Текст книги "Сибирская амазонка"

Автор книги: Ирина Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 12

Обоз проследовал к длинной бревенчатой избе под железной крышей, в которой находилось станичное правление и канцелярия атамана, и расположился прямо под окнами на густо заросшей гусиной лапкой поляне. Мгновенно вокруг чужестранцев в причудливой одежде собралась толпа станичников из тех, кто в силу чрезмерного любопытства пренебрег даже атаманским угощением. Среди них оказались Алексей и Иван, а также их почетный караул в лице близнецов.

Они постарались занять позицию в самой гуще толпы. В ней преобладала вездесущая ребятня, а также казаки и казачки постарше. Молодежь осталась на майдане, справедливо полагая, что обоз вряд ли покинет станицу до утра, а каша остывает быстро, и, не дай бог, разбегутся музыканты... Словом, на майдане как началось, так и шло своим чередом веселье. Но атаман, досадливо крякнув, покинул его, оставив вместо себя есаула и Гаврюху.

Человек в пробковом шлеме спрыгнул с лошади и передал поводья чернобородому индусу. Но с висящим на плече карабином не расстался, равно как и с кожаной сумкой, которая ранее была приторочена к седлу, но теперь перекочевала в руки хозяина.

Не оглядываясь, он быстро поднялся на крыльцо правления, затем повернулся и что-то повелительно крикнул. Один из вновь прибывших всадников, дольше всех привязывающих свою лошадь у коновязи рядом со станичным правлением, поднял голову и откинул с лица накомарник.

Светло-русая бородка клинышком, большой лоб с залысинами, остатки почти детских кудряшек на голове, пенсне на длинном носу... Алексей шепотом выругался.

Иван с недоумением посмотрел на него.

– Что? Признал этого белобрысого? Неужто Усвятов?

– То-то и оно, что нет. – Алексей с изумлением наблюдал, как человек с бородкой быстрым шагом направился к дому, поднялся на крыльцо и вошел вслед за иноземцем в пробковом шлеме в дверь правления.

Алексей покачал головой:

– Надо же! Голдовский!

– Голдовский? – опешил Иван. – Тот, что из музея? Но когда он успел? И как он в эту компанию вообще затесался? – Вавилов обвел внимательным взглядом индусов. Те тоже поснимали накомарники и суетились возле лошадей, подтягивая или ослабляя подпруги, поправляя тюки и прочую поклажу. – Давай подойдем ближе, – предложил шепотом Иван. – Нас они все равно не знают, может, что услышим... – Он искоса посмотрел на Алексея. – Ты понимаешь по-ихнему?

– По-ихнему нет, – усмехнулся Алексей, – а по-английски немного разбираюсь.

– И то дело! – обрадовался Иван, не забывая за разговором прокладывать себе дорогу сквозь толпу. Сашка и Шурка проталкивались за ними след в след, но через десяток шагов вырвались вперед и оказались на поляне.

– Вот же пострелята! – усмехнулся Иван, наблюдая, как мальчишки снуют между лошадьми и, разинув рот, без тени смущения, в упор рассматривают диковинных чужестранцев. – Много бы я дал, чтобы оказаться рядом с ними. Меня вон та поклажа сильно интересует, – кивнул он в сторону двух деревянных ящиков, выкрашенных в грязно-серый цвет. – Что там такое может быть? И вообще, что это за букашки такие, за которыми надо переться в подобную даль?

– Не думаю, что их интересуют букашки... – Алексей не сводил взгляда с ящиков, на которые ему указал Иван. Что-то они ему напоминали... Где-то он уже такие видел...

– Думаю, тебе пока не следует попадаться на глаза Голдовскому, – предостерег Алексея Иван. – Сначала узнаем от атамана, зачем они сюда пожаловали. Если его интересуют старинные книги, то на кой ляд он затесался в эту банду? Судя по всему, он приближен к этому типу в клетчатых штанах, – кивнул Вавилов в сторону станичного правления.

– Может, он служит переводчиком? – предположил Алексей. – А попутно занимается своими де... – он запнулся на полуслове. Крутившийся возле ящиков один из близнецов, кажется, Шурка, попробовал поднять его крышку и тут же схлопотал подзатыльник от проводника. Сашка тотчас петухом наскочил на обидчика брата.

