Текст книги "Дядюшка Наполеон"

Автор книги: Ирадж Пезешк-зод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Вам следовало бы знать, что…

– Да знаю я, знаю, что вы скажете. Дочь такого-то, внучка такого-то не должна выходить замуж за безвестного практиканта… Что ж, если вы знакомы с бароном Ротшильдом, отправьте ему телеграмму, чтобы высылал свадебные подарки невесте.

Все в ужасе смотрели на дядюшку, но вопреки ожиданиям он не рассердился, а если и рассердился, то сумел подавить раздражение, только тихо сказал:

– Возможно, вы правы. Мое вмешательство неуместно – здесь присутствуют ее мать и отчим, пусть сами решают.

Обычная улыбка заиграла на губах Асадолла-мирзы.

– Да, отчим у нее в самом деле человек почтенный и добрый! Спит – почивает, будто это и не его дело.

Дустали-хан, который с самого начала обсуждения хранил молчание, оторвал голову от подушки и, закричал:

– Асадолла, клянусь отцом, если ты еще раз…

– Моменто, моменто, – прервал его Асадолла-мирза, – приношу глубокие извинения, что прервал сей невинный ангельский сон.

– Асадолла, прекрати, пожалуйста, эти шутки! – резко сказал дядюшка. – У меня теперь нет ни малейших сомнений, что эта история – часть генерального плана, цель которого – мое уничтожение. Разработан он этим безродным индийским шпионом, приведен в исполнение его слугой, но вдохновлен, разумеется, другими!

Асадолла-мирза засмеялся:

– Значит, по-вашему, англичане направляют к каждому своему врагу дюжего детину, чтобы тот обесчестил его племянницу?!

Тут дядюшка разозлился всерьез:

– Не болтай чепухи, да и не умничай слишком! Не дорос ты еще против меня, старого волка, хвост подымать!

– Моменто, выходит, племянницы Гитлера или Муссолини трижды в год должны рожать!

– Асадолла!

– Прошу прощения, я ничего не говорил! Но по-моему, идея неплоха! Правда, в этом случае англичанам пришлось бы закрыть все свои оружейные заводы и переоборудовать их на фабрики по изготовлению стимулирующих пилюль… Во всяком случае, я бы с превеликим удовольствием нанялся в спецвойска таких «мстителей».

Все присутствующие настолько перепугались, что Асадолла-мирзу никто не остановил, лишь отец мой расхохотался. К счастью, вмешательство Маш-Касема направило разговор в другое русло:

– Надо бы еще выяснить, согласится этот гиясабадец или нет…

Гнев дядюшки немедленно вылился на Маш-Касема:

– Что?! Как?! Что ты плетешь, Касем?

– Так ведь, ага, зачем врать, до могилы-то… Оно конечно, прошлый год этот мой земляк очень на Гамар-ханум облизывался, но надо ведь и о том подумать, что в Гиясабаде, не то что в других местах, женскую честь так блюдут, что и не говори. Вот был у меня один земляк…

– Опять земляк? Касем, до каких пор… – закричал было дядюшка, но тут вмешался дядя Полковник:

– Братец, пусть уж он скажет, а мы потом разберемся, что к чему.

– Да, ага, был у меня земляк, уже двух сыновей уже имел. А потом прослышал, что когда-то давным-давно у его жены на женской половине чадра с головы свалилась – так ведь развелся! Да его еще все гиясабадцы упрекали, что не убил бабенку! Ведь все равно уж опозорила себя… Ну, она, бедняга, правда, потом со стыда сгорела, оттого и померла… Я это к тому говорю, чтоб вы знали, не так-то легко будет навязать Гамар-ханум моему земляку…

Тут в первый раз подал голос Шамсали-мирза:

– Так ведь нет необходимости докладывать ему о беременности Гамар.

– Вы, значит, хотите сказать, гиясабадцы совсем ослы? Не подумайте чего, но вот мой земляк…

– Моменто, – остановил его Асадолла-мирза, – а как он узнает, если мы ему не скажем?

– Ей – богу, зачем врать? До могилы-то… Девушки, извиняюсь, не при вас будь сказано, кое – чем от женщин отличаются.

– Вот спасибо, Маш-Касем, очень важная, а главное, свежая информация! А я-то думал – никак не отличишь.

– Асадолла, ты хоть при детях такого не говори! – опять возопил дядюшка Наполеон.

