Текст книги "Шкаф (СИ)"
Автор книги: Ирэн Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Разом похолодало, да так, что застучали зубы. Шмяк – со всплеском послышалось со стороны дивана, где лежала тёща. Ощутимое чувство, что в гостиной кто-то есть, пронзило нутро. Бульк – что-то упало на пол.
– Ааа!!! – первой заорала Инга и побеждала прочь из гостиной.
Наташка бросилась за ней, больше не цепляясь за меня. Светка всё щёлкала зажигалкой, пыталась запалить свечу.
Я слышал, как скрипит, прогибаясь, пол. Далёкая вспышка молнии едва пробила темноту, застывшую густым киселём в гостиной. Глухо загрохотало за окном. Священник начал читать молитву: «Отче наш, иже еси на небеси». Его голос звучал твёрдо, путеводной звездой во тьме.
Новая вспышка молнии резко и отчётливо осветила комнату, обнажив карлика с ногтями длинными, как в фильме про икс-менов, только его когти были чуток загнутыми – и с них что-то капало на пол. Но хуже всего было то, что возле дивана находилась неведомая хреновина, пропавшая из мастерской. Пульсирующий мягкий шар напоминал яйцо-кокон, который шевелил сотнями ворсистых отростков, антеннами подрагивающих в нашу сторону, являя собой некий орган осязания-обоняния.
С глаз будто бы сорвало пелену. Меня затошнило от омерзения. Ужас засосал под ложечкой. Сердце бухало, как на внезапном преодолении стометровки. Вот только проклятые ноги закостенели – и я, как ни пытался, никак не мог сдвинуться с места. Лишь слышал, как громко и яростно грохотал за окном гром.
Проказливо грозя пальцем, ухохатывался безумный карлик, подступая всё ближе, точно прекрасно зная, что мы все, оставшиеся в гостиной, просто не можем убежать.
Голос попа всё крепчал, внушая внутреннее знание: мол, молись пока не поздно. Сделав долгий и глубокий вдох, я начал повторять за ним. Слово за словом снова обретая контроль над телом.
Вдруг все разом мы хором стали молиться. Все уверенней и громче. Внезапно смех карлика стих, захрипел и резко, с карканьем оборвался. Ярко вспыхнули свечи в руках друзей. Округлая мерзость барахталась, скользя в серой жиже, в которую превратилась тёща. Затем она подняла дыбом ворсинки и с недовольным шпоканьем оторвалось от пола, юркнув в стену, и исчезло в заиндевевшем проёме. Карлик, скособочившись, нырнул следом за ним.
Секунда другая – и всё стало, как прежде, нормальным. Мы снова могли дышать и двигаться. Поп перекрестился, сказав: «Чур меня... Свят, свят, свят...»
Больше ничего не обсуждая, мы дружно собирались просто сбежать. Как оплеуха, в глубине дома раздался отчётливый детский крик, полный отчаяния и ужаса. Ленка!
– Пожалуйста, не бросайте её! – умоляюще вскрикнула Светка и всхлипнула.
На хмуром лице Лешего и ошалевше-потерянного Казановы отчётливо проступало сомнение. Тишина. За окном молнии вновь и вновь полосовали небо. В свете всполохов и свечей мы видели расширенные от ужаса и шока глаза друг друга. Инга сочувственно схватила Светку за руку. Наташка плакала, снова болезненно крепко сжимая мне плечи, неловко обнимая и пряча лицо у меня на груди.
– Мамочка, что же теперь... – сквозь рыдания я различал её слова, тихие, но режущие ножом сердце.
– С бесовщиной нужно бороться крестом, постом, да молитвой,– громко прорезал тишину бас попа. – Можно освятить воду. Крест то у меня при себе имеется, – со знанием дела, добавил Анатолий.
Мы не могли бросить в доме Ленку. Никак. Поэтому все вместе направились на кухню. Казанова и Леший остановили меня в коридоре и шепнули, что женщинам нужно уходить из дома одним. Пусть спасаются. Бегут прочь, лишь бы подальше отсюда.
– А девочку мы найдём и не сдадимся так просто, пусть это и чертовщина, хрен с ней, – сказал я шёпотом Наташке на ухо и добавил, чтобы с подругами делала ноги.
