Текст книги "Лик Сатаны"

Автор книги: Ирина Мельникова

Соавторы: Георгий Ланской
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Откуда-то из-за досок к ней метнулась человеческая фигура. Саша отпрянула назад, запнулась за кирпич и едва не упала.

– Стой, где стоишь! – приказал дребезжащий тенорок.

Саша поняла, что перед ней Соколов. Но куда только исчезли его приветливость и интеллигентность? В руках дед сжимал кусок ржавой арматуры, а глаза его полыхали такой лютой ненавистью, что Саша замерла возле стены. Ее словно парализовало от страха, хотя до выхода было рукой подать и она вполне могла бы выскочить из подъезда.

Глава 14

Кто бы мог подумать, что престарелый алкаш, вонючий и немощный, на своей территории окажется быстрым и хватким, как кошка. Он ловко оттеснил Сашу в глубь подъезда, обхватил ее одной рукой, а второй прижал к горлу что-то острое и приказал:

– Не дергайся, песья кровь! – И угрожающе добавил: – А то прирежу!

В глазах старика плескалось, билось безумие. Саша испугалась, как никогда в жизни.

– Что вы? Что вы делаете? Я кричать буду, – прошептала она.

Но крикнуть вряд ли удалось бы. Даже от легкого движения губ острый край впился в кожу, и она почувствовала саднящую боль от пореза.

– Заткнись, падла! – старик осклабился, обнажив гнилые пеньки вместо зубов. – Кричать она будет! Можно подумать, я позволю!

Старик убрал лезвие и придвинулся ближе. От него страшно воняло. Саша пыталась задержать дыхание, но не могла ж она не дышать вовсе? Поэтому только зажмурилась, лихорадочно повторяя про себя: не двигаться, не дышать, молчать!

Где-то вдали шумели машины, гудел город, сновали по своим делам прохожие, но тут, в сырых холодных стенах заброшенного дома, казалось, что она погребена в старом склепе и нет ни малейшей надежды на спасение. В развалинах дома не было никого и ничего, кроме завалов мусора, гнилых досок, битого кирпича, тряпья да старого тюфяка под лестницей, видно, Соколов здесь ночевал, а может, кто из его приятелей, столь же отвратительных бродяг.

– Умная нашлась! Шпионка, мать твою! – гнусно захихикал Соколов. – Да я тебя сразу срисовал, как только за мной поперлась. И ведь даже не пряталась. Вся в деда, тварь!

Его последние слова оглушили, как пощечина. Саша вытаращила глаза, не веря своим ушам.

Вся в деда? Что такое? Неужели послышалось?

– Чего уставилась? – криво усмехнулся Соколов. – Вымахала, конечно, не узнать сразу. Кабы не глазищи, какими на книжонку смотрела… Ты ж, паскудина, у меня на коленях когда-то сидела, конфеты клянчила! Забыла, да? А я вот помню, хоть и стар стал совсем.

Саша нахмурилась. В самых дальних глубинах памяти, на самых ее задворках не возникло ничего, что помогло бы вспомнить Соколова, хотя предание, как она малышкой выпрашивала конфеты у деда с бабушкой, естественно, вспоминали на каждом семейном собрании. Маленькая Саша, выкушав отведенный бабушкой лимит, продолжала выпрашивать еще и еще и не отставала, пока та не сдавалась.

Саша получала и предпоследнюю, последнюю, и самую последнюю конфету, затем вмешивался дед, и сладости на короткое время становились табу. Но и он порой тайком совал внучке конфеты, сохраняя при этом очень строгое лицо.

– Вы все-таки знали дедушку? – прошептала Саша.

– Дедушку? – Соколов скривился и сплюнул на землю, но попал себе на рукав. – Еще бы мне его не знать, аспида проклятого! Всю жизнь поломал! И его знал, и бабку твою… Но ничего, ничего! За все с ним рассчитались! Сполна!

Мутные глаза ожили, налились кровью, в уголках синюшных губ пузырилась желтая слюна… Волна ненависти и отвращения ударила Саше в голову. И она что было сил толкнула старика в хилую грудь и одновременно пнула его по ноге.

