Текст книги "Последний дюйм"

Автор книги: Ирина Дедюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Зря она и про тот сериал вспомнила, потому что вся эта дурацкая история на глазах превращалась в обычный показательный фарс, каких она по телику смотрела сотни. А что потом?.. Суп с котом! Белла Юрьевна покосилась на Дюйма, прыгающего на тоненьких ножках в мстительном предвкушении неминуемой расплаты с недругами, и подумала, что вряд ли он с ней когда-нибудь после догадается расплатиться. Как никто никогда не догадывался и до него. Вот и ее глупую Аллочку вряд ли этот байдарочник догадается поблагодарить за покорение Сибири.

А сама-то она тоже хороша! Последний дюйм отпуска она собралась в форменном фартуке вкалывать прачкой в офисе какого-то недомерка, раскрывая чьи-то тайны и коварные замыслы! Представив на минутку, как она будет шпионить для этого неврастеника, который еще и придушить кого-нибудь заставит, поджечь или взорвать всех к чертовой матери, Белла Юрьевна в очередной раз ужаснулась собственной простоте и наивности. Потом с непередаваемой моральной усталостью она подумала, что если ему удастся прежним стать, то первой он ее чисто и конкретно оприходует… Не оставит же он в живых ее, видевшую его в таких видах! Господи, какой же дурой надо быть!

Аллу жалко было до слез. При такой мамочке не с кого было брать пример бедной девочке. Другие дочки не позволяют собой помыкать подонкам, которым предложить нечего, кроме дикого брега Иртыша. А во всем мамочка ее виновата! Вот так же носилась с каждым, кто на дороге валялся! И сразу у нее не любовь начиналась, а решение чужих проблем, которых все больше становилось. Ах, у лилипутика ручки – тоньше лютика…! И все при ней себя вели, будто такие же лилипутики, как этот Дюймовка, который бабам даже за стирку подштанников не платил!

Потом она некстати вспомнила, сколько подштанников перестирала поганцу Рудику, потом Славику, потом Леониду Борисовичу… и поняла, что, если срочно не примет душ, то придушит или взорвет к чертовой матери этого гаденыша.

Выйдя из ванной, она спокойно легла на диван, подняв ноги на подлокотник.

– Так ты вообще помогать мне не собираешься, что ли? Ведь совещания уже начались! Ты чо разлеглась тут коровой-то? – в искреннем недоумении спросил ее Дюймовка. – Ты же сама захотела мне помочь, прачкой на неделю устроиться!

– Я передумала, – строго сказала Белла Юрьевна. – От моей жизни действительно остался последний дюйм, поэтому я стану наслаждаться им не в качестве прачки, а в качестве… мм…хотя бы вольной пташки. Поэтому давай договоримся, что впредь каждый будет решать свои проблемы самостоятельно.

Не обращая внимания на голимый мат, доносившийся с подоконника, она повернулась на диване и укрылась пледом с головой.

Как же она любила в детстве те сказки, которые и вспоминала-то нынче с неимоверными трудностями! Все вылетело из головы с этими ее Рудиками-Эдиками, прости Господи. Как все просто было в этих сказках! Помог ты – тебе тут же помогли, да еще и полюбили до гробовой доски… Потом не надо бегать по чужим квартирам на свиданки с чужими мужьями, не надо сглазы снимать и о дочке, сбежавшей от жизни такой, переживать… Все вранье, все! Боже, какое циничное вранье! Но, поглядев на нахохлившегося на подоконнике Дюйма, Белла Юрьевна опять ощутила острый приступ жалости. Она встала и пошла на кухню готовить второй завтрак себе и постояльцу.

За едой решили прийти к компромиссу. Решили в налаживающихся взаимоотношениях не скатываться к пошлятине отечественных сериалов. Не молоденькие уже. Решили, что прогуляться перед офисом с моционом будет полезно для решения общих проблем. А потом решили, что Дюймовка должен теперь всячески развлекать Беллу Юрьевну за кормежку. Поэтому на вечер наметили купание в его новой ванне с игрушечными шампунями и зеркалом с ящичками. За это Белла Юрьевна даже пообещала Дюйму совершенно бесплатно постирать подштанники.

