Текст книги "Невидимые бои"

Автор книги: Иосиф Лоркиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7

Вскоре после того небольшого совещания, где решалась судьба Прозорова, Виктор Волосов, проходя по одному из коридоров управления, встретил Озолиня.

– А, товарищ Волосов! – приветливо сказал Озолинь. – У вас есть время? Тогда зайдите на минутку ко мне. Поговорим.

Волосов с готовностью кивнул, несколько недоумевая, о чем это – персонально с ним – будет говорить Озолинь.

Озолинь усадил Виктора на диван, а сам стал не спеша прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.

– Из вас получится хороший чекист, товарищ Волосов, – неожиданно сказал Озолинь.

Виктор смутился. Он знал, как скуп на похвалы Дмитрий Дмитриевич.

– Но… – Озолинь поднял вверх длинный, худой палец, – но кое-что вам надо учесть.

Виктор с некоторой тревогой посмотрел на Озолиня.

– Хотите, я вам расскажу случай, который многому меня научил? – спросил Дмитрий Дмитриевич.

Виктор кивнул: конечно!

– Так вот. Был я тогда еще моложе вас и, пожалуй, погорячее. Работал я в уездном ЧК одного небольшого южного городишка…

И Озолинь рассказал, как однажды в приемную ЧК пришел высокий седоусый мужчина. Он был в гражданском платье, но выправка его и манера держаться подтянуто и строго выдавали в нем бывшего военного.

«Что вас привело к нам?» – спросили его.

«Пришел за помощью. Или арестуйте, или помогите».

История этого человека была довольно типичной; немало таких историй приходилось выслушивать в те годы сотрудникам ЧК.

Он родом из мещан. Получил образование и пошел на военную службу. Честно сражался с немцами. И, как многие офицеры, проклинал виновников поражений на фронтах. Поэтому Февраль встретил сочувственно, хотя и осторожно, а вот Октябрь – как он сам выразился – «не понял». «Многое мне казалось странным, многое пугало…» Особенно возмутил его Брестский мир. Как? Отдать немцам Прибалтику, половину Белоруссии, Украину с Донбассом, платить контрибуцию! Позор! Объяснение пришло само собой: «Продали большевики Россию». Офицер пробрался на юг, к генералу Деникину, в так называемую Добровольческую армию – «спасать единую, неделимую Русь». Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: едва получив назначение, офицер заболел тифом. Полгода провалялся в больнице. Было достаточно времени, чтобы поразмыслить.

От соседей по койке не раз слышал он рассказы о зверствах «товарищей по оружию», о продажности генералов, о разгуле спекуляции, о взяточничестве в белом тылу. Он долго думал обо всем этом и решил дезертировать из армии. Скрылся у родственников, дождался прихода красных. Но к большевикам пойти на службу побоялся. Скитался. После долгих и трудных раздумий решился прийти в ЧК.

«Чего же вы хотите от нас?» – спросили его.

«Хочу честно работать, но без вашей рекомендации меня никуда не возьмут. Не любят таких, как я, и не доверяют им».

Он положил на стол пачку заранее приготовленных документов: биографию, какие-то квитанции, удостоверение, справку о сдаче оружия.

– Ну, и как вы думаете, товарищ Волосов, что было дальше? – спросил Озолинь. – Вы помните, какое время было?

Виктор только кивнул.

– Конечно, мнения разделились, – продолжал Озолинь, похаживая по кабинету. – Некоторые, и среди них, – он усмехнулся, – один ваш знакомый, кричали: «Судить эту контру! Все равно продаст!» Другие утверждали, что настоящий революционер должен сочетать в себе непримиримость и беспощадность к врагу с подлинным пролетарским гуманизмом. Так учил нас Дзержинский.