Соколов потерял равновесие, ударился спиной о разбитые перила и неуклюже повалился на бок, уронил на себя старую стремянку и заорал дурным голосом. Откуда-то сверху рванулась стая голубей, а Саша подхватила сумку и перевалилась через подоконник выбитого окна прямо в колючие кусты акации; она разодрала юбку, исцарапала руки и ноги, но, не чувствуя боли, бросилась прочь от страшного барака. А Соколов бесновался в гнилых руинах, пытался столкнуть с себя тяжелую стремянку и орал, срываясь то на вой, то на жалкие причитания:

– Стой, дрянь такая! Стой! Убью!

Постанывая от страха, она заползла за кучу досок и затаилась, как оказалось, вовремя. В оконном проеме возникла голова с вытаращенными глазами, с торчавшими дыбом грязными космами, и тут же исчезла. В подъезде что-то с грохотом упало, а Соколов показался уже в черном проеме дверей, зорко огляделся по сторонам и сделал было шаг наружу, но внезапно вытянул шею, как гусак, высматривая и вынюхивая что-то снаружи, и торопливо нырнул обратно. В доме захрустел битый кирпич, а затем все стихло.

Саша прислушалась. Неподалеку взволнованно переговаривались мужчины. Она испуганно пригнулась, бросив быстрый взгляд по сторонам. Пересечь двор и выбежать за калитку она не решилась, а вдруг пожаловали приятели деда? Отступать было некуда, поэтому она слегка раздвинула колючие ветки и снова напрягла слух. Голоса смолкли. Может, случайные прохожие решили срезать путь и она зря испугалась? На всякий случай она подобрала с земли ржавый обрезок трубы, заметила, что порвала юбку, и усмехнулась: ну и вид у нее, наверно. В самый раз вернуться на работу и попасться на глаза начальнику.

И тут в ее сумке грянул марш… Чертыхаясь, Саша выхватила телефон, поднесла его к уху и чуть не оглохла от крика Никиты. Он орал за забором и в трубку одновременно:

– Саша, ты где?

– Здесь! Здесь я! – завопила она в ответ, размазывая по лицу слезы от радости, что он рядом. Что нашел ее. И пусть Соколов приведет хоть сто бродяг, ей уже не было страшно.

Глава 15

Рядом с Никитой, к своему удивлению, Саша увидела Миронова, который едва заметно улыбнулся, поздоровался и сразу перешел к делу:

– А где эта скотина?

Саша махнула рукой в сторону развалин. Мужчины ловко сдвинули стремянку, которая загораживала вход в подъезд, и прошли внутрь барака. Саша с некоторой опаской последовала за ними, растерянно обвела взглядом завалы хлама и поежилась. С какой дури полезла в этот гадючник?

– Тут был! Чуть не зарезал! Вон, царапина осталась! – она прикоснулась к горлу. – До сих пор болит! А когда его оттолкнула, он нож выронил где-то там…

Она кивнула в сторону лестницы на второй этаж. Миронов приказал отойти в сторону, присел на корточки, затем подобрал с пола длинную щепку и принялся рыться в мусоре под ногами. Он обследовал довольно большое пространство, но ничего не нашел.

– Прихватил с собой, что ли? – произнес он в недоумении и выпрямился. – Никаких улик, получается!

Майор отбросил щепку и достал из кармана пачку сигарет. Но тут Саша, которая тоже рыскала взглядом по полу, вдруг наклонилась и подняла жестяную крышку от кофе.

– Надо же! – сказала она растерянно. – Выходит, у него не было ножа!

Она коснулась края жестянки пальцем и ойкнула.

– Острая!

– Полоснул бы тебе по горлышку этой жестянкой, и валялась бы тут, пока кто-нибудь не наткнулся! – сурово сказал Никита. – Чего потащилась за ним? Сказал же, не суйся! Тоже мне героиня!

Сказано это было таким тоном, что Саша сразу понурилась и замолчала. Сейчас, когда адреналин пришел в норму, ей вовсе не хотелось казаться суперженщиной перед двумя мужиками, которые взирали на нее, похоже, с тем же брезгливым видом, что и на вонючие пожитки бомжей. Она осторожно покосилась на Никиту, затем на майора, но, к счастью, оба даже не смотрели в ее сторону.

– Смылся! – сердито сказал Миронов. – В окно вылез с другой стороны подъезда. Ищи-свищи теперь. Оно, конечно, не проблема, разыскать можно, если надо. Но особого смысла нет.