– А ну, не трожь! – Парнишка, как клещ, вцепился ему в руку. Но хлыст второго проводника со свистом опустился на его спину. Сашка вскрикнул и покатился по траве. Проводник выругался и вновь замахнулся, теперь уже на Шурку.

Но тот ловко увернулся от удара, отскочил в сторону и, потирая ухо, завопил благим матом:

– Шиликуны[29]29
  Шиликуны – черти, бесы, ряженые (сибирск.).


[Закрыть] наших бьют! Защищай, паря!

Несколько молодых казаков, закатывая на ходу рукава чекменей, ринулись сквозь толпу на выручку.

Индусы сгрудились в кучу, тревожно загомонили, озираясь по сторонам. Одна или две смуглых руки потянули с плеча карабины. Толпа, только что взиравшая на них с любопытством, помрачнела, налилась недружелюбием.

– Вот же бесенята! – пробурчал рядом Иван. – Кажется, драки не миновать!

Они стали пробиваться сквозь взбудораженную случившимся толпу за казаками, которые настроены были весьма воинственно. Их уже было не меньше десятка, к тому же к ним присоединились несколько подростков и два пожилых пьяненьких станичника: один с выбитыми зубами, другой с кривым шрамом через всю щеку. Глаза их горели, а лица раскраснелись от предчувствия схватки.

Чернобородый индус что-то резко выкрикнул и побежал к крыльцу правления. Но в этот момент открылась дверь, и на крыльце появился атаман в сопровождении человека в пробковом шлеме и Голдовского. Чернобородый остановился как вкопанный и громко произнес несколько фраз по-английски, но так быстро, что Алексей ухватил лишь три слова, одно из которых «fight», несомненно, переводилось, как «сражение», но индус наверняка имел в виду грядущую драку. А пара других, которые он повторил не менее трех раз, звучали, как обращение: «sir Сornwell». Выходит, он был англичанином, этот долговязый джентльмен в шлеме и неизменных крагах, а не американцем, иначе индус называл бы его мистером...

Эти мысли пронеслись в голове Алексея быстрее, чем атаман сбежал с крыльца. Сэр Корнуэлл и Голдовский последовали за ним.

– В чем дело? – спросил сурово Шаньшин у хмурых, стоящих спина к спине, близнецов. – Что опять сотворили, баглаи?

Мальчишки молча, не поднимая глаз, пожали плечами. Тогда один из проводников, тот, что был пониже ростом и помельче фигурой, угрюмо пояснил:

– Созоровать решили или что украсть! Пришлось кнутом поучить...

Сашка поднял голову. Темные его глаза блеснули гневом.

– Брешет он все, батя! Мы только посмотреть...

– А кто вам позволил под ногами у людей шмыгать? Кто разрешил чужое добро руками хватать? А ну, брысь отсюда! – рявкнул атаман, побагровев от гнева, и приказал уже более спокойно: – Марш в избу! И чтоб до утра оттуда ни ногой! Иначе никаких озер! Никаких прогулок!

Он повернулся к англичанину и, прижав ладонь к сердцу, попросил простить за доставленные волнения, тем более что все случилось не по злому умыслу, а по причине извечного детского любопытства. Голдовский, попеременно заглядывая в лицо то Шаньшину, то Корнуэллу и улыбаясь и за того, и за другого, помог им быстро объясниться и понять друг друга. И уже через минуту все недоразумения были улажены. Близнецы, понурясь, покинули поляну. Правда, Сашка, проходя мимо злополучных ящиков, не преминул пнуть один из них. Тем не менее индусы успокоились, англичанин снял шлем и склонил голову в вежливом полупоклоне перед атаманом.

Тот с облегчением вздохнул и, повернувшись к Голдовскому, посоветовал:

– Вам лучше ближе к реке спуститься. И костры там сподручнее жечь, и вода под боком. А комарья везде хватает. На ночь дымовухи запалите. Комар, он дыма пуще смерти боится...

Голдовский перевел слова атамана Корнуэллу, тот радостно закивал головой, словно получил невесть какое приятное известие, и, обнажив в улыбке крупные зубы, произнес с сильнейшим акцентом:

– Карашо, атаман! Карашо! Ми сделайт все very good!..