Женщины намеревались выйти через кухню и только подошли к двери, как священник неожиданно крикнул:
– Стойте!
Анатолий первым подошёл к двери и брызнул на неё святой водой из глубокой тарелки, которую несколько минут назад освятил с помощью молитвы и креста. Стоило каплям коснуться её поверхности, как дверь, будто бы живая амёба, прогнулась внутрь и, подобно упругому ластику, снова выпрямилась. Теперь мы отчетливо видели, что это и не дверь вовсе, а что-то другое. Мокрое, искрящееся не то инеем, не то паутиной.
Все растерялись, но отошли от двери подальше.
– Давайте в окно, – тихо предложила Наташка.
Женщины направились к большому окну над гарнитурным кухонным столиком, где моя жена так часто резала на разделочной доске овощи. Белый, как горящий магний, свет молнии высветил, что с подоконника что-то подтекает. Что-то липкое, прозрачное, как сопля, оно шлёпалось на поверхность стола и затекало в раковину. Столешница нездорово серебрилась инеем. Я моргнул. Хотелось себя ущипнуть, чтобы не погружаться наяву в кошмарный сон, окончательно теряя связь с реальностью. Глянул на часы на холодильнике. Стрелка не двигалась. И тут я понял, что не слышу вообще ничего. Ни дыхания, ни ветра за окном, ни грома. Инга уже подошла к столу, намереваясь открыть окно. Она что ослепла?
– Нет!!! – с надрывом крикнул я и бросил первое, что попалось под руку, в окно. Это было махровое полотенце для посуды. Оно буквально всосалось в стекло.
– Морок. Бесы снова нас водят за нос,– оповестил всех поп.
Значит, из дома так просто не выбраться. Злость неведомо на кого душила, и я матюгнулся, сметая собственный страх той же злостью, – и сказал, обращаясь к попу, крепко потряхивая его за свитер:
– Раз такой умный, то что нам делать? Что делать, Анатолий!? – рявкнул я, чувствуя, как скрипят зубы и брызжет изо рта слюна.
Он почесал взъерошенные волосы, затем, задумавшись, отрешённо смотрел то на стену, то на блестящие молнии за окном. Наконец, измученным голосом выдавил из себя:
– Час от часу не легче. И ведь во сне такое привидеться, не могло, да? – криво ухмыльнулся он, – что угожу в такую знатную передрягу. Предлагаю выманить их и сжечь напалмом. Водка, спиртное же у вас найдётся?
– Нужно оставить женщин в безопасном месте, – как-то пискляво выдавил из себя Казанова.
– Где ты видишь здесь безопасное место, а? – окрысился я на друга.
Казанова сразу заткнулся.
– Мы не будем разделяться, – подала голос Наташка. – Так девочки?– спросила моя жена.
Женщины, сбившиеся в кучу, кивнули. Вот только свечи больше ни в какую не зажигались. Кто бы тут что подумал про возникшую аномальную зону и потерявшие своё привычное значение законы физики?
– Спички в столике. Всё спиртное в баре и остатки в холодильнике, – озвучил я свои мысли.
Поп громко хохотнул и тут же открыл отключившийся без электричества холодильник. В темноте стал шарить наощупь, пока я не догадался включить газовую плиту. Опа. Зажглась. Так Анатолий вытащил из холодильника водку и, открыв пробку, тут же стал жадно глотать, точно страдающий от жажды в пустыне. В этот момент все, что он сказал раньше, все его уверенные слова, показались мне очередным пустым звуком. Мне захотелось ему крепко, от всей души вмазать. Выместить злость за всех и за всё случившееся сразу. Как он смеет тут напиваться? Казанова и Леший точно почувствовали моё дикое, взвинченное состояние, быстро подошли ко мне да, положив руки на плечи, шепнули парочку успокаивающих слов. Я вздохнул и поёжился от озноба и, пересилив себя, стиснув зубы, стал ждать. Поп вылакал почти полбутылки. Затем взял полотенце и порезал его на лоскутки, добавил бумаги и стал напихивать всё это в бутылки с остальной водкой.
Леший засуетился подсовывая ему поочерёдно бутылки с коньяком, не пощадил даже виски, который притащил из буфета Казанова. Неожиданно поп крякнул и, прокашлявшись, приказал нам произнести вместе с ним молитву и, перекрестившись, сказал:
– Ну, с Богом!