Но Асадолла-мирза только рассмеялся:

– Моменто, идет научная дискуссия. К вопросу о методике распознания женщин, побывавших в Сан-Франциско или не побывавших там. – : Тут он повернулся к Маш-Касему: – Весьма благодарен за научную информацию, но я все-таки должен сказать, что даже если Практикан Гиясабади после Сан-Франциско… то есть после свадьбы разберется в обстановке, то при всем гиясабадском преклонении перед честью, он едва ли выскочит на крышу с криком «караул». Самое большее – потребует развода. Но ведь и мы хотим того же: чтобы нашелся некто, женился бы на Гамар, а потом, не подымая шума, развелся с нею. Пусть только распишется у нотариуса, а там уж мы его потихоньку обработаем, подмажем, чтобы не затевал скандала.

Дустали-хан приподнялся на своем ложе:

– Это несовместимо с честью и совестью. Следует с самого начала откровенно поговорить с ним. Маш-Касем поскреб в затылке:

– Тут уж вам выбирать придется: либо совесть, либо зять.

– Проголосуем! – выбросил над головой руку Асадолла-мирза. – Я отдаю свой голос за зятя. Конечно, господин Дустали-хан, известный под почетным прозвищем Совесть Всей Страны, за нее и проголосует, но я в защиту своего мнения скажу, что ничего противоречащего ей здесь нет. Практикан Гиясабади придет к нам босяк – босяком, а заживет под нашим кровом припеваючи. Он станет зятем Азиз ос-Салтане, – без всяких затрат! О бесплатном проезде в Сан-Франциско я уж и не говорю. А оттуда пусть проваливает в Гиясабад… Пошли, господи, и нам такую долю.

– Асадолла, – заводил Дустали-хан, – у тебя не иначе как хмель в башке бродит…

– Моменто, моменто, понятно, что у такого безголового болвана, как ты, ему бродить негде, вот ты и скажи: будь ты на месте жениха, разве тебе не по вкусу пришлось бы, если бы к тебе пришли, оплатили расходы, отблагодарили бы, накормили – напоили да еще сказали, чтобы ты несколько раз с таким пупсиком в Сан-Франциско прокатился? Что же ты – отказался бы? Вот и выходит, неблагодарная ты тварь, что ты просто для дел…

В этот момент неожиданно возвысила голос Азиз ос-Салтане:

– Чтоб вы оба подохли, это что же получается: любимая моя доченька должна какого-то гиясабадского мужика ублажать?..

С помощью Шамсали-мирзы и дяди Полковник ее кое-как утихомирили, но Маш-Касем стоял на своем:

– Ну, что ни говори, а надо еще поглядеть, согласен гиясабадец или нет. Ведь всяко бывает: девушка, словно дите, непорочная, а у него, значит, нутро воротит.

– А бывает и наоборот, что у нее нутро воротит, – заметил Асадолла-мирза. – Так что я предлагаю сначала уладить одну половину дела, а уж потом браться за жениха. По-моему, ханум Азиз ос-Салтане должна поговорить с Гамар. Если та согласится, тогда снарядим Касема за его земляком.

После долгих споров и разговоров Азиз ос-Салтане отправилась к Гамар, которая вместе с моей сестричкой и Лейли играла в соседней комнате. Некоторое время она беседовала с дочерью наедине. Когда почтенная дама вновь вошла в гостиную, взгляды всех присутствующих устремились на нее:

– Ну как, ханум? Что она говорит?

– Бедняжка не в себе, – хмуро ответила Азиз ос-Салтане. – Все такой же вздор несет.

– Позвольте мне поговорить с нею, ханум, – выступил вперед Асадолла-мирза.

– Да ничего от нее не добьешься. Господи, пошли ты смерть несчастной матери! С тех пор, как случилась с ней эта беда, все ее мысли вроде как в расстройство пришли…

– Все же позовите ее сюда, я с ней побеседую.

Азиз ос-Салтане с минуту колебалась, но потом все-таки привела Гамар. На губах у дурочки блуждала легкая улыбка. Асадолла-мирза усадил ее рядом с собой, немного поболтал с ней о кукле, которую девушка прижимала к груди, а потом сказал:

– Детка, а для тебя хороший муж нашелся… Ты хочешь замуж выйти?

Толстуха, хоть и была придурковата, покраснела и потупилась:

– Нет, не люблю я… Я своего ребеночка люблю, красную распашонку ему свяжу.