* * *

Лучшей точки обзора бывших владений, кроме как в роскошном декольте Беллы Юрьевны и придумать нельзя было. Поэтому оба долго веселились, устраиваясь относительно друг друга удобнее.

К штаб-квартире Белла Юрьевна отправилась в приподнятом настроении, практически избавленная от сглазов и комплексов прошлого. За серебряную цепочку, чтобы не утонуть в лифе, осторожно придерживался лапками Дюймовка и рассказывал ей разные смешные случаи про мужей, которые некстати возвращались из командировок.

Белла Юрьевна остановилась напротив главного входа в помпезное здание, которое совсем недавно было детским садом «Белочка». Совещание закончилось, строгая публика, оживленно переговариваясь, чинно, по-хозяйски выходила из офиса, ожидая маневрирующий транспорт. Дюймовка даже неосторожно высунулся по пояс из декольте. Чувствовалось, что раньше он тоже любил такие моменты. Так же стоял он на первой ступеньке лестницы, любовно поглаживая перила из лакированного французского ореха, провожая радушным хозяином всех тех, кто, похоже, вовсе не грустил нынче, отправив его в мир сказок и преданий. Но… но теперь на первой ступеньке лестницы стоял Павел Миронович Сбруев – его правая рука, человек, который был обязан ему буквально тем, что вообще жил еще на свете. Сбруев не только провожал всех с точно таким же самодовольством, которым еще вчера лучился Дюймовка, но и явно кого-то высматривал.

Засовывая Дюйма поглубже, Белла Юрьевна отлично понимала все накатившие на него эмоции. Но с удовольствием человека, который привык наслаждаться роскошью все зависимости от того, кто за нее заплатил, она жадно рассматривала заграничные машины и строгие стильные костюмы мужчин. Вдруг она заметила в углу дворика, огражденного кованной чугунной решеткой, машину, возле которой стояла чем-то знакомая ей женщина.

– Это кто? – тихо спросила она Дюйма.

– Моя жена, – ответил он ей, глядя, как Сбруев радостно подбегает к его благоверной и целует ее в щеку, особо не скрываясь от холопствующего контингента.

– А знаешь, я ее вчера у Кургузихи видела! Точно! В этой самой машине! – подвела итоги расследования Белла.

Всю обратную дорогу Дюйм сидел, не высовываясь, полностью отдавшись эмоциям.

– Вот сука! И Сбруев – сука! Но Светка-то, Светка какая с-сука! – шипел он, сидя на косточках бюстгалтера, щекоча горячечным, воспаленным дыханием пышную грудь мадам Винкерштейн.

– Прекрати немедленно! Ты мне весь бюстгальтер слюнями забрызгал! – ежилась от щекотки Белла Юрьевна. Из глубины души у нее поднимался едва сдерживаемый смешок. Она старалась не вспоминать, как хозяин только что виденного ею великолепия появился в ее доме с пестиками и тычинками, как он опасливо пристраивался к розовому унитазу, а давеча грязно ругался в недрах ее нижнего белья.

По правде сказать, всех гостей бывшего Дюймовкиного кукольного домика она почему-то навязчиво представляла на территории своего подоконника, с их машинками, шоферами, их игрушечной любовью и страстями-недомерками… Она никак не могла понять, что же такого в них… ненастоящего? Точно! Детский сад «Белочка» слепо пробиваясь сквозь дополнительный этаж, лепнину, помпезные колонны и мансарду с тарелками мобильной связи, окрашивал деловитую суету бывшего скромного дворика устойчивыми ассоциациями с уютом давно забытых детских игр в дочки матери…

Как ни упоительны были бы все будущие вечера, посвященные омовениям маленькой живой игрушки, как ни соответствовали они, оказывается, всем внутренним ее стремлениям, но все же в глубине души Белла Юрьевна понимала, что с этим безобразием надо заканчивать.