Мы все вооружились бутылками с зажигательной смесью и разобрали все кухонные ножи. Топорики оказались лишь у меня и Казановы. С трудом зажгли единственную свечу, прежде освятив её водой из миски. Водой также смочили губы и глаза. Для отвода бесовского морока – так пояснил священник, и неожиданно мне захотелось узнать, чем он в действительности занимался в своей приходской жизни. Уж точно не проповеди читал, раз такой знаток чертовщины.
Мы гуськом поднимались по лестнице. Вокруг тишина, а холод будто бы даже слегка пощипывал кожу, и ступеньки под ногами скользили. Из приоткрытой двери в мастерскую струился грязный серый свет. Отчаянный, затравленный, как у придушенного хорька, детский крик заставил вздрогнуть. Светка тут же ринулась вперёд. Священник успел её остановить. Он зашёл в комнату первым и хрипло крякнул.
Куда ни посмотри, всё в мастерской покрывала белесая корка изморози и льда, даже на стенах красовался иней. А возле шкафа сидела Ленка, рядом с девочкой то самое круглое нечто, заметно разросшееся в размерах, точно яйцо, изнутри поражённое гнильцой. Вскрикнула Инга, стоящая позади всех. Лёгкий, удушливо пахнувший тухлятиной воздушный поток заставил жалобно затрепетать свечу в руках попа. Треск, звук паденья, затем сильный крик боли позади нас. Леший, стоявший прямо за мной, рядом с Наташкой и Светкой, собирался броситься назад, за Ингой, но не вышло. Резко хлопнула дверь, прищемив ему руку. Леший заорал от боли. Дверь снова резко распахнулась и закрылась – на этот раз плотно. Тихий смех, точно шуршанье сминаемой бумаги, идущий с лестницы, враз перерос в проказливое хихиканье, которое было слышно даже сквозь вой лешего, баюкающего свою руку со сломанными пальцами. Инга (это точно была она) снова вскрикнула – и всё оборвалось тишиной.
Я, Казанова, Наташка, Светка и священник безуспешно пытались помочь Лешему. По лицу Лешего, прикусившего до крови губу, стекал пот. Снова щелчок. То круглое, что было возле Ленки, начало раздуваться, пока не треснуло. Брызнуло серой жижей, из трещин показалась трёхпалая лапа и сразу потянулась к девочке.
– Лена иди к нам, милая! – крикнули я и Наташка.
Светка наконец-то вырвалась из хватки попа и кинулась к дочке. Анатолий стал читать молитву и бросил пакет со святой водой в сторону существа. Бух! Пакет раскрылся в полёте, и капельки воды повисли в воздухе, словно зацепились за невидимую паутину.
Всего на мгновение вспыхнула свеча вместе с прорезью в небесах зарницы, и мы увидели круглую голову с выпуклыми глазами рептилии, всю в наростах и впадинках, напоминающую гнилой кратер луны. Светка от ужаса замерла на месте в шаге от дочки.
Ленка не реагировала ни на голос матери, ни на наш приказ.
Голова твари неожиданно втянулась обратно в скорлупу. А вот Ленка встрепенулась и, глянув по сторонам, заторможенно выдавила из себя:
– Мамочка?!
– Доченька, иди сюда! – дрогнувшим голосом позвала Ленка.
С грохотом дверь слетела с петель, придавив Лешего. Размахивая руками, в комнату ворвался карлик, тут же сбив с ног Казанову, двинув ему головой в живот и по дороге оцарапав Светку когтями.
Священник вздрогнул и с сильным, бравадным криком:
– За господа!!!! – поджег фитиль одной из прикрученных к поясу бутылок едва тлеющим пламенем свечи и бросил зажигалку в карлика.
