Текст книги "Наше величество Змей Горыныч"
Автор книги: Ирина Боброва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Ну была, – пробормотал воевода.
И рад бы был Потап посидеть рядом с женой, за руку белую ее подержать, да дела государственные отвлекли. Прибежали дружинники и доложили о деле невиданном и никогда ранее не слыханном. В Городище, оказывается, гость редкий пожаловал – лесной хозяин из чащобы вылез, чтобы жалобу царю Вавиле самолично доставить.
Внешне Леший на человека походил, но как-то отдаленно. Руки, ноги, туловище, голова – все деревянное, в сучках и ветках, покрытых листьями. Шел Леший медленно, от собак, воспылавших к нему лютой ненавистью, палкой отбивался.
– Диво-то какое, дедушка Леший! – вскричал воевода, выпучив на странного гостя глаза. – Что из лесу тебя выгнало да в Городище Лукоморское привело?
– Непорядочность ваша да к договорам и соглашениям пренебреженье великое, – сказал Леший, и голос его проскрипел, будто деревья в бурю.
– Нет за нами вины! – воскликнул Потап. – Все соглашения мы блюдем честно и соседям нашим ни докучать, ни потравы какой либо убытку причинять не собираемся. Не обессудь, дедушка Леший, укажи, какое именно соглашение нарушено?
Леший подбоченился, шмыгнул носом, сделанным из еловой шишки, и проскрипел:
– А кто обещался скот в лесу не пасти, потравы грибам, да ягодам, да травам лесным лекарственным не учинять?
– Помню такой договор, – согласился Потап, – и выполнялся он всегда и всенепременно. Неужто кто скотину в лес загнал?
– Загнал! Табун лошадей нарушитель загнал и на выпас оставил! – вскричал Леший с большой досадой в голосе. – И пришлось мне самолично с жалобой идти. И что ж вы делаете?! Мое зверье огороды ваши не травит, стада не трогает и никак по-другому не озорничает, а вы что ж?!
– Немедленно все исправим! – Вскочил Потап на коня и взмахнул рукой. Дружинники сигнал тот поняли и тоже на коней вскочили. – Немедленно коней из леса выведем да нарушителей изловим! Показывай дорогу, дедушка Леший!
– Дел у меня других нет, – проворчал Леший, – как проводником вам прислуживать. Сами найдете. Как в лес заскочите, так тропа перед вами сразу же и образуется. Вставайте на ту тропу смело и скачите по ней. Она вас до нарушителей доведет. А я пошел.
И Леший, не разворачиваясь, пошел назад, к лесу – так пошел, будто наизнанку вывернулся.
А отряд воеводин в галоп с места сорвался и тоже в лес поскакал. Хоть и невесть какая беда, а все ж разобраться требуется. Сильно Потап сердит был. Кто ж так закон-то посмел нарушить? И деды, и прадеды, и вовсе пращуры далекие в мире со всем народом жили. Если каждый начнет поступать как ему вздумается, то что ж будет? Земля и вода кормят люд лукоморский, кормят щедро и вкусно. А если духов, что за землями да озерами, за лесами да полями присматривают, притеснять, то получится все равно будто себе самим на горло наступить.
Такие мысли одолевали воеводу, и решил он про себя, что нарушитель кару понесет строгую, дабы другим неповадно было. Но только подскакал Потап с дружинниками к избе на курьих ногах, тут его мысли о карах и улетучились. Табун на лесной поляне непростой был – кони степные, низкорослые, крепконогие, а сбруя на них хызрырская. Тут-то и вспомнил воевода о своих подозрениях относительно хызрырской княжны.
Сделал он знак рукой – дружинники спешились, в кустах залегли, а потом перебежками, один другого прикрывая, к избе на курьих ногах приблизились.
Потап постучал в дверь и в сторону, отступил – встал так, чтоб из избы его невозможно было заметить.
Заскрипела дверь, открылась. Высунулась в образовавшуюся щель вурдалачья голова. Умом Потап, такое непотребство увидев, оторопел, но руками действовал четко и слаженно. Взмахнул он мечом – и покатилась на полянку эта голова. Оживший мертвец дверь-то распахнул и голову подбирать кинулся. Тут дружинники на страшную нежить налетели и порубили острыми саблями в мелкое крошево. А Потап в избу шагнул.
Шагнул и обомлел, увидев цареву жену Кызыму на полу возле печи, связанную и украшенную синяками. Кинулся он к царице, кляп изо рта выдернул, что затычку из бочки, и давай веревки снимать. А сам думал, как это так получается – только что ведь была Кызыма в Городище, и никак она в лесной избе раньше его оказаться не могла, а уж на то, чтобы кто ее побил так, и вовсе времени не оставалось!
