Текст книги "Ржавый Рыцарь и Пистолетов"
Автор книги: Ирина Мельникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 10
Даша, конечно, ожидала, что многие захотят проводить Дмитрия Олеговича в последний путь. Но то, что она увидела в Сафьяновской, превзошло все ожидания и вместе с тем лишило ее надежды добраться к дому Арефьева до начала церемонии прощания. Во-первых, уже на въезде в село стоял заслон из нескольких милицейских машин. Во-вторых, пропускали только автомобили с государственными номерами, а таких водителей, как она, направляли в объезд. Даша долго добиралась окольными путями к центру села, но так и не добралась. Вскоре дорогу вновь преградили гаишники с полосатыми жезлами, и остаток пути до дома Арефьева она проделала уже пешком.
За всю свою трехвековую историю Сафьяновская еще не видывала подобного скопления машин и такого множества народа. Все ближайшие улицы перед домом Арефьева заполнили толпы людей. С великим русским писателем пришли проститься односельчане и жители ближайших деревень, из Краснокаменска и столицы пожаловали разномастные чиновники, депутаты, писатели, актеры и масса прочих знаменитостей. Но более всего Дашу удивило обилие молодежи. Скорее всего, это были старшеклассники местной и окрестных школ. Они держались кучками возле среднего возраста женщин, видимо, учительниц.
Народ в толпе собрался разный: от пастуха в овчинном полушубке с кнутом за опояской до господина в дорогой шубе и с мобильником в руке. Конечно, народ охоч до любых зрелищ, Даша сделала некоторую поправку на любопытство, и все же должна была признать, что ее Ржавого Рыцаря любила не только она. Люди вокруг были искренне опечалены. Кто-то просто шмыгал носом и вытирал платком покрасневшие глаза, то были в основном мужчины, женщины же, не стесняясь, плакали. И вся эта плотно стиснутая масса в едином порыве стремилась в известном всем направлении: улица Павших Коммунаров, 14. Этот адрес стал известен всему миру. Россия прощалась с тем, кто долгое время был ее совестью, благодаря кому верили в то, что не все еще потеряно, забыто и растоптано...
Даша, как и все, пробиралась к дому Арефьева, работая локтями, и то и дело вскидывала голову в надежде разглядеть Олялю или Гусевых. У большинства людей в руках были цветы или венки, и Даша изменила свой маршрут. Возле цветочного киоска, расположенного рядом с сельским универмагом, тоже толпились люди, но с разочарованными физиономиями. Даша, к своей величайшей досаде, поняла, что цветов нет. Чуть дальше у забора несколько женщин делали свой нехитрый бизнес на пихтовых лапах и искусственных цветах. Впрочем, их тоже расхватывали мгновенно, но Даше нужны были живые цветы...
Без особой надежды она подошла к окошку киоска. И замерла от изумления. Сквозь стеклянную стенку она увидела, что все посудины, в которых недавно стояли цветы, действительно пусты, и лишь в одной находился большой букет крупных голландских роз, желтовато-розовых, напомнивших ей осеннее небо на закате солнца...
– Сколько? – спросила она у молоденькой продавщицы.
– Пять, – ответила та раздраженно, видимо, не первый десяток раз.
– Пять? Чего? – уточнила Даша.
– Тысяч! – рявкнула продавщица и захлопнула окошко. – Отойди, все равно не купишь!
Пять тысяч? Билет до Москвы?! Даша непроизвольно сделала шаг назад, не успев даже поразиться столь ужасающей жадности. Даже не жадности, кощунству... Еще вчера цена этому букету была не более тысячи... Что ж, народная любовь к Арефьеву заставила его подорожать в пять раз!
Она быстро огляделась по сторонам и вновь решительно постучала в окошко. Букет в него не прошел, и вмиг повеселевшая продавщица подала его через дверь. А Дашин кошелек тотчас полегчал на очень приличную сумму. Причем наличности почти совсем не осталось, а банкоматы, насколько ей было известно, в Сафьяновской еще не появились. Она пересчитала купюры. Увы и ах, от этого их не прибавилось. Не хватало даже на бензин до Краснокаменска, не то что перекусить в течение дня. И все же это было полнейшей ерундой по сравнению с тем, что ей предстояло сегодня пережить.
