Текст книги "Срок давности любви (СИ)"

Автор книги: Ирина Литвинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Жизнь на фронте изменила черкешенку. Каждый день вокруг были солдаты, преимущественно казаки из Малиновки. Они пели, шутили, смеялись и радовались жизни. Постепенно Ферида привязалась к казакам, к этим гордым и мужественным людям. К концу войны она и сама понимала, что хочет расставаться с Гордеем, с Порфирием и даже с этими станичниками. Они стали ей родными.

А между тем война закончилась, и Гордей с замирающим сердцем ждал, когда Ферида попросит отвезти ее в Черкессию. Но она все молчала. Тогда однажды молодой человек сам решился заговорить об этом с возлюбленной.

– Федя! – Позвал ее Гордей. Ферида тут же подошла к нему и присела рядом. Девушка уже давно привыкла изображать перед всеми кавказского мальчишку и откликаться на мужское имя. Казак умел так нежно звать ее, что ей было абсолютно все равно, как он к ней обращался. Иногда однополчане замечали, как Гордей гладил Федю по голове и усаживал к себе на колени. Даже поползли слухи, что казак – отец этого мальчика.

– Феденька, – продолжал Гордей, – война закончена, мир подписан. Теперь мы можем ехать домой.

Ферида кивнула.

– Скажи, ты по-прежнему хочешь вернуться в Черкессию? Или, может, ты предпочтешь Россию?

Вот и настала минута первого сложного выбора, который предстояло сделать девушке. Черкессия или Россия? Отчий до или казачья станица? Долг или любовь? ... Выбор был сделан.

– Я поеду с тобой, – на русском отвечала Ферида. Она уже давно выучила русский, но предпочитала говорить с Гордеем на черкесском. Это был своеобразный барьер, разделяющий их. Теперь его не было. Они говорили на одном языке.

Гордей был на седьмом небе от счастья. Ферида сказала не «я не поеду в Черкессию» или «я поеду в Россию». Она сказала: «Я поеду с тобой». Она выбрала не Россию. Она выбрала его.

Правда, следующие слова черкешенки немного спустили его на землю:

– Но это не значит, что я отказалась от ислама. Гордей, мы по-прежнему не можем быть вместе как муж и жена. Но уехать я от тебя не могу. Поэтому давай все останется, как есть: я буду носить мужскую одежду, ты будешь называть меня Федей...

– Но ведь так не может продолжаться вечно.

– А я на вечность не загадываю. А пока будет так...

И вот наши герои уже возвращались в Малиновку, но не вдвоем, как уезжали, а втроем. Ферида настояла на том, что будет и дальше притворяться мальчиком. Ей казалось, что так Гордею будет проще смириться с тем, что они живут как брат с сестрой, и что так он будет меньше думать о ней, как о женщине. Что же касается молодого атамана разбойников, то ему предстояла непростая задача: встретиться с Акулиной и все ей объяснить. Сначала парень думал, как бы избежать этого разговора и что бы половчее соврать бывшей возлюбленной. Словно угадав его мысли, Порфирий каждый день по дороге из Турции в Малиновку протяжно и уныло напевал:

По Муромской дорожке

Стояли три сосны;

Прощался со мной милый

До будущей весны.

Он клялся и божился

Одну меня любить,

На дальней на сторонке

Меня не позабыть.

Он на коня садился,

Умчался вихрем вдаль,

Оставив в моем сердце

Тоску лишь да печаль.

Однажды мне приснился

Ужасный страшный сон,

Что милый мой женился -

Нарушил клятву он!

А я над сном смеялась

При ясном свете дня:

«Да разве может статься,

Чтоб мил забыл меня!»

Но все же сон мой сбылся,

И раннею весной

Мой милый возвратился

С красавицей-женой.

Я у ворот стояла,

Когда он проезжал.

Меня в толпе народа

Он взглядом отыскал.

Увидев мои слезы,

Глаза он опустил -

Изменщик догадался,

Что жизнь мою сгубил!

– Хорош, Порфирий! – однажды не выдержал Гордей. – Я понял, что ты хочешь мне сказать. Завтра мы приедем в Малиновку, и я поговорю с Акулиной. Не знаю, правда, что из этого выйдет, но деваться-то некуда. Постараюсь все объяснить ей, а там будь что будет!