Только путы с Кызымы спали, вскочила она, сорвала флягу с пояса воеводы и утолила жажду. Еще бы, столько просидеть без воды да с кляпом из грязной тряпицы во рту! А как голос вернулся к ней да горло помягчело, так залопотала она по-своему:
– Дырбаган казан! Эмге секир башка царь! Лукоморье каюк! Качкарма самса шурпа шашлык!
Не было толмача при отряде воеводы, но понял он все. Понял, что так его на свадьбе смущало, вызывая подозрения. И обругал себя Потап последними словами за дырявую память. Забыл он совсем, что в ханстве Хызрырском всего три толмача язык лукоморский знают, да ни одного из них при невесте не было. Вспомнил и то, что сама княжна к иностранным языкам способностей не имеет, об этом еще посол Ахмедка говорил. А та Кызыма, которая прибыла на свадьбу, по-лукоморски лопотала. Понял Потап, что злоумышленник подмену учинил. Кинулся он к коню, взмахнул рукой, и отряд поскакал в город. Кызыма – теперь та, которая настоящая, – рядом неслась и, рассказывая о событиях, ни на минуту не умолкала:
– Кебаб оропта кыр сетельгем! Лагман мерзимге деин чучка карапчук! Казан карамды сом ек! Карам балар ордын орынга халат бабай!
Ничего Потап из той речи не понимал, но слова Кызымкины так резки и грубы были, будто песнь воинская, что слушал ее воевода с превеликим удовольствием. Ох и рвался же он ложную самозваную Кызыму схватить да заодно выяснить, с чего это Еленушка себя вдруг дурнушкой посчитала! Но когда отряд в Городище влетел, той, что в невесты царю Вавиле незаконно набилась да в доверие втерлась, уж и след простыл. А когда толмача отыскали да слова Кызымкины перевели, то злодейки и подавно было не сыскать.
Глава 5
ТУ БИ ОР НОТ ТУ БИ…
Недобро улыбаясь, Усоньша Виевна спешила к пруду, что находился в лесу, недалеко от городка. Она бы пустилась бегом, если бы не опасение привлечь к себе ненужное внимание. Пели птицы, благоухали ароматом цветы, радовали глаз грибы, крепкие шляпки которых виднелись под каждым кустом. Весело жужжали пчелы. На деревьях устроили шумный переполох белки.
Но она не только не радовалась красоте природы, более того, красота эта раздражала злобную великаншу. Теперь, когда мнимая царица была так близка к цели, она уже не могла сдерживать душившую ее злобу.
– Выжечь все, – бормотала Усоньша Виевна надтреснутым голосом, ненависть плескалась в ее глазах, и под этим лютым взглядом вяли цветы.
Первыми неладное почувствовали птицы. Они умолкли и, снявшись с веток, полетели в глубь леса. За ними, перепрыгивая с дерева на дерево, понеслись белки. Пчелы, покружив у опущенных головок цветов, собрались в рой и тоже направились в самую чащу – доложить о беспорядке лесному хозяину.
Усоньша, заслышав в кустах шум, который подняло разбегающееся при ее появлении зверье, воровато оглянулась, но, не заметив ничего подозрительного, подошла к пруду. Развязав узелок, она с благоговением посмотрела на прах Кощея Бессмертного и, опустившись на колени, вытряхнула пепел в воду.
Вода в лесном пруду вскипела, забурлила и поднялась черным облаком, оголив дно. Облако закружилось вихрем, из сердцевины которого раздался жуткий хохот. Потом круговерть опала, и на берегу озерца появился Кощей – худой-прехудой, такой, что ребрышки выпирают, словно досточки, а остальные кости и вовсе по одной пересчитать можно. Он грозно посмотрел на Усоньшу, все еще пребывающую в обличье хызрырской княжны, потом сердитым взглядом окинул окрестности и, наконец, посмотрел на себя. И обнаружил, что совершенно наг. Прикрылся Кощей руками, засмущался и сразу стал маленьким и жалким.
– Ты чего это, девица, пялишься? – пробормотал он. – Али мужчину голого ни разу не наблюдала? Или ты совесть совсем забыла?
– С совестью у меня все в порядке полном, – ответила Усоньша, скидывая чужую внешность, будто рубашку, – я с совестью не познакомленная, как по Закону царства Пекельного полагается! А вот ты, дядька, видно, позабыл все, что с тобой сделали!