Озолинь сел за стол и строго сказал:

– ВЧК не преследовала выходцев из враждебных классов, если они, эти выходцы, относились к Советской власти лояльно. Более того, мы помогали им устроиться на работу и найти свой путь в новой жизни. И этого офицера не арестовали. О нем навели необходимые справки, и через некоторое время, при содействии чекистов, он получил место инструктора Всевобуча. Его работой военкомат был доволен… А ведь он был открытой «контрой».

Озолинь, прищурив глаза, посмотрел на Виктора и спросил:

– Вы поняли, к чему я завел этот разговор, товарищ Волосов?

– Понял, Дмитрий Дмитриевич, – краснея сказал Виктор, – а ведь проверять все же…

– Да! – сказал Озолинь. – Проверять, проверять и тысячу раз проверять. Это, конечно, правильно. Но и доверять нужно. А посадить, как вы говорите, это не фокус. Это, к сожалению, – он грустно покачал головой, – совсем не так уж сложно.

Виктор сидел пришибленный и думал о том, как много ему еще надо узнать, чтобы стать настоящим чекистом. Успокаивало и радовало его лишь то, что у людей, плечом к плечу с которыми он теперь работал, было чему поучиться. И они не отказывали в помощи.

– Ну вот, – сказал Озолинь, – не обижайтесь, что прочел вам небольшую мораль. А сейчас, будьте добры, пригласите ко мне товарищей Морозова и Воронова, и сами, если есть время, можете прийти.

– Слушаюсь.

Вскоре Морозов и Воронов явились к Озолиню. Дмитрий Дмитриевич сосредоточенно выслушал их доклад, а когда они закончили, неожиданно спросил:

– Почему Голосницына стала шпионкой?

Воронов попытался объяснить, как он понимает характер этой женщины: пустая, развратная, любительница легкой жизни и кутежей, она никого и никогда всерьез не любила. К мужу она относилась равнодушно, изменяла ему чуть ли не с первых месяцев после свадьбы – впрочем, он платил ей той же монетой. За деньги и, главное, за перспективу «сладкой жизни» она может и мать родную продать…

Озолинь внимательно слушал.

– Это все похоже на истину, – сказал он. – Но, Михаил Андреевич, ведь не всякий развратный мужчина и не всякая пустая бабенка обязательно становятся немецкими агентами. Думается, надо покопаться поглубже в их прошлом: где-то должна найтись более определенная ниточка, приведшая ее к абверу. У вас есть возможность изучить их прошлое?

– Да. Поручу Голову…

Особенно заинтересовала Озолиня жена второго шпиона – Лиза Травникова.

– Совсем другой человек, – сказал Морозов. – Скромная, тихая, главное – денег у нее нет, бедствует. Непохожа на шпионку.

– Что же вы думаете?

– Может, муж и не раскрылся перед ней? Ведь про свой завод она ему могла рассказывать просто как близкому человеку. Без умысла, а так – по наивности.

– Разрешите? – вмешался Воронов. – Деньги в семье завелись, и в немалом количестве, но не у Лизы, а у ее брата, у Валентина Евдокимова.

– А он? – спросил Озолинь.

– Пьяница, кутила и, кажется, трус.

– Вот и есть зацепочка, – удовлетворенно сказал Озолинь. – Поработайте-ка над ним. А Травникову надо поберечь – вы, кажется, говорили, у нее двое детей?..

Уже у себя в кабинете Воронов сказал:

– А знаете, повезло нам на начальство, – он засмеялся, – мне Виктор успел рассказать, какую с ним Озолинь воспитательную беседу провел.

– Что-то ты щедр на похвалы начальникам, – ехидно ухмыльнулся Морозов. – Смотри у меня. Займись лучше Голосницыной.

В один из мартовских вечеров на углу улиц Гоголя и Дзержинского встретились Доронина и Голов.

Было холодно. Днем, правда, пригревало солнышко, но к вечеру опять подморозило, и девушка, торопясь, едва не упала.

– В какую сторону пойдем?