Гордей сдержал свое слово: в первый же день приезда в станицу он направился к Акулине. Он нашел казачку дома, суетящейся у печи. Она совсем не изменилась: все так же красива, горда и уверена в себе. Увидев ее, Гордей вспомнил все хорошее, что было между ними, и даже на мгновение пожалел, что тогда, четыре года назад, расстался с ней.

– Гордей Ефремович! – в своей обычной смешливой манере начала Акулина, как будто они виделись не далее, как вчера. – Что же ты стоишь в дверях? Проходи, садись. Голодный?

Казак отрицательно мотнул головой и вошел в дом. Он сразу понял, что под ее обычной веселой маской скрывается тревога. Сердце любящей женщины не обманешь: только раз взглянув на него, казачка догадалась, что он хотел сказать ей.

– Акулина... Здравствуй, – не в силах смотреть в ее ясные небесно-голубые глаза, пробормотал себе под нос молодой человек и медленно опустился на старую лавку, на ту самую, где они сидели, обнявшись, и часами ворковали, как влюбленные голубки.

– Здравствуй, Гордей, – отвечала Акулина, не садясь рядом с ним и горделиво поднимая голову. – Что ж ты так немногословен? Ну, расскажи мне, ясный сокол, где ты был, что видел и кого любил.

Казачка много раз представляла себе, как ее возлюбленный вернется и как она со слезами радости бросится к нему на шею. Он бы поведал ей о своих ратных подвигах и коварных, но побежденных врагах... Но нет, Гордей пришел совсем для другого. Они несколько минут молчали; потом он наконец заговорил, она молча слушала. Атаман честно рассказал ей все и с тревогой ждал, что она скажет в ответ. Его переполняли чувства: чувство сожаления об ушедших беззаботных днях с Акулиной, чувство стыда перед ней за преданную любовь, чувство вины... и чувство, что не закончилась пока их история. В каком-то уголке его сердца до сих пор жил ее светлый образ, рядом с ней он чувствовал теплоту и нежность. Несмотря на то, что Акулину раздирали горечь и обида, она чувствовала то же самое. Нет, не долюбили они еще друг друга.

– Гордей, – после тягостного для обоих молчания наконец сказала Акулина, – если ты счастлив с этой черкешенкой, то я рада... правда, рада за тебя. Рада, что ты нашел свое счастье. Ты не думай, что в чем-то передо мной виноват. Я зла на тебя не держу. Ты всегда желанный гость в моем доме... и Ферида тоже.

Девушка сказала это спокойно, невозмутимо глядя ему в глаза. Такой силы воли Гордей не предполагал в ней. Услышав признание в измене от любимого мужчины, не удариться в слезы, сохранить достоинство и, наконец, сказать такие слова... Так не каждая сможет. Парень взял ее за руку и, сглотнув подступивший к горлу комок, практически одними губами прошептал, но она услышала его слова:

– Спасибо тебе, родная. Честно говоря, не думал, что ты поймешь меня... Прости за все. Прости, что я не смог сберечь свою любовь к тебе. Видит Бог, я был счастлив с тобой и не променял бы тебя ни на кого на свете. Я никогда не забуду те дни, когда мы были вместе – самые прекрасные дни в моей жизни!

Когда Гордей стал собираться в стан разбойников, было уже время обеда. Ему не хотелось уходить, и тем не менее, он вышел из маленького уютного дома на улицу и побрел через двор, еле волоча ноги. Казак чувствовал на своей спине взгляд Акулины и ждал, сам не зная чего... И дождался: она окликнула его у самой калитки:

– Гордей! ... Ты заходи... заходи ко мне. Просто помни, что я тебя жду... всегда жду...

Молодой человек обернулся и еще раз посмотрел на казачку. На крыльце стояла златовласая богиня, с голубой бездной в глазах. «Господи, как же она прекрасна... – в который раз любуясь Акулиной, подумал Гордей. – Кто бы отказался от нее? Кто бы не возжелал это роскошное тело? Кто бы в один миг не провалился в эти бездонные очи? Кто бы не был одурманен этой безупречной красой? Кто бы не изведал прелесть поцелуя этой богини, даже если бы на ее алых, сладких, чуть приоткрытых, обольстительных губках был смертоносный яд? ... Никто... И не я...» Атаман чувствовал, что еще зайдет к Акулине, но не как к другу или бывшей возлюбленной, а как к женщине, которая навсегда осталась в его сердце, и что огонь, зажженный ей в его душе, не сможет потушить даже новое чувство, каким бы нежным и сильным оно ни было.