– А что со мной сделали? – произнес Кощей, воровато оглядываясь по сторонам – нет ли кого? Заметят его в таком виде – потом стыда не оберешься.
– Так тебя ж людишки поганые в прах обернули, и если бы я не спасла тебя, плюгавого, то лежать бы тебе в узелке горсткой пепла! И войной, Кощей, тебе на Лукоморье идти надо, выжечь все, людишек перебить и зло великое учинить!
– Э нет, девка, больно шустра ты. – Кощей вытянул указательный палец и помахал им перед великаншиным носом. Потом вспомнил о своей наготе и снова прикрыл срам, опустив ладошку. – В пепел меня змей новорожденный обернул, да и он в этом не виноват. То все моя гордыня да спесь шутку злую сыграли. Доказать, видите ли, хотел я, что крут характером да хитер умом прешибко. Йе-эх, было бы кому доказывать, тьфу! И ведь стояло то яйцо со змеенышем в долине затерянной, и никому даже за деньги не нужное было! Какой черт меня дернул в дом гадость таку припереть? Вот и пепел весь змееныш, видно, лапами растащил, одежки нет на мне из-за этого. Хорошо хоть руки-ноги целы.
И Кощей прошел мимо Усоньши, направляясь в лес.
– Стой, так драться не будешь, что ли?! И люд поганый живым оставишь?! – вскричала Усоньша, кидаясь вслед за Кощеем.
Тот уже себе одеяние из лопухов соорудил, прикрывшись ими как юбочкой. Шел он медленно, останавливаясь, чтобы сорвать и понюхать цветок.
– Хорошо-то как! – воскликнул он, все, что раньше знал, оценивая новым взглядом.
– Вот и я говорю, хорошо! – прорычала Усоньша. – Война всегда дело хорошее!
– Вот что, девка, – Кощей остановился и резко развернулся к Усоньше, – ты от меня отстань! Я теперь жизнь новую начну, потому как переоценил ее всю. Понял, что она завсегда в любой момент кончиться может. Поэтому воюй сама, ежели тебе нравится, а на меня не рассчитывай!
И Кощей пошел по лесной тропке. А Усоньша села на траву и завыла дурниной в злобном бессилии.
– Кощей… – озадаченно произнес нечаянный свидетель этой сцены – Водяной.
Он задумался, не обращая внимания на вопли очередной подружки. На этот раз ему с большим трудом удалось сосватать Ундину Аглицкую, но даже расставание с ней казалось меньшей бедой, чем та, что ожидала Лукоморское государство в связи с воскрешением Кощея Бессмертного.
– Фак ю! – бесновалась Ундина Аглицкая. – Ай эм супер секси герл!
– Ту би ор нот ту би, – философски заметил Водяной, которого Василиса Премудрая специально обучала английскому языку перед встречей с Ундиной. Водяному тогда очень хотелось произвести благоприятное впечатление на невесту. – Гоу до дома, Ундинушка, герла ты, конечно, видная, но не до тебя сейчас. Тут у нас такой фейсом об тейбол намечается, что жарко станет!
И Водяной, оставив растерянную невесту на дне пересохшего уже в который раз пруда, нырнул в один из ключей, бивших неподалеку от каменного, устланного водорослями ложа. А вынырнул он уже из колодца, что во дворе царского терема находился. Он спешил предупредить царя-батюшку.
А Кощей, не подозревая о том, какой переполох вызвало его воскрешение, шел себе по лесу, природой любовался. И таким ему окружающий мир красивым казался, таким благостным, что душа Кощеева пела и радовалась. Направлялся он не в чащу лесную, как можно было подумать, а в Городище шел. Именно в Городище, на огороде позади царского терема, начинался подземный ход. Кощей Бессмертный не мог попасть в хрустальный дворец так, как он это раньше делал – по веревочной лестнице. Из дома-то он был в узелке вынесен, в виде пепла, а лестница так и осталась лежать на балконе, скатанная в рулон. Поэтому хоть и не любил он по подземному ходу домой добираться, а другого пути не было.
Пока по лугу заливному шел Кощей, так ни о чем и не думал – все на цветы да травы любовался, а как ближе подходить стал – озадачился. Не войдешь в Городище голым-то – неправильно поймут, оскорбятся. Не хотелось ему начинать новую жизнь со скандалов да ссор, а потому направился Кощей сначала к пшеничному полю. Там он снял с чучела потрепанный наряд, кое-как на себя нацепил эту рванину и только потом к стене городской двинулся. И скрываться не стал – смысла не было, потому как одежка чучельная колокольцами да жестью была увешана, чтобы ворон отгонять, и гремела так, что за версту слышно. Грохотало так сильно, что Кощею самому боязно стало. Он гордо поднял голову, расправил узкие плечи, но коленки все равно мелкой трясью дрожали. Боязно Кощею было – а ну как вспомнят лукоморцы прошлые обиды? Однако ж делать нечего.
