Текст книги "Любить Королеву"

Автор книги: Иосиф Гольман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

13

После сокрушения Хоря в лагере «Смена» наступил расцвет. Все почувствовали, что прежний тиран пал. А новый – не очень-то и тиранил.

Федор строил самые радужные планы на будущее, и его удивляло (и обижало), что его любовь, которую он в прямом смысле слова добывал в боях, пребывала в отнюдь не лучшем состоянии духа. Ангел, который стал тише травы (и вежлив, как никогда), не отпускал ее ни на шаг, а она почему-то не сочла себя свободной от него. Чего не скажешь о большинстве его бывших прихлебателей и просто задавленных.

Даже разговаривать с Федором накоротке, без свидетелей, Оля не хотела.

Впрочем, это не умаляло ощущения состоявшейся победы. Главное – враг повержен. А суета ни к чему.

Столкнул их – лицом к лицу и даже ближе – Толмачев. Его нижайшие просьбы о выделении лагерю свежего постельного белья наконец были услышаны. И в самый неподходящий момент. «Газон» приехал забирать грязное в прачечную тогда, когда в «Смене» никого не было. Все были на озере, за шесть километров – там отмечался День Нептуна.

Ангел не пошел: отказался «по болезни». Оля – потому что Ангел отказался. Федор – потому что не хотел оставлять Ангела наедине с Олей. Седых и так был в каждой бочке затычка, поэтому Николай Петрович его отпустил.

Теперь же Толмачев прибежал в клуб, где Федор играл с Ангелом в шахматы (черт возьми, лучшие друзья!), а Королева при этом присутствовала, и с порога заорал:

– Не зря я вас оставил! Надо белье в стирку сдать, а обратным ходом – чистое привезти и жратву.

Ангел сразу отказался: работать вообще «западло», а чужую грязь таскать – вдвойне.

Толмачев спорить с Ангелом не стал: он еще не привык к его свержению. А просто ткнул пальцем в Федора и Олю:

– Значит, поедете вы.

И вот они уже трясутся в закрытом фургоне на тряпках воспитанников. В кабине – шофер из поселка и повариха, которая должна отобрать продукты, чтобы на базе не втюхали что попало.

Дверца фургона была закрыта наглухо, а маленькое окошко с решеткой, как на автозаке, давало совсем немного света.

– Осталось нам меньше месяца, – сказал Федор.

– Да, – ответила Королева.

После долгого, на половину пути, молчания Седых сделал вторую попытку:

– Ты так упорно молчишь. Я тебе неприятен?

– Нет, – ответила Королева.

– Так в чем же дело? – спросил он.

– Чего ты от меня хочешь? – резко спросила она.

Даже в слабом свете Федор понял, что она вот-вот заплачет.

– Да ты что! – схватил он ее за руки. – В чем дело? Ты видела, что я сделал с Хорем? Плюнь на Ангела! Я теперь с ним в шахматы играю. А потом его Мишка посадит и ключи от камеры выбросит.

– Ой, Феденька, лучше бы ты уехал, – вытерев ладонями слезы, тихо сказала она. Интонации до точности совпадали с мамиными. Безысходность – вот что сквозило в ее словах, каким бы ни было их значение.

– И не подумаю! Я, наверное, тебя люблю, – вдруг в первый раз в жизни признался в любви Федор.

– Я, наверное, тебя тоже, – после паузы сказала Ольга.

– Так классно же! – обрадовался Седых. – А то у меня появились сомнения.

– Уезжай, пожалуйста, Феденька, а?

– Не дождешься! – победно смеялся Федор. Он обнял Ольгу за плечи и прижал к себе. Ничего больше не посмел. Да и, как ни странно, не хотелось. Слишком высок в этот момент был «штиль» его мыслей. А может, неосознанно давило из глубин мозга про вожатого и воспитанниц?

Так они просидели довольно долго. Федор был готов так сидеть вечно, но по маневрам «газона» они поняли, что первая половина поездки близится к завершению.

Оля отстранилась от Федора и без помощи косметички привела себя в надлежащий вид, полностью соответствующий облику школьницы-старшеклассницы.

Потом они грузили чистое белье и чуть позже, на вонючей овощебазе – ящики с овощами. Повариха и для лагеря набрала, и себя не забыла. Набили много, но Седых, руководивший погрузкой, все же оставил для себя и Ольги достаточно уютный «пятачок». Лично проследил, чтоб во время тряски на подъезде к лагерю на голову что-нибудь не «сыграло».