Я закрыл собой подбежавшую Светку с дочкой на руках. Наташка подпалила фитиль своей бутылки и тоже бросила её в карлика. Карлик зарычал зло, яростно и что-то сказал, какую-то невнятную тарабарщину. Скорлупа засветилась и разлетелась в одно мгновение. Теперь в комнате находилось круглоголовое существо с тонкими по-паучьи ногами с сочленениями, недоразвитым тельцем и несколькими парами трёхпалых рук– лапок. Наташка со стоном упала в обморок. Светка заорала так сильно, что задребезжали стёкла. Священник наконец-то помог Лешему зафиксировать сломанные пальцы. Я не знал, что делать. Нужно было помочь жене, но всё, что я сумел, это крикнуть Светке с дочкой бежать вниз и прятаться. Казанова, покачиваясь, встал на ноги. Кровь хлестала из его живота. Существо мгновенно оказалось возле попа и, раскрыв пасть, дунуло на него, точно из пожарного баллона, струёй синеватого дымка. Ноги попа подкосились, он упал, закрывая глаза. Волосы и кожу лица мужчины, как гипсовым слепком, окутала корка льда. Светка стопорила, замерев на месте, – и Ленка на её руках от ужаса буквально душила её своими маленькими руками.
Я почти толкнул женщину, наконец-то выхватил из-за пазухи топор и с криком побежал к карлику. Проклятый карлик уже сидел в печёнках. Ярость затуманила мне мозги, поэтому страх исчез. Светка отпустила дочку, велев ей: «Прячься, милая, беги!» Затем с ножом в руке присоединилась ко мне. Заверещав, чудовище открыло пасть и бросило в её сторону огромную струю дыма. Женщина стремительно покрылась коркой льда. Я же, замахнувшись топором, промазал мимо ноги существа. Карлик выбрался из кольца огня. Обгорелый. Гадкий, со вздувшимися пузырями на лице и на черепушке, издавая едкое зловоние. Он встряхнулся, сорвав вместе с мясом прядь своих обгорелых волос, и нагло ухмыльнулся похабной ухмылкой акулы, раззявив рот чуть не от уха до уха.
– Дзинь, – сказал он и щёлкнул когтем по мёрзлой Светке. По телу женщины бегло растеклись трещины.
Я умудрился упасть на пол и, проскользив на коленях перед существом и снова размахнувшись, опустил топор на его тонкую, как спичка, ногу. Но сталь буквально высекла искры, сконтактировав с его кожистой плотью. Шипение – и тварюга, потеряв равновесие либо всё же от боли, таки повалилась на пол. Я снова замахнулся топором. Из горла твари вырвалась струя холодного дыма, рассеянно заморозила пол, несколько картин Наташки и стену. Я моргнул, осмотревшись, – и снова извернулся по полу. Леший и раненый Казанова умудрились спрятаться за грёбаный шкаф. Хотелось истерически рассмеяться. Но я не сводил глаз с цели. Подбрюшье тварюги выглядело каким-то нежным, подрагивающим и хилым.
– Остановись!!!– вдруг выкрикнул карлик.
– А то что? – залихватски выдавил я.
– Ранишь его, и поверь: никто не уйдёт отсюда живым. Ни девочка, ни твоя женщина! – угрожающе, но очень убедительно прошипел, едва сдерживая гнев, карлик.
Я дёрнулся вперёд и с трудом остановился, когда услышал:
– Не надо, – слегка изменившимся тоном сказал карлик. – Не причиняй птенцу боль.
Улыбка на лице карлика исчезла со щелчком, как если бы против воли закрылся смертоносный капкан. Я крепче сжал рукоять топора.
– Давай поторгуемся, – предложил карлик.
Я внимательно смотрел на него, стараясь не упускать из виду «птенца» Так значит, он опасается за эту тварюгу. Что ж хоть какой-то плюс в возникшей ситуации.
Мы торговались. Я выдвигал свои условия, он – свои. Пока не пришли к компромиссу. Его доводы резали по живому. Как я ни старался, но карлик железно упёрся, что отпустит только тех, кого не выберет вылупившаяся тварь. Это была рискованная цена выбора из наших жизней за спасение малой Ленки.
Что ответить на это? Ведь в живых и на ногах были только я и Наташка. Остальные тяжело ранены. Я сглотнул горечь во рту и, согласившись, кивнул, а потом сделал резкое, обманное движение и полоснул тварь по брюху. В лицо тотчас ударила вонь, кожу обожгло. Боль была резкой и опаляюще-жгущей.