Глава 5

Так прошло полгода. Ферида привыкла к станичной жизни и даже подружилась с Акулиной. Черкешенка не знала, какие отношения связывали ее новую подругу с Гордеем в прошлом. Она решила, что раз уж ее возлюбленные рассказал Акулине всю правду об ней, то ей можно доверять. Казачка же была очень рада увидеть, что Ферида некрасива и стыдлива. Первое было хорошо, потому что Акулина объективно была привлекательнее черкешенки, второе же было просто замечательно, потому что Гордей не любил холодность и скованность в женщине.

Акулина была права. Эти полгода Гордей мучился, причем не столько из-за того, что не был близок с Феридой, сколько из-за ее равнодушия к нему. Девушка старалась не оставаться с ним наедине, не отвечала на его пылкие признания, не разрешала ему дотрагиваться до нее, только изредка дарила короткий поцелуй. Гордею казалось, что черкешенка холодна к нему и то в ее невозмутимой душе нет ни капли любви к нему. На самом деле Ферида просто от природы была скромна и робка с мужчинами. К тому же чувство долга и религия не давали ей покоя ни днем ни ночью. Однако Гордей со свойственным ему эгоизмом отказывался понимать ее.

И вот, спустя полгода после приезда в Малиновку, казак раздраженно сказал Фериде:

– Милая, сколько это еще будет продолжаться?

– Ты о чем, Гордей? – вопросительно подняла брови черкешенка.

– Я о нас. О нас с тобой. Ферида, то, как мы живем, – ненормально.

– Я не понимаю тебя, – неясно пробормотала девушка, потупив взор и смущенно отвернув от него голову.

– Да все ты понимаешь! Смотри на мня! – почти выкрикнул Гордей, рывком разворачивая ее к себе и разок сильно встряхнув ее так, что хрупкая черкешенка едва удержалась на ногах. – Ты думаешь, что если надела мужскую одежду, то перестала быть для меня женщиной?! Нет! Ферида, я тебе не пацан сопливый, которому нервы трепать сам Бог велел. Я ждал тебя год после побега из Турции и еще полгода здесь, в станице. Сколько ты еще будешь меня мучать?

– Гордей, я... Ну, я же тебе говорила...

– Да, говорила. Говорила про долг, про религию. Но зачем ты тогда решила уехать со мной?

– Что ты хочешь? – сдавленно спросила Ферида.

– Я хочу, чтобы ты наконец-то приняла решение. Я так понял: ты не можешь выйти за меня замуж из-за религии, а жить не с мужем – из-за своей чести. Так вот, тебе придется выбрать что-то одно.

– Гордей, ты что говоришь?! – не на шутку встревожилась Ферида. – Как я могу отказаться от этого?!

– Как-нибудь придется на это решиться. Либо ты принимаешь христианство и идешь со мной под венец, либо я овладею тобой сегодня же ночью. Мне, в общем-то, все равно, что ты выберешь. Времени у тебя до вечера.

Сказав это, казак повернулся и ушел, оставив Фериду умирать от стыда и отчаяния. Какими бы жестокими ни были его слова, черкешенка понимала, что они справедливы. Но как выбрать между честью и религией?

У выхода из шатра Гордей столкнулся с Порфирием. Старый разбойник хотел было побранить молодого атамана за его слова и отношение к Фериде, но казак опередил его и начал первый:

– Порфирий, я принял решение. Пора заканчивать эти игры: переодевания Фериды мальчиком и нашу непорочную любовь. Я предоставил ей выбор: она может либо покреститься и выйти за меня замуж, либо остаться мусульманкой и жить со мной как любовница. Если же она до сегодняшнего вечера не выберет между религией и честью, решать эту проблему придется мне одному.

