Текст книги "Невидимые бои"

Автор книги: Иосиф Лоркиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4

В кабинете начальника контрразведки обсуждалось положение, создавшееся после того, как была обезврежена вторая шпионская группа – группа Климова.

– В Ольгино ездил дважды, – говорил Волосов. – Никакого Федора Даниловича там нет. Более того, человека с таким именем в поселковом Совете не знают уже лет тридцать.

– По Большой Пушкарской не прописаны Климовы, – сообщил Воронов. – Была, правда, одна семья Климовых, но последние ее представители похоронены на Серафимовском кладбище в тридцатом году. Других Климовых нет.

– На Шестой Советской Николаевы не проживают. – Это доложил подчиненный Воронову лейтенант Голов.

Казалось, все три нити были оборваны.

– Есть одна ниточка, – вдруг, вспомнив что-то, сказал Воронов. – В квартире на Пушкарской должен работать телефон.

Поляков удивленно посмотрел на Воронова.

– Да, да, Александр Семенович. Щелкунов показывал, что он говорил с Николаевым по телефону. Но ведь личные телефоны отключены. Значит, этот по особому списку. Может быть, поискать здесь? Кроме того, и Николаев откуда-то звонил Щелкунову. Значит, тоже где-то использовал неотключенный телефон.

– Что ж, это мысль, – сказал Поляков одобрительно. – Проверьте все работающие телефоны на Пушкарской. И серьезно ищите явку Николаева – ясно, что он мог звонить только оттуда. Ну а что еще говорит Щелкунов?

– Что он может сказать? – Воронов неопределенно пожал плечами. – «Мое дело – рассказать, как было, а вы, начальнички, уж сыщите, как знаете» – вот и все, что из него вытянешь.

– Лживый ворюга! – вырвалось у Волосова.

– Почему лживый? – недовольно нахмурился Поляков. – Торопитесь, Волосов. Вы задумались, например, зачем они сначала взяли его на задание, а потом держали целыми днями взаперти?

– Н-не знаю… А он и правда сидел на квартире?

– Правда, сидел. – Поляков отвечал непривычно резко. – Это «боевик», уголовник… Если бы им потребовалось убить кого-нибудь, ограбить, взломать квартиру – вот тогда бы извлекли на такое дело Щелкунова. Но открывать такому «боевику» явку или настоящую фамилию агента никто не станет. И поэтому все у нас скверно, очень скверно! Одно хорошо – засады мы правильно расставили, перехватили группу. А все остальное? Выход шпионов в город прошляпили, живыми их взять не смогли. Где рация, какое у них было задание – неизвестно. С кем они связаны в городе? Тоже не знаем. Наконец, самое досадное: даже фамилий их не смогли установить, хотя они жители города…

Зазвонил синий телефон, стоявший отдельно от других. Пока Александр Семенович снимал трубку, Воронов подсунул Морозову записку: «Не такой он сегодня, как всегда. И так-то худо, а он все жару поддает».

Морозов черкнул несколько слов и отодвинул бумажку обратно. Воронов прочитал: «Попадает-то не меньше, чем нам».

Они оба поглядели на Полякова. По тому, как начальник фронтовой контрразведки молчаливо кивал или коротко бросал в трубку: «Понял… понятно», было ясно, что звонит кто-то из высшего начальства. Видимо, из Москвы. И разговор, кажется, был не из приятных. Александр Семенович нервно мял в руках недокуренную папиросу. Наконец, дождавшись паузы в речи собеседника, вставил:

– Разрешите изложить нашу точку зрения… Если на тысячу бойцов обнаружилось трое или даже пятеро изменников, неужели из-за этих подлецов не верить всем? В «Неве» мы уверены. Почему молчит? Видимо, не так просто наладить связь. Но кое-какие сведения о нем уже есть. Нет, я считаю, что нам каждый наш человек дорог…

Его, видимо, резко оборвали. Однако, выслушав гневный разнос, Поляков настойчиво продолжал:

– Это не только мнение контрразведки. Должен доложить, что так считает весь Военный Совет. Это просили сообщить вам товарищи Кузнецов и Штыков.

Последние слова, кажется, произвели впечатление: Военный Совет Ленинградского фронта пользовался большим авторитетом. На том конце провода положили трубку…

Чекисты слушали этот разговор и единодушно были на стороне своего начальника. Воронову невольно вспомнилось, как в госпитале старейший сотрудник органов Озолинь рассказывал ему о Феликсе Дзержинском, при котором ему довелось работать.