– А книга? – Саша сжала кулаки и подступила к майору. – В ней тоже смысла нет? Но она наша, фамильная. И ценная, кстати.

Миронов хмуро на нее глянул, дернул плечом и посмотрел на Никиту с явным осуждением, но переспрашивать, что за книга, не стал. Видно, Шмелев уже ввел полицейского в курс дела, иначе чем объяснить его присутствие? И все же было обидно, что ее не воспринимали серьезно. Вот если бы она скрутила и задержала старика, наверняка смотрели бы с уважением. Впрочем, с ее весом «пера» скрутить можно только кошку, да и та будет долго сопротивляться…

Никто из них не успел сказать ни слова. За стеной что-то треснуло, и с грохотом обвалилось. Барак покачнулся, но устоял. Кто-то громко вскрикнул, и следом раздался еще один удар – тупой, словно свалился мешок цемента. Шмелев и Миронов рванули к окну и быстро, один за другим, выскочили наружу. Саша поспешила за ними, раздумывая, броситься следом или остаться в подъезде. Тут она вспомнила о порванной юбке, ахнула и торопливо стянула края подола узлом. Передвигаться стало сложнее, но это лучше, чем сверкать голыми ногами перед мужиками! Но ведь сверкала же! В запале она не поняла, почему Миронов постоянно отводил взгляд, а Никита посматривал, но как-то странно, словно на больную…

Сравнение с больной ей не понравилось, поэтому она выглянула в окно, за которым кто-то визжал и мерзко ругался. Никита и Миронов тащили под руки Соколова. Ноги бомжа загребали траву и мелкий мусор. Все трое были в грязи, известковой пыли и в старых репьях.

Она вышла из подъезда, когда Соколова уже усадили на трухлявую скамью возле заросшей травой песочницы. Дед в порванном в клочья пиджаке, с разбитым в кровь лицом что-то вяло канючил, мотал головой и лепетал об инвалидности, чахотке и прочих недугах. Заметив Сашу, он злобно глянул на нее из-под лохматых бровей и замолчал.

– Вы его избили? – спросила она испуганно. – Зачем? Он же старый совсем.

– Сам покалечился! – огрызнулся Никита и отошел в сторону.

– Там, за бараком, строительные леса, – угрюмо пояснил Миронов. – Полез на крышу, вот и сверзился вместе с ними на землю. Добрый человек насмерть убился бы, а этот только морду разодрал! – И подступил к Соколову: – Ну, дед, выкладывай!

Соколов встрепенулся и быстро огляделся по сторонам, верно, надеялся, что подвалят друзья-маргиналы и лихо вызволят его из плена. Но кругом было пусто и тихо, лишь голуби ворковали под крышей да невдалеке лаяла собака. Лицо старика исказила плаксивая гримаса.

– Чего рассказывать, начальник? Я – человек старый, склероз у меня, одной ногой в могиле… – Он прижал руки к груди и истерично, по-бабьи, всхлипнул: – Ох, заждалась меня смертушка, ох, заждалась! Что ж вы мучаете меня? Отпустите, ироды! Не берите грех на душу!

Он сполз со скамейки и бухнулся лбом в землю под ноги Миронову, ну, точь-в-точь отец Федор, когда выпрашивал стул у инженера Брунса.

– Да, я – старый солдат и не знаю слов любви! – не к месту весело произнес Никита и вытер ладони носовым платком.

Миронов сурово глянул на него, подхватил Соколова за шиворот и вновь усадил на скамейку.

– Все рассказывай! Как Ковалевского замочил, как квартиру обнес, как книжку спер? Как следы заметал? С кем на дело ходил?

Соколов затравленно посмотрел на Миронова, перевел взгляд на Никиту и следом – на мрачную Сашу, которой было отчего-то жутко стыдно и жалко несчастного старика и уже не хотелось никакой правды. Но Соколов, видно, прочитал на ее лице все, что она думает по этому поводу, взбодрился и неожиданно громко заорал:

– Чего вы лепите? Кто его мочил? Он же сам! Сам!

– Откуда знаешь, что сам? – рявкнул Миронов. – В глаза смотри!