Я взвыл и пытался извернуться от плевков холодного дыма из пасти птенца. Карлик истошно заорал и сграбастал первого, кто ему попался, под руку, – Казанову. Открутил ему, точно у марионетки, голову и стремительно облил горячей кровью существо. Рана на его повреждённом брюхе стала затягиваться.
Я попытался встать с пола, но мою руку прижали ногой. Мои глаза слезились. Лицо частично онемело. Хотелось только закрыть глаза и отрубиться.
– Лживый упрямец, мы же с тобой договорились! – прошипел карлик и пригрозил: – Теперь ты сильно пожалеешь!
Левой рукой я с трудом сжал рукоятку топора.
Лишь чудом я снова увернулся от хладного дыхания твари, неожиданно бросившейся к так и не пришедшей в себя Наташке. Карлик уже заносил надо мною свои острые бритвы-когти, намереваясь полоснуть по горлу. Внезапно очухавшийся священник закричал что-то, кажется, на церковнославянском и быстро встал с пола. Он кинулся к карлику, вытаскивая из-под свитера потемневший от времени серебряный крест, и крепко прижал его ко лбу не успевшего ничего предпринять карлика. Карлик зашипел, пытаясь освободиться.
Я смотрел на него, топор в левой руке стал слишком тяжёл. Эх, нет у меня сил встать и к тому же поднять чёртов топор.
– Чего ты ждёшь!!! – злобно кричал священник.
Его крик вливался в уши точно сквозь пелену. Я сжал зубы и, качаясь, поднялся, затем с неимоверным усилием смог поднять руку и ударить топором карлику в ногу.
– Ложись!!! – неистово орал Анатолий.
Птенец своими клешнями крепко держал Наташку, прижимая к груди. Вдруг он раскрыл пасть и со всей мочи дунул, целясь в нас, сизой дымкой. Мы с попом, как подкошенные, упали на пол. Мои волосы и частично кожа головы заледенели.
На разукрашенной стене образовался круглый, серый, сочащийся влагой проём. Недолго думая, многозначительно переглянувшись с птенцом, карлик и его подопечный юркнули в проём и исчезли.
– Нет! Наташа! – закричал я, почти что всхлипывая. Пытался подняться с пола, но тело не подчинялось командам мозга – и я не мог встать.
– Давай, приди в себя! – приказал поп. – Они ещё в доме, потому что ослабли. Я знаю, – уверенно сказал он и криво ухмыльнулся, затем помог мне подняться.
Мы нашли Ленку в чулане под лестницей. Она уже не плакала, тихонько сидела, стуча зубами и сжав кулачки.
Небо за окном слегка прояснилось, выявляя светлые предрассветные пятачки. Только ещё бушевал напоследок, раскачивая ветви кустов и деревьев, неохотно стихающий ветер... Мы обыскали весь дом и снова поднялись наверх. Дверь в мастерскую плотно сидела в проёме, напоминая гранитный монолит. Я скулил, как побитый щенок, пытаясь вломиться внутрь, повторяя про себя, как молитву: «Наташка, Наташка...»
Леший, с избитым лицом и покалеченной рукой, ковылял нам навстречу из спальни. Бледный, испуганный, он там прятался в полузабытьи, точно зверь, и теперь едва понимал, что вообще происходит. Но упрямо подошёл к нам, тут же взяв на руки хныкающую и зовущую маму Ленку.
Мы со священником злобно махали топорами. Металл с лязгом высекал искры из бывшей деревянной двери. Я завыл.
Неожиданно дверь бухнула внутрь, мы едва не влетели в мастерскую вслед за ней. Вся комната в предрассветном свете была залита кровью, грязью и ослизшей слякотью, точно в испражнениях гигантского слизняка. Стены, потолок, окна – всё вокруг оказалось замарано, а вот шкаф исчез.
Из моего горла вырвался дикий стон, от отчаяния хотелось биться лбом о стену. Наверное, я всхлипнул. На плечо легли совместно руки священника и подрагивающая ладонь Лешего.
– Ещё не всё потеряно, сынок, – успокаивающе произнёс священник.
А я гневно стукнул кулаком об стену.
– Что делать, что же делать! – крикнул я.
– Мы с тобой до конца чувак, – произнёс Леший.
Я вздохнул и обнял его, чувствуя на глазах предательские слёзы.