И вот «газон» нацелил нос в обратную сторону.

Федор попытался снова обнять Ольгу, но она отстранилась.

– Седых-Седых, – непонятно сказала Королева.

– Что? – переспросил Федор.

– Помнишь «Лолиту»?

– Знаю, что Набоков, но не читал, – честно признался он.

– Был там такой. Гумберт Гумберт. У них тоже все плохо кончилось.

– Да что ты завелась? – не выдержал Седых. – У меня в первый раз такое. И в последний. Мы по два раза не женимся.

– А мы – не знаю, – без улыбки сказала Ольга. – Может, по два. А может, по двадцать.

– Слушай, Ольга! Я же не дурак. И не мальчик.

– Знаю, – неожиданно с обидой сказала Королева. – Видела ваши прогулки с Сидневой!

– Уже давно не гуляли, – смутился Федор. – И не будем больше.

– А она тебя любит!

– А я ее – нет!

– Феденька, Феденька, и зачем ты только появился? – будто что-то вспомнив, снова расстроилась Оля.

– Сейчас я тебе все объясню, – сказал Федор. – Я все про тебя знаю. Меня все устраивает. То есть нет, не устраивает… – поправился он, но запутался в определениях и начал заново: – Короче, теперь все будет по-другому. Через год поженимся. А может, и раньше. Я на предков нажму, они у меня молодцы.

– Тебе надо уехать. Срочно, – не слыша его, повторила Оля.

– Хорошо, пусть будет по-твоему. Уедем вместе. – Он развернул ее к себе и обнял по-настоящему. Она прижалась лицом к его груди. Он поднял ее голову, ища губы, но целоваться Королева не захотела. Однако не помешала ему ее раздеть.

– А если узнают? – в последний момент улыбнулась Оля.

– Отсижу и все равно на тебе женюсь! – бесшабашно ответил Федор.

Так хорошо, как после этого, ему не было никогда. Даже во время этого.

Пронизывало ощущение того, что он добился самого главного в своей жизни. А то, что за это главное пришлось повоевать, только усиливало его значимость.

И еще: человек, добравшийся до главной цели, уже проделал свой путь. А Федор достиг цели, но весь путь, пьянящий и манящий, был впереди.

Короче, это были лучшие минуты его жизни.

И он не думал, что они так быстро закончатся.

Потому что Оля, убрав следы произошедшей бури, тронула его за локоть (она почему-то всегда касалась его локтя) и спокойно сказала:

– А теперь уезжай. Завтра же утром. – Сказала спокойно и уверенно.

– Ты что говоришь? – чуть не закричал Федор, но вовремя осекся: хоть «газон» гудел громко, однако лучше бы им лишнего внимания не привлекать.

– Что слышал, Феденька, – мягко, но непреклонно сказала Королева.

– После всего, что случилось?

– Именно после этого, – подтвердила она.

– Никуда я не поеду! – уже не скрываясь, заорал он.

– Не ори. И не спорь. Поедешь.

– Почему ты так уверена?

– Потому что иначе я скажу, что ты меня изнасиловал. Сам рассказывал Ангелу про ДНК.

– Ты с ума сошла, – простонал Федор.

– Это ты с ума сошел, – сказала она и провела рукой по его волосам. – Все закончилось. Ты завтра уедешь.

– И ты всерьез на меня донесешь?

– Если не поедешь – да.

До Федора вдруг дошло.

– Значит, сделка с Ангелом состоялась?

– Считай так, – усмехнулась Оля.

– Но ты же после этого… – Федор остановился, подбирая слова.

– Именно так, Феденька, – согласилась Королева. Глаза ее теперь были абсолютно сухими.

…Толмачев перечитывал письмо из стройотряда и недоверчиво смотрел на своего вожатого.

– Может, все-таки без тебя обойдутся? – переспросил он. – Смотри, как все удачно складывается. Да и осталось меньше месяца.

– И я про то же. Тут обойдетесь без меня, а там как раз коровник сложим.

– Ну ладно, Федор. Это твое решение. Зарплату выдадим на следующей неделе.

– Осенью, – равнодушно поправил Федор. – Самолет завтра, я узнавал.

– Ну что ж. Не поминай лихом? – полуспросил Толмачев.