Передвигаться в толпе само по себе нелегкое дело, а с огромным букетом в руках это занятие превратилось в сущее наказание. Даша держала его высоко над головой, сумочка все время соскальзывала с плеча. И все же, когда она выбралась на улицу Павших Коммунаров, поняла, что опоздала. Гроб с телом Арефьева уже внесли в церковь, где шло отпевание.
Тогда она заплакала. Толпа стояла молча. Все смотрели в одну точку и изредка крестились на купола сельской церкви. Даша понимала, что ей теперь ни за что не пробиться к гробу, и от этого ей стало еще горше и обиднее. Что она за человек, почему ей так не везет в последнее время? Или все-таки судьба вняла ее тайным желаниям и она на самом деле не увидит Дмитрия Олеговича мертвым? Она перевела дыхание и постаралась все расставить по своим местам. Выходит, это надо тому, кто выстраивает наше поведение, руководит нашими поступками, а то, что кажется нам случайным, и впрямь четко определенный, выверенный шаг, запрограммированный кем-то маленький этап нашей жизни...
Даша всегда прибегала к подобным рассуждениям, когда что-то не получалось или выходило совсем не так, как того хотелось, это позволяло ей сохранять трезвость рассудка в любых, даже, казалось, безвыходных ситуациях. Ей говорили, что у нее сильный ангел-хранитель. Вероятно, так оно и было, но что скрывать, ангелу-хранителю с ней тоже повезло: она никогда не просила у него ничего несбыточного, не надеялась на его щедрость и привыкла довольствоваться малым.
Руки у нее затекли, но опустить букет не было никакой возможности. Даша огляделась по сторонам и не заметила поблизости ни одного мало-мальски знакомого лица. Все они, скорее всего, там, в авангарде толпы, рядом с церковью или в ней. Здесь же, на периферии, сгрудились те, кто не слишком заботился о том, что о нем скажут другие. Там все по регламенту, с учетом служебной иерархии и личных рейтингов. Здесь – только по совести, любви и признательности... Там официоз и боязнь что-то сделать или сказать не так. Здесь же обходятся без слов, и слезы искренни и чисты, как чисты и искренни книги того, кому эти люди пришли поклониться в последний раз...
– Дарья, – раздался за ее спиной хорошо знакомый голос. Она оглянулась. В паре шагов от нее пытался выглянуть из-за чужих голов Аристарх Зоболев, ее вечная мигрень, а попутно известный литературный критик из той когорты, которую она называла «педикулезом», а самого Зоболева, соответственно, Тифозной Педикулой.
– Привет! – выкрикнул Аристарх радостно, словно встретил давнюю подружку. – Как дела?
Даша ответила ему мрачным взглядом. Еще и месяца не прошло после появления в «Московском комсомольце» гнусного пасквиля, который Зоболев наваял аккурат к ее дню рождения. И хотя мнение редакции, по обычаю, с мнением автора не совпадало, но напечатали же. Зоболев привычно смешал три романа в один, переврал все цитаты и имена героев и даже порекомендовал ей вышивать крестиком, вместо того чтобы заниматься «бумагомаранием», но на эти эскапады мало кто обратил внимание. Более всего общественность интересовало, как Дарья Княгичева отреагирует на очередной выплеск помоев. А она промолчала, потому что понимала: Зоболев только и ждет гневных опровержений и сердитых заявлений. Когда-то на первый грязный выпад в ее адрес Даша ответила ему оплеухой, но вскоре поняла, что подобные выходки для Зоболева те же дрожжи, на которых поднимается его самомнение, и просто перестала Педикулу замечать.
Однако Зоболев периодически, раз в два-три месяца, появлялся в Питере и без приглашения заваливался к ней в гости. Частенько он выглядел как бомж – жалкий, обрюзгший, просил занять «сотнягу до понедельника». Деньги, естественно, никогда не возвращал, но исправно, раз в квартал, выдавал новый разгромный материал. Со временем Даша научилась не обращать на эти щипки внимания. При этом она всегда вспоминала слова Арефьева: «Пинки под зад тоже ускоряют прогресс!» или Пашины: «Скандал – двигатель продаж!». Правда, сам Лайнер всякий раз грозился набить Аристарху морду, но Педикула, выдав на-гора очередную, по его словам, «ругню», тотчас ложился в больницу лечить печень, изнуренную обильным потреблением горячительных напитков.