Наглотавшись обезболивающих таблеток, как могли, обработали раны. Накормили и напоили Ленку. Пришлось ей дать немного снотворного, чтобы успокоилась и перестала звать маму.
Я находился точно в кошмарном сне, когда события неподвластны и вокруг творится какая-то запредельная херня. Только вот это была горькая реальность. До жути хотелось просто закрыть глаза и погрузиться в спасительное забытьё, где нет ничего: ни воспоминаний, ни боли.
Но отдых сейчас являлся непозволительной роскошью. Вызвать полицию представлялось панацеей от раковой опухоли. Священник молчал, нахмурив лоб, всё думал и думал да пил очень сладкий кофе, то и дело накручивая на палец неухоженную бороду. Наконец, сказал:
– Собирайтесь, берите все, что я вам скажу, да крепитесь духом, потому что сейчас мы поедем туда, откуда всё началось, – в Петровку. Пока ещё не поздно, – задумчиво оборонил он и поставил пустую чашку на стол.
– Ваше дело – раздобыть нам транспорт. На мне всё остальное. Через час будьте, как штык, возле моего дома, – пояснил Анатолий, бледный и невыносимо уставший, с запавшими от потрясения глазами.
Мы кивнули. Он вздохнул и спокойно вышел через дверь кухни, забрав с собой спящую Ленку, обещая пристроить её в церквушке на время.
– Вот бы нам ПМ Казановы, – тоскливо сказал Леший.
– Да уж, пригодился бы, – отчеканил я и, собравшись по-быстрому, вспомнил, что у Сергея Ивановича была старая «волга», времён лихих девяностых. Стояла себе в гараже.
Рыться в вещах тёщи было неудобно, а потом нахлынула апатия. Странная и отупляющая. В голове от принятых обезболивающих царила полная кутерьма. Ну и чёрт с ним. Короче, пришлось нам троим выбираться из деревни в повозке, запряженной чалой лошадью, которая стояла в ветхой конюшне, хозяев которой мы так и не обнаружили. Я угостил лошадь лежавшим на сене яблоком и сухим хлебом, и мы поехали в город.
По дороге лишь лужи, потрёпанные деревья с облетевшей листвой. У некоторых дряхлых домов были снесены напрочь крыши. Вокруг ни души. Гнетущая тишина, да ветер гоняет по небу рваные тёмные тучи.... В шесть утра мы прибыли в город, оставив лошадь в близлежащем парке. Пешком добрались до дома Клавдии Петровны, благо что от парка недалеко. Ещё полчаса искали в квартире ключи от гаража.
Священник успел сделать бутерброды нам в дорогу, запастись ликёром из квартирных запасов тёщи. Она этот ликёр страсть как любила, и соли захватил у неё на кухне ещё пару пакетов. Одержимость не иначе у него этой солью, наверное. Покопавшись в буфете, поп стянул несколько серебряных вилок и ножей. Из того самого старинного комплекта, который был предназначен для приданого Наташке, но так и не стал им из-за нелюбви тёщи ко мне, конечно же.
Хозяйственный поп ещё умудрился за время поиска ключей заварить термос чая и второй с кофе нам в дорогу.
Итак, мы разношерстной компашкой, с виду, наверное, смахивающих если не на террористов, то на беженцев или лишенцев, мать их, могли при встрече напугать кого-угодно и заставить безоговорочно вызвать полицию. Но нам везло.
С утра видели во дворе лишь пару алконавтов да угрюмого дворника, лениво машущего метлой, сгребая сор и редкие листья из стороны в сторону.
«Волга» в пыльном гараже завелась с первого раза, потарахтела мотором и повезла нас в путь-дорогу. Мы молчали, да нервно жевали себе бутерброды, и пили чай, потом поочерёдно дремали, сменяя за рулём друг друга.
Вместо того чтобы объяснять нам план дальнейших действий, Анатолий начал рассказывать, чем занимался при жизни до того, как его отлучили от церкви за беспробудное пьянство и учинение беспредела и последующего сквернословия лицам, носящим вышестоящий сан.
А ещё он сказал, что знал человека, который называл себя экзорцистом и который приехал в наши края из самого Ватикана, так сказать, отойдя от дел.