– Да, дорогая, я ему тоже куплю красивую рубашечку. Но ведь у ребенка должен быть папа. Если у тебя мужа не будет, ребеночек твой плакать станет – детям отец нужен.

Гамар несколько мгновений с удивлением смотрела на него, потом сказала:

– Тогда ладно.

– Значит, будем к свадьбе готовиться? Красивое белое платье, фата…

– С померанцевым цветом! – закричала в восторге Гамар.

– Конечно, милая, с веночком из флёрдоранжа.

Минуту Гамар раздумывала, потом спросила:

– А где же мой муж?.. Знаете, дядя Асадолла, я хочу мужа с густыми черными волосами, чтобы у моего ребеночка волосы тоже были черные и кудрявые.

Асадолла-мирза отвернулся и бросил на дядюшку горестный взгляд.

– Хорошо, детка, а теперь ступай, иди играть. Когда Гамар вышла, Асадолла-мирза тихо сказал:

– Бедняжка, такая славная девочка!

Маш-Касем, который все это время молчал в углу, подал голос:

– Принуждать, значит, нельзя… Тут такое дело, принуждать не годится.

– Что такое, Маш-Касем, о чем ты?..

– Разве не слыхали – она сказала, чтоб у мужа черные густые кудри были.

– А что – у Практикана Гиясабади кудри не черные?

– Вот как перед богом, зачем врать?.. Те два – три раза, что я этого своего земляка видел, у него шапка аж на уши надвинута была. А разок он ее снял случайно, вижу я, что на голове-то у него плешь. Макушка, значит, совсем голая, а вокруг, ежели отмыть как следует, может, несколько паршивых волосинок отыщется.

– Ну, а цвет-то волос какой – черный или нет?

– Зачем врать? Всех цветов попадаются. Два – три волоска седых, несколько – черных, а несколько рыжих от хны.

– О господи, пошли мне смерть! – заголосила Азиз ос-Салтане. – Мое дитятко испугается, когда такую голову на своей подушке увидит.

– Да, ханум, Практикан Гиясабади безусловно не Рудольфе Валентино.[30]30
  Рудольфе Валентино – известный киноактер 20-х годов, звезда немого кино.


[Закрыть] Ничего, закажем ему парик, чтоб макушка не отсвечивала.

Маш-Касем покачал головой:

– На это он навряд ли пойдет… Гиясабадцы честь берегут.

– Моменто, а разве честь у них на макушке, поверх мозгов расположена?

– Зачем врать? До могилы-то… На макушке не на макушке, а настоящий мужчина чужой волос не наденет! Вот был у меня земляк…

– Ну ладно, ладно, проблему кудрей и локонов будем решать потом, а вот когда ты сможешь переговорить со своим гиясабадцем?

– Когда скажете… Да хоть завтра утром схожу.

Тут дядюшка Наполеон, который долго молчал, насупив брови, не утерпел, чтобы не вмешаться:

– Такого и дитя малое не придумает! Вы только послушайте, что он говорит: Маш-Касем потащится разыскивать да упрашивать этого гиясабадского молодчика – приходи, мол, женись на племяннице аги! Мыслимое ли это дело, Асадолла?..

– Не по телефону же свататься к этому Практикану!

Немедленно разгорелась новая дискуссия, и в конце концов дядя Полковник предложил:

– По-моему, лучше всего будет ханум Азиз ос-Салтане позвонить шефу уголовной полиции и сказать, что у нее в доме пропажа, но она, мол, не хочет давать делу официальный ход. Ей бы хотелось, чтобы он прислал какого-нибудь сотрудника и тот без лишнего шума опросил бы слуг и служанок. А потом пусть скажет, что, мол, может быть, он пошлет Практикана, тот уже был здесь в прошлом году… В этих делах надо по-хорошему. А когда он придет, сказать, что, к счастью, пропажа нашлась…

– А что будет, если шеф пришлет другого человека? Конечно, при условии, что он вообще согласится…

– Еще лучше! – засмеялся Асадолла. – Не думаю, чтобы среди тамошних служащих нашелся бы кто-нибудь непригляднее Практикана… Кого бы он ни прислал, мы его посватаем. То есть запрем дверь, как только он явится, и не выпустим отсюда, пока брачный договор не подпишет.

– Асадолла!!!

После долгих обсуждений на том и порешили.

На следующее утро в доме дяди Полковника царила необычайная суматоха. Велись тщательные приготовления к вечернему приему по случаю возвращения Пури, дядиного сына.