Со временем обиды притуплялись. И что Даше оставалось делать, когда Аристарх Зоболев звонил в ее дверь? Не пускать его на порог? Но она пускала, и после небольшой перепалки они шли пить чай на кухню. Аристарх тяжело отдувался, жаловался на болезни и льстиво заглядывал в глаза.
– Даша, ласточка! Давай сделаем с тобой интервью? Я буду задавать тебе гадкие вопросы, а ты мне будешь гадко отвечать.
– Хватит с меня твоих гадостей, – обычно отмахивалась она, – зарабатывай на тех, у кого шкура толще.
Но Зоболев не сдавался:
– Ты, мать, не понимаешь исторического момента! Скажи, кто остается в памяти поколений? Тот, кого критики облизывали, или тот, кого против шерсти чесали? Я тебе бессмертие обеспечиваю, народную тропу шириной с Кутузовский проспект, а ты меня так непотребно обзываешь!
– Ты мне, Зоболев, жизнь укорачиваешь своим паскудством, морщин прибавляешь! – сердилась она.
– Я за чистоту рядов борюсь, – бурчал он в ответ, – если назвалась писателем, бери барьер с ходу, а не подползай под него.
– Что ты городишь? Разве я подползаю? – сердилась она и того больше.
Зоболев брал ее за руку и повинно склонял голову, на которой было слишком много перхоти и совсем мало волос.
– Прости, ты ведь знаешь, как я тебя люблю.
И Даша понимала, что пришла пора расстегивать кошелек...
– А мне сказали, что ты не приехала, – сообщил первым делом Зоболев, когда пробился к ней сквозь толпу, и поинтересовался: – Ты почему здесь, а не в церкви? Я там Гусевых видел и аксакалов из Российского союза... У всех такие рожи многозначительные, словно их самих хоронят, а не Олеговича!
– Не фамильярничай! Он тебе не Олегович! – процедила сквозь зубы Даша. – Тоже когти на нем точил, а теперь только и разговоров будет, как на одной завалинке сиживали да самогон стаканами глотали.
– Ты что, совсем озверела? – опешил Зоболев. – Чего яришься? Или монополию на Арефьева откупила? Ишь ты, Ржавый Рыцарь, то да се... Знаем мы это то да се!
– Слушай, Педикула! – прошипела она, едва сдерживаясь, чтобы не взорваться от ярости. – Проваливай отсюда! А то я тебе покажу это самое то да се букетом по морде. Дмитрий Олегович мне простит, если твою рожу слегка покорябаю! Но могу и не слегка, а очень даже сильно, если ты сей момент не исчезнешь!
– Дашка, ты что? – Зоболев покаянно прижал руки к груди. – Я ведь не со зла!
Он был в кожаном пальто и без шапки. Глаза его слезились, а нос покраснел, и Зоболев то и дело снимал щепотью каплю с его кончика. Одет он был явно не по сезону. Даше стало его жалко.
– Чего тебе? – спросила она недружелюбно.
– Сотнягу, – быстро сказал Педикула, – или две! Свои бабки в машине оставил. До нее не пробиться, а нужно кровь разогнать, пока в холодец не превратилась.
– Нет у меня, до Краснокаменска не хватит доехать, – отрезала Даша и отвернулась от Зоболева.
– Так я ж верну, мне б только до машины добраться, – не отставал Аристарх. – Не жадничай, тебе ж раз плюнуть хоть с Гусевыми уехать, хоть в автобусе с короедами из союза...
– Отвяжись! – не сдавалась Даша. – Я тебе сотнягу, а ты мне опять нож в спину! Проваливай, Аристарх, нет у меня денег!
– А хочешь, я тебе девку твоего Макарова покажу, она ведь тоже здесь! – Аристарх самым непонятным образом оказался вдруг перед ней и заслонил дорогу. – Неужто на разлучницу посмотреть не желаешь?
– За сотнягу? – ласково справилась Даша. – Или за две?
– Лучше за две! – Зоболев преданно уставился на нее. – Она в машине сидит. В джипе. Номер 239 АУ. – Аристарху так хотелось ей угодить, что он даже пальцем нарисовал в воздухе и буквы, и цифры. И уточнил вдобавок: – Джип рядом с универмагом стоит. Серый.