– Знаешь, к кому бы я пошла в прачки, дорогой? – спросила Белла Юрьевна, осторожно натирая игрушечной мочалкой спинку разнежившегося Дюйма. – К Кургузкиной! Что-то там у нее нечисто! А сама она – склочная сварливая бабенка. Она все обряды без чувства, по бумажкам зачитывала, причем, с ошибками. Наверно, мама у нее действительно была какой-то важной фигурой в этих делах, а Кургузкина все механически воспроизводит. И если даже механическое воспроизведение такие последствия имеет, то я представляю, сколько всего можно устроить, постигнув суть космических импульсов!

– Я бы постиг, если бы ты бумажки у Кургузкиной сперла! – хвастливо заметил Дюйм, с удовольствием плещась в водичке.

– Ты? Не смеши меня! Ты на себя в зеркало посмотри! У себя-то под носом ничего не постиг! Для таких дел, знаешь, какая мощная интуиция требуется?..

И полностью отдавшись во власть своей интуиции, перебирая в уме обрывки устойчивых ассоциаций, Белла Юрьевна стала вслух рассуждать, что листочкам Кургузкиной должен быть какой-то мощный противовес, иначе ее мамаша давно бы всех со свету сжила. Перед глазами опять встал кукольный дворик Дюймовкиного офиса, и сами собой вдруг вспомнились вереницы сказочных историй… Интуиция тут же просигналила Белле Юрьевне, что раз в сказках описываются аналогичные ситуации, то где-то в них же и ответ должен незаметно проскочить, – как, собственно, к нормальному течению жизни из этой хрени возвращаться. Выход со скоропалительной женитьбой недомерков в окружении благодарных ласточек, эльфов и гномов Белла откинула сразу же, как тупиковый вариант. Это однозначно заявила ее интуиция, побывавшая вместе с самой Беллой замужем неоднократно. Тут Белла Юрьевна вдруг вспоминает про ящик на антресолях с детскими книжками Аллы! Причем, она вдруг догадывается, что надо искать только сказки, изложенные дамами-писательницами, уж они-то не станут врать бедным деткам про удачные замужества! Мать честная! Вот так читаешь сказочку про Липанюшку, а потом убеждаешься, что все изложенное там – чистая правда! Только вот доходит это почему-то тогда, когда уже поздно бывает…

Ладно, что она все же обернулась от горки книжек, внезапно вспомнив про Липанюшку, который, судя по правдивой безыскусной сказочке, помогал своему папику карманы проезжих лохов чистить… Голый по пояс Дюйм прыгал по клавиатуре старенького компьютера Аллы, мстительно пытаясь очистить счета жены Светланы и Сбруева посредством системы банковских электронных подписей и индивидуальных шифров…

– Что ты делаешь, гаденыш? – в истерике спросила его Белла, вырубая компьютер. – Ты понимаешь, что они ко мне придут? Ты – вне закона в таком виде! Ты это осознаешь? Удивляюсь я, как с такими птичьими мозгами люди лезут экономику страны захватывать, честное слово! Немедленно отправляйся спать!

Гуси-лебеди, стащившие у сестренки братца-лилипутика, были явно ни при чем, но, как подсказывала интуиция, где-то становилось все теплее и теплее… Точно! Все подробненько одна достойная дама описала, как некого малолетнего подонка за все, что он в детских садиках откалывал, тоже превратили посредством космических завихрений в такого же обсоса. Потом его, правда, гуси-лебеди унесли на край света, где ему, собственно, и было место. На фоне увлекательного повествования писательница достоверно выявила малопривлекательный моральный облик всех этих дюймов, их эгоизм и крайнюю жестокость. Однако описываемый ею мелкашка все же нашел в себе силы к духовному росту, потому она в самом конце дала подробные рекомендации по его возвращению в русло нормального бытия.

Белла Юрьевна внимательно посмотрела на Дюймовку, в бешенстве опрокидывавшего мебель на подоконнике и размазывавшего содержимое унитаза по оконному стеклу, и горько вздохнула. Перспективы на его моральное перевоспитание были самыми незначительными. Тут она опять вспомнила, какой идиоткой была раньше, полагая, что сможет когда-либо перевоспитать Рудиков-Эдиков… Потом она всплакнула об Аллочке, которую жрет мошкара где-то в Сибири… Нет! Одной ей никак не справиться, никак! Одна голова хорошо, а полторы – много лучше.