Наблюдая за происходящими на поляне событиями, Алексей совсем забыл об Евпраксии. Во-первых, сейчас его гораздо больше занимал вопрос, каким образом историк Голдовский прибился к экспедиции, судя по нескольким большим сачкам, притороченным к боку одной из лошадей, действительно энтомологической... И во-вторых, Алексей не знал, появиться ему неожиданно перед Голдовским и застать его врасплох или последовать совету Ивана и какое-то время не попадаться ему на глаза. Постепенно Алексей стал склоняться ко второму варианту. Нужно сначала разведать обстановку, а после уж решать, как поступать дальше.

Сашка и Шурка пробились к ним сквозь толпу. Похоже, они тут же забыли про отцовский приказ или думали, что все уладится под шумок. Поэтому поляну не покинули. Угрюмо насупившись и не отвечая на ехидные подковырки толпившихся вокруг казачат, близнецы продолжали вместе с гостями наблюдать за тем, как обоз снимается с места и спускается вниз по горе к реке. Атаман отправился проводить англичанина и Голдовского. Остановившись на берегу, долго что-то им объяснял, показывая то на тайгу, то в сторону горных хребтов, то на водный поток, вздувшийся после дождя.

Индусы и два русских проводника принялись быстро освобождать лошадей от тюков. Некоторые из них отнесли в сторону и накрыли большим куском брезента, края которого закрепили колышками, вбитыми в землю. Два индуса занимались палатками, их тоже распаковали и разложили на траве. Работали все слаженно и скоро, без лишних криков и суеты. Руководил ими чернобородый индус, к которому все обращались по имени – Ахмат, но при этом прикладывали руку к сердцу и склоняли голову в легком поклоне. И подобные «реверансы» его соплеменников однозначно подтверждали, что чернобородый Ахмат в экспедиции на особом положении.

– Ишь разбегались, шиликуны! – произнес Сашка презрительно и сплюнул себе под ноги. – Нужны нам их железяки!

– Какие еще железяки? – быстро повернулся к нему Иван. Глаза его заинтересованно блеснули. – Откуда они взялись?

– Да у них, кроме палаток, какая-то труба к лошади приторочена, вроде как от пушки или от ружья, только большого, – охотно вместо брата пояснил Шурка. – А в ящиках, кажись, патроны к ней. Только мне не удалось разглядеть как следует...

Алексей с досадой хлопнул себя по лбу и выразительно посмотрел на Ивана. Неужто действительно полевая пушка, из тех, что англичане исправно используют в горах Афганистана и в Индии? Она легко разбирается и перевозится хоть на лошадях, хоть на верблюдах, а понадобится, и на слонах. А в ящиках – снаряды к ней. И как он сразу не догадался? Ведь и сам когда-то схлопотал точно такую же, как Шурка, оплеуху. Лет восемь-десять назад неподалеку от конезавода деда остановился на отдых отряд военных егерей, следовавший на Кавказ. На вооружении у них была пара легких полевых орудий. И Алексей в компании нескольких приятелей вплотную подобрался к снарядным ящикам... Точь-в-точь к таким же, как и те, в которые пытались заглянуть близнецы.

– Отойдем! – шепнул он Ивану.

Они выбрались из толпы и поднялись на горку, с которой хорошо просматривалась поляна на берегу реки, где расположилась экспедиция. Часть зевак, в основном ребятня, переместились следом, но большинство любопытных рассосались в направлении майдана и шинка с призывно открытыми дверями и веселой толстухой-шинкаркой на пороге. Куда-то исчез и Шурка, но Сашка сопровождал их как приклеенный.

– Смотри-ка, посты выставили! – кивнул Иван на четырех угрюмых индусов с карабинами в руках, ходивших вокруг лагеря навстречу друг другу и обратно. Их же товарищи полностью переключились на установку палаток, причем самую большую, видимо, для Корнуэлла и Голдовского, соорудили в центре лагеря. Распаковали один из тюков, в котором оказались походные кровати, раскладной столик, пара стульев, и внесли их в палатку. И оба, англичанин и русский, тут же скрылись в ней. Атаман вошел вместе с ними.