Голов не успел ответить: раздался сигнал воздушной тревоги. Куда же деваться?

– Ко мне на службу. Это здесь, на Герцена, – решительно сказала Наташа Доронина, – близко, успеем.

Они побежали.

В своем маленьком кабинетике Доронина угостила Голова чаем вприкуску с конфетами – их недавно стали выдавать вместо сахара. Потом они неторопливо беседовали о книгах, о живописи, о театральных постановках. Говорили под непрекращающийся грохот снарядов: гитлеровская артиллерия била в район почтамта.

Наташа вдруг заметила, что лейтенант посматривает на часы.

– Вы спешите?

– Понимаете, я не очень располагаю временем. А между тем нам надо серьезно поговорить…

Наташа почувствовала, что краснеет. И тут же рассердилась на себя: «Ну что за мысли, право, лезут в голову. До того ли?»

– Говорите, я слушаю, – все еще сердясь на себя, сказала она.

– Что вы знаете о прошлом Зины Голосницыной? Это очень важно! И, пожалуйста, подробно…

Доронина растерялась. Где-то в глубине души она надеялась на другой разговор, тайком признаваясь себе, что ей нравится этот скромный, спокойный лейтенант.

…Что Наташа знала о Зине? Была пустоватая, но неплохая девчонка, рано оставшаяся одна, без родителей. Потом появился некий Федор, уверенный, развязный, «неотразимый». Сначала приходил днем, потом привозил Зинку из ресторана поздно вечером, наконец однажды остался ночевать. В квартире стала собираться Федькина компания: пили, дебоширили – подозрительные какие-то люди. Зина тогда часто плакала. Однажды Наташа застала ее в коридоре с самым пожилым человеком из этой компании: он казался старше Зины лет на двадцать. Они о чем-то тихо говорили, потом Зина ушла к себе, а в коридор вышел пьяный Федька, тряхнул дружка за плечо, прогнусил: «Ну вот тебе и квартира, Толька. А ты боялся».

Имя «Федор» почему-то насторожило Голова, но он не мог сразу сообразить, почему именно.

Через неделю Зина зарегистрировала свой брак с тем человеком, которого Федор называл Толькой.

– Вспоминайте, вспоминайте еще, – настойчиво просил Голов.

Кажется, только теперь Наташа начала понимать, почему так часто встречается с ней чекист. Ей было приятно, что она может принести хоть какую-то пользу, и немного грустно: «А я-то, дура, вообразила…

– Знаете, этот Федька фотографом работал и Зину научил фотографировать. Вышла она замуж – забросила, а теперь, кажется, снова увлекается. Во всяком случае, я видела, как она однажды закрывалась в ванной с фотоаппаратом.

Наташа стала припоминать мелочи, на которые раньше не обращала внимания:

– …Продукты у спекулянтов покупает, денег не жалеет… Военные в квартире бывают…

– Вот что, Наталья Семеновна, – сказал, поднимаясь, Голов, – теперь вы кое-что знаете о своей соседке, а еще больше – догадываетесь. Прошу вас – переезжайте к себе на Пушкарскую обратно.

– Понятно… – неуверенно сказала Наташа.

Ей не хотелось, чтобы Голов уходил так быстро. Но он посмотрел на часы и встал. Уже на пороге Наташа не выдержала, крикнула вслед:

– Берегите себя, слышите?

Он ласково помахал ей рукой.

Идя по улице, Голов усиленно вспоминал: «Федор, Федор? Так это же, наверно, Шамрай, о котором говорили Прозоров и Гриднев, то бишь Щелкунов. Вот какой узелок завязался».

Озолинь только вернулся из Ольгина, и его сразу вызвали к начальнику.

– Как дела у Волосова? – спросил Поляков.

– Всё в порядке. Молодчина.

– Наступают денечки горячие. Пришло наконец донесение от «Невы» – Александрова: гитлеровцы планируют новое наступление на Ленинград.