Было решено, что ближе к концу дня родственники на извозчиках отправятся на вокзал встречать Пури-джана. Я очень волновался. Бессердечный мальчишка, я возносил богу мольбы, чтобы он приостановил исцеление Пури. Как только мне представилась возможность, я выложил Лейли все свое беспокойство и тревогу. Бедняжка очень тихо повторила, что не может противиться воле отца, но, если ее решат отдать за Пури, она в ночь свадьбы покончит: с собой. Эти слова ничуть не утешили меня, и я всячески напрягал мозг, пытаясь отыскать какой-то выход. К сожалению, моего единственного друга – приятеля Асадолла-мирзы тоже не было дома, и посочувствовать мне никто не мог.

От Маш-Касема я слышал, что Азиз ос-Салтане позвонила шефу полиции и взяла с него слово еще до полудня прислать к ней Практикана Гиясабади. Тогда же Маш-Касем сообщил мне, что решено пока не допускать встречи Гамар с Практиканом, чтобы потом, если удастся договориться о браке, можно было убедить его хоть на время надеть парик.

– Ведь всяко бывает, милок, но только нынче таких благородных людей, как гиясабадцы, нигде не найдешь. А хотя бы и тегеранцев взять – все одно, пусть у них по сто штук одежек разных, но чтоб на голову чужие волосы нацепить, как баба, навряд ли кто согласится.

– Маш-Касем, а какое отношение имеет парик к благородству и чести?

– Господи боже, да как же это ты, родимый, такой хороший умный мальчик, в медресе ходишь, а такое спрашиваешь?! Какое бесчестье хуже может быть, ежели мужчина, словно баба, парик на голову напялит? Да я собственными глазами раз видал… Приехали одни к нам в Гиясабад таазие[31]31
  Таазие – шиитские религиозные мистерии о жизни имамов.


[Закрыть] показывать. А в том таазие одна женщина из семьи имама, значит, от горя чадру с себя скидывает и волосы на голове рвет… Ну, и сказали, что для этого надо мужчину какого-нибудь и чтоб парик надел, двадцать суток по всему Гиясабаду ходили, охотника искали – никто не вызвался.

– Значит, ты считаешь, что Практикан Гиясабади откажется надеть парик?

– Ну, голубчик ты мой, зачем врать? До могилы-то! Он ведь уже несколько лет в Тегеране пробыл, ну нрав-то его мог и измениться. Может, понахватался от этих бесстыжих.

Так мы с Маш-Касемом беседовали в саду, как вдруг я увидел, что дядюшка Наполеон поспешно вышел из своих дверей и рысью двинулся к нашему дому. В недоумении я побежал следом за ним.

Дядюшка направился прямо к отцу в кабинет. Я подобрался к дверям.

– Вы слышали? Слышали?.. – воскликнул дядюшка.

– Что такое стряслось? Да вы садитесь!

– Я спрашиваю, вы слышали радио?

– Нет, а что там? Что-нибудь случилось?

– Они уже здесь… здесь… Передавали правительственное сообщение… Там сказано: англичане вошли в Тегеран. Населению запрещается вступать с ними в контакт – ну и прочие глупости.

– Напрасно вы так беспокоитесь, – пытался ободрить его отец, – право, нет никаких оснований для подобной тревоги. Вы лучше меня знаете англичан: они никогда не нападут первыми, открыто…

– Я беспокоюсь как раз потому, что знаю этих коварных волков, – сдавленным голосом прервал его дядюшка. – Я знаю, что они не пойдут на открытое нападение, это мне отлично известно. Я всю жизнь потратил на борьбу с ними!

– А теперь вы так волнуетесь…

– Эх, голубчик, я же не за себя тревожусь. Моя участь ясна: мне ни здесь, ни там не миновать их лап. Нет, я думаю не о себе. Мучеников за родину, таких, как я, тысячи!.. За родную страну душа болит. Горе Ирану, которому грозит опустошение, который превратится в логово диких зверей…

У него перехватило голос. Когда я заглянул в дверную щелку, то увидел, как он кончиком пальца отирает глаза. Отец сказал:

– Что поделаешь, ага! Говоря вашими же словами, В когтях кровожадного льва нет спасения, кроме смиренья.

– Да, ничего не поделаешь… Но я хочу просить вас. Поскольку между нашими домами нет изгороди, пожалуйста, запирайте покрепче наружную дверь. А я велю Маш-Касему ни под каким видом не открывать чужим садовой калитки. И главное, не разрешайте детям выходить на улицу. Хотя я не думаю, чтобы это коснулось ваших детей… Они метят в меня и в моих потомков.