– Феликс Эдмундович нас учил так: когда производите арест, помните, какую трагедию переживают эти люди – сам арестованный и его семья. Будьте в этот момент чуткими и внимательными к ним. А если родственники арестованного придут на прием, не смейте долго держать их в приемной. Им и без того нелегко.

«А ведь Дзержинский говорил о классовых врагах, – подумал Михаил, – а Александр Семенович защищает наших людей. Ох и трудно ему…

Поляков, ничего не замечая, несколько минут ходил расстроенный по кабинету. Потом взглянул на подчиненных. Они сидели усталые, удрученные. Александр Семенович не понял, что они тревожатся за него. Ему вдруг стало не по себе: неужели своим строгим упреком он огорчил этих отличных ребят? Нехорошо.

– Что полагаете делать дальше? – мягко, по-дружески спросил он.

Чекисты приободрились.

– Разрешите…

Морозов вспомнил любопытное обстоятельство.

Совсем недавно лейтенант Голов привел к нему начальника эвакогоспиталя № 1771 – хирурга Гуляева. Визит был ночной, неурочный, но Морозов знал знаменитого врача еще по Халхин-Голу и понимал: раз старик добивается приема – дело важное.

Гуляев рассказал, что из его служебного кабинета пропало несколько чистых бланков удостоверений личности и незаполненный бланк со штампом и печатью эвакогоспиталя.

Похититель был явно из своих. Ведь он сумел выбрать для кражи такое время, когда Гуляев, живший в кабинете, отлучился на операцию. «Мне, батенька, надо больных оперировать, а ваше дело искать. Давайте ищите, батенька», – требовал хирург.

– И вот теперь, – закончил рассказ Морозов, – бланки госпиталя № 1771 найдены у убитого Климова. Похоже, кто-то из агентов действует в госпитале.

– Не исключено, – сказал Поляков и, подумав, добавил: – Проверьте-ка, у кого из работников госпиталя не отключены домашние телефоны. И кто из них живет на Большой Пушкарской.

Воронов удивленно посмотрел на Полякова и тут же досадливо поморщился, – как это он сразу не вспомнил: ведь именно на Большой Пушкарской и скрывался Климов. И сразу же по ассоциации вспомнил еще одну странную историю, связанную опять-таки с этой улицей.

В конце января, во время вечернего дежурства Голова, раздался телефонный звонок. Неизвестная просила о встрече с кем-либо из сотрудников, чтобы сообщить нечто важное. Женщина сказала, что чувствует себя плохо, еле стоит на ногах, просит поторопиться.

– Ваша фамилия?

Она почему-то не назвалась, только сказала, что живет на Большой Пушкарской, а звонит с улицы Герцена.

Голов попросил подождать у телефона и доложил о звонке ответственному дежурному. Получив указание, он договорился с незнакомой о встрече на улице Герцена, около «Астории».

Через пятнадцать минут по Литейному мчалась «эмка». Впереди, рядом с шофером Васей Алексеевым, сидел Голов. Вот Невский, не видно ни души. Доехали до угла улицы Толмачева, шофер вдруг резко затормозил и крикнул: «Смотрите!» Прямо перед машиной стояла девочка. Закутанная в платок, одетая в красного цвета пальтишко, она была похожа на матрешку.

Голов и шофер выскочили из машины. Девчушка плакала и, показывая на улицу Толмачева, повторяла одно и то же: «Ба-ба!» А у водосточной трубы, на тротуаре, сидела, прислонясь к стене, старая женщина.

Голов подошел к ней – старушка была мертва. Алексеев дал девочке черный сухарь. Она схватила его обеими ручонками и стала жадно грызть.

Чекисты посадили девочку в машину, успокоили. Она назвалась Таней Мальцевой. Из невнятного детского рассказа они поняли, что Таня с бабушкой Ксюшей остались в квартире одни: все остальные умерли. Сегодня бабушке стало плохо, они вышли на улицу. «Баба» села отдохнуть и больше не поднялась. Таня рассказывала это всхлипывая. Ее голосок звучал тише и тише, и как-то незаметно она уснула.

Голов не знал, как ему поступить. Оставить Таню на улице? Этого он не мог сделать. Возить с собой в машине голодного ребенка? Тоже нельзя. И, посоветовавшись с шофером, он решил отвезти ребенка в ближайший детский дом. Заняло это минут 40–50, но, подъехав к гостинице «Астория», чекисты уже не застали там никакой женщины. Голов прошел всю улицу Герцена – и здесь ее нигде не было. Тогда он зашел в «Асторию», чтобы позвонить в отдел, и там от дежурного администратора случайно узнал, что недавно какую-то больную женщину подобрали рядом на улице и отправили в больницу. Администратор слышал, как дежурный милиционер кому-то звонил, вызывая машину…

– Скажите, Голов, вы потом не пробовали разыскать милиционера, который вызывал сантранспорт? – спросил Воронов.