– От верблюда! – грубо ответил Соколов, но, видно, понял: смелость до добра не доведет, и привычно занудил: – Что пристали? Слышал, как мужики во дворе болтали, гикнулся, мол, Федор Анатольевич, царствие небесное. Я даже свечку в храме хотел поставить, да все как-то не сподобился. Сами понимаете, время тяжелое, маятное…

Он нес бы и нес этот полуобморочный бред, но Миронов схватил его за плечо и сильно встряхнул.

– Книга откуда?

– К-какая еще книга? – Глаза старика забегали.

Саша сунула книгу ему под нос.

– Та самая, которую мне продали! Из дедушкиной библиотеки! – и ткнула пальцем в титульный лист. – Вот его экслибрис! Или скажете, он вам не знаком?

Соколов подслеповато прищурился, вгляделся, а затем замахал руками, мол, понятия не имею, впервые вижу, и даже открыл рот для возмущенной тирады, но Кирилл поднес кулак к его носу.

– Чуешь, сволочь, чем пахнет? Большими неприятностями! Дед, я церемониться не стану, спущу в «трюм», а после следакам будешь рассказывать, как напал на гражданку Ковалевскую с целью причинения тяжких телесных. А гражданка Ковалевская, судя по всему, с радостью это заявление напишет! И встретишь ты смертушку, дедуля, на шконке. Там ведь и кража со взломом наметилась?

Соколов не выдержал, вскочил со скамейки, бешено сверкнул глазами и заверещал, да так, что мурашки побежали по коже, и Саша передернулась от отвращения. Это был уже не жалкий оборванец с засохшими подтеками крови на физиономии, а сгусток злобы, который орал, брызгал слюной и корчился перед ними в безумном исступлении.

– Что вы мне втюхиваете? Ни на кого я не нападал, ничего не крал! Иуды паскудные! Бутылки собирал в мусорке и услышал про Федора! Так что не надо мне баки заливать! Я – одинокий пенсионер, инвалид и права свои знаю! Я жаловаться буду! Президенту! В Гаагу!

– Вот и чудненько! – обрадовался Миронов и подмигнул Саше. – Наряд вызывать? Щас поедем в ясельки, там и накатаешь заяву на злого дядьку, который тебя обидел. Ну? Пошел!

Саша совершенно верно поняла взгляд Миронова, поэтому ринулась вперед и заслонила собой старика.

– Постойте, Кирилл, не так быстро! Послушайте, Александр Антонович, я не буду заявление писать, если вы все расскажете! Только честно! Поймите, это очень важно! И для вас, и для нас!

Соколов вновь присел на скамью, снизу вверх оглядел с опаской мрачные физиономии Миронова и Никиты и затем с неохотой произнес:

– Что тут особо рассказывать? Все просто, как три копейки! Федора я всю жизнь знал. В одной песочнице выросли. Учились, за одной партой сидели и даже за одной девушкой, было такое, приударили. Только Федька пошустрее оказался. Она его выбрала, а после и замуж вышла.

– Вы ухаживали за моей бабушкой? – изумилась Саша.

В бабушкиных воспоминаниях подобных ухажеров не возникало, разве что боксер-чемпион промелькнул и лишь оттого, что ударом кулака снес входную дверь, когда огорчился ее отказом выйти за него замуж. Но Соколов на боксера не походил категорически.

– Нет! – покачал головой Соколов и поразил ответом еще больше. – За первой Федькиной женой! Ладой, Ладушкой! Красавица была, страсть! Федька ее быстро уломал. Он ведь в молодости орлом был, девки за ним толпой бегали. Только не пожилось им с Ладой. Ушла она от него года через три или четыре!

– Так ты за Ладу его возненавидел? – поинтересовался Никита и почему-то покосился на Сашу.

Но дед тоже смотрел на Сашу и на вопрос Никиты не обратил внимания. Губы его презрительно кривились.

– Небось любила деда? Он тебя точно любил. Всем хвастался, какая славная внучка у него растет, другим не чета! А знаешь ли, девонька, что дедуля твой, псина гэбэшная, ради целей своих никого не жалел. Довелось бы по крови пройти, прошел бы, не раздумывая.

Саша отшатнулась, будто ее ударили.

– Что? – с глупым видом переспросила она. – Гэбэшная? Вы что-то перепутали! Дед всегда ученым был! Известным, кстати!