Экзорцист был одноглазый и хромой, весь седой и испещренный морщинами, а в прищуренных, постоянно слезящихся глазах вместе с застарелой болью сияла бездна. Священник пояснил, что такой взгляд мог выдержать не каждый, а я был из тех немногих, кто мог, возможно, поэтому и попал в прицел внимания экзорциста.
– Быть может, мне никогда бы не довелось воочию столкнуться с бесами и чертовщиной, если бы не один случай с ведьмой. Да, именно с ведьмой, – продолжил Анатолий, заглатывая десятый по счёту бутерброд с колбасой. Он сидел на заднем сиденье и, вместо того чтобы дремать, всё вещал свои басни.
– То случилось в тёмную ночь, когда на небе не было видно ни единой звезды. В мой скромный дом постучали. То пришёл Экзорцист – Симон, или Семён по-нашему. Он запыхался и был донельзя взволнован, да стоял, пошатываясь, с увесистым чемоданом в руке. Усталым голосом попросил меня о помощи.
Анатолий снова отпил из крышки термоса чая, кашлянул и продолжил:
– Тогда за нашей деревней, где сейчас извечный пустырь с бурьяном да разросшимся терновником, располагалась маленькая деревенька «Выселки». Вот там-то и приключилась беда. – Он вздохнул. – Ну, не стану утомлять вас подробностями, но суть дела была в том, что сельчане приютили явившуюся с болот женщину, накормили, напоили, пригрели, а она, очухавшись, устроила лютый мор. Сначала неизвестная хворь положила животных, так как потом выяснили, она втихую попивала их кровушку, а затем пришлая принялась за людей. Жившие в Выселках люди поздно поняли, в чём дело. Трое крепких сельчан полегли в неравной борьбе против ведьмы. Страх затуманил всем оставшимся разум. А стариков и мужей объяла похоть да жажда крови. Учинилось безумство, полилась под хохот ведьмы людская кровь. Только единственный мальчик успел сбежать к нам в деревню. Он встретил по пути собирающего целебные травы в окрестностях болот Семёна, которому в предстоящем деле срочно понадобился помощник из-за собственного немощного тела, да и возраст брал своё.
Священник вздохнул и принялся хомячить последний бутерброд.
– Мальчик остался в его доме, а сам Семён отправился ко мне за помощью. Вот так я попал в Выселки и лично участвовал в схватке с ведьмой. Если не верите, то глядите-ка, тварь выкусила у меня солидный кусок мясца, – поднял он залатанную рубаху и показал на боку жуткий шрам с явным отпечатком зубов.
– Ух, ты! – высказались мы с Лешим.
Священник враз вырос в наших глазах.
– К сожалению, эта история на том деле с ведьмой не окончилась. Семён ослеп на оба глаза и лишился руки, которую проклятая ведьма из-за моих нерасторопных действий напрочь зубами оттяпала. Но мы смогли-таки обезвредить её, заперли в круге соли, проткнули осиновым колом, отрубили голову, а тело спалили, облив керосином и святым маслом для лампадок. Ух, как она пылала... Как выла её отрубленная голова, пока из тела лезли черви, опарыши и гадюки. Всех пришлось мне бить топором и отбрасывать снова в огонь, пока они от жара не лопались, как гнойные пузыри. Вот так я и стал его учеником. А разве я мог отказать после всего, что увидел?.. Глядя на себя в зеркало, – задумчиво говорил священник. – Я не смог избежать ответа на вопрос: кто же, если не я? И стал я заниматься экзорцизмом и борьбой с нечистью. Чего только мне ни удалось повидать за тридцать лет. Со старостью пришёл страх и кошмары, поэтому запил. – Анатолий тяжко вздохнул. – Может быть, я сдался. Но, в общем... Я там, где сейчас.
Он резко замолчал и отвернулся, уйдя в себя. Леший задремал. Я же молча повернул на просёлочную дорогу, несколько минут проведя в задумчивой тишине, а потом сказал.
– Вы сейчас с нами. Кто знает, если бы вы не решили помочь, то выжил бы хоть кто-нибудь?.. С вами у нас хотя бы есть шанс.
Я глубоко вздохнул, ощущая облегчение, оттого что высказался.