Ворота в Городище настежь открыты были – только что воеводин отряд прискакал да Кызыму настоящую доставил. Мигом новости разлетелись, и Городище загудел что растревоженный улей, не до Кощея было. И на звон да грохот его странного костюма никто и внимания не обратил. Прошел он через ворота, никем не остановленный, до самого терема и дошел. Там-то он с Водяным, который из колодца по пояс высунулся, нос к носу и столкнулся.
– Стой, Кощей! – крикнул Водяной. – Злобу творить да дела поганые не дам!
– Не по адресу возмущение, братец мой мокрый, – ответствовал Кощей, останавливаясь. – Я с миром пришел, на конфликт не нарываюсь, потому как неблагодарное это дело.
Тут Домовик подоспел.
– Что за шум? – спросил он, взглянув на Кощея с большим удивлением.
И было отчего удивиться! Раньше Кощей слыл франтом и модником, одевался всегда с иголочки, во все дорогое, а лицо у него постоянно недовольное было. А теперь стоит в ветхих обносках, какие на чучело огородное напялить рука не поднимется, а лицо довольное и прямо-таки счастливое. Но выяснять причины счастья Кощеева Домовику некогда было.
Люди к войне готовились. Катапульту, что Марья Искусница сделала, уже за стену вывезли, теперь каменные да железные ядра к ней подтаскивали. Василиса в царском тереме речь Кызымкину переводила. Узнали сразу, кто такое злодейство над невестой учинил, да и немудрено узнать Усоньшу Виевну! Воевода Потап войско выстраивал в линию, чтобы фронт держать. За войском простой люд стеной встал. Домовой о причине переполоха Водяному рассказал и спросил, чего тот вдруг в такой спешке с ним встретиться захотел. Но Водяной только молча показал на Кощея Бессмертного.
– Не я враг, – сказал Кощей, вздыхая, – то Усоньша никак не уймется. Привиделось ей когда-то в зеркале, что женихом ее Власий-царевич будет. Вот и взъелась она на весь род людской.
– Так что же делать-то? – пробулькал Водяной.
– Власия на помощь звать, – принял решение Домовик, птах небесных подозвал и прошептал что-то. Понеслись птахи малые в светлый Ирий, вести передавать. А маленький хозяин повернулся к Водяному и говорит: – А ты, Водяной, иди Лешего буди – задержите в лесу великаншу поганую, пока люди встречу приготовят.
И побежал он во дворец сообщить последние новости да Вавиле доложить, что поручение его выполнил, Власию весть послал.
Ну Водяной, понятное дело, медлить тоже не стал, назад в колодец плюхнулся и в другое мгновение в роднике лесном, что возле берлоги Лешего из земли бил, вынырнул.
А Кощей решил в военных действиях участия не принимать и вообще впредь ни в какие конфликты не ввязываться. Это раньше он такой бесстрашный да отчаянный был, сам битвы да скандалы с драками затевал. А все потому, что думал, будто жизнь вечная и никогда не кончится. Смерть ему не понравилась – темно, тихо. И сейчас вот состояние то вспоминал – и вздрагивал. Чур меня, чур!!!
Он бочком со двора ушел, пробрался в огород и нырнул в неприметную нору на меже. Но, видно, не судьба была во дворец хрустальный попасть – обвалился ход, землей осыпался. Сел Кощей у завала и заплакал. Долго сидел он так, что делать – не знал. По Стеклянной горе домой не попадешь, склоны скользкие. Среди людей жизни тоже не будет, не простят старые обиды. Не дело это – каждодневно глаза мозолить тем, кого раньше обижал, все равно что рану старую бередить. Если же он в отдалении жить будет, то нейтралитет сохранять получится, но тогда сам от тоски и одиночества взвоет. И тут вспомнил Кощей про катапульту, которой люди от великанши Усоньши Виевны защищаться собрались.
Обрадовался он, побежал назад, за крепостные стены. А потому и не услышал, как с другой стороны завала шебуршит кто-то. То Дворцовый порядок наводить принялся, ход подземный прочищать. И если бы, горюя, Кощей еще немного посидел там, то нос к носу с маленьким хозяином бы и столкнулся.
