Текст книги "Последний дюйм"

Автор книги: Ирина Дедюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Ну, вот видите, вы уже начинаете понимать, что, собственно, происходит. По глазам вижу, – миролюбиво обратился к Белле Бобруйко. – Да я вас сегодня видел! Вы были на панихиде! У меня память на лица профессиональная.

Он зажмурился, прокручивая мысленную изобразительную картинку панихиды назад, вдруг его лицо дернулось, он открыл глаза и сказал: «Вы были вместе с тележурналисткой Самохриной! Вот оно что! Что же, раз допрос у нас нынче не сложился, придется перенести его на более позднее время. Думаю, что на очной ставке со своей подружкой вы станете более сговорчивой.»

Услыхав про Милку, Белла и без очной ставки стала сговорчивой.

– Не надо Самохрину сюда приплетать, она совершенно не в курсе! А ведь в таком деле лишняя огласка и вам ни к чему! Поедемте ко мне домой, я покажу, где он скрывается. Я сама-то вообще ничего не знаю, я ни в чем не виновата!..

– Да-да, «у меня в кармане вата, я ни в чем не виновата!» Все так говорят. К вам съездить мы и без вас можем, зачем вам суетиться так до приезда Светланы Олеговны? – задумчиво произнес Бобруйко, испытующе глядя на Беллу.

– Вы сами его не найдете! – с отчаянием сказала Белла.

– А вы нам скажете, где его искать, мы его и найдем. Ноу проблемс! – рассудительно ответил ей Бобруйко.

– Я сама не уверена, мне поискать надо и… – прошептала Белла.

– И?.. – громко переспросил Бобруйко.

– Мне страшно у вас здесь оставаться, – с отчаянием сказала Белла. – Вам ведь не я, а он нужен.

– Он – нужен, безусловно. А вы – уж точно не нужны, – подтвердил ее слова Бобруйко, но с таким жестким подтекстом, что у Беллы Юрьевны подогнулись колени.

Белла понимала всю бессмысленность каких-то рассказов и пояснений этому рациональному подтянутому человеку о том, что бывший его хозяин стал гномиком, что он, сволочь, где-то прячется у нее в квартире, сделав им какую-то пакость на компьютере. Она лишь твердила, что ей надо самой удостовериться, ей надо самой, самой…

Посоветовавшись с кем-то наверху, Бобруйко вернулся и сообщил, что пара часов у них есть в запасе. Поэтому он решил пойти навстречу Белле Юрьевне, которую все же перед поездкой заковали в наручники. Они поднялись из подвала прямо во внутренний двор, и Белла узнала старый черный вход в бывший садик «Белочка», куда раньше на старой лошади подвозили фляги с молоком и мешки с крупами. А они тогда смотрели на лошадку вон из той группы… Белла подняла голову и увидела женский силуэт в освещенном пластиковом окне.

Дверь так же осторожно приподняли на петлях, расхлябанный замок жалобно крякнул. Первой в квартиру вошла Белла, машинально потянувшись рукой к выключателю. Свет пришлось зажигать двумя скованными руками. Вслед за нею вошли три мужчины. Один остался у дверей караульщиком, а Бобруйко с пожилым мужчиной с военной выправкой прошли за ней в гостиную. Белла окинула взглядом комнату и поняла, что Дюймовка до их прихода, пока она парилась в его казематах, очевидно, спокойно дрых на кукольной кроватке. Одеялко было скинуто, простыни смяты, и подрагивавшая дверца кукольного шифоньера свидетельствовала, что подонок скрылся именно там. Хорошо! Очень хорошо!

Белла, делая вид, что пытается в ходе розыскных мероприятий заглянуть в нишу между подлокотником дивана и стеной, сделала несколько шагов к точке, которую еще дорогой определила для себя наиболее безопасной, и вполголоса сказала слова заклинания, вычитанные утром в Алкиной книжке…

Все поплыло перед глазами, завертелось, но она знала, что терять сознание сейчас никак нельзя, выбравшись из-под платья и наручников, упавших за диван, она быстро пролезла под отошедшую обивку дивана в крохотную нишу, где когда-то еще Рудольф прятал от нее свои заначки. Только устроившись в пыльном душном сентипоне, она ужаснулась тому, что натворила.

