Текст книги "Финита ля комедиа"

Автор книги: Ирина Мельникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– В комнату никто не мог проникнуть. Окна и двери были заперты изнутри! – подал голос Иван. – Все говорит за то, что Муромцева по своей воле выпила яд. Пузырек был зажат у нее в руке.

– Но она – артистическая натура! Очень эмоциональная и страстная! Я допускаю, что она могла под влиянием какого-то порыва принять яд, но она никогда бы не отказалась сыграть свою последнюю роль...

– Какую роль? – опешил Тартищев.

– Во-первых, она бы обязательно написала прощальное письмо, во-вторых, она бы не позволила себе выглядеть непривлекательно даже на смертном одре, а вспомните, как ее нашли? В старом ночном чепце, с распущенными волосами, без грима... А если добавить жуткую гримасу на лице... Нет, Полина Аркадьевна не допустила бы столь неэстетичное самоубийство! Кроме того, она была очень набожна!

– А вы циник, юноша! – усмехнулся Тартищев. – Похоже, для вас нет ничего святого в этой жизни!

– Самое святое для меня – истина! – вздернул сердито голову Желтовский. – Я хорошо знал Полину Аркадьевну, и мне очень жаль ее. Тем более нашему театру такой актрисы вовек не видать!

– Но с чего вы взяли, что ее смерть, тем более смерть Ушаковой связаны с открытием нового театра? – спросил Тартищев.

– Пока я только это предполагаю, но интуиция меня еще ни разу не подводила. Роль Луизы в «Коварстве и любви» Шиллера, любимая роль Саввы Андреевича и самой Муромцевой. И вспомните, Луизу ведь тоже отравили?

– Это ни о чем не говорит, – возразил Тартищев. – Анну Владимировну Ушакову застрелили, хотя, по вашим словам, она должна была играть ту же роль.

– Просто убийца – коварный и жестокий человек, и, чует мое сердце, этими двумя убийствами он не ограничится.

– Но даже если поверить в ту ахинею, что вы здесь несете, господин Желтовский, то объясните нам, непосвященным, на кой ляд ему потребовалось травить и стрелять актрис? Он что ж, таким образом добивается, чтобы не состоялось открытие нового театра? Но это же дичайшая ерунда! Версия, бредовее которой я еще не встречал!

– Возможно, вы правы! – Желтовский поднялся со своего места. – Но давайте поспорим, что я окажусь прав! На дюжину шампанского! Идет? И я вполне предполагаю, что это изощренная месть Булавину. Может, от сумасшедшего поклонника Муромцевой, который отомстил таким образом Савве Андреевичу за те страдания, которые он ей причинил... Может, это человек, который ее безумно любил и не простил ей, что она вновь возвращается к Булавину? Или женщина, бывшая пассия Булавина, с которой он поиграл, а после бросил ее ради Муромцевой? Это ведь тоже нельзя сбрасывать со счетов?

– О господи! Типун вам на язык, Желтовский! – вздохнул Тартищев. – Не хватало нам маньяка, который терпеть не может Шиллера и по той причине убивает актрис театра. Такая мысль вам случайно не приходила в голову? И стоит «Коварство и любовь» поменять на водевиль, как все вернется в норму?

– Но согласитесь, в этих версиях что-то есть?

– Соглашаюсь, – усмехнулся Тартищев, – и скажу вам, Максим, превеликий вы мастер сказки сочинять! Только, ради бога, никому их не рассказывайте, тем более на ночь глядя! Особенно про даму, что, играючи, семерых человек уложила. В доме Ушаковых, дорогуша, непременно мужик поработал. Нанести подобные удары кистенем и поленом женской руке не под силу. И к тому же можно было найти массу способов расправиться с одной Анной Владимировной и не гробить всех ее домочадцев. Так что успокойтесь и приберегите свои версии для будущих романов...

Желтовский нервно дернул плечом и склонил голову в поклоне:

– Позвольте попрощаться, господа! – И вышел за дверь.

И тут же в нее заглянул Корнеев.

– Что? Отвезти их? – И кивнул за спину, где слышался плаксивый голос Куроедова и сердитый – Желтовского. Репортер явно отчитывал своего приятеля. – А то этот толстый велит его непременно вернуть в «Берендей». Дескать, у него заплачено за две дюжины пива, а он и с половиной не управился.

