Текст книги "Почём грамм счастья?"

Автор книги: Ирина Анастасиади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Просто прямая её противоположность! – подтвердил Нестор. – И те самые качества, которых я терпеть не мог у Феклы, я хотел бы видеть когда–то у Артемис.

Он только не смог найти в себе храбрости признаться, что последняя выводила его из себя своим неординарным взглядом на всё сущее. И тогда, двадцать лет назад, это казалось ему невыносимым.

Не надо было вообще вспоминать об Артемис! Не надо!

– Она была невероятной эгоисткой, – упрямо повторил он. – Я всегда был уверен, что сделал то, что должен был сделать. Принял единственно верное решение. Она бы уничтожила меня и физически, и духовно. Она была эгоисткой. И никогда этого не скрывала.

Он нашёл в себе силы избавиться от неё. Просто решил жить своей собственной жизнью. С ней это было бы невозможно. Она была обескуражена, услышав, что он не будет сопровождать её в Лондон, куда её зачислили в аспирантуру.

– Если тебе так дорога твоя карьера, – говорила она, – ты сможешь продолжить свою учёбу и там. Ты достаточно богат, да и я стану в ближайшем будущем получать очень большие деньги.

– Мне незачем учиться, – фыркнул он, – меня пригласил работать у себя сам профессор Маврогеннис!

– Это тот нелепый старичок, с которым ты познакомил меня в прошлом году?

– Этот нелепый старичок – самый знаменитый учёный в Греции! – он был взбешён.

Те горизонты, которые она рисовала перед ним, в данный момент были для него пустым звуком.

–У нас в Греции нет исследовательских лабораторий, – заявила она. – В Англии у тебя будет возможность делать открытия!

– Я не хочу делать открытия! – оскорбился он. – Мы могли бы пожениться и остаться жить в Афинах. А то и вовсе переехать на Тинос.

– Боже мой, Тинос! Это замечательный остров! Но я хочу идти вперёд! Мне надо идти вперёд! – и взгляд её загорелся. – Я еду в Лондон, а ты будешь сопровождать меня. Хочешь учиться – учись, не хочешь, найдёшь себе работу в больнице!

Он почувствовал, что загнан в угол и что выход у него один. И он бежал от неё.

Он очень страдал. Но был уверен, что поступил правильно. Он остался в Афинах. Наслаждался некоторое время, работая с Маврогеннисом. И через год женился на Фекле, которая была абсолютной противоположностью Артемис.

И всё бы хорошо, если бы он не встретился с Артемис совершенно случайно три дня тому назад.

– Кто бы мог подумать! – вскричала она, – неужели Нестор Канарис? Сколько же лет мы не видались? Лет двадцать?

Неужели это она?! Он смотрел на неё с восторгом.

– Да, около того.

Красивая, стройная женщина, стоявшая перед ним, была когда–то его возлюбленной. Но он не смел даже притронуться к ней.

– Ты вернулась в Афины? – спросил он, смешавшись. – Будешь работать здесь?

– Да нет! – ответила она, улыбаясь. – Здесь, к сожалению, нет для меня места.

– А если бы нашлось, ты бы осталась? – спросил он.

Она бросила на него понимающий взгляд. Но не ответила. Однако то, что когда–то так раздражало его в ней, сейчас вызывало в нём понимание и уважение. За эти годы он сам изменился.

– Как же я тебя любила! – вместо ответа, проговорила она. Эти слова, произнесённые почти шёпотом, показались Нестору криком.

– Может у тебя имеется и муж? – почти зло спросил он. Он был унижен.

– Я замужем. Если это действительно тебя интересует.

– Ты считаешь, что можешь бросить его из–за меня?

– Боже меня упаси! Он проявил столько искренних чувств по отношению ко мне.

– Значит, нет! – горько отозвался он.

–Лучше бы ты не затрагивал эту тему! Мне и так трудно…, – покрываясь красными пятнами, сказала она.