Дядюшка на мгновение задумался, потом вышел из комнаты и, увидев меня поблизости, ласково сказал:

– Сынок, ты ведь уже большой мальчик… Сейчас происходят такие события, глубокую сущность которых ты, вероятно, еще не можешь постичь, но я прошу тебя, если какой-нибудь незнакомый человек будет меня спрашивать, ничего ему не отвечай. И сестре своей накажи то же самое. Не отворяй дверь никому чужому!

– А разве что-нибудь случилось, дядюшка?

– Что могло случиться, как ты думаешь? Враг в городе!

Тут он положил руку мне на плечо и патетически произнес:

– Теперь каждый раз, когда ты видишь своего дядю, может оказаться последним… Конечно, таков закон борьбы!..

Он стоял, вперив в меня взор, но мысли его витали где-то далеко. Потом он вдруг быстрым шагом направился к садовой калитке, но, едва отворив ее, прирос к месту. Я осторожно подошел поближе. Мне было слышно учащенное дыхание дядюшки. Внезапно он повернулся к Маш-Касему, который неподалеку поливал цветы, и хрипло спросил:

– Касем, Касем, где он, куда?..

– Кто, ага? Про кого вы спрашиваете?

– Про чистильщика.

– Тут он, ага, разве нету? Я утром ходил за хлебом, он как раз пришел.

Дядюшка схватил его за плечо, тряхнул:

– Ну так где же он? Куда девался?

– А что такого?.. Если обувь надо почистить, давайте я на базар отнесу – так вычистят, словно зеркало заблестит. Этот малый вообще-то никудышный мастер.

– Болван! Я тебя спрашиваю: где он есть? Куда ушел?

– Господи, зачем врать? До могилы ведь… Я его в глаза не видал, надо узнать, куда этот паршивец запропастился…

– Чего же ты мешкаешь? Ступай, да пошевеливайся. Пойди разузнай, расспроси о нем! Да запирай за собой дверь.

У дядюшки дрожали руки, он нервно бегал по дорожке, словно барс в клетке. Маш-Касем не спеша вышел улицу. Взгляд дядюшки упал на меня, взволнованным голосом он сказал:

– Сынок, этот Касем такой дурак – сходи-ка ты, поговори с бакалейщиком, с прохожими. Надо узнать – куда девался чистильщик.

Потом, видно, сообразив, что такая озабоченность может вызвать недоумение, он отыскал предлог:

– Сходи, сынок! У него остались мои новые французские ботинки.

Я быстро завернул домой, чтобы сменить шлепанцы на туфли. Когда я подбегал к калитке, то столкнулся с Маш-Касемом и по пятам за ним вернулся к дядюшке.

– Куда он ушел, куда, Маш-Касем?

– Ей – богу, ага, зачем…

– Чтоб ты сдох со своим «зачем врать»! Говори, куда он ушел!

– Ей-богу, тут Эбрахим-ага оказался, я у него выспросил. Приходил, значит, полицейский, забрал его в участок…

– В полицейский участок?.. Почему? Что он сделал?

– Зачем врать, ага, до могилы-то… Я-то сам не видел, но Эбрахим-ага рассказывал, будто он часы украл. Да его и по глазам видать, что плут и мошенник.

– Часы?.. Чьи же это часы он украл?

– А вот приятель-то наш, сардар индийский, пошел в участок и жалобу заявил. Сказал, что вчера во время драки чистильщик вытащил у него из кармана часы! Золотые карманные часы.

Дядюшка сразу как-то обмяк. Руки его бессильно повисли вдоль тела. Секунду он стоял, хватая ртом воздух, привалившись к ближайшему дереву, чтобы не упасть, потом зажмурился и пробормотал:

– Подлецы! Уже начали! Начали выполнять свой план! Господи, на тебя уповаю…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Услышав, что чистильщика обвиняют в краже часов, дядюшка Наполеон ужасно разволновался. Он, видно, никак не решался открыть глаза, губы его тряслись. Маш-Касем с беспокойством спросил:

– Кто начал, ага?

Дядюшка, не открывая глаз, слабым голосом проговорил:

– Все они, волки коварные… Англичане эти… Это их затея.

Маш-Касем на минуту задумался, потом сказал:

– Это что же, они, значит, представить хотят, будто мы Хушанга-чистильщика подстрекали украсть часы у индийского сардара?