Не обращая внимания на предостерегающие вопли Дюймовки, Белла Юрьевна в отчаянии крикнула в телефонную трубку: «Короче, Милка! Если сейчас же не приедешь, я повешусь, а в записке напишу, что это ты во всем виновата!» и отключила телефон…

– Слушай, Белла, меняй ты срочно эту фамилию! – в отчаянии говорила Милка, та самая подруга с телевидения, которой Белла Юрьевна подыскивала камикадзе. У самой Милки фамилия была нормальная – Самохрина, поэтому она всегда знала, что если сама о себе не позаботится, то хрен кто о ней подумает.

– Когда ты раньше была Пупырышкиной, все смеялись, да! Это было прикольно! Помнишь, как Герман Кравченко орал: «У меня прямо пупырышки по всему телу от этой Пупырышкиной!»? Но я всегда знала, чего от тебя ожидать! А ведь такое – только с Винкерштейнихой может случиться, ты себе в этом отчет отдаешь? Прекратите хулиганить, молодой человек! Иначе я вам сейчас этот унитаз на голову надену! Я вам не Винкерштейн какая-нибудь! – заорала Милка, выведенная из равновесия новыми демонстрациями протеста разошедшегося Дюйма. – Я вас самого возле этой ванны со сломанным зеркалом всему городу продемонстрирую! Пускай все знают, какие уроды у нас в Думе сидят и законотворчеством занимаются!

Пролистав сказку про чудесные превращения в недомерков и обратно, Самохрина долго думала, молча приканчивая банку оливок. Белла Юрьевна давно знала эту слабость в подруге, поэтому всегда держала оливки, как неприкосновенный запас на случай неожиданного мозгового штурма.

– Не знаю, что он с нами сделает, если его прямо сейчас нормальный вид вернуть. Это же форменный отморозок по натуре! – сказала, наконец, прожевавшись, Милка. – Ты хоть понимаешь, что меня тоже здесь по полной программе подставила? Поэтому все потом делим пополам, договариваемся на берегу! Знаю я вас, Винкерштейнов! Хотя, чем в такой ситуации можно поживиться?..

Чтобы не подслушал некстати притихший Дюймовка, подруги шепотом договорились не торопить события, но, на всякий случай, предпринять все меры к его немедленной эвакуации в реальность, данную нам в ощущении.

– Понимаешь, у нас вчера уже на телевидении сняли два ролика, – рассказывала Милка. – Один – на берегу речки Карлутка, куда этот хмырь, якобы, отправился купаться без охраны в нетрезвом состоянии. Там на диком пляже выложили его шмотки, включая портмоне, мобильник и записную телефонную книжку. Ну, будто бы он утонул безвременно. Мне это по секрету оператор по фамилии Крюков рассказывал. А панорамой он дал берега Карлутки и ментовскую бригаду, которая баграми в реку тыкала. Потом они с ментами раков наловили, сварили их и сожрали под водку, которую им как раз Сбруев на время следственных мероприятий презентовал. Но почему-то ролик вечером не пошел. Хотя, вполне возможно, что так все водкой ужрались, что и забыли про этого терпилу. А вот куда вторая бригада ездила – не знаю! Они вообще до сих пор не вернулись! Мне жена оператора той бригады звонила и обещала патлы на кривой пробор вычесать. А я, как ты понимаешь, совершенно не в курсах! Да у нас с тем оператором если что и было – то давно уже все быльем поросло.

– Милка, ты же видишь, какая здесь тонкость, – шептала ей в ответ Белла. – Кто-то должен публично заявить, что готов поменяться с этим подонком местами. Вот тут гусенок по глупости брякнул коротышке Нильсу, что хочет быть на его месте, а тот сразу же воспользовался ситуацией! Я сейчас эти заклинания запомню и книжку спрячу на место. Я уверена, что Дюймовка книжек вообще не читал. Поэтому нельзя, чтобы она ему в руки теперь попалась. Иначе чего скажешь по неосторожности в сердцах, а он, уверена, тут же сподличает.