А индусы принялись обустраивать лагерь дальше. Но особенно удивило Алексея и Ивана, а зевак тем более, что из горы тюков они извлекли на белый свет и установили на поляне чугунную печь с длинной дымовой трубой. Дрова у индусов были тоже при себе – аккуратные поленья практически одного размера.

Алексей внимательно рассматривал печь. Неужто близнецы приняли ее трубу за орудийную? Но зачем, спрашивается, англичанину вздумалось тащить в лес громоздкую печь и трубу к ней? Это все равно что приехать в Тулу со своим самоваром. Что, в тайге дров не хватает для костров? И потом, как насчет ящиков? Он не мог ошибиться. Или их используют не по назначению?

Алексей быстро огляделся по сторонам, словно опасался, что кто-то рядом стоящий сумеет прочитать его мысли. Но взоры всех были по-прежнему направлены в сторону лагеря. И он с облегчением вздохнул. Нет, все-таки хорошо, что он не успел рассказать Ивану о своем опыте общения с подобным «грузом». Надо прежде разузнать, что на самом деле находится в серых, обитых железной полосой ящиках. Ведь не зря такую тяжесть возят с собой и столь тщательно охраняют. Наверняка в них что-то если не ценное, то очень секретное. И, видимо, по этой причине ящики в числе немногих вещей внесли в палатку англичанина...

– Сашка, – Алексей положил мальчику руку на плечо, – скажи, это та самая труба, что ты принял за пушку? – и кивнул в сторону печки. Из ее трубы уже вовсю валил дым.

– Я ж ее как следует не разглядел – ответил тот, но с большим сомнением в голосе. – Может, и она, но та, кажись, длиннее и потолще!

– Что ты к мальцу пристал? – пробурчал Иван, не отводивший взгляда от копошившихся внизу индусов. – На кой ляд им пушка, даже полевая? Комаров на лету сбивать?

– Но ящики чисто снарядные, ты не находишь?

– Дались тебе эти ящики! – с еще большей досадой произнес Иван и перевел взгляд за спину Алексея. Глаза его радостно блеснули. – Ну, Шурка, ну, молодец! Я ведь только подумал, а он, глянь, уже тащит!

И действительно, по улице во весь дух мчался Шурка с перекинутой за спину подзорной трубой. В одно мгновение он оказался рядом, взмокший и раскрасневшийся от быстрого бега.

– Дядька Иван, – он торопливо толкнул трубу в руки Вавилова и просительно заглянул ему в глаза, – посмотри, если надобно, а то нам с Сашкой дай, мы все, че нужно, углядим!

– С этого и начинал бы! – добродушно рассмеялся Иван. – Давайте, определите место, с которого наблюдать будете, только чтоб шиликуны эти вас не заметили. А то опять схлопочете по затылку! И трубу, смотрите, в чужие руки не давайте! А то знаю я вас, набежит сейчас полстаницы ребятни, тому дай подержать, тому взглянуть разок...

– Ни, дядька Иван! Мы-то никому не покажем! – принялся убеждать его Шурка. – Мы осторожно! Мы знаем как!

А Сашка солидно добавил:

– Мы трубу рубахой обмотаем, а к шиликунам со стороны реки подкрадемся. Там кусты густые, уйдем сразу, если кто нас заметит.

– Все ж лучше наблюдать по очереди, чтоб утомительно не было! Замечайте все, особенно то, что покажется вам необычным, – Иван принялся наставлять близнецов. – Вечером доложите, что увидели.

– А ночью тоже за ними следить? – полюбопытствовал Шурка.

– Ночью спать надо, а не в засадах сидеть, – остудил его пыл Вавилов.

– Дядька Иван, – Сашка замялся, словно сомневался какое-то время, стоит ли посвящать взрослых в то, что явно не давало ему покоя. – Я знаю, как к тем ящикам подобраться, что в палатке у главного спрятали. Смотрите, – он вытянул руку в направлении лагеря, – там бугорок и канавка сзади палатки. Я с вечера по кустам к бугорку подползу и спрячусь. А как стемнеет, по канавке щучкой... Дождусь, когда из палатки все выйдут, и...