– А вези их, куда им заблагорассудится, и возвращайся быстрее! – приказал Тартищев. И, посмотрев тоскливо на часы, неожиданно махнул рукой: – Ладно, всем по домам! Отоспаться, а к восьми быть здесь как штык! – И ухмыльнулся. – И про сказки Желтовского не забудьте! – И покачал головой. – Но каков орел! Надо же додуматься! – И уже сурово посмотрел на сыщиков. – Кажется, Ольховский всерьез вбил в голову затею про заговор! Ты б, Иван, завтра подсуетился, разузнал, что к чему...

– Как скажете, – усмехнулся Иван и кивнул на дверь: – За Желтком тоже походить?

– Походи, – кивнул Тартищев, – только чтобы комар носу не подточил!

– Обижаете, – развел руками Иван, – разве ж я дозволю, чтоб сопливый репортеришка моих агентов обскакал? Поводим мы его, как пуделя на поводке, чтоб излишне гонор свой не показывал и знал, как «сусло» уму-разуму учить!

И Алексей понял, что, хотя Иван и не подал виду, чванство Желтовского крепко его задело. Но сам испытал к репортеру нечто, похожее на симпатию. Несмотря на высокомерный тон, тот ему не показался задавакой. И хотя Желток пытался выдавать себя за прожженного авантюриста и циника, скорее всего, был честным и искренним малым, правда, изрядно наглым и бесцеремонным, но, возможно, это стоило списать на издержки его профессии?

По правде сказать, агенты сыскной полиции тоже никогда не славились куртуазными манерами и не были сильны в политесе... И циники они отменные, и авантюристы, и по роже могут съездить своим «клиентам», как дважды два на пальцах вычислить, и воздержанием от некоторых мирских соблазнов не злоупотребляют, и то, что наглость – второе счастье, не понаслышке знают. И словарный запас у них весьма разнообразен и богат на выражения, но что греха таить? Не все они для дамских ушей и любителей изящной словесности!

Глава 7

– Федя, – сказала Анастасия Васильевна укоризненно и пододвинула ему тарелку с овсяной кашей, – газеты не получишь, пока не позавтракаешь как следует! Иначе опять испортишь себе настроение и уедешь на службу голодным!

Федор Михайлович затолкал салфетку за воротник рубахи, взял в руки ложку, повертел ее и отбросил на стол.

– Нет, я так не могу! Кусок в горло не лезет, пока новости не узнаю!

– Привыкай, – твердо произнесла Анастасия Васильевна, а Лиза радостно хихикнула и одобрительно кивнула мачехе.

Тайный семейный заговор расползался вширь и вглубь, но Федору Михайловичу все не хватало времени расставить точки над «i» и призвать к порядку любезных его сердцу дам. А они за его спиной спелись основательно и уже наложили табу на последнее в его жизни удовольствие – просмотреть утренние газеты перед завтраком.

На сердце у него с утра было неспокойно. Через два часа ему опять держать ответ перед полицмейстером. И хотя он привык получать крапиву под хвост от начальства, но сегодня был особый случай. Тартищеву предстояло не только сообщить Батьянову, но и убедить его в том, что Журайский на самом деле не убийца, а тоже жертва, как собственного отнюдь не ангельского поведения, так и злого умысла пока неизвестного, но явно коварного и жестокого преступника.

– ...давно к нам Алексей Дмитриевич не заходил, – поймал он концовку фразы. Анастасия Васильевна по обычаю сообщала ему домашние новости за завтраком, потому что зачастую он возвращался домой слишком поздно, когда его домочадцы уже видели не первые и даже не вторые сны.

– Служба у него такая, по гостям некогда расхаживать, – сказал он строго и отставил пустую тарелку, но Анастасия Васильевна мигом подвинула ему вазочки с медом и вареньем и наполнила чашку чаем из самовара.

– Тебе каких, с капустой или с вареньем? – спросила она, подкладывая ему пирожков.

Мне бы с мясом, да побольше, хотел ответить Тартищев, но не решился оскорбить религиозные чувства жены и дочери. Обе исправно постились, тем самым искупая не только собственные, но и его грехи. Чего кривить душой, служба не позволяла ему правильно и вовремя питаться, но и соблюдать посты тоже не удавалось в силу некоторых, зачастую гнусных, обстоятельств.