– И что же ты собираешься делать? Силой возьмешь ее? Или, может, силком потащишь в церковь и принудишь принять христианство?

– Нет, Порфирий, – покачал головой Гордей. – Я заставлять ее не буду. Я не могу неволить женщину, которую люблю. Поэтому я решил, что если Ферида так и не сможет пожертвовать ни религией, ни своей честью, то я завтра же отвезу ее в Черкессию.

– Молодец, Гордей! – с улыбкой отвечал старый разбойник, довольный тем, что его молодой друг принял единственно правильное решение и при любом раскладе поступит благородно. – Эх, видел бы тебя сейчас твой дед! Ей Бог, Ермолай гордился бы тобой...

Ферида не выходила на улицу до самого вечера. Раздираемая мучительными мыслями, она не могла найти себе места и нервно ходила взад-вперед по шатру. В конце концов девушка забилась в самый дальний, темный угол и залилась слезами. Она не заметила, как вошел Гордей. Молодой человек приблизился к возлюбленной, сел на землю рядом с ней и нежно обнял. Сердце парня разрывалось от жалости и любви, и он всеми силами старался успокоить девушку.

– Тише-тише... Не плачь, моя красавица... – приговаривал казак, поглаживая ее угольно-черную голову и крепко прижимая к себе маленькое, сотрясаемое рыданиями тельце.

– Гордей, я... Я люблю тебя... – она сказала это очень тихо, но он ее услышал. Гордей замер и, казалось, даже не дышал, чтобы не спугнуть робкое счастье, которое наконец вплотную приблизилось к ним.

– Гордей, я не могу без тебя, – все тем же полушепотом продолжала Ферида, сдерживая слезы.

– Я тоже, милая. Но почему же ты тогда плачешь? Мы будем счастливы, потому что любим друг друга. Тебе осталось только выбрать, как мы будем жить дальше.

– Любимый, но как же я могу...? – забормотала черкешенка. – Что же мне делать? Что выбрать?

 – Я думаю, тебе надо принять христианство. Во-первых, казаки не принимают какие бы то ни было другие религии. Мусульманка никогда не станет для них своей. Согласись, надо находить общий язык с теми, с кем живешь. И во-вторых, у на когда-нибудь родятся дети. Кем они будут? Христианами или мусульманами? Как мы будем их воспитывать? По Библии или по Корану? Ферида, милая, ты же и сама понимаешь, что нам будет очень тяжело ужиться и с окружающими, и друг с другом, если ты будешь продолжать исповедовать ислам.

– Гордей... Я не могу... – еле слышно пролепетала девушка, дослушав его, – Как... как можно поменять веру? Это же часть тебя, часть твоей жизни. Это все равно что поменять родителей... Я не откажусь от ислама.

– Ладно, – вздохнул Гордей. – В конце концов ты имеешь право сделать такой выбор, и я готов его принять. Конечно, буде непросто, но ради тебя я готов пойти против всей станицы. Клянусь, никто из казаков никогда не попрекнет тебя твоей религией.

– А дети?

– А дети, уж не обессудь, будут христианами. Им жить здесь, в России, а не в Черкессии. Поэтому и воспитывать их мы будем, как казаков.

Ферида молча кивнула.

– Значит, ты выбрала ислам... – продолжал Гордей. – Что ж, тогда тебе придется забыть про свою девичью честь.

Черкешенка вздрогнула. Отказавшись стать его женой, она выбрала для себя роль любовницы. Сердце сжалось в груди Фериды. Каждую ночь Гордей грезился ей во сне, она мечтала о нем и наслаждалась каждым поцелуем с ним. Но мысль, что ей придется стать кем-то вроде наложницы в гареме, вызывало в ней неприязнь и протест.

Во время всего их разговора Гордей нежно обнимал ее за худенькие плечи, но не как любимую женщину, а как маленькую девочку, которую надо успокоить. Сейчас же его объятия стали совсем другими. Молодой человек чувствовал, как его возлюбленная дрожит и сжимается под его руками, вздрагивает даже от самых легких и нежных ласк. На сердце у Гордея было неспокойно. Глубоко в душе атаман понимал, что собирается сделать что-то нехорошее, о чем потом не раз пожалеет. Эти чувства вынуждали его говорить, оправдываться то ли перед ней, то ли перед самим собой, то ли перед каким-то высшим судьей.