– Знаешь, Белла, такие слова обычно разные ораторы на панихидах говорят! Когда абсолютно уверены, что вот как раз с покойником никто местами уже не поменяет. «Это я должен быть на твоем месте! Такие люди должны жить вечно!» – отвечала ей свистящим шепотом Милка. – Мне кажется, вторая бригада отправилась тайные лежбища этого крошки Цахеса проверять, чтобы точно удостовериться. Но по такому общественному деятелю они все равно должны панихиду устроить. А раз там у всех будет рыло в пушку, то непременно кто-то из внутренней неловкости что-то подобное сказать должен. Наверно. Хотя еще сутки назад многие с ним хотели бы местами поменяться, что, собственно, и устроили с помощью магических записочек старухи Кургузкиной. Вряд ли они осознают, что на самом деле с ним произошло. Ты же сама понимаешь, что этого даже молодая Кургузкина не соображала, раз спокойно те семечки из коробка щелкала…

– Я даже думать про такое боюсь! – с жаром зашептала ей Белла. – Хотя она с меня за какой-то сглаз столько взяла, что думаю, никого из порядочных обычных людей она в семечки не перекидывала. Нас ведь сама знаешь кто – забесплатно глазит. А Кургузиха со Светкой еще ведь и о проценте с имущества договаривались…

И тут обе вспомнили про некоторые необъяснимые случаи пропаж видных общественных деятелей в их городе, когда, кроме одежды, даже обгоревших трупов в лесополосе не находили. Они, не сговариваясь, посмотрели на Дюймовку, свернувшегося калачиком на большой кукольной кроватке, и одновременно подумали, что, наверно, не совсем он пропащий тип, раз именно на нем остановилась эта кровавая карусель…

* * *

Утром, позавтракав, засунув отчаянно сопротивлявшегося Дюймовку в ридикюль Милки, отправились втроем прямиком на телевидение. Беллу пропустили без вопросов, поскольку она давно считалась почти штатным членом Милкиной съемочной группы. В эфире уже вовсю шел ролик, отснятый на берегу Карлутки.

Второй оператор, панибратски облапив Милку в темном коридоре, рассказал, что и метра пленки не отснял, хотя до утра вместе с самим Сбруевым они объездили все бани с интимным массажем, все загородные дома его начальника, все торговые точки, бензоколонки и промышленные предприятия. Даже в туалете городской Думы побывали. По следу их вел шофер, который проверил все маршруты своего начальника за последние три месяца. Сбруев пояснил их руководству, что как бы тайком готовит разоблачительный, сенсационный материал, в котором человек, похожий на депутата городской Думы, откалывает такие номера, что у всех шарики за ролики заедут. А тут штаны этого депутата у реки обнаружили… Короче, день и ночь у самого оператора прошли в таких разъездах, что родная жена теперь до самой смерти ему не поверит.

Милка многозначительно подмигнула Белле, которая и сама уже поняла, что Дюймовке, куда ни кинь, всюду клин получался. Если бы его не убрала Кургузкина, его бы все равно убрал Сбруев. Все уже решено было с ним заранее. Они зашли в туалет, открыли сумочку, чтобы Дюймик подышал немного свежим воздухом. Он сидел на Милкиной пудренице в соплях и слезах, бормоча, что даже не знает, где ему теперь лучше находиться: заснятым в бане с массажем, в ридикюле или в речке Карлутке.

Но рыдать дальше было некогда, Милка припудрилась и побежала охмурять начальника, чтобы на гражданскую панихиду по такому выдающемуся члену общества послали их с Беллой, а не подлую их конкурентку по фамилии Сорвиголовкина…

До панихиды оставалось еще немного времени, поэтому Милка завела Беллу в макетную мастерскую на минутку.