– Да нет, ты не понимаешь!.. Тут такие дела, в которых тебе не разобраться, Касем. Политические тонкости для тебя слишком сложны.

– Ей – богу, зачем врать? Ведь до могилы-то… Не из тех я, которые понять не могут. Только, право слово…

Доводы Маш-Касема были прерваны появлением в саду Азиз ос-Салтане:

– Этот тип не пришел еще? Боже, пошли мне смерть. Ага, что это вы так побледнели?

– Ничего, ничего… Настоящий военачальник уметь сносить поражения. По словам Наполеона, полководцу в школе войны следует больше изучать уроки поражений, чем уроки побед.

– Да что случилось-то? Кто вас расстроил? Маш-Касем, кто расстроил агу?

– Ей – богу, зачем врать? Этот чистильщик стащил часы у сардара – индийца. Вот его и забрали…

– Ну, что ты порешь, Касем? – взвился дядюшка. – Вот ведь тупая башка! Ты так поверхностно судишь, оттого что англичан не знаешь.

Тут Маш-Касем оскорбился и даже запротестовал:

– Это я-то не знаю?.. Долгих лет вам жизни, ага, ежели я их не знаю, так кому и знать?.. Да они на моих глазах выросли, можно сказать… Они мне лучше, чем отец с матерью, знакомы! А все схватки и стычки с англичанами, в которых я под вашим руководством участвовал, это, выходит, не в счет?.. В бою под Казеруном, когда ихний сержант с белым флагом пришел на переговоры с вами, кто встречал его? Кто ему сразу выложил, заткнись, мол, больно много чести тебе с господином разговаривать? Кто им наперерез выскочил, словно лев? Англичане крови моей жаждут, а я их, оказывается, не знаю?.. Вот у меня один земляк, прости господи, так он завсегда говорил: «Уж ежели англичаны до тебя доберутся, тут извиняюсь…»

– Довольно, Касем, – заорал дядюшка. – Дай мне подумать, как найти выход.

Азиз ос-Салтане взяла дядюшку под руку:

– Такое возбуждение повредит вашему сердцу, пожалуйста, прошу вас – успокойтесь, вам надо отдохнуть. – С этими словами она повела его к дому.

Но дядюшка вдруг опомнился. Он выпрямился, освободился из рук Азиз ос-Салтане:

– Со мной все в порядке, я не нуждаюсь в вашей помощи. Полководец покидает поле боя на своих ногах. – Тут он повернулся к Маш-Касему:

– Касем, посмотри пойди, если Асадолла дома, скажи, чтобы поскорее пришел сюда. По-моему, он сегодня не ходил, в свое министерство…

После этого твердым и уверенным (как он полагал) шагом он направился к дому. Азиз ос-Салтане в удивлении воззрилась на нас с Маш-Касемом:

– Чтоб мне провалиться, какая муха его укусила? Ему-то что за дело до этих часов и до чистильщика?..

– Ей – богу, зачем врать?.. – не задумываясь, ответил Маш-Касем. – Вы этих англичанов не знаете. Да у аги в доме женщина родит, а англичанам забота новая! Был у меня один земляк…

– Так вы не знаете, в чем дело, тетя Азиз? – прервал я разглагольствования Маш-Касема. – Сосед индиец по злобе на дядюшку, который разрешил чистильщику работать на нашей улице, пошел и оклеветал беднягу. Вот дядюшка и разнервничался. – Потом я поглядел на Маш-Касема: – Маш-Касем, дядюшка, кажется, велел тебе сходить за Асадолла-мирзой?

Маш-Касем подошел к дому, позвал мамашу Билкис, дядюшкину служанку, и послал ее за Асадолла-мирзой. Похоже, что сам он не желал ни на минуту покинуть место событий. Потом он вернулся к Азиз ос-Салтане, которая в ожидании прохаживалась по дорожке.

– Ханум, не посчитайте за дерзость, я только вам доложить хотел: когда мой земляк придет, вы уж оставьте это дело на меня. Я с ним договорюсь. Гиясабадцу лучше знать, как к своим подойти.

– Ах ты, балбес, теперь выходит, что этого вонючего плешака еще и уговаривать надо, чтобы он мою деточку взял? Ну, дочка, чтоб тебе счастья не видать, довела ты меня до черного дня!

– А Гамар-ханум предупредили, чтобы она помолчала чуток?

– Да что с ней без толку разговаривать – она знай себе твердит про кудри черные.