– Рядом с универмагом? Серый? – еще более ласково посмотрела на него Даша и велела: – Прими розы!
Зоболев с готовностью перехватил букет. Даша нашла кошелек, достала две купюры и сунула их Аристарху. Руки у того были заняты, и он зажал сотни в зубах. Она взяла у него цветы и посмотрела ему в глаза.
– Я знала, что ты – грязная, последнего разбора тварь, Педикула, – сказала она тихо, – но не до такой же степени! Теперь проваливай отсюда, и лучше, чтобы я тебя не встретила сегодня! Если руки у меня при этом окажутся свободными, я тебя сию же минуту грохну! И грохну чем придется!
– Совсем с ума сбежала? – уставился на нее Зоболев. – Я ведь в курсе, что он ее не сдает!
– И что теперь? – прорвало наконец Дашу. – Решил устроить за мои же сотняги раешник? Набить девахе морду при массе свидетелей? Чтобы через день во всех газетах сообщили, как я лупцевала соперницу? – Она мотнула подбородком. – Двигай отсюда! Мне плевать и на эту девку, и на Макарова тоже плевать! А на тебя в первую очередь! Засунь эти деньги себе в задницу! И валяй отсюда, прошу тебя, иначе ты меня знаешь!..
Даша гневно фыркнула и стала вновь пробираться сквозь толпу. Она не слышала, что выкрикнул ей вслед Зоболев. Да и что хорошего он мог выкрикнуть в ответ на столь оскорбительные тирады?
Она была вне себя от бешенства. Нет, на Пистолетова она не злилась. Присутствие этой девицы лишний раз подтвердило подленькую сущность его натуры, и только. Более всего она злилась на себя. Зачем затеяла разговор с Педикулой? Давно ведь убедилась на собственном опыте: если на горизонте появился Зоболев, значит, жди неприятностей. И зачем опять сорвалась? Зачем набросилась на эту тифозную вошку при людях? Так бы никто не обратил внимания, а теперь ее наверняка узнали, и поползут слухи-пересуды, тараканами полезут из всех щелей сплетни.
Рядом с церковью люди стояли такой плотной стеной, что она наконец сдалась и перестала пытаться пробиться ближе. Вскоре вынесли гроб с Арефьевым. Даша не видела, но вокруг нее шептались, что его должны были везти до кладбища на бронетранспортере, однако гроб понесли на руках.
Заиграл военный оркестр, и процессия сдвинулась с места. Стало свободнее, и Даша смогла опустить руки. Розы она прижала к груди и только теперь заметила, что потеряла варежки.
Глава 11
До кладбища было километра полтора, но никто не удосужился расчистить дорогу после ночной пурги, поэтому люди шли, проваливаясь в сугробы и скользя в колее. Вскоре снег и вовсе превратился в безобразное месиво, попал Даше в ботинки, и она не чувствовала пальцев, когда процессия достигла кладбищенской ограды.
Она была в той части толпы, которая осталась за воротами. Ждать пришлось минут сорок. Гражданская панихида тянулась дольше, чем церковная. И только когда грянул автоматный залп, Даша поняла, что гроб опустили в могилу. Уткнувшись лицом в цветы, она рыдала навзрыд. И тут кто-то тронул ее за плечо.
Она оглянулась и почти с ненавистью посмотрела на незнакомого мужчину в кожаной куртке.
– Дарья Витальевна, – сказал он, смущенно улыбаясь. – Я вас искал...
– Что вам нужно? – взвилась она. – Что вы все лезете? Отстаньте, видите – мне не до вас!
– Простите! – Мужчина покраснел. – Я хотел...
– Господи, хотя бы сейчас оставьте меня в покое! – выкрикнула она и снова уткнулась в цветы лицом.
С кладбища потянулись люди. Те, кто видел, как гроб с Арефьевым опустили в могилу. На смену им пришли стоявшие за изгородью. И она тоже пошла, почти ничего не соображая и не помня. Идти пришлось недалеко, да и народ вокруг нее постепенно рассеялся.