Соколов ухмыльнулся. Сашины слова, похоже, доставили ему удовольствие.

– Деточка, а ты в курсе, как твой дедулька карьеру строил? Не знаешь, так меня спроси, дядю Сашу Соколова. А я тебе отвечу. На гнуси всякой и построил. Его, милая, еще в институте завербовали. А уж он служил с охотой, потому как по молодости идейным был, а после умишка поднабрался и начал топить всех, кто ему неугоден был. И кандидатскую, и докторскую диссертацию защитил с первого раза, думаешь, от ума великого? Хрен вам, дорогуша! Я тему, как сейчас, помню: «Распространение идей марксизма на юге Сибири в конце XIX – начале XX века». А почему помню? Потому что я ее писал. Я, а не он! Его на тот момент совсем другие вещи интересовали. А заплатил он хорошо по тем временам и за труд, и за молчание.

– Какие вещи его интересовали? – быстро спросил Никита.

Соколов бросил на него косой взгляд и неохотно промямлил:

– Того не помню. Дело давнее, и не посвящал он никого особо. Одно скажу, все знали: против Феди попрешь, сотрет в пыль и развеет по ветру. Потому и не связывались, что опасались. Аспирантуру мы в одно время окончили. После нее в университете преподавали. Он – «Историю КПСС», я – «Исторический материализм». А года через три встал перед руководством вопрос, кого в Польшу на симпозиум отправить. Меня за границу не выпустили. И поехал Федька с моими наработками защищать честь Родины. А почему? Хотите узнать?

– Хотим! – буркнул Никита.

– Меня пинком под зад из университета выдворили, – вздохнул Соколов, – за связь с иностранкой. Она как раз из Польши была. Малгоша, красавица, вполне благонадежная, в аспирантуре по обмену училась… Кто знал, что нельзя без согласования влюбляться? Бывало, глянет на меня и скажет: «Pan Aleksander, a czy nie na spacer my w parku?» Любила она в нашем парке гулять. А у меня, как ее голосок услышу, сердце замирало. Вот вам и любовь! Угадайте, кто донес? Федя постарался. Ковалевский.

– А книгу когда украл? – спросил Миронов.

– Признаю, книгу украл. Но давно. Меня ведь на работу даже грузчиком не брали. Вот и запил с горя. Квартиру продал, начал по чужим углам мыкаться, денег не было. Вот к Федору и захаживал одолжиться. Он помогал, не отказывал. Но как же измывался при этом. Показывал, что хозяин жизни, а я так. Тварь дрожащая. А я хоть и ненавидел его пуще прежнего, но молчал и поручения выполнял. Как-то ждал долго, пока он по телефону наговорится, ну и стал эту книжицу листать. И такой она мне занятной показалась, что захотелось одолжить на время…

– Дед бы не дал, – мрачно заметила Саша. – Он над библиотекой трясся, как царь Кощей над златом.

– Вот именно! Поэтому и сунул ее тайком в сумку. Вернуть хотел, честное слово, но закрутился, а после как-то неудобно стало. А вскоре и вовсе перестал к нему ходить. В девяностых проще стало с работой, поэтому и отвалил от греха подальше.

– От греха подальше? – насторожился Миронов. – Чем все-таки профессор занимался? Это связано с криминалом?

– Не знаю, – вяло сказал Соколов. – Я, считай, на подхвате был. Иногда какие-то коробки да свертки возил по разным адресам…

Дед, похоже, пришел в себя. Глаза его шкодливо забегали, а ручей воспоминаний стремительно обмелел.

– И что было в коробках? – не отставал Миронов.

– Не заглядывал, не знаю! – Соколов суетливо потер ладони, и Саша поняла: врет!

– И куда ты их возил? Случайно не к Николаю Коробкову?

Вопросы Никиты вдруг невероятно испугали Соколова. Он побледнел, вскочил и тут же обессиленно рухнул на скамейку.

– Ой, плохо мне. Никого не помню. Давно было.

– Ты в курсе, что Коробков погиб несколько дней назад? – не унимался Никита. – Сгорел в собственном доме.

Соколов схватился за сердце, губы его затряслись.

– Вызовите «Скорую», что ж вы за люди такие?

Миронов и Никита переглянулись, затем уже вдвоем уставились на Сашу. Она пожала плечами и вздохнула. Дескать, сами решайте, отпускать или отправить в каталажку.