А к метательной машине у него не зря интерес возник. Осенило бывшего супостата, что во дворец ему проще простого попасть можно – всего лишь сесть в ковш да попросить, чтобы его в сторону, Стеклянной горы катапультировали. На помощь-то шибко не надеялся, но вдруг сжалятся да подсобят? Тут Кощею вспомнилось, что хитер он раньше был и хитрость эту с успехом большим применял в сложных жизненных ситуациях. Кто ему может помешать незаметно в ковш забраться? Ведь Усоньша из леса идет, значит, снаряды метать в ее сторону, будут. А ведь за лесом как раз его дворец и стоит!
А Усоньша Виевна, когда Кощей отказался Лукоморье изничтожить, сначала в трансовое состояние впала. И было отчего – столько времени план лелеяла, столько сил к его выполнению приложила, и прахом все пошло! Долго просидела она, да сильная жажда высушила великаншино горло. Стряхнула Усоньша оцепенение, к пруду подошла. Пруд как раз только водой наполнился. Ну Усоньша склонилась напиться да в зеркальной глади отражение свое увидела. Забыла она совсем, что ее черная морда опять белилами несмываемыми разукрашена, а тут увидела – и вспомнила. Взревела она дурниной да, позабыв обо всем, к Городищу кинулась. И нет бы дуре великорослой сообразить, что обид ей никто из людей не чинил. И разбираться бы по-хорошему с младшими сыновьями Сварога надобно, призвать к ответу за некрасивые шутки. Но сама Усоньша туповата была, а надоумить некому. Она даже о том, как мышей боится, забыла, а зря, потому что приготовили ей в Городище знатную встречу.
Дико взревела Усоньша Виевна, сосенку молодую с корнями выдернула и понеслась не разбирая дороги. Не успели бы лукоморцы к встрече подготовиться, и Власий-царевич бы на подмогу не успел прибыть, но не зря Леший и Водяной за дело взялись.
Заплутала Усоньша в лесу, по кругу давай ее хозяин лесной водить. Да и не просто водит, а еще и деревья старые на нее рушит. Но Усоньше хоть бы хны – деревья она откидывает, будто тростинки, а правильную дорогу все равно потом отыскивает – по запаху, словно зверь. Водяной тоже старается – то ключ из земли забьет, да посильнее, чем фонтанария младшей царевны, да Усоньшу с ног до головы окатит. Другого кого смыло бы таким ключом, а Усоньше все нипочем. Наступит она на ключ водный своей заскорузлой пяткой и дальше несется. Но все ж время Водяной с Лешим выиграть лукоморцам помогли.
Ласточки мигом Власию вести доставили. Ну он мешкать, конечно, не стал, сразу в орла перекинулся и в Лукоморье полетел. И как раз вовремя. У опушки леса уже Усоньша появилась, идет, сосной сломленной машет. Тут Власий вниз глянул и увидел, что катапульту оттянули назад – камнями в злодейку собираются запустить. Приказал Власий мышам, крысам и грызунам других пород в ковш залезть, вместе с камнями да ядрами в Усоньшу катапультироваться. А сам орлов, ястребов и прочую крупную птицу кликнул и навстречу Усоньше полетел. Тут же и катапульта выстрелила.
В суматохе боя никто и не заметил, как Кощей Бессмертный в ковш забрался да вместе с камнями и мышами в Усоньшу катапультировался. Люди от удивления рты раскрыли, а Усоньша от страха глаза выпучила. Летит на нее ужасное чудище, колокольцами гремит, орет дико да руками и ногами машет. А за ним орлы огромные да мышей туча.
Ну Кошей, ясное дело, первым в цель попал. И чем только думал, когда катапультой до дворца хрустального добраться решил? Дворец-то совсем в другой стороне стоит! Вместо дома приземлился точнехонько на Усоньшину макушку. Схватился за обломки рогов и сидит ни жив ни мертв. А сверху мыши сыплются да орлы пикируют.
Усоньша завертелась, запрыгала, скидывая грызунов, и опрометью домой понеслась – в царство Пекельное. Кощей с высоты такой спрыгнуть побоялся, да и опасно то было – а ну затопчет великанша? Сидел, словно на горячем скакуне, подпрыгивая да покрикивая. А колокольцы на одежде чучельной звенят, гремят. Усоньша Виевна колокольного звона никогда не слышала, испугалась она пуще прежнего, скорость увеличила. И только одно желание было у нее – поскорее домой добраться!