– Об этом уже знают в штабе фронта?

– Да. А вот что касается непосредственно нас…

Оказывается, штаб абвера группы армий «Норд» подготовил три новые разведгруппы. Ему стало известно о гибели Климова – Голосницына при переходе линии фронта, – об этом позаботились чекисты. Позаботился Поляков также и о том, чтобы конспиративные квартиры, опорные пункты погибших шпионов в Ленинграде, считались по-прежнему надежными. И теперь «Неве» удалось выяснить: две группы с рацией будут выброшены на парашютах вблизи города, третью сбросят в районе Малой Вишеры.

«Нева» сообщил имена и клички некоторых агентов.

– С выброской будут торопиться, чтобы успеть до белых ночей, – закончил Поляков. – Ожидайте гостей очень скоро.

Тут же были распределены задачи на ближайшее время. Поляков через свои каналы должен был «подбрасывать» абверу «интересные сведения» о ленинградских и ольгинской конспиративных квартирах. Морозову предложили выехать на Волховский фронт и заняться операцией в Малой Вишере. Озолинь решил быть в Ольгине, рядом с Волосовым.

– И Воронову пора уже занимать свое место, – сказал Поляков под конец. – Голов ему поможет. За дело!

– Будет порядок, – уверенно откликнулся Озолинь.

Глава 8

Зинаида Петровна Голосницына продолжала работать в госпитале. В феврале всем работникам были выданы новые удостоверения личности. О похищенных документах никакого разговора не было. Видимо, Гуляев не хватился их, и Голосницына считала себя вне опасности.

Волновало другое: Анатолий обещал, что весной обязательно будет здесь, в городе, и только в крайнем случае с ней свяжется другой агент, которому она передаст сведения. За это время Зинаида успела собрать интересный материал о положении в Ленинграде, о госпиталях; с огромным трудом сфотографировала стоящие на Неве корабли Балтийского флота и некоторые построенные в городе оборонные сооружения, а также расположение огневых точек уличной обороны и проявила две эти пленки. Дважды она встречалась с Валентином Евдокимовым, который помимо сведений о продукции номерного завода подготовил схему расположения его цехов.

«Скорее бы сдать пленки и сведения, – думала Голосницына. – Отделаться бы. И деньги обещали подбросить, а все никого нет. Что случилось?»

Возвращение Натальи в квартиру она встретила спокойно. Доронина после болезни стала более приветливой и общительной, несколько раз даже посидела с ее знакомыми. Жизнь – она ломает слишком гордых, а голод не шутка.

Голосницына ждала… В последних числах апреля, в сумерках, позвонили по телефону. А потом явился командир с капитанской шпалой в петлицах. Он назвал пароль и отрекомендовался Николаем Андреевичем, приятелем Анатолия Федоровича. Затем передал ей небольшую фотографию мужа, на обороте которой Зина, когда Анатолий приезжал в последний раз, своей рукой написала кличку, присвоенную ему немецкой разведкой: Атлет.

Николай Андреевич поинтересовался у Голосницыной, живет ли кроме нее кто-нибудь в квартире и где сейчас находится соседка? Узнав, что Наталья Семеновна отдыхает у себя в комнате, заметил, что пока не хотел бы встречаться с ней.

Капитан держал себя корректно, сдержанно, осторожно, но чувствовалась в нем уверенность в своих силах. Поболтав минут двадцать о том о сем, словно он не был агентом абвера, а действительно пришел к ней в гости, капитан сказал, что сейчас вынужден покинуть ее: занят другим, важным делом. Но им необходимо серьезно побеседовать. Для этого нужно встретиться на другой день в двенадцать часов, здесь же, у нее на квартире.

– Вы можете освободиться от работы под благовидным предлогом?

– Что-нибудь придумаю, – улыбаясь ответила Голосницына.