– Нет, Михаил Александрович, этим делом я больше не занимался…

– Вы, Голов, допустили серьезную ошибку. – Обычно такие слова Поляков произносил гораздо суровее. – Нельзя было задерживаться.

Владимир виновато опустил голову, но вдруг лукаво улыбнулся:

– Я подумал, Александр Семенович, а как вы – разве оставили бы больного, голодного ребенка? И решил – нет! Ни за что!

– Ишь хитрец, – усмехнулся Поляков. – Но я бы все-таки постарался не упустить из виду ту женщину. Ошибку, думаю, вы исправите сами. Итак, подведем итог, Волосов?

– Занимаюсь Шестой Советской.

– Голов?

– Разыщу ее, Александр Семенович, можете не сомневаться. Если только жива – разыщу. Начну сегодня же.

– Воронов?

– Займусь госпиталем, телефонами и Большой Пушкарской.

– Так. А кто займется Ольгином?

– Придется пока мне самому, – сказал Морозов.

Поляков кивнул.

– Мне почему-то кажется, – задумчиво сказал он, – что там кроется главное звено этой цепочки. Ну ладно, жизнь покажет.

– Да, вот еще что, – добавил Поляков, когда уже все собрались уходить. – Надеюсь, вы не поймете это как недоверие. Операция очень серьезная, сложная и должна быть решена как можно быстрее. Я решил подключить вам в помощь одного опытного, умного человека.

Он внимательно оглядел всех. Чекисты настороженно молчали.

– Это Озолинь. Он только что выписался из госпиталя и будет работать моим помощником.

Чекисты заулыбались. Еще бы, Озолинь! Даже те, кто не знал его лично, слышали о нем столько хорошего, что работать с ним считали за честь. А Воронов подумал: «Вот недаром, видно, я вспомнил его сегодня».

Высокий, худой, с вытянутым лицом, капитан государственной безопасности Озолинь явился на прием к Полякову.

Дмитрий Озолинь службу начал еще с Дзержинским. Опытный, смелый, принципиальный чекист, он в начале войны был заместителем начальника контрразведки одной из армий Ленинградского фронта, участвовал в боях на Невской Дубровке. Был ранен, в легких обострился старый туберкулезный процесс, и пришлось чекисту месяца два пролежать в стационаре на улице Воинова.

Наконец ему полегчало. Не раз Лев Давыдович Ямпольский, удивляясь его железной воле к жизни, говорил лечащему врачу: «Вот человек! Любит жизнь и борется за нее. Если бы не он сам – мы с вами, Софья Алексеевна, ничего бы не сделали».

Наконец настал долгожданный день выписки.

«Хорошо! Не время теперь лежать», – радовался Озолинь.

– О фронте, и даже о Ленинграде, вам думать нечего, – строго сказал Ямпольский.

– Да как же?..

– Вам нужно тепло, обилие еды и покой, – поддержала начальника Софья Алексеевна. – Туберкулез в ваши годы не шутка. В мирное время мы бы добивались направления в Крым, а сейчас… попробуем отправить вас в Алма-Ату, Дмитрий Дмитриевич.

Нелегко пришлось Озолиню в отделе кадров с таким медицинским заключением. Начальник отдела даже слушать его не хотел. И вот тогда, после целого дня просьб и уговоров, Озолинь пошел на прием к Полякову.

В кабинете у старого товарища он разбушевался вовсю:

– Чиновники! Мне – ехать в теплые края?! Мне – в спокойную обстановку! А здесь такое творится… Александр Семенович, вы же коммунист, вы же старый чекист. Неужели возьмете сторону чиновников? Я никуда не поеду. Помогите…

Сначала Поляков хотел было убедить товарища уехать, но вдруг представил себя на его месте и… неожиданно спросил:

– Помощником начальника ко мне пойдешь? Есть место. Если устроит – все улажу.

– Да! Да! – Озолинь прямо-таки выпалил согласие, боясь, что вдруг что-нибудь изменится…

Озолиню, новому своему помощнику, и поручил Александр Семенович проверить материалы группы капитана Морозова и помочь молодым чекистам опытом и советом в сложной и трудной операции.

Глава 5

Через несколько часов после совещания у Полякова Голову удалось разыскать дежурного милиционера, который подобрал возле «Астории» ослабевшую женщину.