Наконец Даша увидела невысокий холмик, утопавший в цветах и венках, которые лежали в несколько слоев. Возле могилы толкались, снимая ее со всех сторон, телевизионщики с камерами на плечах и треногах. Даша подошла и рассыпала свои розы поверху. Они тотчас затерялись среди обилия других цветов, в основном гвоздик и хризантем. Но она все-таки дошла и донесла их до Дмитрия Олеговича. Затем Даша встала на колени и поклонилась могиле, а также портрету Арефьева и огромному деревянному кресту.
Она стояла на коленях и ни на кого не обращала внимания, крестилась и что-то шептала одними губами, то ли молилась, то ли в последний раз разговаривала со своим Ржавым Рыцарем. Ушел из ее жизни самый чистый, самый честный, искренне любящий ее человек. И не осталось на свете никого, кто бы относился к ней с подобной нежностью и вместе с тем требовательностью. Он был непререкаем в своих суждениях, но его похвала стоила всего золота мира... А любовь?.. Любовь... Ну почему судьба была так жестока к ним, создав непреодолимый возрастной барьер?.. А может, это ее вина, что она не сумела переступить через него, может, следовало плюнуть на все? Даша вздохнула. Нет, все правильно! Более близкие отношения погасили бы ту радугу, которая всегда присутствовала в их дружбе. Возможно, поэтому в романах Дмитрия Олеговича столько грусти, столько светлой печали о несостоявшейся любви. И в этом их очарование. А с ней на всю жизнь останется то, в чем он никогда не посмел Даше признаться...
Кто-то подал ей руку, помогая подняться с колен. Она вытерла мокрое от слез лицо носовым платком, высморкалась и только тогда огляделась. Возле могилы почти никого не осталось. Рядом с ней стоял Миша Гусев, чуть поодаль переговаривались Татьяна и Гриша Оляля.
– Как ты? – спросил заботливо Миша. – Оклемалась?
– Твоими молитвами, – вздохнула Даша и все же обняла Гусева.
Тот поцеловал ее в щеку и покровительственно похлопал по спине.
– Едешь с нами, а Гришка свою колымагу сам откатит.
– С чего вдруг такие жертвы? – поразилась Даша. – Я могу и Ляльке компанию составить.
– Ладно, не обижайся! – Миша обнял ее за плечи. – Танька мне башку продолбила за то, что машину тебе не дал. Но она и вправду барахлит, заглохла бы посреди дороги. Не дуйся! Я ведь хотел как лучше!
– Поразительно, – улыбнулась Даша, – все хотят как лучше, но почему все так паскудно получается?
– Дашка, – вместо ответа тихо спросил ее Миша, – ты зачем Макарова обидела? Ведь он к тебе хорошо относится, я знаю.
– Миша, не надо рядом с могилой Дмитрия Олеговича, не надо... Я ведь опять сорвусь и наговорю гадостей.
– Прости, – Миша погладил ее по руке. – Давай отойдем.
Даша хотела отказаться, но он взял ее за руку и почти силой вытащил за кладбищенскую ограду.
– Что ты взъелась на него? Девка! Шлюха! Пусть у Ритки душа за то болит, как у законной супруги! Тебе-то какое дело? Ты ж замуж за него не собираешься? И он на этой девке сроду не женится, зуб даю!
– Постой, я не пойму. – Даша в удивлении уставилась на него. – Ты и меня в его гарем решил записать?
– Перестань орать! – недовольно сморщился Миша. – Какой гарем? Он тебя любит, хотя для меня все эти «любови» – чушь собачья! Я больше двух месяцев ни с одной бабой не встречаюсь, чтобы не привыкнуть. А сейчас и вовсе три б... кормлю, одна даже моложе, чем Владова сучка!
– Но ты же два года меня уверял, что у него никого нет, теперь, выходит, перековался, на правду потянуло? А чего прятать, Миша, если она его в джипе возле универмага дожидается? – Даша ухватила Гусева за грудки и притянула к себе. – Скажи, она тоже в его машине сидела, пока он в моем номере соловьем заливался?
– Нет, она ночью прилетела, – сказал угрюмо Миша и оторвал ее пальцы от лацканов своей дубленки. – Увидела тебя на экране и махом сюда!
– Вот видишь, – скривилась Даша, – Марго – мать его детей не прилетела, а Светка примчалась! Видно, и впрямь любит Влада, потерять боится. А я бы, клянусь тебе, не прилетела...