– Послушай, Теперь, когда я вижу тебя перед собой, я теряю рассудок, – признался он.

– Когда ты бросил меня, я не пыталась давить на тебя, – голос её задрожал. Она еле сдерживалась, чтобы не закричать. Лицо её то краснело, то бледнело. Она изо всех сил пыталась сдержать свой гнев. – Нестор, дорогой, ведь я не насиловала твои чувства! Или ты считаешь иначе?

Он смотрел на неё непонимающим взглядом. Как это было в действительности?! Что было на самом деле? А что они понапридумывали каждый для себя? Как им разобраться? Как отделить зёрна от плевел?

Как–то случайно он услышал, как про него говорила его собственная помощница – некрасивая сухая женщина с бледным цветом лица и решительным подбородком, работающая у него вот уже пятнадцать лет, когда он подслушал её телефонный разговор.

– Нет, мама, он вовсе не эгоист! Мне кажется, что он просто очень предан своему делу, – с убеждением говорила она в трубку. – Он бесподобный врач. Больные его боготворят.

Он с горечью понял, что речь идёт именно о нём. И этот подслушанный разговор надолго оставил в его душе неприятный осадок.

И вот, не то впоследствии этого разговора, не то в результате многолетних размышлений, в последнее время в его душе происходила переоценка ценностей. И он взвешивал заново каждое своё слово, каждый жест, каждое чувство. Всё это отнюдь не приводило его в восторг.

– Моя помощница сера, как мышь, жена – некрасива, – с деланным смехом сказал Нестор Алексу.

– Но ведь именно этого ты и хотел, – убеждённо отозвался тот.

– Да, именно этого я и хотел, – с горечью отозвался Канарис. – Я уже обладал красивой женщиной. И испытал на себе все прелести её эгоизма. Она готова была сделать со мной что угодно. После Артемис мне хотелось безопасности. Мне хотелось тишины, преданность, покоя. И Фекла отвечала моим пожеланиям. У неё никогда не было других мыслей, кроме как обо мне. Она подчиняется всем моим решениям. Никогда со мною не спорит.

– Самое страшное – это обладать тем, чего всегда желал? – пробормотал Алекс. – Кто это сказал первым?… Нет, не могу вспомнить…А ты?

– Как ты сказал: обладать тем, чего всегда желал? – рассеянно спросил Нестор. – Да, я нашёл в себе смелость отказаться от любви…

– Смелость? – шепнул тут ему злой демон. – И это ты называешь смелостью: поменять любовь на комфорт?

Меж тем, за иллюминатором небо налилось розовым цветом. Где–то, ещё невидимое солнце пробуждалось ото сна и посылало свои первые золотистые лучи на землю. Самолёт вынырнул на время из плотных молочных облаков. Внизу засияло серебряное море.

– В конце концов, – убеждённо заявил Нестор, – я добился всего, чего хотел!

– Никто с этим и не спорит! – ответил Алекс.

Инвентаризация заветных желаний

– Евстафий! – послышался в эфире властный голос. – Что там у тебя опять творится? Это уже в который раз за последнюю неделю ты оставляешь весь Тинос без света!

Стасис вздрогнул и выронил из рук зажжённый фонарик.

– Сейчас всё исправлю, учитель!

– Ну, ну! Пошевеливайся, молодой человек! Я так надеюсь на твой гений! Хочу тебе напомнить, что я лично хлопотал, чтобы Институт Межкосмических Исследований дал это интереснейшее задание именно тебе. Ты, Евстафиос Видалис, просто счастливчик!

– Знаю! – уныло отозвался Стасис, перезапуская главный пищеблок центрального компьютера. – И я вам, право, очень благодарен!

Пищеблок недовольно пискнул. На экране компьютера появилась строка «Перепроверка данных». Замелькали цифры.