В том, что навестивший ее капитан является человеком, которого она ждала, Голосницына была уверена. Его солидный вид, умный и спокойный разговор произвели на нее отличное впечатление. А что не пришел сам Анатолий, так это даже удобнее. Опять пришлось бы его прятать, как в тот раз, что-то придумывать в случае, если попадется он на глаза Дорониной.

Зинаида не скрывала от гостя своего хорошего настроения: оставляла его поужинать и даже предложила отдельную комнату для ночлега. Но он отказался, поблагодарив за внимание.

Голосницына осталась одна. Настроение у нее испортилось. Должны же они понять, что ей нужны деньги! Много денег! Очень много денег! Продукты добывать трудно, а платить за них приходится дорого. А ведь ей еще нужно угощать полезных людей.

– Ничего. Сегодня не удалось – завтра напомню!

Укладываясь спать, уже раздетая, она подошла к зеркалу и потянулась.

– А он ничего, симпатичный мужик! Пожалуй, с ним будет поинтереснее, чем с Анатолием.

…Утром следующего дня Голов доложил Воронову, что Голосницына заболела; начальник госпиталя разрешил ей несколько дней отлежаться.

Воронов вполголоса сказал:

– Каждому свое лечение: одному отлежаться, другому отсидеться. Интересно, какое лечение ей пропишет трибунал?

В квартире у Голосницыной – полная тишина. Когда Наталья уходила утром на работу, Зинаида вышла вместе с ней. Но скоро вернулась. Сняла военную форму и перебрала в шкафу платья – все не решалась, какое надеть. Остановилась на сером шерстяном. Оно ей шло.

В полдень раздался звонок. Николай Андреевич был, как и вчера, чисто выбрит, по-прежнему любезен, по-военному подтянут и спокоен.

Разглядывая его, Голосницына подумала: «Вот это школа! Настоящий разведчик!»

Николай Андреевич попросил показать ему, на всякий случай, расположение комнат, выход во двор с черного хода.

– Теперь побеседуем и кое-что уточним, – сказал Николай Андреевич. – Анатолий Федорович после большой и трудной работы отдыхает. Его наградили за выполнение задания по Ленинграду. Вам это приятно знать?

– Представляю себе, как он отдыхает, – засмеялась Голосницына. – Он так любит поволочиться за женщинами. Ну что ж, война все спишет.

– Нет-нет… Он только отдыхает. Он заслужил этот покой! – очень серьезно ответил агент.

– Как же вы устроились? Может быть, все-таки у меня…

– Нет, нет. Я нахожусь в одной воинской части под Ленинградом, и от вас не скрою, что там же мой помощник сидит с радиостанцией, так что менять явку нет смысла. Торопить с заданиями вас не буду, но меня интересует уже проделанная вами работа. Какими данными вы располагаете, что сделал Валентин Евдокимов, все ли благополучно с рацией в Ольгине? Словом, все-все…

Зинаида сообщила, что сама она с большим трудом засняла корабли, стоявшие на Неве, и оборонные сооружения в городе. С Валентином же Николай Андреевич может встретиться в любой день, даже сегодня. Если нужно, его пригласят сюда. В Ольгине чемодан с рацией находится в полной сохранности: она там побывала. Так что – «всё в ажуре».

Зинаида Петровна настояла, чтобы Николай Андреевич выпил горячего чаю, и тут же стала извиняться, что, кроме леденцов, ничего другого предложить не может. За чаем она всплакнула, жалуясь на трудную жизнь:

– Ох, если бы вы знали, как тяжело молодой женщине быть одной. Тоска! Вам, мужчинам, легче, чем нашей сестре.

– Я вас понимаю! Вы, должно быть, соскучились по Анатолию? – сочувственно спросил Николай Андреевич.

– Понимайте, как хотите, – вытирая слезы, кокетливо ответила Зинаида. И тут услыхала то, о чем мечтала: Николай Андреевич сказал, что должен передать деньги и еще нечто «для подкрепления здоровья».