– Ферида, милая моя, красавица... Ты же понимаешь, что это нужно. Мы не можем больше жить как прежде. Уже пора на это решиться... Пойми, ведь я это сделаю не просто из-за того, что мне хочется. Без этого нельзя... Ты думай о том, что когда-то это должно будет произойти. Так почему не сейчас? Для нас это единственный шанс остаться вместе... Ты знай, что я люблю тебя и никогда не обижу. Я не сделаю тебе ничего плохого. У меня у самого сердце на части рвется, когда думаю, что могу причинить тебе боль... Ты мне только скажи, что веришь мне, что согласна стать моей...

А Ферида с ужасом понимала, что не согласна. Да, не согласна, несмотря на то что любит его. У девушки хватило сил посмотреть прямо в глаза атаману и сказать:

– Нет, Гордей. Я не стану твоей. Я буду принадлежать только мужу. Иначе я сама себя перестану уважать. Честь – это мое сокровище, которое я никогда не потеряю.

– Значит, ты не готова отказаться ни от религии, ни от чести.

Ферида уверенно кивнула. С виду она оставалась невозмутимой, но сердце ее обливалось кровью: быть может, в этот самый миг она подписывает смертный приговор их любви и готовится собственной рукой перечеркнуть светлое будущее, которое ждало бы их обоих.

– Что ж... – выпуская ее из объятий и отстраняясь, как от чужой, сказал Гордей. – В таком случае тебе придется отказаться от меня.

Черкешенка с немым вопросом во взгляде посмотрела на казака, и он, медленно отходя все дальше и дальше, словно покидая ее навсегда, пояснил тихим спокойным голосом:

– Я решил, что если ты не выберешь ни один из предложенной мной путей, то я отвезу тебя в Черкессию. Там, под крышей отчего дома, ты останешься мусульманкой и сохранишь свою честь, но потеряешь меня... Едем завтра. Будь готова к утру.

Глава 6

С этими словами Гордей вышел из шатра и остановился посреди стана разбойников. Стояла теплая летняя лунная ночь. Небо было усыпано яркими блестками, дул легкий ласкающий ветерок, сверкающий над головой диск освещал раскинувшиеся по обе стороны Кубани зеленые просторы. В округе стояла тишина, только где-то вдали раздавалось нестройное ржание пасущихся на заливных лугах лошадей и визгливый собачий лай. «От кобель сучке песню поет-заливается! Пристрелил бы брехливого, да ствола нет!» – раздраженно подумал атаман и даже сплюнул с досады. К нему подошли двое бравых парней-налетчиков, уже навеселе. Оба тянули то ли «Ой, мороз-мороз!», то ли «Любо, братцы, любо!» Разбойники предложили Гордею выпить за его атаманское здоровье, щедро плеснули водки в стакан и протянули ему. Молодой человек залпом выпил «себе на здоровье». Парни, покачиваясь, побрели каждый в свою палатку, а Гордей смотрел им в след и думал: «К женам идут... А те их ждут, беспокоятся... А она меня не ждет... Она не ждет, а та, другая, ждет... ждет и любит... А я? ... И я...» Атаман с минуту постоял на месте и глубоко дышал полной грудью, стараясь не захмелеть, а потом тряхнул головой, отгоняя мысли о Фериде, и побрел в Малиновку. Он шел на самый край станицы, к той единственной, что могла понять его и утешить, к Акулине.

Казачка не спала. Она, казалось, совсем не удивилась приходу Гордея. Девушка впустила в дом молодого человека и исподтишка внимательно осмотрела его. Рубаха распахнута, волосы взлохмачены, глаза затравленного зверя, понурая голова, за версту разит водкой... С первого взгляда было ясно, что что-то случилось. Усадив атамана за стол и пристроившись рядом с ним на лавке, казачка начала расспрашивать его:

– Ты так поздно пришел... И вид у тебя совсем измученный. Ну, скажи мне, что такое?

– Знаешь, Акулина... – сдавленно проговорил Гордей. – Я раньше думал, что любовь сильнее всего на свете, что ради нее идут на жертвы. Неужели я ошибался?