– Потому и не прилетела бы, что знаешь, как он привязан к тебе. И Светка об этом знает, вот и старается его всячески удержать.
– Миша, – Даша положила ему ладонь на грудь и слегка оттолкнула от себя, – из тебя вышел плохой адвокат. А из меня – совсем неважный прокурор. Давай оставим эту тему в покое раз и навсегда.
– Что ж, твоя воля! – вздохнул Миша и обнял ее за плечи. – Давай с нами. Надо помянуть Дмитрия Олеговича.
К ним приблизились Татьяна и Оляля. Даже в новой шубе, которая стоила Мишке целое состояние, Танька напоминала Даше богомола. Высокая, несуразная, с непропорционально длинными руками, она, казалось, состояла из одних углов, которые выпирали отнюдь не там, где им полагалось выпирать. Поэтому Гусыня, так ее называли в литературных кругах, предпочитала носить просторные вещи: свитера до колен и юбки до пола. Шуба у нее тоже была широкой, непередаваемо рыжего цвета, и Танька смотрелась в ней соломенной скирдой посреди поля.
Они обнялись.
– Миша сказал, что мы забираем тебя с собой? – справилась Татьяна и грозно посмотрела на мужа: – Чего стоишь? Веди нас к машине. Где ты ее оставил?
Миша замялся и посмотрел на Дашу.
– Э-э... Возле универмага.
– Ну, так беги живее, – не унималась Татьяна, – а мы двинем тебе навстречу.
– Зачем бежать? Пойдем все вместе, – предложила Даша.
– Не пойдет он вместе, – скривился Оляля. Сегодня он был не по обычаю молчаливым и угрюмым. – Ему первым надо прибежать и фугас обезвредить, тот, что у него в салоне...
– Фугас? – удивилась Даша и тотчас поняла: – Так это твой джип? Серый?
Татьяна схватила ее за руку.
– Стой! Миша здесь ни при чем. Мы действительно не знали... Но она замерзла, и Писто... то есть Макаров, велел Мише открыть машину.
– Знаешь, Таня, я все-таки пойду! – Даша улыбнулась и отцепила пальцы Татьяны от своего рукава. – Мне с Гришей по пути. Мы с его «москвичонком» подружились.
– Что ты выпендриваешься, что ты из себя строишь? – неожиданно сорвался на крик Мишка. Он схватил Дашу за плечи и сильно тряхнул. – Вспомни, сколько раз мы с Танькой вас с Владом прикрывали? Ты ж в открытую у нас в доме с ним встречалась! При живом муже! Или неправда, скажешь? Ритка, когда узнала, меня сводником обозвала, наорала! Чем ты лучше этой девки? Точно так же за спиной законной жены с ним... – Он задохнулся и прижал руку к груди. – Великое дело – девчонку посадил в машину погреться! – Он повернулся к Оляле: – А ты что языком треплешь? Не удалось опохмелиться, теперь на всех зубами клацаешь!
– Миша! – Танька повисла на его плече. – Прекрати! Тебе нельзя нервничать!
– Отойди! – рявкнул Мишка и оттолкнул Татьяну в снег. – Вы тут переплелись все, как змеи, а я – крайний! Мне по правде на всех на...! И на тебя, Дарья, и на девку эту! Мне глубоко по барабану, с кем он спит, с кем не спит, у нас с ним другие интересы! Понятно? И не переваливай на меня свои проблемы! Хватит!
Татьяна вновь бросилась к нему, но Михаил опять оттолкнул ее и, выругавшись, направился быстрым шагом в сторону села, где в конце улицы виднелись спины последних участников прощальной церемонии. Длинные полы его дубленки развевались в разные стороны. Меховую шапку он держал в руке и то и дело вытирал ею лицо. Честно сказать, Даша впервые видела столь решительно настроенного Маньку и даже преисполнилась некоторым уважением к нему. Так грубо оттолкнуть Таньку? Похоже, Миша и впрямь озверел. Даша покачала головой и посмотрела на Олялю.
– Плохо-то как. Рядом с могилой!
– Даша, – Оляля взял ее за руку, – поедем домой. Там и помянем Олеговича. Не в толпе же толкаться за рюмкой водки.