– Ах, молодой человек, – проскрипел зануда в ответ, – к чему мне твоя благодарность? Важно, чтобы ты делал своё дело. А эти твои ночные эксперименты компания ИнтерПространство оплачивать не обязана.

Юноша, к которому обращались, с трудом подавлял в себе желание выругаться. Петрос Марагос был его учителем и наставником. Толстяк лет пятидесяти пяти, с глазами строгими и неподвижными, какие бывают у хищных птиц, господин Марагос был серьёзным учёным. И к Евстафию, несмотря на юный возраст последнего, относился с крайней строгостью.

Стасису определённо везло. Вчера ему исполнилось, семнадцать. Был он учеником лицея, но успел уже достичь многого: ему были поручены промышленные исследования Космоса. Работа приносила ему удовлетворение. Тем более, что он чуть ли не с рождения мечтал только об одном – понять устройство нашей Вселенной.

И он сумел достичь того, чтобы его мечты, хобби и талант смогли послужить не только ему. Одним словом – прекрасная жизнь, идеальные перспективы, светлое будущее! Тысячу раз прав проклятый зануда!

Петрос Марагос ловко командовал созданной им экспериментальной группой юных дарований, которых он собрал в лицее из учеников последних классов. Дело своё господин Марагос любил, лени не терпел. К прогульщикам был строг. И брызгал ядом, когда видел, что кто–то из его питомцев не вполне серьёзно относится к своим новым обязанностям. Вот и сейчас, он не упускал случая побрюзжать:

– Доиграешься ты у меня! Ещё одна подобная авария и я буду вынужден принять строгие меры! И почему только я тебя всё время покрываю?

– Наверное, потому, что работаю я за четверых, – огрызнулся–таки Стасис, – а зарплату получаю за полчеловека.

– На сегодняшний день и такая зарплата – редкость! – заявил господин Марагос. – Тем более, что ты едва достиг семнадцатилетия.

На это Стасису нечего было ответить. Учитель был прав. Найти работу было почти невозможно. И в Греции нашлось бы немало специалистов, которые с удовольствием заняли бы его место.

К его счастью, пищеблок закончил свои расчёты и перерасчёты, и свет на острове, наконец, включился. Экран центрального компьютера зажёгся. На нём сразу же появилась физиономия господина Марагоса с бравыми усами и всклоченной седой шевелюрой.

– Ну, всё, иди спать! – добродушно посоветовал юноше господин учитель. – И не забудь выключить везде свет! Экономия – прежде всего!

Экран погас. Стасис вздохнул с облегчением. Наконец–то можно вернуться к прерванному занятию! Заверещал в клетке попугай, разбуженный ворчанием старого учителя.

– Ах, бедняжка Христофорос! – с сочувствием пробормотал юноша. – Разбудили мы тебя! Ты уж прости!

И он поправил платок, накрывающий клетку. Надо сказать, что отношения между юношей и попугаем были особенными. Попугая привёз ему отец из Африки, куда его забросила нелёгкая судьба капитана дальнего плаванья. Это было пятнадцать лет назад. Отец Евстафиоса давно уже погиб. А вот попугай всегда оставался рядом.

Их дружба с годами стала прочна, и чувства друг к другу столь сильны, что юноша нуждался в компании своего попугая даже здесь, в мастерской. Днями Стасис обычно обсуждал с Христофоросом все свои мысли. Объяснял любопытной птице про загадки звёздного неба. Мечтал вслух. Ведь родная мать мало понимала его. Ей чужды были и его мысли и его занятия.

Однажды юноша объяснил попугаю, наблюдавшему за читающим Стасисом, что в книгах заключается мудрость жизни. И Христофорос, веря ему, заглядывал в эти самые книги, взобравшись юноше на плечо. В книгах было множество чёрных закорючек–червячков. И Христофорос полюбил исследовать их, поворачивая к книге свой правый глаз. Иногда, кроме червячков, в книгах имелись и картинки. Однажды Христофорос увидел на картинке джунгли, а на ветке дерева – попугая.