– Не, конечно. Любовь над всем властна. Вспомни хотя бы нас с тобой. Мы плюнули на людскую молву и жили так, как хотели.

– Это была твоя жертва. Скажи, разве ты не боялась позора, не заботилась о своей девичьей чести?

– Я? – изумленно переспросила Акулина. – Заботилась ли о своей чести? Хм! По-мне, так ничего предосудительного в нашей любви не было. Пусть будет стыдно тем, кто по темным углам зажимается с парнями, а на людях корчит из себя святых праведниц! Что же до позора... Ха, не хватало мне еще бояться этих старых куриц, кудахчущих днями на пролет и перемывающих косточки всем и каждому! Гордей, ведь это все так неважно! Любовь – вот что важно.

– Я тоже так думаю, – все таким же убитым голосом отвечал атаман. – А Ферида... Ты любила меня всей душой и готова была все отдать ради нашей любви. Ферида же не может отказаться ни от чего: ни от ислама, ни от своей чести.

– Гордей, ты нас не сравнивай. Я не боялась людской молвы, потому что мне было все равно. А Ферида тверда в своих убеждениях и бережет то, что ей на самом деле дорого. Это достойно уважения.

– Как бы то ни было, – со вздохом сказал Гордей, – она предпочла отказаться от нашей любви. Завтра я отвезу ее в Черкессию.

– Как? – встрепенулась Акулина, удивленная и обрадованная этим известием. – Ты ведь жил ей эти полгода.

– Жил, – печально кивнул головой парень, – да не могу больше. Я не чувствую от нее никакой отдачи. Порой мне кажется, что я выдумал то, что она меня любит. Ну не может любящая женщина оставаться такой далекой и холодной!

– Гордей... – помолчав несколько секунд, нерешительно начала казачка, сама до конца не понимая, зачем пытается оправдать соперницу в глазах возлюбленного. – Может, она просто такая по жизни. Ну, характер у нее такой. Она просто скромная, ранимая, осторожная... немного скрытная, замкнутая...

– Вот слушаю я тебя, Акулина, и удивляюсь, – постепенно трезвея от выпитого из жестяной кружки, непонятно когда и как подсунутой в его руку казачкой, рассола. – Ты как будто убеждаешь меня, что Ферида тоже любит меня, и хочешь, чтобы я вернулся ней.

– А ты от нее уже ушел? – с надеждой спросила казачка.

– Еще не окончательно... Завтра... завтра я порву с ней навсегда. А сегодня я пришел к тебе... Но ты не ответила на мой вопрос. Зачем ты ищешь оправдание для Фериды?

– Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Без нее ты будешь несчастлив.

Гордей пристально вгляделся в глаза девушки, но не нашел в них ни притворства, ни кокетства. В голубой бездне светилась искренность и горела страсть. Да, она любила его. Любила по-настоящему. Любила всем сердцем. Именно так, как он хотел.

– Мне хорошо с тобой, – внезапно охрипшим голосом прошептал ей на ухо атаман. – С тобой я буду счастлив.

Не медля больше ни минуты, Гордей привлек к себе Акулину и принялся осыпать всю ее горячими поцелуями. Девушка не противилась ему. Наоборот, она отвечала на все его ласки. Железное кольцо его рук обхватило ее, не знавшую прикосновений другого мужчины, обветренные знакомые губы после долгой разлуки наконец прижимались к ее лебединой шее, горящие черные глаза смотрели прямо и дерзко. А Гордей впервые за несколько лет прижимал к себе женщину, ластящуюся и откровенно просящую любви. Обоим вдруг показалось, что они вернулись в те счастливые дни, когда они были только вдвоем и безмятежно наслаждались жизнью и друг другом...

Гордей провел у Акулины всю ночь. Когда первые лучи солнца осветили землю и голосистый глашатай, с красным гребешком, взлетел на плетень, распушил цветастый хвост и закукарекал во всю глотку, молодые люди уже (точнее, еще) не спали. Они лежали, обнявшись, на измятых простынях и молча наслаждались этим замечательным утром. Акулина томно смотрела на возлюбленного и время от времени ласково терлась носом о его небритую щеку. «Какая же у него черная кожа!» – думала девушка, разглядывая смуглую руку атамана, ныряющую в золоте ее волос и ловко накручивающую на длинные пальцы ее шелковистые локоны.