– Не буду, – пообещал Седых.

– В следующем году приедешь?

– Посмотрим, – уклончиво ответил Федор.

С детьми он прощаться не стал. Вышел через заднюю калитку.

14

Слава богу, почти не было комаров.

А работал Федор как бешеный. Кирпичи снились ему даже в те пять часов, которые графиком отводились на сон.

– Что-то ты, паря, не в себе, – покачал головой их бригадир, пожилой крепкий мужик, полурусский-полубурят. – Так нельзя. Уморишь себя. – Он сидел по привычке на корточках, смоля папиросу во время короткого перекура. Они знали друг друга три года и привыкли друг другу доверять.

– Это было бы неплохо, – улыбнулся Седых.

– Умирать всегда плохо, – строго сказал бригадир, наморщив выдубленный солнцем лоб. Его и без того узкие глаза превратились в две сурово поблескивавшие щелки. Он знал, о чем говорил: выжить семнадцать лет в лагерях и остаться при этом человеком может не всякий.

Федор неожиданно для себя рассказал о «событиях».

Бригадир слушал, не перебивая. Потом несколько минут думал.

– Она тебя отмазала, – вынес он наконец свой вердикт.

– С чего ты взял? – взвился Федор. – Выполнила заказ – и все!

– Нет, Федор, – убежденно сказал бригадир. – Она тебя прикрыла. Езжай и разбирайся. Ты почти все сделал, да и Володя уже ходит. Так что езжай и разбирайся.

– Ну ты даешь! – не поверил Федор. – Посидел и решил!

– Подумал и решил, – поправил бригадир. – И тебе надо было подумать.

– Но она бы меня посадила!

– Значит, было что-то, еще опаснее. И пугать не значит делать. Надо было там разбираться. Не сбегать.

– Я не сбегал! – чуть не заорал Седых. – Резали – не сбежал!

– А собственная девчонка припугнула – и сбежал!

– Ой, бригадир! – застонал Федор. – Что ты со мной делаешь!

– Это ты с собой делаешь, – потерял тот интерес к разговору, быстро поднялся и зычно крикнул сидевшим поодаль ребятам: – Мужики, кончай перекур!

Седых решился. Попрощался с ребятами. И уехал с рюкзаком к маленькому аэропорту, откуда вертолетом собирался добраться до Иркутска.

А там – все прелести таежного «Аэрофлота». Сначала не было керосина. Потом – погоды. Потом того и другого вместе.

В Москву прилетел на вторую неделю после завершения работы «Смены». Сразу бросился звонить Сидневой. Та обрадовалась, даже заплакала.

– Как там дела? – спросил Федор.

– После твоего отъезда такое началось! Ангел всех скрутил. В открытую избивали. Я уехала через неделю. За день до убийства.

– Какого убийства? – закричал Седых. Он уже предчувствовал ответ.

– Олю убили, Королеву, – ойкнула Сиднева, сообразив, что происходит с Федором. – Говорят, Ангел весь стройбат за нее перетряс.

– Это не стройбат, – сцепив зубы, выдавил Федор. И, не прощаясь, повесил трубку.

Всю ночь он не спал. А наутро его нашел Мишка-сыскарь. Отец сказал, что тот уже обзвонился. Все спрашивал, как побыстрее найти Федора.

Они сидели в пивной на другом конце Москвы. Так захотел Мишка.

– Ты знаешь, что вполне мог сесть?

– За что? – поинтересовался Федор.

– За избиение Хоря.

– Какое избиение?

– Ты передо мной Ваньку не строй, – разозлился опер. – Они хотели, чтобы Оля и Васька выступили свидетелями, что будто бы ты проговорился им про избиение Хоря. А Королева чтоб рассказала, что ты на нее глаз положил. И поэтому гонишь на Ангела.

– Только «глаз положил»? А почему не изнасиловал?

– Не знаю. Могли не поверить. Она же проститутка, – отмахнулся Мишка.

– А ты откуда все знаешь?

– От агентуры. Ты же их тоже доил. Кешу Панова помнишь? Думаешь, он только тебе сливал?

– Думал, да.

– И не надейся, – первый раз улыбнулся Мишка. – Есть «козы» по нужде, а есть «козы» по жизни. Кеша – «по жизни». Короче, копали под тебя конкретно. Сидеть не пересидеть.

– И что же помешало?