– Христофорос! Христофорос! – узнавая своего собрата, закричал он.

– Видишь, внизу под картинкой подпись: «Попугай семейства Ара»?

– Видит, видит! Христофорос видит! – подтвердил попугай.

– Ты у меня умница!

– Христофорос – умница! Умница! – гордо повторял Ара.

Так проходили годы. Стасис читал книги. Христофорос читал книги. Иногда попугаю попадались картинки. Иногда картинок не было. И тогда Христофорос поворачивал к книге свой правый глаз, чтобы лучше рассмотреть несъедобных червячков.

Но часам к девяти попугай сникал. Переставал отвечать на вопросы и сонно глядел перед собой. Тогда юноша отправлял его на жёрдочку. А клетку накрывал тёмным платком

– Жаль, что ты спишь! Ведь никто не понимает меня, как ты – сказал юноша с сожалением. И стал страстно объяснять спящему Христофоросу. – Знаешь ли ты, что примерно 15 миллиардов лет отделяет нашу эпоху от начала процесса расширения Вселенной, когда вся Вселенная была сжата в комочек, в миллиарды раз меньший булавочной головки. Если верить математическим расчётам, то в начале расширения радиус Вселенной был и вовсе равен нулю, а её плотность равна бесконечности. Это начальное состояние называется сингулярностью – точечный объём с бесконечной плотностью. Итак, понятно, что известные законы физики в сингулярности не работают. Вот я пытаюсь узнать, что же работает!

Именно этим исследованиям Стасис и посвящал всё свободное время. Хобби – самая приятная сторона жизни любого мужчины. Одни, к примеру, любят валяться под своими машинами, или чинить бензопилу соседа. Другие – взбираться на недоступные вершины или погружаться на дно морей. Третьи – изобретать новый вид транспорта. Стасис Видалис был без ума от астрофизики.

– Итак, продолжим! Что дали исследования, которые ведут мои старшие коллеги в Афинах? Итак в состоянии сингулярности кривизна пространства и времени становится бесконечной, сами эти понятия теряют смысл. Идёт не просто замыкание пространственно–временного континуума, как это следует из общей теории относительности, а его полное разрушение. Правда, понятия и выводы общей теории относительности применимы лишь до определённых пределов – масштаба порядка 10–33 см.

Тут, повинуясь какому–то наитию, Стасис принялся строчить формулу за формулой. И вот сначала на экране его компьютера забегали чёрные молнии, а затем что–то хлопнуло, лопнуло, воздух заплёлся в светящиеся косы… И вдруг посередине его рабочей комнаты возникла девушка. Она спокойно стояла и глядела прямо в глаза Стасису.

– Ну, что ты таращишь на меня глаза? – спросила она. – Можно подумать, что мы давно не виделись!

Стасис с ужасом глядел на тонкую, феерическую фигурку, словно чудом возникшую в его мастерской. И слушал звенящий, как колокольчик голос девушки. Никакого чуда не произошло. Лела просто вошла в вечно открытую дверь мастерской.

Они с Лелой учились в одном классе ещё с гимназии, и вместе посещали кружок юных астрофизиков. Но никогда ещё девушка не проявляла интереса к его персоне.

– Как только на Тиносе вырубился свет, я сразу поняла, что это дело твоих рук. И вот, пришла! – спокойно продолжала она, словно её появление в его мастерской после полуночи было вполне естественным. – Ну, как идут исследования?

– Если считать, что начальная стадия расширения Вселенной является областью, в которой господствуют квантовые процессы, – объяснил ей несколько шокированный юноша, – то они должны подчиняться принципу неопределённости Гейзенберга, согласно которому вещество невозможно стянуть в одну точку. Тогда получается, что никакой сингулярности в прошлом не было и вещество в начальном состоянии имело определённую плотность и размеры. Характер пребывания материи в этом состоянии считаются неясными и выходящими за рамки компетенции любой современной физической теории. И… Собственно, на этих соображениях я и остановился.