– Посмотри, Белла, тебе это понравится! Такое – только на телевидении увидеть можно! У нас мастер есть классный! Просто руки золотые! – тараторила она на ходу. – Комитет по Государственному имуществу заказал ему сделать макет центральной части города, ты просто с копыт рухнешь, когда увидишь! Только он сделал все по-старому, как раньше было, в генплане. Они посмотрели и отказались почему-то. Но это так здорово! Вот бы нам такой, ну, когда мы в садик еще ходили!

Перед ошеломленной Беллой на сравнительно небольшом пятачке располагалась уменьшенная копия их города. Не совсем маленькая, а с домиками в полтора метра высотой, по улицам можно даже было ходить на цыпочках… Это был город ее детства, она помнила здесь каждую улочку. Магазин школьных принадлежностей и старая булочная были на своих местах, там не менялись вечно вывески и хозяева. Вот старый гастроном, к которому никто еще не пристроил курятников торговых палаток и закусочных, вырубая деревья и уничтожая цветники. Вот старый цирк, который еще не снесли, еще не нагородили вместо него ужасный развлекательный комплекс, похожий на вавилонскую башню и соты диких пчел одновременно, чтобы отмыть бюджетные средства… Еще нет огромных уродливых зданий внебюджетных фондов, неприличного по роскоши дворца Главы Администрации… Как же хорошо, оказывается, было раньше в этом городе!

– Мы хотели выставить это в парке, чтобы хоть дети посмотрели, как мы тут раньше жили, но… сама понимаешь. Наша нынешняя публика пива нажрется и все обосыт, детей не стесняясь, – удрученно сказала за спиной Беллы Милка. – Так жалко Васютина, он столько своих средств в этот макет вложил! Но красота, правда? Все наши сотрудники потихоньку сюда детей водят смотреть. Посмотри, там даже в домах квартиры есть! Вот бы сюда таких маленьких Дюймов… того?

– Чего – «того»? – иступлено заорал из ее сумки Дюймовка. – Вот ведь две калоши старые! Им в обед – пятьдесят лет, а они все еще в куколок играть тянутся! Хорош трепаться! Идем, куда идти собирались!..

Белла с неохотой пошла вслед за сумрачной Милкой, помимо воли оглядываясь на чудесный городок. Увидев мощный рубильник на постаменте, она сообразила, что Васютин даже продумал энергоснабжение крошечного мегаполиса, и по вечерам во всем их городе зажигаются огоньки…

Перед панихидой еще пришлось долго упрашивать заведующую одного ритуального бутика, название которого пообещали дать в репортаже, чтобы она не жмотилась и дала на похорона им с Милкой пару траурных туалетов. Кое-как выпросили, короче. Поклялись, что про гостей соврут, будто вся собравшаяся чистая публика только в том бутике и наряжается по случаю. В городе как раз начинались разборки с двумя автозаправками, так что клиент должен был клюнуть. Без этого никак.

Ну, затесались, значит, в толпу провожающих. Дюймовка категорически воспротивился сидеть на собственных похоронах в ридикюле, поэтому Белла посадила его между двумя черными розочками на своей огромной шляпе с вуалью. Черный смокинг Кена сливался с прочей растительностью из черного атласа, так что, когда он ряху за лепестки засовывал, его и не видно было вовсе.

Милка, на всякий случай, еще и диктофон взяла, камеру запасную, Белла микрофон выставила, чтобы не пропустить невзначай неосторожного словечка. Однако удивительно, что панихида проходила как-то неуверенно, скомкано, народ чувствовал себя явно не в своей тарелке. Ладно, что на окнах висели темные шторы, света было мало. А в трепетном сиянии свеч никто не видел, как Дюймовка бегал по шляпе вокруг тульи, коршуном высматривая реакцию каждого своего бывшего сотрудника, всех высоких руководящих лиц, почтивших своим присутствием это странное мероприятие. Он жадно ловил шепоток сомневающихся в правомерности происходящего: «Говорят, тело ведь так и не нашли… Говорят, вовсе не там искали… Говорят не панихиду готовили, а разоблачение, самого только нигде найти не смогли… Вот явится он, даст им прикурить… Это точно! Сам всех похоронит!»