– А вот этого не смей! Никаких щучек! – погрозил ему кулаком Иван. – Не хватало твоему отцу неприятностей за ваше самовольство. Бог с ними, с ящиками! Что мы вдруг засуетились? Пушка, снаряды? Крепость им, что ли, штурмовать? Выкиньте эту чепуху из головы!

Сашка с Шуркой быстро переглянулись, но приняли такой покорный вид, что Алексей тут же понял: плевать они хотели на запрет Ивана. А отважные действия в тылу врага они начнут тотчас, стоит только взрослым отвернуться. Несомненно, и индусов, и проводников они уже зачислили в список своих заклятых врагов, иначе не наделили бы их весьма обидной в сибирских краях кличкой «шиликуны».

В это время Никита Матвеевич показался из палатки. Голдовский сопровождал его до границ лагеря. На прощание они пожали друг другу руки. Атаман хлопнул Иннокентия Владимировича по спине, оба засмеялись. Голдовский вернулся в палатку, а Шаньшин резво вбежал на гору. И лишь слегка запыхавшись, остановился рядом с гостями. Был он в самом добром расположении духа, а блестевшие глаза и испарина на лбу однозначно выдавали причину хорошего настроения и столь долгого прощания с Голдовским. Да атаман и сам не скрывал этого.

– А этот англикашка – ничего мужик. По-нашенски плохо, но балакает. И водку пить – будь здоров! Меня, правда, пойлой своей угостили! Чистый самогон! «Виски», что ли, по-ихнему называется? Но забирает! Особливо по жаре! – Он достал из кармана огромный носовой платок и тщательно протер им лицо. Затем расправил усы и окинул Алексея и Ивана довольным взглядом. – Главное, они мне все обсказали. Зачем, дескать, в нашу тайгу пожаловали. И по каким таким делам он прорву людей за собой таскат. Толмач у него толковый, Иннокентий Владимирович, по-ихнему так и шпарит, так и шпарит, и к тому ж большой ученый! Хорошо наши места знат.

– Он ученый по бабочкам и букашкам, что ли? – вполне невинно поинтересовался Вавилов.

– Ни! – покачал головой атаман. – Не по букашкам! Оне здесь по диким людям промышляют...

– Каким еще диким людям? – напрягся Иван. – По староверам?

– Да нет, какие там староверы? Разве ж они дикие? – отмахнулся Шаньшин. – Оне по всему свету места такие определяют, где настоящие дикие люди до сих пор встречаются. Оне, конечно, больше на обезьян смахивают, но уже на двух ногах ходят, на зверье с дубьем, а то и с каменным топором охотятся. А некоторые, говорят, даже огнем пользуются. Это мне Иннокентий Владимирович объяснил. Меня они тоже расспрашивали, правда ли, что в горах за Тензелюком подобные люди водятся.

– И что ты им, Никита Матвеевич, поведал такого любопытного? – поинтересовался Иван.

Но атаман уловил насмешку в его голосе и насупился.

– Смейтесь, Иван Александрович, смейтесь! Только сколь я здесь живу, столь про дикого человека рассказы и слышу. Инородцы его Кзыл-оолом кличут. Рыжий мужик, значитца. Дед мой рассказывал, ему лет тридцать было. Поехали в тайгу охотиться с братовьями. Они ушли капканы проверять, а дед остался кашеварить. Вдруг слышит, собаки, что с ним остались, не залаяли, а заскулили как-то странно. А следом кто-то в дверь стучит. Ну, он подумал: братья вернулись. Кричит, дескать, чего ломитесь, отворено ведь! Тут открывается дверь, и через порог ступает мужик огромного роста, в звериные шкуры закутан по самое не могу, но босиком и весь рыжим волосом зарос. Борода чуть ли не по колено, а рука вся в крови. Дед мой онемел, ноги словно к полу приморозило. А мужик подходит к нему, руку раненую протягивает и мычит что-то. Понял дед, что помощи просит... Посмотрел, а рана нехорошая. Похоже, волчара его рванул. Словом, забыл он про страх, промыл ему рану, медвежью желчь приложил, сухим мхом засыпал, тряпкой чистой забинтовал. А мужик этот на стол глядит, где мяса кусок лежит да каравай хлеба, а слюна аж по бороде бежит. Тогда дед сгреб все, что было, со стола, завернул в тряпицу и рыжему в здоровую руку сунул. Тот опять замычал что-то и ушел. Вечером братовья поначалу на смех деда подняли. Он им следы показывать на снегу, а они пуще того смеяться. Разыгрываешь, мол, от скуки! Только через три-четыре дня утром к порогу кто-то им тушу марала принес. А на свежем снегу те же самые следы разобрали, что дед показывал. Они из леса вели, а после назад возвращались... Собак по ним пустили, только те не пошли, скулили, хвосты поджимали. А лайки зверовые были, вдвоем медведя на задницу сажали. А тут испугались...