– Слышь, Бобруйко, а куда хозяйка-то делась? – упавшим голосом спросил Сивцов, отодвигая диван и тыча огромной волосатой лапой в скомканное платье, развалившиеся туфли, приподнимая двумя страшными жирными пальцами бюстгальтер… Но Бобруйко ему ничего не ответил. Сивцов поглядел в ту сторону, куда, открыв рот, не мигая, смотрел Бобруйко, и тоже замолчал. На подоконнике сидел их бывший хозяин, панихиду вечной памяти которого они только сегодня прослушали с большим интересом. Он был абсолютно голым с розовой дверцей кукольного шифоньера на голове. Нервы у мужчин были, очевидно, закаленными, своего хозяина они раньше, чувствуется, и не в таких видах видали, поэтому почти не удивились его внезапному появлению. Некоторое время все трое молчали, пока от караульщика у дверей не раздался тихий окрик: «Бобруйко, Сивцов! Что там у вас?»

– У нас ничего особенного, отвянь! – скомандовал ему Бобруйко.

– Ну, Бобруйко, на кого ты теперь работаешь? – угрожающе рыкнул Дюймовка. Внимательно прислушивавшаяся к происходящему Белла, привыкнув раньше к писку гномика, впервые поняла, что тот может нагнать страху одним только голосом.

– Не давите на меня, Павел Сергеевич! – твердо ответил ему Бобруйко. – Я соображаю, возможно ли аннулировать акты о вашей смерти. Наверно, было бы гораздо удобнее, если вас через некоторое время ниже по течению в Карлутке нашли. Для вас удобнее. А сейчас я подумаю, как будет удобнее для нас, минутку!

Все терпеливо подождали минутку. И действительно, просчитав мысленно все варианты, Бобруйко открыл глаза и произнес: «Я теперь работаю на Светлану Олеговну! Она нас второй раз сюда послала, отдав вполне внятные указания по вашей ликвидации и зачистке жилплощади. А вам нынче, после того, как все руководство области сегодня присутствовало на вашей панихиде совместно с представителями Федерального правительства на местах, и оживать-то, извините как-то неприлично! Я думаю, вам теперь очень сложно оживать будет!»

– Понимаю, что сложно, но ведь ничего невозможного нет! – без всякой озабоченности разными сложностями хохотнул Дюймовка. – И что мне эти представители правительства? Можно подумать, я не знаю, сколько они стоят. Щас я грузиться начну, что какая-нибудь козявка областная о моей панихиде подумает! Ты мне лучше скажи, когда это ты успел со Светкой и Сбруевым скурлыкаться? Я тебя, шкура кагэбешная, на чистую воду выведу, сомневаться не моги!

– Что вы, собственно, из себя воображаете? – с некоторым раздражением ответил Бобруйко. – Я – серьезный человек, и работаю – на серьезных людей! Бани-сауны понять еще могу, певичек и гувернанток я тоже могу понять и простить по-человечески. Но когда серьезный человек от серьезных денег уходит среди ночи как Лев Толстой – на такое мои понятия с трудом натягиваются. Когда этот человек вдобавок серьезные деньги переводит псу под хвост, когда он оживает после собственной панихиды и сидит с голой жопой на чужом подоконнике, то я понимаю, что этому человеку пришла пора, как говорится…

– Угу. В обличительство, стал быть, ударился, – саркастически заметил Дюймовка. – Ну-ну… Некоторые очень быстро забывают, в каком жалком состоянии приползают со службы Отечеству. Ты ведь у нас, Бобруйко, всему в своей жизни целиком самому себе обязан, правда?

Бобруйко попытался возразить, но Дюймовка бросил ему отрывисто: «Заткнись!», а потом испытующе посмотрел на Сивцова, смущенно тискающего бюстгальтер Беллы, не зная куда девать огромные заскорузлые лапы.

– Кукушкин, а ты там чего обо всем думаешь? – громко спросил Дюймовка караульщика, не отводя взгляда от Сивцова.

– А Кукушкин всегда «ку-ку», хозяин! – радуясь своей фамилии, сказал Кукушкин, появляясь в дверях с калашом, направленным в сторону резко поникших плеч Бобруйко.

– Ну, давай, раздевайся, Бобруйко, мы с тобой одного размера, вроде, – деловито сказал Дюйм. – Сивцов! Наручники у тебя с собой? Давай, помогай клиенту! Кстати, куда хозяйку девали, сволочи?

Сивцов молча поднял наручники с платья Беллы, достал ключ и в полной отрешенности замкнул их на запястьях голого, такого же ошеломленного происходящим Бобруйко. Когда наручники издали характерный щелчок, они оба машинально посмотрели на радостного Кукушкина с автоматом. Это же надо было такую суку у груди пригреть и с полным магазином у дверей на караул поставить! Наверно, все дело было в фамилии, никогда ведь не знаешь сколь раз этот Кукушкин «ку-ку» сделает.