– Ну, и с кудрями сообразим кой – чего. Вы еще этих гиясабадцев не знаете, им стоит только поживу учуять, они ярмо на себя готовы надеть, не то что парик… Это еще что, а вот один раз мой земляк…

Стук в калитку заставил его оборвать свой рассказ. Бросившись ко входу, он торопливо повторил:

– На случай, ежели это он, вы, пожалуйста, не говорите ничего, дозвольте мне…

Маш-Касем приоткрыл дверь, в изумлении отступил и воскликнул:

– Ох, господи! Никак, вы?

– Точно, я самый. Прочь от двери! Молчать!

В грудь Маш-Касема уперлась рука и отшвырнула его в сторону. Мы с Азис ос-Салтане так и приросли к месту: в сад вошел инспектор уголовной полиции Теймур-хан, начальник Практикана Гиясабади, который прошлый раз приходил к нам расследовать дело об исчезновении Дустали-хана. Следом за ним появился Практикан Гиясабади в надвинутой на самые уши старой шляпе. Азиз ос-Салтане невольно проговорила:

– Господин инспектор, вы?!

– Здравствуйте, ханум. Я самый! Вы удивлены – похоже, что вы меня не ждали. Тихо!

– Но почему же… мы не думали… не предполагали, что вас побеспокоят.

– Молчать! Время – деньги! Изложите, что у вас украдено. Отвечайте. Быстро, немедленно, срочно, точно! – выпалил Теймур-хан с такой скоростью, что Азиз ос-Салтане растерялась и даже начала заикаться:

– Я… кое – что… то есть…

– Что вы? Что украли? Говорите. Быстро, немедленно, срочно, точно. Ну? Что?

– Одну вещь… то есть… вещь… часы покойного аги.

– Золотые?

– Ну… конечно… Да, золотые.

– Карманные, с цепочкой? Быстро, немедленно, срочно, точно!

– Да… то есть цепочка… Да, с цепочкой.

– Молчать! Никого не подозреваете? Ну? Тихо!

Маш-Касем был так ошеломлен неожиданным приходом инспектора Теймур-хана, что застыл на месте разинув рот и вытаращив глаза. Инспектор подскочил к нему:

– А тебя как звать? Что?

– Ей – богу, врать… врать…

– А, ты, врать? Признавайся! Быстро, немедленно, точно, срочно!

– Я не врал. Вообще, зачем врать? До могилы-то… А звать меня – ничтожный ваш слуга Маш-Касем.

– Угу, вспомнил. Обвиняемый номер два по преступлению прошлого года. Молчать!

Я хотел ретироваться, но тут же раздался вопль инспектора:

– Стой! Кто разрешил идти? Оставаться здесь!

Маш-Касем обратился было к Практикану Гиясабади с приветствиями и вежливыми расспросами, но инспектор оборвал его:

– Тихо! Хочешь моего помощника задобрить? Зачем? Отвечай! Быстро, точно. Молчать!

Тут он приблизил свою чудовищную физиономию вплотную к Маш-Касему:

– Ладно, господин Маш-Касем, значит, говоришь… Как ваше здоровье?

– Слава господу, благодаренье богу, вашими милостями.

– Ну, посмотрим, посмотрим. Обедали?

Маш-Касем ухмыльнулся:

– Воля ваша, господин, еще и десяти нет…

– Откуда ты знаешь, что десяти нет? – прорычал инспектор. – На часы смотрел? На какие часы? На золотые часы с цепочкой, принадлежавшие покойному аге? Ну? Что? Быстро, немедленно, срочно, точно… Где ты их спрятал? Отвечай живо, срочно! Молчать!

Маш-Касем сначала посмеивался, потом, как бы отвлекая на себя внимание инспектора, проговорил:

– Вы, значит, сказать желаете, что я, прости господи, часы эти…

Тут Азиз ос-Салтане с раздражением прервала его:

– Ну что вздор-то городить? Господин инспектор, это все наши люди, у нас по двадцать – тридцать лет живут. Уж честнее их не бывает. И вообще – кто вас сюда прислал? Мы уговаривались, что придет господин Гиясабади.

В это время дядюшка, видимо, привлеченный шумом, показался в дверях:

– В чем дело, ханум? Что этому господину…

– Да здесь такая неразбериха, понять ни черта невозможно! – завопила Азиз ос-Салтане. – Я просила господина начальника прислать к нам Гиясабади, а является этот гусь и начинает тут каждому злодейство приписывать.

