тянулся! В прямом смысле людей любил! Вот уж не думал, что в подземелье на альтруиста наткнусь, – усмехнулся черт. – Приковали, говоришь?

Только после слов людоеда Гуча заметил, что людоед сидит на цепи. Собственно, об нее и споткнулся любитель хорошо покушать. Одним концом цепь крепилась к массивному кольцу на ноге людоеда, а другой намертво был вбит в гранитную стену. Черт пнул рыхлое тело выродка и брезгливо сплюнул. Крысоподобный скулил – непонятно, то ли от боли, то ли кобру оплакивал.

Гуча внимательно осмотрел переплетение цепей. Разобравшись, что к чему, он перерубил волшебным клинком ту, что опускала и поднимала каменную заслонку, навсегда замуровав вход в сокровищницу.

– А ну отползи!

Людоед отполз к левой стене, освобождая проход.

– Жива твоя Лялечка. Хотя, наверное, ты ее тоже съешь, на безрыбье, говорят… – Черт шагнул к двери, но людоед вдруг кинулся к нему, ухватил за ногу и попытался прокусить сапог.

– Дай хоть укусить! – визжал он.

Гуча снова отшвырнул его. Потом поднял меч и спокойно, с отвращением снес злодею голову. Тщательно вытерев лезвие о скатерть, Гуча шагнул за порог, стараясь не смотреть на труп людоеда.

Тоннель вел вверх, подъем был легким и недолгим. Чингачгук вышел в большую пещеру с квадратным люком под потолком. С отверстия спускалась прочная веревочная лестница. Черт перевесил торбу, чтобы ненароком не уронить, и стал быстро взбираться по ней. Он открыл люк – чьи-то сильные руки втащили его наверх.

– Спасибо…

Договорить он не успел. Стая обезьян в доли секунды лишила его имущества, сорвала, разодрав в клочки, одежду, больно щипая при этом тело. Звери скалились, истошно визжали и строили забавные морды, но черту было почему-то совсем не смешно.

– Сами напросились, – крикнул он, выбрасывая вперед руку.

Даже сквозь шум было слышно, как треснул череп, слетая с шейных позвонков. Огромная горилла рухнула, придавив пару обезьян поменьше. Следующая обезьяна откатилась, получив удар кулаком в нос. Кому-то попал пяткой в горло, тут же с локтя заехав еще в чью-то челюсть.

– Одно радует – обезьяну нашел все-таки я, – прохрипел черт, раскидывая зверей, – вот только с количеством переборщил немного. Если помощь не подоспеет, мне крышка.

Перевес сил был на стороне обезьян. Пятеро уже не шевелились, но оставалось еще штук двадцать горилл, пять орангутангов, пара шимпанзе и десяток мартышек.

– Кто бы ни опустил лестницу в пещеру, он либо большой юморист, либо сволочь законченная! – пробормотал Гуча и пообещал себе, что разберется с шутником. Если выживет, конечно.

А бой шел не только в обезьяннике. Если бы Гуча мог на минуту остановиться и посмотреть по сторонам, то он бы увидел панораму широкомасштабных военных действий.

Именно в этой суматохе Хасан непонятно каким чудом умудрился проскочить к одному из верхних окон лесного замка.

– Как только прыгну, сразу вниз и поворачивай, – прокричал Альберт, – понял?

– Понял, Полухайкин-ага.

– Скажи своей Тамарке, чтобы ковры отзывала, и Бруньку предупреди, пусть отступление трубит. Ну с богом. – Альберт перекрестился и прыгнул.

Он приготовился услышать звон разбитого стекла, но ничего не произошло. Король пролетел сквозь пустоту и оказался в зеркальном лабиринте.

Зеркал были тысячи, и в каждом он видел свое отражение.

– Мексика!

– Папочка, – услышал он, – ну что ты кричишь? Сам же говорил, что нельзя кричать, если стоишь рядом с человеком.

– Типа… где – рядом?

– Типа… здесь. – Послышался смех, из зеркала высунулась маленькая ручка, и король Полухайкин спокойно прошел сквозь то, что считал стеной с навешанными на нее зеркалами.

Оказался Альберт в большой и просто обставленной комнате, но это он рассмотрел, только когда поцеловал дочку и убедился, что с ней все в порядке.

– Папочка, смотри, что у меня есть, – похвалилась девочка, доставая из кармашка шкатулочку.

Она открыла крышку, а Полухайкин открыл рот, не зная, что сказать. На донышке сидел Тентогль, маленький, с мизинец ростом. Он был испуган, но все равно что-то пищал. Король прислушался.

– Всех победю, – повторил слова поверженного врага Альберт и захлопнул крышку. – Ну надо же! Уже… типа… победил. Мало ему, еще хочет, в натуре!

– Это я поймала злого колдуна, – гордо объявила Мексика, глядя, как отец опускает шкатулку в карман королевских коричневых шаровар.

– Ты умница, и если кто скажет, что это не так…

– Ты набьешь ему морду, – закончила девочка. – А я сама скоро смогу победить любого злодея. Заклинаниями.

– Ты помедленнее говори, дочка, а то я не въезжаю, – попросил отец.