– Мне кажется, – первым прервал молчание Гордей, продолжая играться с волосами Акулины правой рукой и нежно поглаживая ее по животу левой, – что эта ночь не прошла просто так.

-Ты что, хочешь ребенка? – широко распахнув свои огромные лазурные глаза и даже сев от удивления, спросила казачка.

– Конечно, – с улыбкой подтвердил Гордей. – Я очень люблю детей. А ты?

– Я тоже... – растерянно забормотала девушка. – Но, знаешь... Я никогда раньше не задумывалась о том, что у нас могут быть дети.

Помолчав несколько минут и до конца осознав, что ее любимый хочет от нее ребенка, Акулина продолжила, расцветая улыбкой:

– Ребенок... Господи, это же счастье!

– Конечно, счастье. Скажи, а ты кого больше хочешь: мальчика или девочку?

– Мальчика, – уверенно отвечала девушка. – Красивого, сильного, смелого, веселого... Удалого казака, как ты, любимый.

– Так и будет, родная, – мечтательно произнес атаман и нежно поцеловал ее в щеку.

– Гордей... – вдруг встревожившись, проговорила Акулина. – А что теперь будет?

– Ты о чем, милая? – не понял казак.

– Я о нас... О нас троих. Ты же любишь Фериду.

Молодой человек тяжело вздохнул. Он и сам еще не разобрался до конца в своих чувствах. Парень знал, что не хочет отпускать Фериду, но и с Акулиной он был как в раю. Наверно, он любил их обеих, но по-разному: черкешенку – нежно и трепетно, казачку – горячо и страстно.

– Я не могу лгать тебе. Я люблю Фериду... Но это уже неважно. Очень скоро мы расстанемся навсегда... И тогда я вернусь сюда, к тебе одной. Я буду только твой... Когда я приехал из Турции, я думал, что больше не люблю тебя. Но сейчас я вижу, что ошибался. В моем сердце всегда было место для тебя. Ты дарила мне неземное блаженство, воспламеняла меня одним взглядом, сводила с ума мимолетным поцелуем. Ты для меня близкий человек, с Феридой же мы чужие. Я много раз уже говорил тебе это и сейчас повторю еще: ты восхитительная... ты пылкая, страстная. Твоя любовь возносит к небесам. Она сладка, но не приторна; горячая, но не развратная... И ты... ты чудесная...

Гордей говорил искренне, от сердца. Акулина чувствовала это и готова была расплакаться от счастья. Вот так возродилась их любовь, и была она еще сильнее и прекраснее, чем та, что связывала их в юности.

Эта ночь была, пожалуй, самой беспокойной в жизни Фериды. Девушка долго рыдала после ухода Гордея, а когда немного успокоилась, увидела, что рядом с ней сидел Порфирий.

– Ничего не объясняй, девочка, – ласково сказал ей старик, взяв за маленькую изящную ручку. – Я все знаю.

– Порфирий... Что... что мне делать? – продолжала всхлипывать черкешенка, доверчиво прижавшись к мудрому разбойнику. – Я не могу без него... Я умру без Гордея!

– Тихо-тихо... Не надо плакать. Ферида, красавица, ведь в твоих силах все изменить.

– Как?!

– Девочка моя, Гордей абсолютно прав. Тебе надо покреститься.

– Но как я могу поменять веру?

– А ты подумай... – после минутного раздумья сказал Порфирий. – Ведь твоя религия гласит, что судьба каждого уже предопределена. Значит, небесам угодна твоя любовь. Аллах сделал так, чтобы вы с Гордеем встретились и полюбили друг друга... Всех нас создал Бог единый. Просто мы называем Его по-разному и обращаемся к Нему каждый по-своему. Но дело же не в молитвах и религиозных обрядах. Главное, чтобы Бог жил в твоей душе и чтобы ты следовала Его заповедям. А разве христианские заповеди сильно отличаются от мусульманских? Ведь каждая религия проповедает добро и любовь.

Ферида слушала Порфирия, и ей казалось, что он прав. Наверно, это был самый сложный выбор в ее жизни, но он был сделан. Сделан во имя любви.