– Может, надо обратиться к процессам, правящим до момента взрыва? – предложила она.

– А ты думаешь, я не пробовал? – задумчиво поскрёб он в затылке.

– А я за тобой уже давно наблюдаю, – заявила она, оглядывая его малюсенькую тёмную мастерскую. – Занятно ты тут устроился! А технику что, сам смонтировал? Такого оборудования я в продаже не видела. Просто удивляюсь, каким образом тебе это удалось?!

– Я и сам удивляюсь, – пробормотал юноша, покрываясь красными пятнами.

В груди его что–то дрогнуло, сердце забилось, как раненая птичка. И сознание затопило неведомой сладостью. Он давно уже сох по Леле. Но никогда не посмел бы ей признаться в этом. Однако сейчас он вдруг почувствовал, что отныне не жить ему без этого светлого взгляда!

– Отчего же ты всё молчишь и молчишь? – удивилась девушка. – Или тебе нечего мне сказать?

– Мне кажется, я тебя люблю! – вдруг вырвалось у него из груди. – Всегда любил…

Сколько всего ему хотелось высказать ей: все свои мечты о женском идеале, все бессонные ночи, все свои грёзы наяву. А тут – она – воплощение всего этого! Но слов Стасис не находил.

Всю свою сознательную жизнь он делился своими мыслями с одним лишь своим попугаем. Друзей у него не было. Наука была всем его миром.

– Да разве любовь ещё существует? – растерялась девушка. – Вот мои подружки считают, что любовь существовала когда–то, в античные времена, да со временем исчезла.

– Не могла она исчезнуть, – решительно заявил юноша. И встряхнул длинными золотистыми кудрями, обвивавшими бледное от вечного недосыпания лицо. – Такая сладкая боль, – и он приложил руку к месту, где действительно, притаилась боль, – не может быть ничем другим, как любовью.

– Ты что это, стихи читаешь? – прозвучал вдруг голос его учителя. – Позднее же ты время для этого выбрал, молодой человек!

Вспыхнул экран компьютера. И на нём появился сладко зевающий Петрос Марагос. Стасис шарахнулся влево, пытаясь заслонить девушку.

– Читаю вот! – вызывающе заявил он. – Разве это запрещено?

– Запрещено? – удивился господин Марагос. – Разве в этом дело? Это в моём возрасте людям не спиться! А вам, молодым, отдыхать надо!

Стасис обернулся. Но девушки за его спиной уже не было. Она исчезла. Сердце перевернулось в его груди.

Эта ночь изменила всю его жизнь. И с тех самых пор побежали, помчались лихорадочные дни ожидания, и ночи, полные щемящей тоской. А при встрече с ней, единственной – разговоры без конца и края. Разговоры обо всём на свете: о стихах, о любви, о науке.

Дошло до того, что бедняга Христофорос стал поглядывать на Лелу с ревнивой неприязнью. Ведь раньше он один делил с хозяином мечты и стремления. К нему одному были обращены внимание Стасиса и взгляд, полный надежд. Но бедняга держался и ничем не показывал своей обиды.

Так в работе и в счастье обоюдной любви промчался для Стасиса последний год учёбы. Наступила пора государственных экзаменов. Пришёл август и стали известны результаты приёма в государственные Университеты. Стасиса зачислили в Афинский Политехнический университет, а вот Лела попала в Салонинский Университет имени Аристотеля.

Стасис был бесконечно рад. Его мечты сбывались. Он прошёл на один из самых завидных факультетов в знаменитый Политехнический Университет. И делился с попугаем своей радостью:

– Христофорако, – радостно говорил он, – мы едем учиться в Афины – я и ты! Я зачислен в Политехнио.

– Учиться! Учиться! – хлопая крыльями, кричал страшно довольный Христофорос.

Для него всё это означало одно – он не расстанется с хозяином.