– В больницу Куйбышева отвез, – сообщил тот. – Плоха была, совсем плоха.

Вечером Голов отправился в больницу. В книге регистрации нашли запись: 28 января поступила Доронина Наталья Семеновна, 1917 года рождения, проживающая на Большой Пушкарской. Диагноз: двустороннее воспаление легких и дистрофия.

– Я ее двоюродный брат, прибыл на двое суток с фронта. Очень прошу вас пропустить меня завтра.

Ему разрешили, и на следующий день он опять был в больнице.

Когда в коридор вышла Доронина, Голов ужаснулся: он знал, что ей всего двадцать пять лет, а перед ним стояла пожилая, усталая, неимоверно исхудавшая женщина. Только светлые, пышные волосы и большие умные голубые глаза, которые пристально вглядывались в Голова, говорили ему, что она еще совсем недавно была красива.

Он назвал себя, предъявил удостоверение и шутливо сказал:

– Если не ошибаюсь, вы хотели меня видеть. Наше свидание – увы! – тогда не состоялось. Однако я все-таки пришел!

– Вот вы какой двоюродный брат! А я-то думала… Хорошо, что пришли. – Но тут же Доронина, смущенно улыбнувшись, стала просить прощения – вдруг напрасно его побеспокоила…

Она рассказала, что работает инженером в городском жилуправлении. Живет на Большой Пушкарской в трехкомнатной квартире: одну комнату занимает она, а в двух других проживают Голосницыны. Сосед ее, Анатолий Голосницын, взят в армию, а жена его, Зинаида, служит в каком-то госпитале секретарем. Пока тепло было, Доронина жила у себя в комнате, а с наступлением холодов стала ночевать на работе, на улице Герцена.

– Во-первых, отапливать комнату нечем. А потом раздражало меня поведение Зинаиды, – объяснила она, – писем от мужа не получает, а сама веселится, мужчин всегда полная квартира, веселые компании, выпивки. Вы не подумайте, я не ханжа, но ведь кругом горе такое, столько хороших людей умирает. Ох, глаза бы мои ее не видели! Как-то, в конце января, пришла я домой. В тот вечер голова у меня разболелась, приняла пирамидон, решила остаться ночевать. Слышу – по коридору ходит мужчина. Знакомые шаги. Походку Анатолия я всегда угадаю. Его шаги. Его голос. Проходит мимо комнаты, разговаривает с Зинаидой, она ему говорит: «Ее (значит, меня) дома не бывает».

На другой день, рано утром, тоже слышу шаги, но уже другого мужчины. Идет по коридору в ванную. После этого стало тихо, я незаметно выскользнула, – не хотелось встречаться с Анатолием, – не люблю я его.

– А через три дня, – продолжала Доронина, – прихожу снова, встречаюсь с Зинаидой. В квартире тихо. Впечатление такое, что никого нет. Все это меня очень смутило: когда с фронта от мужа получают хотя бы весточку – такая радость, что ее невольно хочется разделить с окружающими. А тут Анатолий как будто и сам появился. Но Зинаида молчит. Непохоже на нее. Подозрительно мне это показалось – уж не дезертир ли Анатолий? Ну я и позвонила вам. Может, неправильно сделала, а с другой стороны, все ведь может случиться в такое время.

Беседу прервала дежурная сестра.

Прощаясь с Головым, Доронина постеснялась подать ему свою исхудавшую руку, только тихо спросила:

– Мы еще увидимся?

– Обязательно, Наталья Семеновна! Вы хранить секреты умеете? – И Голов записал ей на листке свой служебный телефон.

Тем временем Воронов занялся госпиталем. Выяснилось, что из всех сотрудников госпиталя на Большой Пушкарской проживали всего трое, причем один из них – врач – погиб при обстреле, другая – старушка уборщица – умерла еще два месяца назад. Оставалась одна – та самая Зинаида Голосницына, секретарь госпиталя. Она конечно же имела доступ к бланкам. И, кроме того, ее телефон из-за служебной необходимости не был отключен.

Сообщение лейтенанта Голова о беседе с Дорониной очень заинтересовало и Морозова и Воронова. Сходились какие-то нити.