На первой скамье сидела Светлана почти в таком же туалете, как у них с Милкой, только без диких черных бутоньерок на шляпе. Да и сам туалет у нее выглядел значительно строже и элегантнее. Рядом с ней сидел, естественно, Сбруев. Вообще Дюймовку, прежде всего, интересовала реакция всех разместившихся на скамьях в центре, поэтому он даже тихонько подполз к самому краю шляпного поля. Но все они сидели прямо, молча, будто воды в рот набрали. Скорбели – и все! По ним было видно, что никто колоться перед присутствующими не собирается, не говоря уж о ожидаемых наивной Милой всплесках чувств. Насмотрелась, видать, с этими репортажами на эмоциональные похороны жертв бандитских разборок: «Братан! Братан! Спи спокойно! Вместо тебя должен быть я! Не зарывайте братана! Я сам щас с ним лягу! Держите меня, братаны! Такого орла загубили суки!»

– Пошли отсюда! – прошипела Милка. – Ни хрена никто с ним не желает участью меняться!

Белла и сама видела, что все собравшиеся всерьез нацелились жить вечно, поэтому, осторожно снимая Дюймовку со шляпы, принялась мысленно уговаривать себя как-то примириться, что последний дюйм своей жизни ей выпало несчастье провести с этим заморышем. Ну, что же… И похуже бывало.

Мила обещала позвонить с утра, ей надо было срочно вернуть шмотки и монтировать репортаж в вечерний выпуск новостей. Дюйм и Белла опять остались одни. Дюйм покорно взял кукольное ведерко с водой и тряпку, выставленные Беллой на подоконник, и принялся наводить порядок в отведенном ему помещении. Белла так устала стоять на этой дурацкой панихиде в проходе, в духоте, в тесном траурном платье, что даже в душ не пошла. Просто упала на диван и уснула…

* * *

…И опять снится ей сон. Будто опять она такая же хорошенькая девочка. Приходит она, значит, в садик, а там все дети радуются счастью, ну, прямо как она сама в прошлом сне, когда ее там мама подарочком наградила.

С некоторой опаской входит маленькая Белла Юрьевна в свою группу, а там… там такое, что даже взрослая Белла Юрьевна подсознанием приходит в неописуемый восторг! Там не просто кукольный трехэтажный домик Барби, который у нее Алка просила маленькой, а у нее ни разу на такой домик денег не было – там целый кукольный город! Потом она смотрит, что все мальчики и девочки из их группы постоят-постоят возле чуда небывалого, да и в сторонку отходят поскучневшие. Кто мишку с оторванной лапой возьмет и сам за него басом разговаривать начинает, кто с самосвалом без колес тоже самостоятельно гудит изо всех сил и бегает наперегонки с владельцем деревянной лошадки… Никто почему-то не играет в сказочный городок. Подходит Белла поближе сквозь редеющую стайку детишек, и совсем ей непонятно становится, как можно такое диво дивное пропустить! В городке ходят самые настоящие люди, только крошечные! В машинках ездят, перед работающими светофорами останавливаются, а машинки бибикают по-настоящему!

Приглядывается Белла к городку, а это же их город! И по его улицам даже можно ходить на цыпочках! Она оглядывается на детей, но все заняты уже своими делами и даже не собираются затевать какие-то игры с крошечными дюймами, снующими в городке.

Да, все дома знакомые! Только… Смотрит Белла Юрьевна, а во сне-то уже поправочка сделана на современность в соответствии с реестрами собственности на бывшее государственное имущество…

Вот здесь должен был стоять детский клуб, куда они всей группой еще вчера ходили на сказку про царя Салтана. Его уже, конечно, нет. Он снесен, а вместо него домик для элитных дюймов выстроен. Уже металлическим заборчиком все обнесено, охрана поставлена, уже и ток электрический по заборчику пущен. А вот их детский сад «Белочка», разукрашенный колоннами, мансардами и тарелками мобильной связи, будто пряничный домик. Но во дворе, на месте их бывшей площадки крошечные дюймы делят акции и сферы влияния. Никак с ними не поиграешь, – видно, что некогда им очень. А вот сюда они с мамой ходили, когда у нее ушки болели, здесь детская поликлиника была… Была, да сплыла. Среди магазинов, расположившихся в бывшей поликлинике, Белла увидела знакомый бутик «У последней черты», в котором они с Милкой брали на время траурные шмотки… Все дюймы постоянно смотрели на часы с таким озабоченным и сосредоточенным выражением лица, что было непонятно, как можно взять двумя пальчиками эту безукоризненно одетую куколку и оторвать от важных разговоров в Думе, в бюджетном комитете, на корпоративной вечеринке… Они вели замкнутую исключительно на себе жизнь, захватывая все новые улицы.