– Ты рад, Христофорако? – спрашивал юноша.

– Христофорос рад! – распушив перья, подтверждал Ара. – Рад!

Он вообще любил говорить о себе в третьем лице единственного числа. Но если мечты о научной карьере свершались, то в делах любви всё изменилось. И изменилось не к лучшему. Ожидание прихода Лелы стало для Стасиса жестокой болью. А короткие встречи стали отравлены мыслью о расставании.

– Пойми же, я больше не могу так жить! – жаловался он подруге. – Надо внести ясность в наши отношения!

– Что ты конкретно предлагаешь? – спросило мудрое дитя своего времени.

– Нам следует пожениться! – решительно заявил Стасис.

– Но ведь это невозможно! Ты будешь в Афинах, я буду в Салониках. Пять лет учёбы… Кто знает, что может за эти пять лет произойти!

– Лела, я уважаю твои убеждения. Но пойми, жить так невозможно!

– Но если я откажусь от своего места, никакая интересная карьера мне не светит.

От её холодной расчётливости щемило сердце его.

– Послушай, но ведь мы оба – будущие учёные. Что–нибудь мы обязательно придумаем. Не можем не придумать!

– Я подумаю, что с этим можно сделать, – пообещала она. – Даю тебе слово, что подумаю.

Сказала и исчезла. Стасис уныло взглянул на место, где она только что сидела. Начертил на поверхности компьютера виток во времени.

– А если древние греки были правы, – вдруг подумал он. Ведь, прежде всего он был учёным и только потом влюблённым, – Ещё Демокрит утверждал, что мир состоит из атомов и пустоты – абсолютно однородного пространства, разделяющего атомы и тела, в которые они соединяются. Современная наука на новом уровне интерпретирует атомизм, и вносит совершенно иной смысл в понятие среды, разделяющей частицы. Эта среда отнюдь не является абсолютной пустотой, она вполне материальна и обладает весьма своеобразными свойствами, пока ещё мало изученными. По традиции, эта среда, неотделимая от вещества, продолжает называться пустотой, вакуумом. Ну–ка, ну–ка!

И он дал задание компьютеру найти подходящую формулу.

– А это значит, что если вакуум – это пространство, в котором отсутствуют реальные частицы, и выполняется условие минимума плотности энергии в данном объёме. А раз нет реальных частиц, то пространство должно быть пусто, в нём не может содержаться энергия, даже минимальная. Но, если предположить, что древние греки были правы и в нём содержится энергия… – и он задумался, – Тогда пространство заполнено эфиром. И это всё меняет…

На следующий день он говорил девушке:

– Мне кажется, совершенно случайно я обнаружил некую закономерность. Конечно, это не весть что такое. К тому же, это пока только формулы и ничего конкретного. Посмотри–ка сюда, – и он ткнул в выведенную вчерашней ночью формулу. – Если вот это есть исходное состояние перед «началом» (ты ведь советовала мне вернуться к «началу» и я это сделал) не является точкой в математическом смысле, оно обладает свойствами, выходящими за рамки научных представлений сегодняшнего дня. Не вызывает сомнения, что исходное состояние было неустойчивым, породившим взрыв, скачкообразный переход к расширяющейся Вселенной. Это, очевидно, было самое простое состояние из всех, реализовавшихся позднее вплоть до наших дней. В нём было нарушено все, что нам привычно: формы материи, законы, управляющие их поведением, пространственно–временной континуум. Такое состояние можно назвать хаосом, из которого в последующем развитии системы шаг за шагом формировался порядок. То есть, Хаос оказался неустойчивым, это послужило исходным толчком для последующего развития Вселенной.

– Подожди, проверю! – и она, действительно, принялась проверять. – Слушай, а ты – гений!

– Думаешь? – скромно зарделся Стасис.

В следующую их кратковременную встречу, он радостно сообщил:

– Завтра я пошлю свои соображения коллегам в Афины. Пусть проверят. У меня ведь здесь нет возможности делать эксперименты.