Соколов, воспользовавшись заминкой, вдруг быстро поднялся со скамьи и осторожно, боком стал уходить в сторону пролома в заборе, поминутно оглядываясь, не гонятся ли за ним. Саша проводила его взглядом. Судьба бомжа ее не занимала, до того она ошалела от услышанного. На душе было муторно и тоскливо. Хотелось забиться в угол и поплакать…

– Ничего мы из него больше не выжмем! – произнес с досадой Миронов и посмотрел на Сашу. – Будешь заявление писать?

– Не буду! – сказала она с горечью. – Соколов – маразматик и пьяница. Ясно, что ненавидел дедушку! За то, что в жизни у него все сложилось. Не верю я в историю про КГБ, хоть убейте.

Миронов достал сигареты и закурил, поглядывая на Сашу с интересом, а Никита внезапно сорвался с места, помчался за стариком и заорал ему в спину, когда тот, заметив погоню, прибавил ходу:

– Эй, дед, а первая твоя любовь жива?

Соколов притормозил, оглянулся.

– Жива-здорова вроде бы. Видел недавно, кланялся, но она не признала…

– И как ее зовут-величают?

– Лада Юрьевна! А вот новую фамилию не помню. Она вскоре замуж вышла, кажись, за военного… Нет, точно не помню! Не до того было!

– Лада Юрьевна? – задумчиво протянул Никита и повернулся к Саше. – Ты с этой дамой, случайно, не хочешь поговорить? Могу организовать.

Глава 16

За организацию Никита принялся немедленно. От его напора Саша растерялась, начала отнекиваться, что-то объяснять про работу, мол, там ее потеряли, и вообще она стесняется куда-то идти в рваной юбке и с разбитыми коленками. Только Никита ее доводов не слушал, приказал быстро садиться в машину, лишь бросил на ходу, что проблему надо решать горячей и промедление чуть ли не смерти подобно. Скорее всего его раздирал на части азарт, а может, слова Соколова дали ему зацепку? Но какую?

Саша терялась в догадках. Сама она ничего из бессвязной речи старика не вынесла, кроме потрясения. Каково узнать, что любимый дед был записным негодяем! Поэтому Саша не стала спорить и подчинилась Никите. Пусть это будет небольшой благодарностью за все, что он для нее сделал. Не явись мужчины на помощь вовремя, кто знает, чем бы дело закончилось? От старика она скорее всего убежала бы, но шансы вытащить какие-то сведения равнялись бы нулю.

Кроме того, ей просто нравилось находиться в обществе Никиты. Нравилось, и все тут! Очень уж он отличался от людей, с которыми Саша общалась раньше. На службе преобладали или старые донжуаны, давно и прочно женатые, или затюканная молодежь. Скучная и унылая! Один такой, сутулый, в очках, давно заглядывался на Сашу, томно вздыхал и приглашал на чай к маме. Но ее смущали шерстяные носки, которые он носил круглый год, и оттого, наверно, Саше казалось, что все управление пропитано запахом носков.

От Никиты носками не пахло. Волосы и одежда у него были чистыми, парфюм дорогим, в салоне машины витали ароматы ванили и сигар, а в открытое окно проникали буйные запахи сирени. Саша с удовольствием их вдыхала и знала: пусть даже их расследование ни к чему не приведет, она никогда об этом не пожалеет…

* * *

Она не сразу уразумела, куда Никита ее везет, а когда поняла, бежать оказалось поздно. Несмотря на слабые попытки сопротивления, он затащил Сашу в здание. Она успела подумать, что вскоре все увидят ее разбитые коленки и донесут шефу, что его сотрудница в непотребном виде и в рабочее время шастает бог знает где. Но, к счастью, коридоры были пусты, лишь где-то наверху ожесточенно спорили два женских голоса. Сотрудников журнала «Взгляд» Саша неплохо знала по роду службы, помнила, как зовут некоторых журналистов, здоровалась с его владельцем, Олегом Бортниковым – маленьким, пузатым крепышом, местным владельцем заводов, газет, пароходов, которому для пущей солидности не хватало разве что дамского журнала.