– Но сегодня по ряду причин я не захватил денег. При следующей встрече обязательно всё вручу… Да, чуть не забыл, – он многозначительно поглядел на нее, – от старого друга Федора Шамрая передаю вам большой привет. Федя просил сказать, что всегда помнит о вас и не теряет надежды встретиться.

– А, Федя… Ну, как он там? – спросила Голосницына.

– Ничего, процветает, – ответил разведчик.

Зинаида Петровна не решилась спросить, сколько ей прислали денег. «Ну ничего, я еще доберусь и до твоего кошелька и до тебя. Еще попадешься мне в руки!» – с удовольствием подумала она и переменила тему разговора:

– Да, а что передать Валентину? Я сегодня с ним говорила по телефону.

– Давайте так сделаем. То, что вы сообщили, – для нас важно. Но, к сожалению, все запомнить невозможно. Поэтому основное изложите на бумаге. Все подготовьте, а завтра мне передадите вместе с пленками. Я буду не один, и мне легко будет через друга все переправить куда следует. Будет очень хорошо, если бы заодно пришел и Валентин. Тут же вы оба получите деньги.

Подумав, Николай Андреевич добавил:

– Кстати, завтра я буду свободен только к пяти вечера. В это время, вероятно, будет дома ваша соседка. Поэтому подскажите, где лучше встретиться.

Зинаида Петровна предложила свидание на Петроградской стороне, у Ботанического сада: там она когда-то встречалась с Шамраем. Она придет туда вместе с Валентином и захватит с собой все нужное. На этом договорились. Осторожный Николай Андреевич попросил ее прийти на свидание в военной форме. Так будет удобнее.

В случае артиллерийского обстрела или воздушного налета встреча переносилась с пяти на шесть тридцать, но, во всяком случае, не позже семи часов вечера. Если же она не придет, он будет думать, что ее задержали.

– Но это будет вечер. Как же я доберусь одна домой? Вы меня не оставите одну, проводите? Ведь вы будете свободны? – допытывалась Зинаида Петровна.

– Разве можно такую женщину, как вы, да еще в такое время, одну оставить вечером на улице? Обязательно доставлю вас по назначению, – галантно отозвался агент. – Кстати, вы мне говорили, что в вашей работе встречались большие трудности. Расскажите, Там должны всё знать. Всё…

– Главная трудность, пожалуй, в том, что я совсем чужая среди людей, – серьезно ответила Зинаида. – Народ ненавидит… фашистов… Простите, что я так выражаюсь. Люди не верят в то, что Ленинград будет взят. Если бы узнали, кто я такая, меня бы растерзали на месте. Так что в НКВД я бы уже не попала, – грустно призналась она. – Вообще все сейчас такие патриоты, что только смотри в оба… Я вам сказала правду для того, чтобы вы и ваши начальники там ценили нас… Может быть, вам что-нибудь не понравилось, но я должна сказать правду, вы сами просили.

– Правильно сделали, – заметил Николай Андреевич. – То, что вы мне сообщили, очень важно. Мы об этом обязательно будем помнить.

Когда Наталья пришла с работы, Зинаида пожаловалась на болезнь: головная боль, озноб. Кроме того, она целый день ничего не ела и сильно проголодалась.

Наташа дала ей пирамидону, напоила горячим чаем…

На следующее утро Зинаида, выйдя на кухню, сообщила соседке, что ей уже стало лучше, но на службу она не пойдет. Отлежится, а потом сходит в госпиталь к врачу.

Доронина попрощалась с ней, пожелала выздороветь и ушла.

Сразу после ухода Дорониной Зинаида позвонила Валентину, чтобы в четыре часа он ждал ее на углу Кировского и Большой Пушкарской: «Я еще вчера предупреждала тебя, что понадобишься: брат приезжает». Он ее понял. Затем она села писать. Исписав четыре листа папиросной бумаги, свернула их в трубочку, вложила в футляр от термометра. Кассеты с пленками завернула в белую бумагу и положила в карман шинели. Так лучше. В случае чего можно незаметно выбросить в снег.