У инспектора Теймур-хана сердце так и взыграло:

– Как? Не понял! Оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей?..

– Успокойтесь, – попытался дядюшка урезонить его, – никто не желал вас оскорбить. Ханум просто забыла, она думала…

– Тихо вы! Не такая вещь мужские часы, чтоб ханум положила их в сумочку и забыла. Я убежден, что часы украдены. Похищение, кража, грабеж.

– Откуда такая уверенность? Кто вам сказал?

– Чутье подсказывает. Чутье основоположника международной системы мгновенного ошарашивания!

Дядюшка несколько секунд обалдело смотрел на Азиз ос-Салтане. Они, видно, не условились, что говорить по поводу кражи. Конечно, это было неудивительно: никому и в голову не пришло, что может заявиться инспектор Теймур-хан, зато насчет Практикана Гиясабади решили твердо – как только он придет, Азиз ос-Салтане скажет ему, что пропажа нашлась. Лишь знаменитая «система мгновенного ошарашивания» инспектора Теймур-хана мешала Азиз ос-Салтане без промедления выложить некстати подвернувшемуся основоположнику все, что она о нем думает. А теперь от него не отвяжешься – ведь инспектор не принадлежал к людям, которые легко отступаются от начатого расследования.

В это время мимо прошел наш слуга с кошелкой в руках. Заметив его, инспектор закричал:

– Стой! А ну-ка… Кто тебе разрешил выходить? Отвечай! Быстро, немедленно, срочно, точно.

Слуга испугался и, разинув рот, уставился на Теймур-хана. Вмешался Маш-Касем:

– Не бойся, сынок, это у господина инспектора нрав такой… Он из полиции пришел, насчет того, кто часы украл…

– Маш-Касем, молчать! – завопил инспектор и нагнулся к слуге. Приближая к нему свою страшную рожу, Теймур-хан рявкнул:

– Ты, ты! Если сразу сознаешься, смягчим тебе наказание. Сознавайся! Ну! Быстро, немедленно, точно, срочно! Говори, куда ты дел часы?

Слуга вдруг задрожал и забормотал бессвязно:

– Нашел я их… возле мечети Мортаза-Али. Я не крал, нашел я.

Мы все так и замерли, будто громом пораженные. Вот уж чего никто из нас не ожидал! В тишине раздался довольный смех инспектора:

– Ха – ха! Практикант Гиясабади! Наручники!

Наш бедный слуга, страшно побледнев, начал умолять:

– Нет, не надо меня в тюрьму! Не крал я их, нашел возле мечети.

– Нашел? Где? Когда? С кем? Каким образом? Отвечай! Быстро, точно! Молчать!

Он заносчиво поглядел на нас и процедил:

– Система мгновенного ошарашивания инспектора Теймур-хана всегда приводит к успеху!

В этот момент дверь сада отворилась, и в сопровождении Шамсали-мирзы вошел Асадолла-мирза. Едва они появились, инспектор, не глядя в их сторону, поднял обе руки и заорал:

– Тихо! Вмешательство в расследование запрещено!

Асадолла-мирза жестами и мимикой пытался спросить, что происходит. Но присутствующие были слишком огорошены, чтобы отвечать ему. Инспектор снова придвинулся к слуге и спросил:

– А сейчас часы где?

– В комнате…

– Практикант Гиясабади! Отвести этого человека под стражей к нему в комнату, чтобы он принес часы!

Практикан Гиясабади взял парня за руку повыше локтя и повел. Дядюшке, Азиз ос-Салтане и другим только и оставалось, что обмениваться вопросительными взглядами. Асадолла-мирза обратился было к дядюшке, но едва успел произнести несколько французских слов, как инспектор заорал:

– А – а – а! Кто здесь говорит по-русски? Молчать!

Наконец Маш-Касем кое-как объяснил вновь прибывшим, в чем дело. Но инспектор никому не давал слова сказать. Вернулся Практикан с нашим слугой.

– Тихо! Где ты их нашел? Быстро, точно, отвечай!

– В арыке. Я пошел к Мортаза-Али…

– Молчать! Когда?

– Вчера.

Большие карманные часы с цепочкой перешли из рук Практикана в руки инспектора. Вдруг раздался вопль Маш-Касема:

– Ой, родимые вы мои! Да ведь это те самые часы индийского сардара, видать, вчера во время драки у него из кармана вывалились… А за них чистильщика забрали…