– Это что ж, из области народных преданий? – не сдавался Вавилов.

– Да ладно тебе, Иван, – остановил приятеля Алексей. – Рассказывайте дальше, Никита Матвеевич! Я о таких людях слышал. Их в Альпах встречали и у нас на Кавказе. Почему бы и в Сибири им не водиться?

– И то правда, – взбодрился от его поддержки атаман. – После того мужика, издалека только, и другие станичники видели, но ни к кому он так близко не подходил, как к моему деду. А добро он запомнил. Лет через пять у деда корова потерялась. По всей округе искали, не нашли, а через неделю, под утро, слышат, она у ворот мычит. Выскочили, глянь, точно блудня объявилась. За рога к забору притянута и той самой тряпкой, что дед рану Кзыл-оолу перевязал. И вымя в порядке, не разбухло от молока. Похоже, доили ее, корову то есть...

Иван язвительно хмыкнул, но Алексей осуждающе посмотрел на него. И Вавилов подчеркнуто покорно вздохнул и устремил свой взор на атамана.

– А тебе, Никита, приходилось этого рыжего встречать?

– Нет, бог миловал, – развел тот руками.

– Так он уже дуба наверняка дал, – не выдержал, рассмеялся Иван. – Это ж сколько лет прошло, когда твой дед его видел?

– Может, и помер, – вздохнул атаман, – только старики сказывали, что не одного его видели. А, кажись, с бабой евонной. Она ростом поменьше и с дитем. А Иннокентий Владимирович сказывал, что в Тибетских горах их «снежными людьми» кличут...

– Ну и ловил бы этот сэр их в Тибетских горах! Чего в Сибирь-то приперся? – опять не сдержался и съязвил Иван. – Финажки некуда девать, что ли? И бродяжню эту заморскую с собой приволок. Видно, и впрямь денег куры не клюют?

– Что тебе до его денег, Иван, – остановил приятеля Алексей. И уточнил у атамана: – Выходит, у вашего Кзыл-оола дети были? И, вполне возможно, что и внуки? Скажите, Никита Матвеевич, а в последнее время этих людей видели?

– Тафалары,[30]30
  Тафалары – малая сибирская народность.


[Закрыть] что у Тензелюка кочуют, говорят, часто его голос слышат. Но они его за злого духа считают, поэтому стараются с ним не встречаться. А вот в станице лет этак пятнадцать назад история одна вышла... – Никита Матвеевич почесал в затылке и нерешительно посмотрел на Ивана. Видно, опасался, не вызовет ли его рассказ очередной приступ смеха у гостя. Но тот смотрел на него как раз очень серьезно. И атаман решился. Ему было невдомек, что поток зубоскальства остановил кулак, который Алексей умудрился незаметно показать приятелю. – На том краю станицы, – махнул Шаньшин рукой в сторону майдана, – у нас вдова проживала. Варька Заварухина. Ни детей, ни плетей, но хозяйство держала справное и двух сезонных работников. Мужик у нее бравый казак был. Старший урядник, да утонул спьяну в Кызыре. При нем Варька тише воды ниже травы была, а после его смерти будто с цепи сорвалась. Всех принимала, никем не гнушалась! Ни старым, ни молодым. Драки из-за нее стали случаться! То голову кому проломят, то скулу набок свернут. Бабы наши взвыли – и ко мне! Выселяй, вопят, Варьку из станицы сей момент. Всех мужиков станичных поиспортила. Они теперь к ней, дескать, как мухи к дерьму липнут! Делать нечего! Вызвал я Варьку, серьезно с ней поговорил, урезонить пытался, а она, вдобавок ко всему, и передо мной решила юбку задрать. Я тогда ее нагайкой по мягкому месту отходил и сроку дал неделю, чтобы убиралась из станицы. – Атаман перевел дыхание. – Только ночью она исчезла. На второй день соседи ее хватились. Скотина орет дурным голосом, да собака вдруг принялась выть. Думали, померла Варька или прибил кто? Вошли в избу, нет никого. Кричали, кричали хозяйку. Не откликается. Все обшарили, нет нигде! Урядник полицейский приезжал, всех расспрашивал. Никто ничего не видел! А после он в огороде углядел несколько следов от босых ног. Огромные, на две моих ступни, и то в сапогах. Не иначе, Кзыл-оол ее в бабы взял.