Она беспокойно ходила по комнате, ожидая назначенного часа. Уж больно много пьет Валентин в последнее время. Она боялась, чтобы он чего-либо не натворил. Надо бы о Валентине все рассказать капитану и посоветовать: пока не поздно, убрать его каким-нибудь способом. А то он сам завалится и других за собой потащит.

Около четырех Зинаида вышла из дому и пошла по направлению к Кировскому проспекту. На углу ее ждал мужчина среднего роста. На нем было серое короткое пальто, черная шапка-ушанка. Валентин Евдокимов на сей раз был чисто выбрит, но по его помятому лицу и опухшим векам видно было, что накануне он изрядно выпил.

– Кто приехал? Идти далеко?

– Пойдем к Ботаническому. Совсем другие, ты их не знаешь!

Когда Голосницына и Евдокимов подошли к Ботаническому саду, они заметили идущих навстречу военных.

– Это не они? – поинтересовался Евдокимов.

– Сейчас посмотрю! – И она стала напряженно всматриваться в идущих.

Ни Евдокимов, ни Голосницына не заметили, как к ним сзади подоспели два человека, а когда заметили, было уже поздно. Четыре сильные руки схватили их за локти. Приблизились и те, кто шел им навстречу, Тихий повелительный голос приказал:

– В машину!

Голосницына и Евдокимов настолько растерялись, что, не успев даже сказать что-нибудь, оказались в легковой машине. Напротив них, на откидных местах, сидели два автоматчика. Дверцы захлопнулись. Черный «ЗИС», рванув с места, на большой скорости помчался по Кировскому в сторону площади Революции.

И тут же в кабинете Полякова раздался телефонный звонок:

– Товарищ старший майор! Операция прошла благополучно, согласно плану. Заняла три минуты. Едут к вам.

– Хорошо, Воронов! Молодцы! Приступайте к обыскам на квартирах. Помните: на Большой Пушкарской все должно остаться так, как будто ничего не произошло.

– Есть!

Через пятнадцать минут Голосницыну и Евдокимова принимал комендант, который предъявил им ордера на арест. Обмякший Евдокимов, нахмурив брови, молча расписался на ордере. Но Голосницына успела прийти в себя. Поднявшись со скамьи, она шепнула Валентину: «Приятели. Любовная связь», – и осторожно бросила в мусорный ящик футляр от термометра и маленький сверток. И сразу начала протестовать против задержания:

– Это недоразумение! Не имеете права!

Помощник коменданта вежливо заметил:

– Гражданка, напрасно разбрасываете вещи! Подымите их и положите на стол.

Она бросила на стол футляр и сверток, зло посмотрела на всех, опустилась на скамью и попросила воды.

Поздно ночью Воронов и Голов докладывали Полякову результаты обысков: обнаружены пленки, уже проявленные, фотоаппарат, разведывательные данные, деньги – у Голосницыной, план военного завода и образец гранаты – у Евдокимова.

– Группа в Парголове взята, – в свою очередь сообщил им Поляков. – Она и шла за всем этим добром.

– С рацией взяли? – заинтересовался Воронов.

Поляков кивнул.

– А в Ольгино группу пропустим. Так лучше будет.

Он сделал паузу.

– Военный Совет фронта отметил, что мы оказали большую помощь командованию. Теперь все зависит от Морозова и Волосова.

На следующее утро в госпитале на месте Голосницыной сидела новый секретарь – молодая девушка в военной гимнастерке. На доске объявлений был вывешен приказ начальника госпиталя. В одном из пунктов указывалось, что Голосницына Зинаида Петровна, в связи с тяжелой болезнью и эвакуацией в тыловой госпиталь, освобождена от занимаемой должности.