– Папочка, все просто. Злой дядька притащил меня в эту комнату и сказал, что он будет владеть всем миром и станет единственным королем. Потом он ушел, а я подумала, что мир надо спасать, и стала произносить заклинания. Но они сначала не получались. Я поплакала немного, потому что думала, что это я такая глупая и ничему у бабы Гризли не научилась. А потом подумала, что для заклинания надо знать настоящее имя врага. И если колдовство не работает, то Тентогль – это не настоящее имя злого дядьки!

– Логично, – кивнул Полухайкин. – И что?

– А то, что тогда я стала переставлять по-разному буквочки, и у меня получилось! Когда он снова пришел в комнату, я прошептала заклинание и так его уменьшила, что теперь он не сможет сидеть на троне. Потому что он теперь очень маленький. А на троне сидишь ты, и если он туда залезет, то ты его раздавишь! Правильно, папочка?

– Правильно, малышка. – Альберт улыбнулся и погладил Мексику по головке. В груди защемило, королю вспомнился день, когда он впервые взял дочь на руки. Малышка тогда была чуть больше его ладони, и Полухайкин панически боялся нечаянно навредить ребенку. Он ужасно нервничал, руки сводила судорога, ему казалось, что стоит только чуть нажать – и он что-нибудь сломает. Но каждый раз, когда он прижимал дочку к груди, Полухайкин испытывал такую отцовскую любовь, такое желание защитить девочку от всех невзгод, что готов был свернуть горы ради счастья дочери!

– Папочка, а имя у злого колдуна такое смешное! Я только разделила его напополам и поменяла две буквы местами, а потом прочитала наоборот.

– И что получилось? – улыбнулся Полухайкин, отметив на будущее, что обучение у ведьмы и Тыгдына стоит продолжить.

– А получилось так: Льгот Нет. Так его, оказывается, зовут! Папочка, а что это значит?

– А это значит, солнце мое, что этому козлу сплошные обломы по жизни положены.

– Не въезжаю, – наморщила лоб Девочка.

– Ну типа… халява наоборот.

– А…

Король Полухайкин, нежно прижав дочку к широкой груди, вышел на балкон и оторопел. Миновав полки Брунгильды, к замку на белой лошади несся Самсон. Его рыжую голову видно было за версту.

– Стой! – кричала Брунгильда вслед, но тщетно – парня ждала скорая смерть. Непобедимая даже прикрыла глаза, чтобы не видеть, как оранжевая голова покатится по залитой кровью земле.

Но вдруг наступила тишина. Брунгильда приоткрыла один глаз, а потом вытаращила оба. Зеленогривая лошадка, что несла Самсона навстречу смерти, превратилась в рослую девушку с зелеными волосами.

И тут стало твориться что-то странное. Корявые деревья сухостойного леса стали оборачиваться людьми, а те, что остались деревьями, распрямились и выпустили нежные листочки. Под деревьями, спеша увидеть солнце, пробивались тонкие травинки, и скоро земля затянулась зеленым ковром. Распустились цветы, раскрашивая зелень яркими разноцветными каплями.

Оборотни принимали свой первоначальный облик. С неба спускались птицы и, ударившись оземь, становились мужчинами и женщинами. Россыпи камней превращались в резвых ребятишек, волки, олени, мыши и прочая непонятно откуда взявшаяся живность стаями неслась к замку. Завидев Акаву, звери падали на землю и вставали уже оборотнями.

Народ шел к своей королеве.

Самсон любовался женой. На ее голове появилась корона, сплетенная из веток вечнозеленого растения и усыпанная большими белыми цветами. С плеч заструился шелковый плащ, такой же изумрудный, как и ее волосы. Белое платье облегало тонкий стан, падало складками к изящным щиколоткам. Босые ноги королевы оборотней еще стояли на сырой от крови почве, но трава скоро не оставила ни одного голого клочка земли.

Замок тоже изменился – башни стали ровными, зеркала в окнах оплели цветущие лианы, а деревянные детали, казавшиеся инородным вкраплением в камень, зазеленели, и скоро весь замок казался частью зеленого холма. Если бы лучи солнца не сверкали, отражаясь от стекол, то его невозможно было бы отличить от окружающей среды.

Самсон стоял рядом с женой. Ему было немного не по себе. Он снова оказался в той ситуации, которую едва пережил много лет назад, когда, заменяя Альберта Ивановича Полухайкина, выполнял обязанности королевского сына и наследника престола. Ему снова грозили корона, королевство и все вытекающие из этого правила этикета, манеры и прочая королевская ерунда.

Лесные оборотни с достоинством кланялись королевской чете и исчезали в недрах зеленой горы, в которую превратился замок.

Брунгильда отсалютовала новой королеве мечом и дала знак трубачу. Тот затрубил отбой, и отряды построились, готовясь отбыть восвояси, но тут из замка вышел король Полухайкин. Он нес на руках окровавленного Гучу.

Когда Альберт вышел на балкон, он сразу посадил дочку на ковер-самолет и строго-настрого наказал Хасану доставить девочку в Рубельштадт.