– Я только не понял, куда вы все-таки хозяйку затырили! – строго сказал Дюймовка. – Ну-ка, колите эту суку голую! Ведь понимать надо, что теперь мне без ее подписи и личного присутствия у нотариуса деньги не вернуть! Как это можно быть настолько безответственными?

Белла, давно вылезшая из сентипона, даже прижмурилась, прячась за ножку дивана, когда Сивцов и Кукушкин принялись методично колоть голого Бобруйко. В голове ее мощными кулаками Сивцова и ботинками Кукушкина стучала одна глупая мысль: «Путешествие Нильса с дикими, очень дикими гусями…»

– Ладно, некогда сейчас этим дерьмом заниматься! Бросаем их тут! Никуда они от нас не денутся! – сказал Дюймовка, повязывая галстук перед зеркалом. – Запираем тут все и отваливаем! Кукушкин, сколько вы автоматчиков на улице оставили? Кто на карауле в штаб-квартире сегодня высьавлен?

Рассеянно слушая доклад Кукушкина, Дюйм посмотрел на мрачного Сивцова долгим внимательным взглядом. Потом сказал ему вполголоса: «Вот что еще… Сивцов, дай-ка, одно ценное указание по мобильному, не раскрывая пока карт… Пускай несколько хлопцев едут немедленно к гадалке Кургузкиной и изымут там все листочки, включая квитанции на оплату жилищно-коммунальных услуг! Все до листика, слышишь?»

– Так… хозяин… Павел Сергеевич! Мы же еще вчера у Кургузкиной зачистку сделали… А саму ее… того! Строго предупредили! По указанию Светланы Петровны… Я все листочки ей отдал… Я ведь ничего не знал, ни об чем не догадывался… У меня это, когда на дежурство заступил, в журнале выездов было записано, и наряд мне был такой выдан…

– Ну, раз один раз зачистили, второй раз уж не надо зачищать, конечно, – задумчиво произнес Дюйм. – То, что предупредили – это нормально, давно надо было ее предупредить. А листочки сейчас на место положим. Все с этим, значит. Ну, и отлично! Поехали! Да… А ты, Бобруйко, подумай обо всем к моему приезду! Кукушкин, распорядись на счет охраны! Да не в подъезде, дурак, а возле дома! Ты хочешь всех жильцов на уши поставить? Упустите хозяйку, шкуру со всех лично спущу!

Они ушли, оставив свет в коридоре. Белла в изнеможении прислонилась к ножке дивана. Ей нестерпимо хотелось плакать, но она все равно страшно боялась голого Бобруйко. Избитый, скованный наручниками, он все же представлял для нее серьезную опасность. Но, судя по всему, бывшей кагэбешной шкуре было сейчас здорово не до нее. Опустившись на пол, он, обхватив голову руками, принялся вслух страдать о собственной шкуре.

– Боже мой! Все пропало! Все! – вслух рыдал Бобруйко, проявляя, казалось бы, совершенно несвойственную ему эмоциональность. – И зачем я этой дуре соврал, что она нам больше не нужна? Она-то во как нужна! Позарез! И ей даже отступного, поди-ка, дадут! И только я сейчас никому не нужен, дернуло меня сказать правду этой сволочи рогатой. Боже мой! Если бы я был сейчас на месте этой хозяйки, уж я бы!.. Уж тогда бы! Уж мне бы только на минуточку бы на ее место попасть!..

Наручники тихо звякнули о половицу, Белла потирала плечо, до крови поцарапанное диваном в момент резкого роста. Возле наручников, дико оглядываясь, стоял маленький Бобруйко. Белла, не обращая на него внимания, пошла на кухню покурить. За спиной что-то пискнуло: «Что это за хрень в томате!» и тихонько стукнуло. Измотанная до невозможности событиями этого вечера, Белла поняла, что новый Дюйм свалился в обморок…

Милка вошла в подъезд, не обращая внимания на двух крепких пацанов, дежуривших в машине перед домом. Белла открыла ей дверь и без слов показала на подоконник, где у барной стойки жрал новый постоялец.

– Блин, так нам вообще никогда от них не избавиться! – упавшим голосом сказала Милка.