Небо темнело с каждым километром вперёд. Не хотелось думать, что как приедем в деревню, то снова разразится гроза. Собственные мысли угнетали. Но больнее и страшнее всего было незнание, как там Наташка. Жива ли? Что могут карлик и тварь сделать с ней? В горле встал ком. Наконец впереди показалась знакомая развилка.
– Итак, больше не спать, – сказал поп – и стал вслух читать молитву, благословляя нас в тяжёлом начинании. Голос Анатолия неожиданно успокаивал.
Мы миновали лес и точно врезались в темноту. Брошенные дома мёртвыми окнами нагнетали жуть. Воздух в деревне как наэлектризованный. Душно. И внезапно появилось противное, скребущее между лопаток ощущение, что за нами следят сотни злобных глаз. Мы были готовы ко всему, а за дорогу выучили несколько молитв. Вооружились. Надели на шеи простенькие крестики на шнурке. Каждому достался топор, керосинка, несколько коробков спичек (раз чудовище умеет играть с электричеством). Для поднятия боевого духа мы выпили святой воды да спрятали под одежду резиновые грелки со святой водой, взятые из квартиры тёщи, вместо громоздких пластиковых бутылок, привязав их верёвкой под одеждой. Также насыпали в карманы соль, запихнули туда же серебряные вилки и ножи. Анатолий приготовил наши керосинки, засыпав в лампу к керосину сушёного ладана.
Вскоре наша «волга» сама по себе заглохла.
Мы пешим ходом осторожно продвигалась на холм. Как по злой воле, снова начался дождь. Дом на холме укрывала зловещая сизая дымка. Священник сказал:
– Они знают, что мы пришли.
Прозвучало банально, как в дешёвом ужастике, оттого хотелось горько рассмеяться.
Я покрепче сжал рукоять топора. Леший, между прочим, высказал здравую и прямо очень утешающую мысль, что идём прямиком в ловушку. Но другого варианта у нас и не было. Стоило войти за калитку, привычный мир потерял очертания, лишился звуков, запаха, кроме едкой горечи, разъедающей нос. Мы упорно шли дальше. Входная дверь была приоткрыта, словно приглашая войти в дом.
Узкий коридор превратился в тупик, завеянный сизой дымкой. Мы битый час ходили туда-сюда и снова возвращались к входной двери. Сердце то и дело хватала тоска, а беспросветное отчаяние пожирало душу. Стены вокруг сочились влагой и веяли холодом. Мне то и дело казалось, что ноги вязнут в чём-то гадком.
– Бросайте соль, – неожиданно сказал Анатолий и первым бросил горсть на пол. С шипением сизое марево таяло. Мы очертили солевой дорожкой себе путь. Зажгли керосинки. Запах ладана прояснил мысли. Все двери во внутренние комнаты точно нарочно были открыты. Дом раскрыл пасть и настойчиво поощрял нас стать его ужином.
Керосинка нещадно коптила. Стены, куда ни глянь, везде были сырыми. Мы обошли все открытые комнаты. Внутри пусто и даже мебели нет, точно и не жили здесь вообще. Тихий шорох наших подошв по полу сменился резким скрипом старых половиц. Кухоньку обозначала лишь печка, вымазанная в саже. Снова шорох где-то за спиной. Мы замерли. Снова нещадно закоптила керосинка – и в этот момент из приоткрытого погреба, как пружина выскочила тень. Карлик сбил с ног Лешего, вцепился ему в волосы и стал когтями полосовать лицо. Хлестала кровь. Мой кореш кричал, пытаясь отбиваться одной рукой. Я бросился на карлика с топором и вонзил лезвие ему в спину. Карлик оторвался от Лешего и кинулся, точно пёс, на нас с попом. Анатолий щедро сыпнул ему в лицо соли. И мы остервенело рубили его топорами, забрызгав свою одежду и лица кровью. Но дело было сделано. Карлик больше не поднимался, лежал исковерканной грудой мяса.
Леший от колотых ран едва мог держаться на ногах. Он завывал от боли, глаза друга практически остекленели. Я снял футболку, и мы перевязали его как могли. На лице моего друга лоскутками свисала кожа. Я порвал и его майку на бинты, радуясь лишь тому, что шея Лешего практически не пострадала. Пришлось оставить его на кухне, в защитном, пусть и простом круге из соли.