К ним подошла Татьяна. Она кое-как отряхнула шубу от снега, вид у нее был жалкий и растерянный. Такой Даша ее тоже не видела. Все смешалось в доме Облон... то есть Гусевых!
– Я с вами, – сказала Танька сердито. – Не поеду я с этим бараном. Я с вами хочу.
– Поехали, – Оляля подхватил их под руки. – Домчу вас с ветерком. – И повернулся к Даше: – Как добралась? Без происшествий?
– Как сказать... – Она пожала плечами. И вдруг, вспомнив, хлопнула себя от досады по лбу. Что же она натворила? Как она могла его не узнать? Ведь этот мужчина в кожаной куртке, который окликнул ее рядом с кладбищем, Алексей! – А, чтоб тебя! – произнесла она расстроенно и посмотрела на Олялю: – Гриша, ты в МЧС кого-нибудь знаешь?
– Смотря кого... – протянул Оляля. – Пожарных, например...
– Нет, не то! Его Алексеем зовут! Он бывший десантник, полковник! Он мне вчера, можно сказать, жизнь спас, из сугроба во время метели вызволил, а я его сегодня не узнала и нахамила даже. Очень некрасиво получилось!
– И что ты от меня хочешь? Чтобы я извинился вместо тебя? – справился Оляля. – Только мне и делов твоих мужиков отлавливать!
– Он не мой мужик! – рассердилась Даша. – Но я хочу его найти и извиниться!
– Только не сегодня! – Оляля развел руками. – Здесь масса народа, где его искать? Ты его фамилию знаешь?
– Нет, – вздохнула Даша, – забыла спросить. Но я не думаю, что в МЧС много сотрудников.
– Ну да, – усмехнулся Оляля, – сотрудников немного, только управлений да служб всяких пруд пруди. Ты хотя бы знаешь, откуда он? Хорошо, если из Краснокаменска, а если из соседней республики?
– Не знаю, – Даша растерянно посмотрела на Олялю. – Не спросила.
– Да бог с ним, с вашим спасателем, – перебила их Танька, – не удавится он без твоих извинений. Пойдемте уже к машине.
– А Миша не будет тебя искать? – спросила Даша.
И тут пришел черед Татьяне взвиться на дыбы.
– Пусть поищет, чучело гороховое! Шляется на пару с твоим Владом по шлюхам, а потом домой бежит как ни в чем не бывало. И все мне лапшу на уши вешает, дела, мол, заботы! Да я всех его сучек знаю! Давно бы гадин передушила, только взамен их новые появятся.
– Так разведись с ним! – вполне безмятежно посоветовал Оляля. – Зачем тебе этот огузок?
– Ты сдурел совсем? – в ужасе взмахнула руками Танька. – Тогда же имущество придется делить!
– Ну и разделите! Пусть Манька твой погусарит всласть, накушается свободы до отрыжки, а после, сама знаешь, к тебе же вернется!
– Нет, точно, крыша у тебя поехала, Лялька! – рассердилась Танька. – Шлюхи его выдоят и без штанов на улицу выставят. А то отравят или удушат. Это ведь только такие придурки, как Мишка, думают, что они одни этими девками пользуются. Ну трахнут они их иногда с горем пополам, а дотрахивают более резвые, молодые.
– Таня, – поразилась Даша, – ты с чего на блатной жаргон перешла? Коммерция заставила?
– Коммерция! Какая, к черту, коммерция? Я из-за этой коммерции кое-как за десять лет дюжину рассказов для нового сборника написала. «Желтый абажур» называется. У моей мамы лампа настольная была с таким абажуром. Тепло было, уютно, светло. Нам бабушка сказки читала под этой лампой. – Она закрыла лицо руками и расплакалась. – Все ублюдок этот, Манька! Деньги на «Ланд Круизер» угрохал, чтобы с б... раскатывать, а мне даже на тоненький сборник деньжат собрать не можем. Всего-то четыре авторских листа, с иллюстрациями – пять.
– Сколько тебе надо на издание книги? – спросила Даша.
Татьяна вмиг перестала плакать и вытерла слезы рукой в кожаной перчатке.
– Двадцать пять – тридцать тысяч. Но у тебя я не возьму. Мишка меня убьет, если узнает.
– Танька, – Оляля с недоумением уставился на нее, – тебе некуда такие деньжищи девать? Поделись со мной! Я им быстро найду применение!