– О господи! – перекрестился Иван. – Что ж, и такие случаи бывают? Неужто они баб людских для себя крадут?

– Раньше такого не наблюдалось! Может, своя померла, а он ведь мужик все-таки! Вот и высмотрел нашу Варьку, – усмехнулся Шаньшин. – Честно сказать, потом наши станичники встречали ее у Пожарских озер. Лет пять прошло после того. Оне там клюкву на болотах брали, а она прямо на них выскочила. Не сгинула, значитца. Прижилась! И только что в шкуры одета, а лицом чистая, похорошела даже. Увидела людей и назад, в тайгу! Видно, мужик, хоть и дикий, а к душе пришелся, если от станичников, словно козуля, сиганула.

– Нет, Никита, тут у вас не заскучаешь, – Иван удрученно посмотрел на него. – Это что ж такое получается? Эта Варька и ее хахаль могут в любой момент и на нас с Алешкой выскочить? Ты почему не предупредил, что такая живность в районе озер водится?

– Да о них уже, почитай, лет шесть никто не слышал. Или скочевали куда, или померли давно! В последние годы зимы лютые стоят, снега выше головы падают. С голодухи могли загнуться. Я так Иннокентию Владимировичу все и обсказал. Он долго этому агликашке по-ихнему толковал, только тот все равно к Тензелюку решил двигаться.

– Смотрю, у вас не тайга, а проходной двор, – съязвил Иван. – Я думал в глухомань забиться, нет, куда ни глянь, то скитники, то ратники, то шиликуны черномордые, то дикая Варька со своим рыжим мужиком. Знаешь, Алексей, – повернулся он к приятелю, – мне это начинает нравиться. Может, нам тоже в экспедицию подрядиться? Попутно узнаем, за кем они на самом деле охотятся. Чует мое сердце, что все их россказни – чистой воды прикрытие. Этот мужик, хоть и здоровый, но все ж один, а на него такую армию спроворили! И Голдовский тут при чем, если он специалист по истории и хорошо разбирается в древних книгах? – Он перевел задумчивый взгляд на лагерь. – И Евпраксия эта не зря здесь вертелась. Не нас она выглядывала. А тогда в городе и сегодня наверняка караулила эту братию. Значит... – Он замолчал и более пристально вгляделся в одного из проводников. Того, что был выше ростом и шире в плечах. Вгляделся и крикнул Шурке, лежащему в ближайших кустах: – Эй, малой, принеси-ка трубу!

Шурка тотчас выполнил приказ. Всего мгновение Иван рассматривал проводника и, передав трубу Алексею, с торжеством в голосе произнес:

– Глянь-ка, Алеша! Порадуйся милому дружку! А то я поначалу никак понять не мог, кого мне этот верзила напоминает!

Линзы почти вплотную приблизили лицо проводника. И хотя оно густо заросло щетиной, все ж нельзя было его не узнать. Глухонемой «офеня» собственной персоной сидел на корточках рядом с горой тюков, укрытых брезентом, смолил цигарку, но даже надвинутый на лоб козырек картуза не мог скрыть, сколь угрюм и тяжел его взгляд.

Алексей вернул подзорную трубу Ивану. Тот вопросительно посмотрел на него и в ответ на его кивок огорченно вздохнул:

– Да-а, для полного набора нам только Глухаря здесь не хватало! Чувствую, накрылся наш отпуск чем-то толстым и длинным! – и выругался более откровенно.