Потом Белла стала искать глазами хоть каких-то маленьких дюймиков или хотя бы не таких важных дюймов. Но их почему-то нигде не было. Но ведь должны же быть и они! Однако перед нею кипело подобие жизни, в которой не было места никому, кроме серьезных, полностью погруженных в собственные проблемы дюймов… И скука от этой непрошибаемой серьезности, наложив крошечную складку на переносице девочки, будто мячиком оттолкнула ее маленьких человечков, упорно не принимавших никого посторонних в свои отработанные до тонкостей игры. Белла помчалась к стеллажу с игрушками, на котором оставалась только плюшевая псинка без хвостика. И девочка радостно прижала ее к груди, потому что поняла, что так тревожило ее в страшном кукольном городе – там не было ни птичек, ни собачек, ни кошечек!… Заглядывая в пуговичные глазки, она легко представила, что собачка без хвостика – живая! И стала разговаривать с ней, отвечая за нее тоненьким писклявым голоском, до самого завтрака…

Проснулась Белла в испарине, надсадно звонил телефон. Мельком взглянув на подоконник, она с оторопью увидела, что Дюймовки там нет.

– Кто это? Але! Кто это? – закричала Белла в телефонную трубку. Но трубка молчала, и после всего увиденного во сне, Белле стало страшно. Она положила трубку на место и почувствовала, будто сама сползает по тулье траурной шляпы туда, где нет места играм, мышкам и смешным сказкам про маленьких человечков…

Ну, конечно… компьютер был включен, а входную дверь уже осторожно снимали с петель…

– Женщина, вам лучше все сразу все сказать, не дожидаясь, когда Светлана Олеговна приедут, – вежливо сказал ей молодой человек в строгом двубортном костюме, когда Беллу выгрузили из мешка. Ошеломленная, ничего не понимающая спросонок Белла таращилась на высокие мрачные стены помещения без окон.

– А что случилось-то? – осмелилась пропищать она и даже не узнала свой собственный голос. Можно было подумать, будто она еще в своем сне продолжает пищать за собачку без хвостика.

– А это мы у вас полюбопытствовать желаем, – все еще терпеливо ответил молодой человек. – Что, собственно, за непонятки вы решили устроить нам со своего компьютера? Вы полагаете, мы в заявление в милицию подадим? Будем долго ждать, пока на нас внимание обратят, да? В общей очереди?

Молодой человек подошел к столику, который Белла видела в фильмах про гестаповцев, приподнял салфеточку и принялся задумчиво изучать щипцы и клещи, лежавшие на столике. «Мне нужны такие вещи: молоток, тиски и клещи!» – совершенно некстати пронеслось в пустой голове Беллы обрывком давешнего сна про детство.

– Бобруйко! Светлана Олеговна звонят! Оне спрашивают, самого-то нашли? – раздался голос из коридора.

– Нет, Сивцов! Его там нигде не было! – прокричал молодой человек в зарешеченное дверное окошечко. – Слушай, подойти-то не судьба? Что же ты мне план допроса ломаешь? Эта Кошелка Ивановна и знать не должна была, что мы покойника нашего пока не обнаружили.

– Да некогда мне! А мобильный из подвала не ловит, вот я и ору. Тоже ведь не нанимался с площадки в подвал орать. Сколько раз просил самого наладить в подвале селекторную связь, так все руки у него не доходили… – под конец ворчание Сивцова стало вовсе неслышным, очевидно, он поднялся на этаж выше.