– Вчера я навестила Лидию Николаевну, его матушку. Она очень огорчена, что Алеша днюет и ночует на службе. С момента ее приезда прошло три месяца, а она от силы десяток раз с ним позавтракала, про обеды и ужины она уже молчит.

– Настя, – Федор Михайлович отставил чашку с чаем в сторону, – к чему этот разговор?

– Совершенно ни к чему. – Жена смотрела на него абсолютно невинными глазами. – Просто ты сам себя не жалеешь и своим агентам покоя не даешь! Лидия Николаевна не может бросить имение, дом в столице и жить здесь постоянно. Алексею нужен женский пригляд, а с вашей службой ему не то что жениться, познакомиться с достойной барышней невозможно. Вспомни, сколько раз мы пытались затащить тебя и его на балы, гулянья, театральные премьеры, наконец, и все...

– Постой-ка, – Федор Михайлович накрыл ладонью руку Анастасии Васильевны, – скажи мне лучше, что в городе судачат по поводу смерти Муромцевой?

Анастасия Васильевна удивленно подняла брови и переглянулась с Лизой.

– Ты имеешь в виду, какие по этому поводу ходят сплетни?

– Назови это так, если хочешь, – произнес нетерпеливо Федор Михайлович, – словом, о чем треплются ваши подруги в тесном дамском кругу?

– Слухи и сплетни ходят разные, а дамы треплются, – выделила голосом Анастасия Васильевна, – что Муромцева запуталась в трех соснах. Вернее, в двух: между молодым и старым любовником. И в конце концов решила не доставаться никому!

Федор Михайлович с любопытством посмотрел на жену.

– Никогда не думал, что ты с подобным сарказмом будешь говорить о Муромцевой! При жизни ты безмерно ею восторгалась. С Лизкой вон ложу откупили на все ее спектакли...

Анастасия Васильевна покраснела и виновато улыбнулась:

– Прости, но ты меня не совсем правильно понял. Ты попросил передать сплетни, я их тебе озвучила и примерно с теми же интонациями, с которыми их передают друг другу в салонах.

– И что ж, это единственная сплетня?

– Нет, их масса всяких ходит! В том числе, что ее намеренно отравила одна из ее многочисленных соперниц, и то, что это месть Савве Андреевичу...

– Месть? Какая еще месть?

– Причин много называют, но вчера я слышала от одной приятельницы, что пророчица Земфира Согдийская...

– Эту Земфиру я знал еще под кличкой Зоська—Два Креста. Ей один чалдон на плече два креста выжег за то, что она у него по пьяни тулун с золотом стянула. После того она с воровством завязала, но наловчилась обдирать разных доверчивых дамочек. И ведь несет чистейшей воды чепуху, а вы верите!

– Не хочешь слушать, не слушай! – обиделась Анастасия Васильевна. – Сам же просишь, потом насмехаешься!

– Да не смеюсь я, – вздохнул Федор Михайлович. – Ну, что там ваша Земфира напророчила?

– Она сказала, что одна богиня умерла, но вторая придет на ее место и затмит первую. Только придет в этот храм любви и страсти через трупы...

– У Зоськи, смотрю, про трупы сбрехать не заржавеет, но как зараза насобачилась выражаться: храм... богиня... любви и страсти... Что твой Шиллер или Шекспир! – Федор Михайлович озадаченно покачал головой. – Выходит, решили отомстить Булавину, а убили его любовницу? И что языками полощут, прости мою душу грешную, почему никак душе Полины Аркадьевны успокоиться не дают? Сколько она, бедняжка, при жизни от этих языков натерпелась, так и после смерти ее имя продолжают трепать! Ну, песья порода! Ну, собачья кровь! И отчего ж у нас в России мода такая имеется? Чуть только человек из общей колеи выбьется, непременно его надо назад уложить, да еще телегой по нему проехаться, чтобы не смел высовываться поперед всякого быдла! – И Федор Михайлович в сердцах так хлопнул по столу кулаком, что подпрыгнули чайные чашки и звякнули ложечки в вазочках с медом и вареньем.