Она ласково улыбнулась ему. Но вдруг сникла.

– Завтра?! – расстроилась она. – Через неделю я должна сдать свою работу. А у меня нет ни одной дельной идеи. Ничего, что бы положительно повлияло на мою карьеру. Мне бы суметь сделать работу, равную твоей! А ведь всё это – для тебя хобби, а для меня – моя будущая специальность. И если у меня отнять мою работу, я, наверняка, умру с горя! Слушай, а что, если тебе отказаться от Афинского Политеха и перевестись ко мне, в Салоникский Аристотелио?

– Лела! – с отчаяньем вскричал он. – Что я стану делать в Аристотелио? Ведь всё, что я делаю, это можно сказать, наитие. Я ведь всерьёз этими проблемами не занимался. И буду чувствовать себя обездоленным в вашем мире высоких технологий! Да ты и сама начнёшь стыдиться меня. Мужчина, который не способен добиться достойных результатов, не может заслужить любви такой девушки, как ты!

– Глупости! – горячо вскричала она. – Ты способный, ты всему научишься! Ведь именно ты придумал, что если число частиц равно нулю, то напряжённость поля не может равняться нулю, иначе оба параметра будут известны, и принцип неопределённости будет нарушен. И что значит, напряжённость поля в вакууме может существовать лишь в форме флуктуационных колебаний около нулевого значения. Я верю в тебя!

С этими словами она исчезла. А Стасис всё смотрел и смотрел слепыми глазами в свои формулы.

– Что делать? Как быть? – шептал он. – Она будет счастлива там, в своём мире, а я – в своём.

Он вскочил и заметался по мастерской.

– Ну, что ты мечешься? – вдруг раздался голос.

Стасис обернулся. На экране ласково улыбался ему его преподаватель.

– Что мечешься? Действовать надо, а не вздыхать!

– Действовать! Действовать! – закричал Христофорос и, вцепившись в свою жёрдочку, стал раскачиваться из стороны в сторону.

– А вы… откуда?… – обратился юноша к учителю. – Хотя… впрочем… ну, понятно… Понимаете, господин учитель, нас разделяют поля нашей деятельности. Она будет счастлива там…

– … а ты – тут, – сказал Марагос. – Это я уже слышал. Время, пространство, годы! Всё это глупости! Разве можно у человека, которому ты подарил свою любовь, отнять её. Вот так, вдруг?

– Вы думаете, учитель, потеря такого невзрачного типа, как я, сделает её несчастной?

– Я уверен!

– А я думал, вы – строгий!

– Дурашка! – сказал господин Марагос. – Докажи, что ты и в самом деле достоин её любви!

И отключился.

Слова шефа ненадолго растревожили Стасиса ещё больше. Всю ночь его трепала лихорадка. Он, то возносился на крыльях мечты, то горел в костре страшных сомнений. Наконец, решение пришло.

Тот, кто никогда не испытывал мук любовной лихорадки, вероятно, не сможет понять его. Потому, что истинная любовь, видно, прошла мимо, оставив его обделённым.

Синяя ночь удивлённо глядело в единственное окно маленькой мастерской. Было непривычно тихо. Но вот, что–то хлопнуло, скрипнула дверь. Сверкнули, сплетаясь, косы лунного света. Из этих кос возникла Лела. Взволнованно огляделась вокруг.

Компьютер был выключен. На столе валялись какие–то расчёты. Она включила свет и принялась изучать расчёты.

– Ничего, разберусь, – решила она, собирая все бумажки.

Потом достала отвёртку и принялась вывинчивать из компьютера жёсткий диск. Затолкав всё это в свою сумку, она потушила свет. И, не глядя по сторонам, вышла.

Небо было чёрным. Звёзды – золотыми. А с подсохшего Млечного Пути смотрели вниз, на веранду старого дома строгие глаза Вселенной.