Удалось получить и кое-какие сведения о муже Голосницыной. Анатолий Федорович некогда окончил институт имени Лесгафта, потом был старшим тренером по легкой атлетике в одном из крупных спортивных обществ Ленинграда, преподавал в женской спортивной школе. За пьянство и моральное разложение был отстранен от работы, после этого устроился администратором в один из Домов культуры. В начале войны был мобилизован в Красную Армию. На этом сведения обрывались, но и это уже было кое-что…

Понемногу начала проясняться обстановка и на 6-й Советской. Семьи Николаевых там, конечно, не оказалось. Но ведь именно на 6-й Советской, если верить показаниям Щелкунова, побывал один из шпионов. И явку его необходимо во что бы то ни стало найти! Как? Волосов подумал, что 6-я Советская – не такая уж большая улица, надо просто обойти ее и поговорить с работниками домохозяйств, да и с другими людьми. Кто из фронтовиков навещал своих родных и близких в январе? Вряд ли такой факт остался незамеченным: жителей в городе оставалось не очень много.

Морозов одобрил план Волосова.

Сначала поиски проходили безуспешно. И как ни странно, но удача к Волосову пришла именно тогда, когда всего на полчаса он прекратил искать шпиона. Впрочем, и так бывает.

Началось с воя сирены.

– Граждане! Тревога! Через несколько минут начнется артиллерийский обстрел города…

Куда идти? В одном из домов Волосов заметил дверь, ведущую в полуподвальное помещение. Над дверью – табличка: «Домохозяйство». «Была не была, пересижу-ка там до отбоя, – подумал Виктор, – все равно сюда же придется возвращаться».

В большой комнате, куда еле-еле проникал слабый зимний свет, примостившись около чадившей буржуйки, рыдали две пожилые женщины. На столе лежал распечатанный конверт с воинским штампом: здесь только что получили похоронную…

Ох как досталось чекисту за те полчаса, пока шел проклятый обстрел! Лучше бы оставаться на улице, под снарядами! Усталые, убитые горем женщины выложили Виктору всё, что у них накипело на душе. Досталось ему и за Бадаевские склады, и за то, что «под Ленинград немцев пустили!». «Чем тут порядки наводить, такой молодой, здоровый парень, лучше бы ты на фронт пошел! – кричали женщины. – Наши там гибнут, а ты?!»

Что он мог сказать этим людям? Где найти для них утешение? На язык просились только старые, затрепанные слова: думайте о детях, крепитесь, не вы одни, что же делать… Он достал из кармана пару кубиков кофе, полученных вместо сахара, торопливо согрел кипятку, сунул женщинам жестяные кружки. Постепенно рыдания стихли, – даже на слезы у измученных людей больше не оставалось сил.

– Сейчас несчастье у всех, – пробовал успокаивать их Волосов, – у всех горе…

– А я-то… я-то… – вдруг снова, в полный голос, закричала одна, – все думала, может, в отпуск его отпустят, как Ли-и-изи-ного…

– В отпуск? – удивился лейтенант и сразу же насторожился: неужели – след? Ведь отпусков сейчас не бывает.

– Да одно название, что отпуск, – глотая слезы, рассказывала женщина. – Просто на Волховском он служил, прислали сюда в командировку, ну и заскочил домой на побывку. Лиза светилась вся, весь дом ей завидовал. О-о-о!..

Осторожно расспросив женщин, Волосов узнал, что действительно к Елизавете Травниковой из сороковой квартиры недавно приезжал с фронта муж – Николай. А через несколько часов Виктор сумел выяснить: Николай Травников, телеграфист с Центрального почтамта, выбыл в июле 1941 года в действующую армию, пропал без вести и в списках командированных в Ленинград, естественно, не значится.

Да, кажется, он действительно напал на второй след.

– Итак, подведем некоторые итоги, – сказал Озолинь. Он уже приступил к работе и сразу же включился в операцию.

– Голосницына – раз. Травникова – два. Ольгино – три, – продолжал он. – Это уже нечто. Хотя еще и маловато. Обстановка в Ольгине пока еще не ясна. Но можно надеяться, что либо Голосницына, либо Шестая Советская выведут нас и на Ольгино.

Морозов молча кивнул и записал что-то в своем блокноте.

Когда чекисты уже расходились, Озолинь вдруг остановил всех.

– Минутку, товарищи, – сказал он. – Хочу отметить инициативные действия нашего молодого товарища – Волосова. – И он посмотрел на Виктора.

– Так ведь это случайно, товарищ капитан, – смущенно пробормотал Виктор.

– Случайно? – переспросил Озолинь. – Ну что ж, элемент случайности в нашем деле не исключен. Важны правильные выводы из каждого, казалось бы случайного, факта. Чекист должен уметь слышать, видеть, наблюдать, обобщать, проявлять терпение и настойчивость. И все эти качества у вас, по-моему, есть, – он усмехнулся, – несмотря на «случайность». Вот так.

Виктор порозовел. Морозов и Воронов засмеялись.