– Ты все шутишь! – Татьяна с досадой отмахнулась от него. – А мне хоть волком вой. Член правления краевого Союза писателей, а за десять лет ни одной книжки не выпустила.
– К спонсорам обращалась? – спросила Даша.
– А-а, – махнула рукой Татьяна, – поговорила тут с одним, вечно антиквариат в нашей лавке скупает. Причем все подряд хватает, главное, чтобы подороже было! Пришла я к нему, он в кресле развалился, пальцы – веером, и нагло так ухмыляется: «А я тебя просил эту книжку писать?»
– Давай я с Мишей поговорю, – предложила Даша. – Пусть из своих гонораров выделит.
– Знаешь, – замялась Татьяна, – как-то стыдно за счет собственных средств издаваться. Получается, что я никакой не писатель, если денег на книгу найти не могу.
– Ох, какие нежности при нашей бедности, – скривился Оляля. – Пиши тогда, как Дашка, чтоб издательства в очередь за твоими книжками стояли. А то рвете пупы неизвестно за что, «нетленку» создаете. Только кто ее, кроме вас, читает?
– Гриша, прекрати! – прикрикнула на него Даша. – Как ты можешь сравнивать? У Тани – свое, у меня – свое. У нас с ней разные ниши...
– А ну вас! – Гриша опять подхватил их под руки. – Ты, Татьяна, к Лайнеру сходи! Он поворчит и даст.
– Нет, не даст! – вздохнула Танька. – Миша с ним в ссоре уже месяца два или три. Не здороваются даже.
– Я не знала, что они поссорились, – удивилась Даша. – Что-то серьезное?
– Понятия не имею! – Татьяна с надеждой посмотрела на нее. – Может, ты на него выйдешь? Он для тебя в лепешку разобьется!
– Не разобьется! – вздохнула Даша. – Мы с ним еще раньше поругались. И тоже не встречаемся, не перезваниваемся.
– Ужас! – Танька даже споткнулась. – С чего ты на него рассердилась?
– Это наши личные дела. Одно могу сказать: он решил, что я из той категории женщин, которыми он может жонглировать, играть в футбол и обращаться, как с личной собственностью. Со мной это не прошло, вот он взял и оскорбился.
– Дашенька, лапочка, – Танька льстиво улыбнулась, – помирись с ним! Он тебя вмиг простит. Все знают: он к тебе неровно дышит. Он на радостях не только мою книжку издаст, но и мебель новую в союз купит. Он давно обещал, однако, когда наши придурки на тебя взъелись, про все обещания забыл и еще сказал, что лично заявится и всю эту старую рухлядь взорвет к чертовой матери.
– Кого взорвет? Придурков? – справился вежливо Оляля.
– Нет, мебель! – Татьяна сердито сверкнула на него глазами. – Не лезь со своими подковырками, когда мы разговариваем. – Она с надеждой посмотрела на Дашу. – Ну что? Согласна?
– Не знаю, Таня, – покачала головой Даша. – Я не пойду на попятную. Павел...
Она вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла голову. Легкий на помине Паша Лайнер стоял метрах в пятидесяти от них возле навороченного внедорожника. Одет он был в свое любимое черное пальто до пят и занимался тем, что, насупившись, смотрел в их сторону. Заметив ее взгляд, Лайнер сердито вздернул голову. А сердце Даши ухнуло куда-то в пятки. Паша очень сильно сдал за последнее время. Похудел, осунулся...
«Но до чего же красив, зараза! – восхитилась Даша и тут же поправилась: – Правда, я терпеть не могу слишком красивых мужиков!» Последняя фраза была своеобразным заговором против Пашиных чар. В Лайнере, как в химической пробирке, смешались черкесская, немецкая, русская и польская кровь. Коктейль получился взрывоопасный, впору табличку вывешивать: «Не играй с огнем!» И те, кто этим предупреждением пренебрегал, очень долго за свои ошибки расплачивались.
Даша знала об этом, но, верно, была единственным человеком на земле, который нисколько не щадил Пашу в спорах, не считался с его амбициями и тщеславием. И ни в коей мере не попадала под его обаяние, которое было сногсшибательным для дам всех сословий, независимо от возраста и толщины кошелька.