– Федя, – Анастасия Васильевна опять быстро переглянулась с падчерицей, которая против обыкновения имела сегодня унылый вид. – У нас с Лизой к тебе разговор. Учти, серьезный разговор!

– Мне уже некогда! – быстро ответил Тартищев и посмотрел на настенные часы. – И вообще, где мои газеты?

– Твои газеты сейчас принесут, – Анастасия Васильевна сделала строгое лицо. – Ты можешь когда-нибудь набраться терпения и выслушать нас до конца?

– Слушаю, – покорно согласился Тартищев, но уточнил: – На все про все не больше пяти минут!

– Ты своих жуликов готов часами слушать, а нам, выходит, и пяти минут жалко? – произнесла с обидой Лиза. – Или как закроетесь в кабинете с Иваном или Алексеем Дмитричем... Кипятком вас оттуда не вытравишь!

– Лиза! – Анастасия Васильевна взяла ее за руку и легонько сжала. – Успокойся, девочка! Я сейчас все объясню! – Она внимательно посмотрела на мужа. – Я еще раз прошу, отнесись к тому, что мы скажем, абсолютно серьезно. Дело в том, что Лиза с сентября играет в любительском театре. Там в основном собрались студенты да гимназисты. Начинали с легких вещей, теперь переключились на более солидные. Я смотрела несколько их спектаклей, и знаешь, совсем недурно. У них уже свои зрители и поклонники появились. Мы с Алешиной матушкой все их спектакли исправно посещаем. И даже в роли меценатов выступили, дали им денег на занавес... Но это к делу не относится. С некоторых пор... Как давно, Лиза? – обратилась к девушке Анастасия Васильевна.

– Да месяца два уже, дней через десять после смерти Муромцевой, – ответила Лиза.

– Итак, почти два месяца к ним на репетиции приходила странная девушка. Одета была не слишком богато, но аккуратно. Молча высиживала все репетиции и столь же молча уходила. Постепенно на нее перестали обращать внимание. Хотя их режиссер то и дело на нее косился. Очень уж у нее лицо необычное, и в особенности глаза... Но суть опять же не в том... Для последней в этом сезоне премьеры режиссер выбрал пьесу Шиллера «Коварство и любовь». Нашей Лизе досталась роль Луизы Миллер. И вот на последней репетиции, в тот момент, когда Луиза объясняется с леди Мильфорд, своей соперницей, эта девушка вышла вдруг на сцену и, не спрашивая ничьего разрешения, произнесла несколько слов из роли Луизы... Какие, Лиза?

– Она сказала, правда, не совсем к месту: «Где-то он теперь? Знатные девицы видят его... Говорят с ним... А я?.. Жалкая, позабытая девушка...», но как она сказала это, как она сказала! – Лиза поднесла ладони к щекам. – Я после этого почувствовала себя жалкой мокрой курицей. А она сбежала со сцены, закрыла лицо руками и расплакалась навзрыд. Потом подхватила с кресла платок и убежала. Наш режиссер отправил одного из гимназистов вдогонку за ней, чтобы узнать, кто она такая, но она взяла извозчика и уехала. После этого девушка в театре не появлялась. Но вчера вечером она встретила меня возле нашего дома и сказала, что знает, кто мой отец. И просто умоляла меня помочь встретиться с тобой.

– Кто такая и по какому вопросу?

– Ее зовут Вероника Соболева. Она работает в костюмерной мастерской...

– Кажется, я знаю, о какой девице идет речь. – Тартищев крутанул в пальцах чайную ложку. – Только она мне и без ваших просьб уже изрядно крови испортила. Представляете, предложила мне на выбор десять очевидных убийц Муромцевой, причем с указанием причин, по которым они свели с ней счеты. И ни в какую не желала смириться с выводами следствия, что Полина Аркадьевна выпила яд по собственному желанию. Муромцева с ней, оказывается, занималась, помогала... А теперь все ее мечты рухнули, вот и мечется барышня, виноватых ищет, только не там, где нужно.