– А я уже даже привыкла, – безмятежно сказала Белла, выливая остатки кофе в горшок с волшебным фикусом. – Пускай живет, он ведь жрет мало. И для всех было бы лучше, если бы все они…

Тут она осеклась, с ужасом глядя, как вполне цивильный до этой минуты фикус оживает прямо на глазах, раскидывая лопушистые листья, выплевывая почку за почкой…

* * *

Как и договаривались на берегу, решили все поделить с Милкой пополам. Побороться только за свое-то пришлось все-таки. Тут уж Милка во всей красе проявила свои боевые качества. Жилка матерой телевизионщицы все же сработала в ней. Она на панихиде тихонько сняла Дюймовку, ползающего по шляпе. Пленку размножила, спрятала в надежных местах, ну, все как полагается, короче. Шантажировала она этого Дюйма мастерски! Будто всю жизнь только шантажом и зарабатывала! Один раз только и дрогнула подруга, когда на подоконник из больших белых цветков посыпались крошечные дюймы.

– Спасайся, Белла, он сейчас и нас в цветок засунет! – завизжала она, вцепившись в рукав халата Беллы.

Но Белла Юрьевна спокойно обняла Милу и мягко ей попеняла: «Дорогая, мы с тобой за всю нашу жизнь на такую честь не наработали. В книжке той сказочницы четко сказано, что в уменьшенную копию телепортируют только законченных подонков. И ты знаешь, после всего случившегося, я ей верю безоговорочно!»

– Ой, Белла! – завыла в отчаянии Милка. – Ты-то, может, и спокойна, а ведь я с тем телеоператором, у которого баба скандальная… И с Васютиным, который макет делал… И с Германом Кравченко… И с Крюковым, который панораму Карлутки снимал…

Белла только удивилась, сколько разнообразных фамилий на свете бывает. Потом она пояснила Милке, что любить одновременно такое количество людей, столь разных по фамилии, может лишь человек, у которого душа не просто большая, а огромная! И в этом Белла никогда в Милке не сомневалась даже в те времена, когда у нее самой фамилия была Пупырышкина. А магическое превращение, как она поняла, заключается как раз в придании физическим масштабам полной идентичности размерам астрального тела. Если душа маленькая, короче, то и обсоса запросто сделать можно, а если душа огромная – то все заклятия с бумажек Кургузкиной будут, словно об стенку горох! А когда она сама в такие масштабы уложилась, так у нее вообще тогда душа в пятки ушла!

– Тогда как же с той сказкой, помнишь, про жабу с девочкой? – не унималась Милка.

– Девочка была точно такой же стервой, вот как эта! – безапелляционно ткнула пальцем Белла в маленькую Светлану Олеговну, орущую: «Что это за хрень в томате?»

Часть денег пришлось вернуть обобранным акционерам и обманутым Сбруевым и Светланой Олеговной вкладчикам. Там, после всех многочисленных панихид на фоне панорамы речки Карлутки, суды неожиданно начались. В принципе, возвращать деньги Милка с Беллой были не обязаны, но такой червоточины в душу они, по понятным причинам, допускать не хотели. Но денег еще осталось очень много. Поэтому они купили ангарный склад за городом, разместили там огромный макет Васюкова. Сами понимаете, для чего. Васюков, как увидел крошечных дюймов, снующих по улицам, обживающих дома, весь загорелся, стал вокруг им все обустраивать. Мила с Беллой его наняли сторожить склад и ухаживать за дюймами. А это вообще оказалось мечтой всей его жизни!

Очень только печалит Васюкова, что дюймы упорно все на свой лад в его городке перестраивают. Первым делом изуродовали детский сад «Белочка», превратив его в какую-то штаб-квартиру… У них в этом городке все теперь есть! Даже светофоры работают!

Иногда Милка с Беллой приходят посмотреть на них тайком. Но сосредоточенная на себе деловитость дюймов их просто пугает. Ни Беллу, ни Милку, ни Васюкова они вообще не замечают. Живут только для себя. Милка как-то сказала, что, наверно, они вообще не догадываются, что давно изолировались от общества. А Васюков, которого дюймы расстраивают все больше, сказал, что они еще раньше изолированными были. На днях Думу свою организовали, выборы тут же подтасовали, все дружненько избрались, законы теперь пишут какие-то ужасные… Недавно решили всех пенсионеров в городе льгот лишить. При этом никаких пенсионеров-то они же в глаза не видят! Но как-то догадываются об их объективном существовании… Короче, как Милка с Беллой на них посмотрят, так такая тоска на них накатывает, что они втроем запирают склад и едут вместе с Васюковым на берег Карлутки раков ловить.