– Я помешал, – гордо сообщил сыщик. – Сказал, что жизнь положу, но их изведу. Убеждал, что ты им уже не помеха. Короче, говна наелся по самые уши. Просителем к этому щенку ходил.

– А как следствие по поселковому убийству?

– А никак! Скоро Ангел будет всем поселком рулить. Мне уже шеф намекнул, чтоб я хвост поприжал и до Ангела не докапывался.

– А ему-то зачем? На окладе, что ли?

– Нет. Просто преступность в поселке резко снизилась, и ему это нравится.

– А если ты ему принесешь улики на Ангела?

– Тогда другое дело. Но где их взять?

– Не знаю, Миш. Это твой хлеб.

– Слушай, что ты знаешь про Олю? Что происходило перед твоим отъездом?

– А тебе-то что? Пусть ловят стройбатовцев. Это ж не твоя «земля».

– Ольга была свидетелем против Ангела. Ее, как и ту, первую, изнасиловали и убили. И никаких биологических следов.

– Чего?

– Спермы не было. Представляешь стройбатовцев, орудующих в презервативах?

– Если б на неделю раньше, нашлись бы следы. Мои.

– Чего? – не понял Мишка.

– Я ее любил, – сказал Федор. И, застонав, закрыл лицо руками.

– Набрался приятель, – суетливо объяснил подошедшей официантке Мишка. – Пошли, дорогой. – Он оставил деньги и потащил Федора к выходу.

Потом сидели в парке Горького. Прямо на прогретом бережку.

– Я его все равно посажу, – сказал Мишка.

– Не посадишь, – уже спокойно сказал Федор.

– Это почему же?!

– Он раньше умрет.

– Не вздумай! – вскипел сыскарь. – Даже мысли выкинь! Либо сдохнешь, либо сядешь! Знаешь поговорку: не умеешь – не берись?

– Я сумею, – сказал Федор.

15

Вечерняя школа была на краю поселка. Дальше – довольно большой лес.

Ангел вышел из школы уже в темноте, последним – взялся за ум, до аттестата осталось совсем немного, – и почти сразу наткнулся на Федора. Тот стоял в сторонке, в тени дерева, и вышел, лишь увидев Симакова.

– Привет, – сказал Федор.

– Привет, – вежливо ответил Ангел.

– Поговорим?

– С удовольствием.

– В лесок?

– Запросто.

Никем не замеченные, прошли в лес.

Три месяца назад Ангел ни за что не пошел бы с пугавшим его Федором в одиночку, без сопровождения. Но теперь Симаков его не боялся. Ему теперь иногда казалось, что он вообще никого не боится.

Свидетелей нет. Биологических объектов нет. Подозрения не подтвердились. Хорь почти поправился. А Лось и вовсе не болел. И еще было десятка два желающих за него умереть.

То есть желают-то они с ним хорошо пожить. Но если он попросит – умрут. Чего ж ему теперь бояться?

Даже смешно будет, если этот физкультурник полезет драться. В кармане Ангела лежал настоящий «ТТ». Вот обгадится студент, заглянув в ствол!

Симаков даже хотел, чтобы Федор полез в бутылку. Нельзя все время бояться, а Федор был для Ангела олицетворением его страхов. И потом, Седых должен ответить ему за Олю. Это из-за него погибла Оля. Ангел никогда не хотел ее смерти. Просто если не ему – то никому.

– Так что ты мне хотел сказать? – спросил Ангел.

– В общем-то, ничего важного, – сказал Федор и шагнул к нему.

– Стоять! – В лицо Седых смотрело дуло «ТТ».

– Я Мишку предупредил, что с тобой встречаюсь, – скучным голосом сказал Федор. – Он у леса.

– Да ну, – неверяще протянул Симаков. Но стрелять не стал. Эта вожатская сволочь вечно спутывала ему карты. А главное, заставляла бояться.

– Не веришь – пальни. Ты ничего не теряешь.

– Что не теряю? – запутался Ангел. Как же он ненавидел Федора!

– Все равно тебе сидеть. Грохнешь меня или нет – дела не меняет. Всех свидетелей не уберешь.

– Ты о чем?

– Хорь уже Мишке растрепал.

– Что?

– Кто чего делал. Первую убил Валя Лось. А кто Олю?

– Ты скотина! – заорал Ангел. – Ты сам раньше меня сядешь! У меня все схвачено! – Он размахивал пистолетом, как дубинкой.