В последнее время дела у журнала шли не ахти. Провинциальному изданию трудно конкурировать со столичным глянцем и активно наступающим Интернетом, выпирающим из каждого гаджета. Население предпочитало рассматривать гламур в айфонах и компьютерах, тиражи падали. Если прежде журнал занимал здание бывшего детского садика целиком, то уже год как журналистов потеснили арендаторы мелких полиграфических и косметических фирм. Но первый этаж, а точнее его левое крыло, пока принадлежал журналу, значительно сократившему свой штат. Именно туда Никита потащил Сашу, и буквально перед дверью она сообразила, что знает, к кому он ее ведет.

Шеф-редактора «Взгляда» Юлию Быстрову – роскошную, язвительную брюнетку и, кстати, талантливую журналистку, Саша недолюбливала за высокомерие и свободу высказываний. Она ни за что не призналась бы даже себе самой, как ей иногда хотелось пройти, как Юля, с высоко поднятой головой, не замечая восторженных и завистливых взглядов, и произнести нечто такое, что ввело бы окружавших в ступор, но, увы и ах, этого она позволить не могла ни при каких обстоятельствах. Поэтому на официальных мероприятиях, презентациях или выставках Саша старалась держаться от Быстровой подальше, чтобы не мучиться от чувства собственной неполноценности.

Они не встречались уже с полгода, и, когда Никита без стука открыл дверь, Саша робко понадеялась, что за это время Юля несколько увяла и на фоне ее растрепанного вида будет смотреться не так великолепно, как прежде.

Надежды рассыпались, стоило войти в кабинет. Юля восседала в кожаном кресле и отбывала каторгу на рабочем месте, бездумно сокрушая злыми птицами баррикады зеленых свиней. Никите она явно обрадовалась, встала с места и клюнула в щеку, а на Сашу посмотрела со сдержанным любопытством. И Саша была вынуждена констатировать: нет, вызывающая, слегка восточная красота этой роскошной женщины никакого урона не понесла.

– Привет, – сказал Никита. – Мы по делу. Знакомься, это Саша! – И без стеснения поинтересовался: – У тебя еда есть какая-нибудь? Или хоть печеньице?

– Мы знакомы! – буркнула Саша и прикрыла колени сумкой, но юбку, стянутую узлом, спрятать не удалось. Беспощадный взгляд Быстровой моментально заметил этот маневр, бровь ее иронично дернулась, но в глазах промелькнуло беспокойство.

– Очень рада! – сказала она, но без радости в голосе. – Чашки в шкафчике, еда в холодильнике. Что найдешь, все твое. Могу кофейку сообразить. Мне тут недавно презентовали кофемашину. Чудо-вещь, скажу тебе.

– Знаю, – кивнул Никита и ловко оттеснил Сашу, которая стояла на пути к холодильнику. – Никак не разорюсь на нее. О, колбаска! Саша, хочешь колбаски?

– Нет, нет, спасибо! – смутилась Саша.

Никита особо не огорчился ее отказом и принялся сооружать себе трехслойный бутерброд с колбасой и сыром.

Быстрова, видно, сочла, что обмен реверансами закончен, достала из шкафчика чашки, ткнула в кнопки кофемашины и уселась на свое место, выставив на всеобщее обозрение бесконечные и идеальные по форме ноги.

Саша кашлянула и стала с равнодушным видом разглядывать висевший на стене календарь.

Никита, судя по его отточенным движениям, чувствовал себя как дома. Распотрошив холодильник, он насыпал в вазочку печенье и, не дождавшись, пока ему подадут кофе, принялся за бутерброд. Юля наблюдала за ним с иронией, но без осуждения.

– Я, между прочим, без обеда, – произнес недовольно Никита, встретив ее взгляд.

– Ешь, ешь! Я ведь знаю, никто, кроме меня, о тебе не позаботится, – сказала Юля и покосилась на Сашу.

И хотя все было сказано специально, чтобы показать свое превосходство, Саше стало стыдно. Ведь она действительно выдернула Никиту бог знает откуда и даже не подумала, что он целый день на ногах и вряд ли успел позавтракать, но затем успокоила себя. Кормить Шмелева – прерогатива рыжей бестии с рыбьими глазами, а ей что за забота?

Никита доел бутерброд и взял в руки чашку с кофе. Лицо его приобрело благостное выражение. Довольно щурясь, он весело спросил:

– Как дела, подруга? Как тираж? Падает?