Еще до рассвета Порфирий и Ферида вдвоем направились в небольшую церквушку в окрестностях Малиновки и дождались там священника. Трудно сказать, чему тот удивился больше: столь раннему визиту или такой неожиданной просьбе. Порфирию удалось убедить святого отца, что черкешенку необходимо немедленно окрестить, и через полчаса девушка шла под руку со старым разбойником по казачьей станице, но она уже была не Феридой, а Екатериной.

Глава 7

Так, поутру все станичники узнали, что под мужской одеждой пряталась девушка, а Гордей – что Ферида отказалась от ислама ради того, чтобы провести всю жизнь рядом с ним. Парень был поражен не меньше, чем все остальные, но быстро сориентировался и отдал приказ разбойникам накрывать столы и тащить все вино, что смогут найти: свадьба у атамана! Устроенный после венчания пир горой удался на славу. Гости пели, пили, плясали, поднимали чарки за здоровье молодых. Отовсюду слышалось:

– Долгих лет вам прожить в мире и согласии. Чтоб вместе вам было сладко, в разлуке – горько. Горько!

– Детишек вам побольше! Казаков лихих да девок красных! С первенцем не затягивайте!.. Выпьем, братья-казаки, за здоровье молодых! Эх, винцо-винцо, уж больно оно горько! Горько!

– А где ж Акулина-то, краса наша писаная? Упустила такого молодца, как ж ей, наверно, сейчас горько... Горько!

В общем, пышную сыграли свадьбу. Все гуляли до утра. Только веселье жениха раз за весь праздник прервал Порфирий.

– Ты где был? – строго спросил старый разбойник у уже захмелевшего после пятой чарки Гордея, отрывая его от раскрасневшейся невесты во время очередного «Горько!» и за шиворот вытаскивая из-за стола.

– Ты о чем, Порфирий? – мигом протрезвев от понимания, что имеет в виду друг, притворно удивился жених.

– Я спрашиваю, где ты, кобелина, всю ночь шлялся?

– Не твое дело, – огрызнулся молодой человек. На душе у него вдруг стало как-то мерзко. Ведь он ни разу не вспомнил об Акулине с той минуты, как узнал, что Ферида приняла христианство и согласилась стать его женой. А казачка, наверно, спряталась где-то, чтобы никто не видел ее слез, и целый день плакала. Атаман тут же принял решение, когда стемнеет, как-нибудь незаметно выскользнуть из гуляющей толпы и заскочить к Акулине перед брачной ночью.

– Что ж ты глаза потупил? – продолжал распекать молодого старик. – Да знаю я, где ты был. Только вот что я тебе скажу: нельзя жить одновременно с двумя женщинами. Одну придется бросить.

– Так кого бросить?

– Как «кого»?! – почти в полный голос возмутился Порфирий так, что услыхавшие его станичные кумушки многозначительно переглянулись и, склонив седеющие головы ближе друг к другу, оживленно зашушукались. – А кому ты не далее, чем два часа назад, клялся в любви и верности у алтаря?

– Но Акулине я тоже обещал, что не брошу ее.

– Значит, будь добр, разберись со всеми своими обещаниями. А Фериду не обижай. Она очень хорошая девочка и тебя, жеребца, любит.

– Акулина меня тоже любит... Ладно, мне уйти надо.

– К Акулине?

– Да, к ней. Я должен с ней поговорить. Порфирий, друг, прикрой меня.

– Не боись, водки много, – недобро сощурившись, иронически проговорил старый разбойник. – Свадьба и без жениха обойдется. А Фериду я успокою: скажу, что по старой казачьей традиции жених в день свадьбы обязательно должен сходить налево, чтоб если уж не у жены, так у мужа было много детей.

– Да ну тебя, Порфирий! – махнул рукой Гордей и полез через плетень со двора, где были расставлены столы.

– К ночи хоть вернешься? – крикнул вдогонку атаману Порфирий. – Или мне придется и супружеский долг за тебя исполнять?

– Да тьфу ты! – досадливо сплюнул казак и помчался к Акулине.

Гордей нашел казачку у нее дома. Девушка забилась в угол за печкой и горько плакала. Она даже не услышала, как в горницу вошел ее возлюбленный.