Однако, как только немного тучи над их головами рассеялись, наняли они вертолет в военной части неподалеку, где у Милки один полковник из ее сердечного списка работал. Полетели они на том вертолете по тайному сигналу Алкиной мобилы в Сибирь. Успели вовремя. Сняли с дикого берега какой-то неизвестной реки окоченевшую Аллу, из последних сил удерживавшую на отвесной скале своего гадкого бойфренда. Когда сели на место, полковник по просьбе Милки сделал подобающее внушение этому подонку. Вообще посоветовал Белле договориться в университете, чтобы этому гаденышу биохимию не зачли, чтобы его к нему на два года не перевоспитание отправили. Но Белла такой грех забоялась на душу брать, это понятно.

После поездки в Сибирь они с Милкой шмотками, конечно, затоварились в тех салонах, где их раньше напрокат брали. Помогла им все-таки Милкина телепередача в нищенстве от жизни не отстать. Алке даже сапоги и плащ купили. Тут Алла расплакалась и призналась, что еще надо коляску покупать, ванночку, детскую кроватку… Но раз уж такое подруги пережили, то и прибавление в семействе после сибирских походов тоже решили с достоинством пережить. Этот хмырь, после внушения, да еще как увидал Аллу в новых сапогах, сам жениться напросился. И тогда Белла очень строго и решительно с ним поговорила.

– Вот что, Игорь Вячеславович! Прошу вас запомнить мой ультиматум в точности, повторять дважды я не стану! Хотя и фамилия у вас вполне с виду приемлемая – Телегин, а не какой-нибудь Франкенштейн, учтите, что проблемы у вас будут серьезные, если еще хоть раз, хоть разок Аллочка моя, по вашей вине, хотя бы слезинку уронит. Скажу лишь, что вполне могу вас представить в натуральную вашу величину, которая будет в точности соответствовать уровню вашей нравственности. Крепко задумайтесь, короче, прежде чем на Аллочку пасть разевать! Я понятно для будущего биолога и покорителя сибирских просторов выражаюсь? Хотите лезть в бутылку – так я посодействую! Вы потом там и жить сможете!

Тут зять Беллы Юрьевны на колени упал, конечно, и сказал такие слова: «Простите меня, Белла Юрьевна, мерзавец я и подлец! Единственной целью моей биографии с этого момента становится достижение абсолютного и полноценного счастья вашей дочери, Аллы Рудольфовны! Осознал я это под вашим руководством, спасибо вам огромное! Ведь если Алла будет счастлива, так, значит, и мне станет хорошо! Звоните нам, Белла Юрьевна, в любое время дня и ночи! Беседуйте, сколько влезет! Ведь ваше мудрое слово для нас с Аллочкой – просто бальзам на душу! И пропади он пропадом этот Сыктывкар вместе со всей Сибирью!»

Прямо так и сказал. Ну, может, не совсем так, тут уж я несколько преувеличила, признаться. Но так он тогда и подумал, это точно! Поскольку с тех самых пор Аллочка уже домой ни разу не прибегала, хорошо с тех пор стали молодые жить, врать не стану. А как только молодой супруг начинал лезть в бутылку, Аллочка только тихо осведомлялась, не помочь ли ему в этом? Может, маме позвонить, попросить, чтобы посодействовала зятю в бутылки пролезать?..

Но вообще Мила и Белла решили жиром не заплывать, не почивать на лаврах, а зарабатывать на жизнь самостоятельно. Поэтому Милка стала директором телевизионной компании, выкупив ее акции, естественно. А Белла открыла в центре города гадальный салон. Помогает будущим супругам, менеджерам по кадрам размеры души определять. У нее большие способности к этому тонкому ремеслу обнаружились.

На оставшиеся деньги они еще фонд специальный организовали. Представьте себе, специально для меня! А то вы думаете, я по какой причине-то разоряюсь? Да! Организовали Фонд «Сказочницы России». Милка так мне и сказала: «Ира, как напишешь сказку, сразу нам отмашку давай! Мы тебе премию как бы от Фонда отвалим, чтобы тебя налоговая не загребла, и сразу же поедем по бутикам, которые у нас в бывшей детской поликлинике нагородили! Там такие шмотки! С копыт рухнешь!»

Но хотя бы Милка должна понимать, что мне от бабской жизни, можно сказать, последний дюйм остался, а я сяду им сказочки писать! Делать мне больше нечего! Разве что потом… когда-нибудь… Неудобно ведь как-то отказывать людям.