– Я знаю это, она мне рассказала! – Лиза упрямо сжала губы и посмотрела исподлобья на отца. – Но ты не должен быть жестоким. Вероника много настрадалась! В театре над ней подсмеиваются. Муромцева умерла, и сцены ей теперь не видать еще и по той причине, что Полина Аркадьевна сумела разглядеть в ней талант. И даже на гастроли с собой брала. А теперь Вероника опять оказалась в полной нищете...

– Про талант сказать ничего не могу. Я в этом деле не знаток, но что касается всего остального, то я другое знаю. Нраву она жуткого! Она ведь накануне похорон безобразную сцену Булавину устроила. Бросилась на него, как тигрица, и принародно заявила, что это он убил Полину Аркадьевну. Хотя я допускаю, что он мерзавец и с Муромцевой обошелся крайне гнусно, поменяв ее на шлюшку...

– Катя не шлюшка, – рассердилась Лиза. – Она умная и порядочная барышня. Ее просватали на днях за старшего сына банкира Шелковникова, за Александра.

– Просватали так просватали, – неожиданно добродушно произнес Федор Михайлович, – только по мне любая девка, будь она благородных кровей или подзаборного воспитания, если спит со стариком, значит, шлюшка... И спит она с ним непременно из-за денег, из-за высокой должности или положения в обществе...

– Катя вовсе не спит с ним, – побледнела Лиза, а на глазах у нее выступили слезы. – Она очень милая и славная девушка.

– Порядочные девушки на виду у всего города в экипажах один на один с мужчиной не раскатывают и рестораны не посещают. Я просто так языком трепать не привык и точно знаю, что штаны с лампасами и мундиры с орденами по-особому именно таких милыхбарышень и привлекают! Не зря говорят, отблеск славы греет не меньше, чем сама слава.

– Федя, остановись! Ты думаешь, о чем говоришь? – одернула его Анастасия Васильевна и показала глазами на Лизу.

– Что ты мне знаки строишь? – рассердился Тартищев. – Я как раз для нее и говорю, потому что такая же дуреха, как и все девки в ее возрасте! Хотя себя считает во сто крат умнее отца! – И устремил сердитый взгляд на Лизу. – Ладно, про шлюшку забудь! Верю, влюбилась твоя Катюша, и не спорю, что крепко, но не в человека, а в его образ, в его исключительность, и эту исключительность на себя перенесла. И теперь носится с ней, как тот дурень с писаной торбой. Бросить гордыня не позволяет, тогда придется про свою исключительность забыть, а что с Булавиным своим разлюбезным дальше делать, тоже не знает. Да не дай бог, если еще в молодого мужика втрескается. Тогда точно про свою исключительность забудет, а про любовь свою великую и вовсе не вспомнит!

– Федя, – рассердилась Анастасия Васильевна, – ты что на девочку взбеленился? Что за грязь на нее выливаешь? Она-то здесь при чем? И не о Катюше речь идет. Свою судьбу она выбрала. Всем известно, что с Сашей Шелковниковым у них давняя любовь, а Булавин так – временное помрачение. Мы же с Лизой хотим тебя попросить встретиться с Вероникой. Она что-то новое узнала о смерти Муромцевой. По крайней мере, очень убедительно об этом говорила...

– Очень убедительно? – расплылся в умильной улыбке Тартищев. – Что-то новенькое узнала? – И тут же скривился от отвращения и похлопал себя по затылку. – Вот где у меня ваша Соболева сидит! Три месяца сладить с ней не могу. Сейчас вроде притихла. Думал, уже успокоилась, так нет, она меня и дома достала! Нет! Никаких встреч! Никаких свиданий! Никаких разговоров! Никаких новостей! – Каждую фразу Федор Михайлович произносил резко и отрывисто и завершал ее хлопком ладони по столу. – И впредь вас попрошу! Обеих! В мои служебные дела не лезть! Служебные дела я на службе решаю! Не здесь! На Тобольской! – Он ткнул пальцем в сторону окна. Затем, отбросив салфетку, поднялся из-за стола и, опершись костяшками пальцев о столешницу, обвел дочь и жену сердитым взглядом. – И на будущее зарубите себе на носу, чтоб никаких протекций! За-пре-ща-ю! Иначе вам проходу не будет от радетелей, жалобщиков и просто прохиндеев! Я эту публику знаю! – Он вышел из-за стола, направился к выходу из столовой и, оглянувшись, раздраженно поинтересовался: – Где, наконец, мои газеты? Я когда-нибудь буду читать их вовремя? – И громко хлопнул дверью.