Юля равнодушно пожала плечами, демонстрируя, что будущее журнала ее нисколько не волнует.

– Падает! А что делать? Против Интернета я бессильна! На прежних санях не выедешь! И скука, Никита, скука смертная. Борюсь с ней всеми силами! Как истинно светская львиха, записалась на всякие шейпинги, пилатесы и даже, чтобы порадовать ненаглядного супруга, стала ходить на стрип-пластику.

Никита подавился, закашлялся и вытаращил глаза.

– Это что ж такое?

– Это как бы танцы, – Юлия закинула, ну, чисто голливудская дива, нога на ногу, – но с элементами стриптиза. Тренировки до изнеможения! После них я на стриптизерш стала смотреть с уважением. Представляешь, за месяц сбросила четыре килограмма.

Юлия снова кинула беглый взгляд на Сашу, дабы та поняла, что информация озвучена исключительно для нее.

Саша внешне восприняла это равнодушно, но про себя порадовалась, что у Быстровой есть проблемы. Лишние килограммы ее не волновали. Она бы с удовольствием их приобрела, чтобы не торчали ключицы и коленки чуть бы округлились, и бедра…

Никита прокашлялся и, хитро прищурившись, поинтересовался:

– Когда и где представишь свою программу? Кстати, под каким псевдонимом выступаешь? Белокурая Жази? Или роковая Марлен?

– Пей свой кофе и заткнись! – фыркнула Юля и посмотрела на Сашу. – Что же вы сидите как неродная? Угощайтесь, пока этот монстр все не сожрал!

Саша взяла чашку и устроилась в уголке, чувствуя, как ее начинает глодать что-то вроде ревности. Видеть, как панибратски Юля общается с Никитой, было неприятно, хотя в этом диалоге не было той интимности, которая, так или иначе, возникает между очень близкими людьми. Тем не менее эта парочка, словно дорвавшись друг до друга, практически не обращала на нее внимания. Юля слишком усердно игнорировала гостью, а Никита вовсе как одурел в присутствии Быстровой и следил за каждым движением ее рук, ног, головы, точно голодный кот за птицей.

«На меня никто так не смотрел!» – подумала Саша с обидой. Похоже, заботы Быстровой занимали Никиту гораздо больше, чем ее неприятности.

– Чем думаешь заняться в ближайшее время? – спросил он и потянулся за третьим бутербродом.

Юлия отмахнулась, звякнув браслетами.

– Чем мне еще заниматься? Работа – непыльная, деньги – приличные. Нервотрепки много, чаще не по делу. Но я такой же наемный работник, как и все. Вытолкают в шею – уйду! Муж, надеюсь, прокормит. На крайний случай пойду к нему в салон машины продавать.

– Кстати, о машинах! – оживился Никита. – Ты, говорят, на новой катаешься?

– Ты чаще в командировках пропадай! Это ж главное событие сезона! – рассмеялась Юлия. – Глянь, вон стоит черненькая!

Никита бросил бутерброд на стол, подбежал к окну и, открыв створку, высунулся наружу.

– Где? Ух ты! «Кайен»?

– «Кайен»! – самодовольно ответила Юля. – Валерка сначала себе взял, но ему разонравилась. Говорит, слишком выпендрежная машина для сорокапятилетнего мужика. А я масла в огонь подлила, мол, в твоем положении это еще и пошло. Теперь у него «Мерседес» с панорамной крышей, простенько, но со вкусом.

Саша, конечно, была в курсе, что «Порше Кайен» – марка автомобиля, но как он выглядит, не имела никакого представления, зато отметила, что у Быстровой до сих пор есть муж, и это слегка утешило. В ее представлении подобные дамы долго в замужних не задерживались.

Никита отошел от окна, сел на прежнее место и, взяв надкусанный бутерброд, усмехнулся:

– Что тут сказать? Жируете, господа буржуи. Каждый год новая тачка!

– А ты не завидуй! Уходи из журналистики в бизнес, тоже будет новая машина каждый год. Или удачно женись, – отрезала Юля с довольной, но издевательской улыбкой.

– Не мой случай. – Никита тяжело вздохнул. – Не могу я по расчету, придется ждать любви. Не подскажешь, как влюбить в себя дочку олигарха или на крайняк внучку?