Федор, улучив момент, когда дуло отвернулось в сторону, сильно ударил ногой по руке Ангела.

Пистолет выскочил из пальцев. Это не было сложно: Ангел, в отличие от Хоря, был силен только головой. Симаков не двигаясь растерянно смотрел на вожатого.

А тот спокойно подошел поближе, достал из-под куртки кинжал Хоря и засадил его по рукоятку в живот Ангела.

– Все, – сказал Федор. – Можешь больше не бояться.

Ангел как завороженный смотрел на торчащий из живота кинжал. Потом его колени подогнулись, и он мягко упал на правый бок. Листва и хвоя под ним быстро потемнели.

Федор понимал, что ему надо уходить. Но не смог себя пересилить, присел на корточки рядом с задыхающимся Ангелом. Внимательно вгляделся в его лицо.

Ангел беззвучно плакал, бессильно цепляясь окровавленными руками за торчащую рукоятку кинжала. Сейчас его лицо не было ни красивым, ни демоническим.

Обыкновенное лицо смертельно страдающего человека.

– Не надо было тебе ее убивать, – укоряюще сказал Федор. Потом поднялся и неторопливо пошел к видневшемуся невдалеке берегу озера.

Там его поджидал плот из трех бревен, пригнанный им еще вчера вечером. Федор ловко вскочил на плот и, отталкиваясь шестом, поплыл на другой берег. Вряд ли кто-то увидит его в темноте.

На середине озера сбросил в воду легкие, специально купленные сандалеты и переоделся в свои туфли. И уже на твердой земле переодел куртку: у нее было две стороны – одна красная, другая – синяя. Носить можно на обе.

Впрочем, куртку он тоже выбросит. Денег достаточно: стройотряд оказался прибыльным.

Вот, пожалуй, и все.

Эпилог

Мишка, как мог, убеждал Хоря расколоться. Труп есть, кинжал есть. На кинжале – «Х-в». Хорьков, значит. С Ангелом в последнее время дважды ругался. Ну, что еще надо? Сознайся и живи с чистой совестью.

– Не я это, гражданин начальник, – чуть не плакал Хорь. – Это все Седых подстроил!

– И твои инициалы на кинжале написал?

– И их тоже! Не было на нем букв!

– А ты откуда знаешь, что на нем было?

– Мой это кинжал, – сознался Хорь. Без Ангела и его адвокатов биться с хитрым сыскарем он не мог. – Но я не убивал!

– Допустим, ты правду говоришь…

– Честное слово, гражданин начальник! – Для пущей убедительности Хорь даже перекрестился.

– А как твой кинжал попал к гражданину Седых?

Хорь запнулся.

– Ну? – с угрозой произнес Мишка. Он умел быть грозным. – А хочешь, я вам устрою очную ставку? – вдруг предложил он. – Выйду и оставлю вас на часок.

– Не-ет! – истерично закричал Хорь.

– Смотри сам, – мягко объяснил ему мент. – Ты втягиваешь в дело Седых – и оказывается, что за тобой не только убийство Ангела, но и покушение на вожатого.

«Они заодно», – в отчаянии понял Хорьков. Даже его куцых мозгов для этого хватило.

– Смотри сам, – еще раз повторил опер. – Все улики налицо. И либо ты сознаешься в убийстве Ангела – это не самый страшный грех, он-то тебе пистолетом угрожал! – либо оказываешься закоренелым рецидивистом. А там еще по убитым девчонкам что-нибудь всплывет.

– Я сознаюсь, – перебил его Хорь.

– Вот и отлично, – подобрел Мишка. Он показал подозреваемому фотографии с места происшествия, объяснил пути отхода, и уже через полтора часа у него в столе лежала подробнейшая «явка с повинной». Дело имело совершенно четкую судебную перспективу.

– Вот же дал Федор! – сказал опер, оставшись в кабинете один. – Никогда бы не подумал.

Во дворе зафырчал автозак: Хоря увозили «на тюрьму». Мишка заторопился: сегодня он с Надей пойдет на танцы. А что, опера – тоже люди.

Да и Федор перебесится – с годок, а может, и меньше – и тоже успокоится. Найдет себе нормальную девчонку. Все равно у него с Королевой ничего бы не вышло. Это только в поговорках воруют – так миллион, а любят – так королеву. В жизни все проще.

И жизнь продолжается.