Анастасия Васильевна и Лиза, переглянувшись, пожали плечами. И тут же едва не подпрыгнули на месте от удивления: за дверью послышался чуть ли не гомерический хохот Федора Михайловича. Через мгновение он появился на пороге столовой с кипой газет в руках. В ярости бросил их на стол и опустился в свое кресло.

Женщины молча и с недоумением уставились на него.

– Ну, все точно сговорились меня в могилу загнать! – проговорил он вне себя от гнева и, выхватив из общей кипы какую-то газету, перебросил ее Анастасии Васильевне. – Возьмите, полюбуйтесь, что эти стервецы накатали! – И, покачав головой, промычал, как при сильнейшей зубной боли: – Ну, Желток, ну, чудило! Ну, удружил, мерзавец! – И с остервенением впечатал кулак в ладонь.

Лиза перебралась на соседний с Анастасией Васильевной стул и на пару с мачехой прочитала на первой странице «Взора» анонс статьи Желтовского, названной «Репортаж из дома на Тобольской». А набранные крупным жирным шрифтом предваряющие заголовки гласили: «Состоится ли открытие нового театра, вот в чем вопрос?», «Примадонну Муромцеву убили из мести – главный сыщик губернии соглашается с версией нашего репортера!», «Федор Тартищев ждет новых убийств?!».

– Ну, все! Теперь мне точно одна дорога – в отставку! – Федор Михайлович мрачно посмотрел на часы и крикнул: – Никита!

Денщик вырос на пороге.

– Чего изволите, Федор Михалыч?

– Подай коляску! По дороге заберем Алексея! – И Тартищев грозно потряс кулаком: – Ну, Желток! Удружил ты своему «Взору»! Разгоню всех к чертовой матери!

– Федя, в городе тебя не поймут, – заметила осторожно Анастасия Васильевна. – И остальные газеты вой поднимут. Может, лучше на эти выпады вообще внимания не обращать? А то подумают, что ты и вправду ляпнул не подумавши...

– Я никогда и ничего не ляпаю, тем более не подумавши! – рыкнул сердито Тартищев и вдруг опустился на стул и расхохотался, что выглядело и вовсе нелепо на фоне недавнего приступа ярости: – Ах, каков все же подлец! Каков негодяй! Подловил-таки на слове! И кого? Старого «сусло» Тартищева? – И пояснил ничего не понимающим жене и дочери: – Он меня спросил: «Согласитесь, в этих версиях что-то есть?», а я, дурак, ответил: «Соглашаюсь, но только никому эти сказки на ночь не рассказывайте!» А ему как раз это слово только и требовалось! Со-гла-ша-юсь! Я ж, осел, не понял! Видно, совсем остарел, коль на сущей ерунде попался! На такой дешевый трюк клюнул! А ведь версии бредовее некуда были и, между прочим, – он повысил голос и грозно посмотрел на женщин, – почти полностью совпадают с той чушью, которую несет ваша Соболева. Уж не из одной ли лохани Желток и эта костюмерша свои помои черпают? Но ничего! – Он поднялся со стула. Натянул фуражку, затем перчатки и погрозил кому-то невидимому пальцем: – Ничего-о-о! Рано еще списывать Тартищева в отход! Я еще всем покажу, где раки зимуют! – И, громко стуча сапогами, вышел из комнаты.

Анастасия Васильевна печально улыбнулась и обняла Лизу.

– Вот видишь, не с Вероники надо было начинать, а с того, что мы скромный вечер собираемся провести. В самом тесном кругу. Папеньку твоего без всякой подготовки нужно было просто поставить перед фактом, показать список гостей, а не ходить вокруг да около. Но ты не огорчайся, все равно в самое ближайшее время улучим момент и пригласим в гости Лидию Николаевну и Алешу. А сегодня вечером к ней с визитом съездим. Она рада будет. По-моему, ты ей очень нравишься!

– Толку-то... – вздохнула Лиза и махнула рукой. – Но чтобы я когда-нибудь вышла замуж за полицейского! Мне папеньки с лихвой хватает! – и быстро вышла из комнаты.