Текст книги "Праздник подсолнухов"

Автор книги: Иори Фудзивара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

23

Я сделал несколько шагов навстречу и остановился на размытом островке падающего от уличного фонаря света. Сжимая в руке пистолет, замер в ожидании медленно приближавшегося Иноуэ.

Его хромота казалась мне совершенно естественной, ведь я не знал его другим. Поминутно поглядывая на меня, словно желая убедиться, что я никуда не делся, он подходил все ближе, пока наконец не остановился, тоже оказавшись в круге света. Теперь нас разделяло всего несколько метров.

Я положил руку на рукоятку и направил дуло в землю.

– Наши встречи в самых неожиданных местах становятся традицией, господин директор.

Он кивнул:

– Мурабаяси только что рассказал мне твою историю. Я, не раздумывая, схватил такси и примчался. Оказывается, даже в субботнюю ночь в Токио можно отыскать безлюдное местечко.

– Меня это тоже удивило. Зачем вы приехали?

– Это мой долг.

– Долг?!

– Да ты ведь уже и сам все знаешь. Уверен, ты предполагал, что я приеду сюда.

– Не предполагал. Делал ставку.

– Ставку на что?

– Сегодня один человек поведал мне свою теорию. По его мнению, человечеством движут три мотива: деньги, власть и красота. Все эти материи так или иначе связаны с вожделением. Но мне казалось, что людьми может управлять и противоположный мотив. Тот человек, похоже, не принял его в расчет.

– Противоположный? Что есть противоположность вожделения? Я и сам что-то не могу догадаться.

– Совесть, – ответил я. – Возможно, даже в нашу эпоху человечеством все еще движет совесть. На нее-то я и делал ставку.

Он улыбнулся:

– Значит, ставка оказалась выигрышной? Раз я сюда приехал?

– Трудно сказать. Пока не знаю.

– Даже если пока забыть о твоей ставке, – он скользнул взглядом по пистолету в моей руке, – я упомянул о долге. Мой долг состоит и в том, чтобы не дать тебе сделаться преступником. К счастью, море совсем близко. Выброси оружие в Токийский залив.

– Даже если мой долг – выстрелить из этого оружия в вас?

– Хорошо, пусть так. Но до центра города рукой подать. Зачем же делать это в таком людном месте? Давай уйдем вдвоем куда-нибудь далеко-далеко. Раз уж ты исполняешь свой долг, разве не лучше проделать все так, чтобы никто не узнал? Здесь же случайный прохожий в любую секунду может заметить у тебя оружие.

– Мне это сейчас все равно. Лучше ответьте на вопрос.

– Какой вопрос?

– Как вышло, что совестливый человек, неустанно пекущийся об интересах других, разрушил чужую семью, довел человека до самоубийства? Вот чего я никак не пойму.

Он долго безмолвно смотрел на меня и наконец выдавил из себя:

– Отрицать этого я, конечно, не буду. Затем и пришел сюда. Но позволь и мне сначала задать вопрос. Откуда ты узнал?

Я вытащил из кармана упаковку от пончиков.

– Сегодня я купил в магазине пончики. Узнаёте?

Он наклонил голову:

– Я не интересуюсь товарами, рекламой которых мы не занимаемся. Это какой-то особенный пончик?

– Простой покупатель, приобретая товар в круглосуточном магазине, в первую очередь смотрит на цену и производителя, реже – на срок годности. До остальной информации никому нет дела. Ну а если товар продается в фирменной упаковке, то и информацию о производителе можно не читать. И уж тем более потребителю до лампочки, что этот товар является эксклюзивной продукцией круглосуточных магазинов. На этикетку никто и не взглянет. Пожалуй, единственные, кто внимательно изучит не только ценник, но всю этикетку вдоль и поперек, – это конкуренты и профессиональные дизайнеры. Я давно отошел от дел и практически перестал обращать внимание на такие вещи. И все же кое-какую информацию мне удалось почерпнуть. Производителем данного товара является кондитерская компания «Киссё».

– Вот как? – пробормотал он. – Значит, тебе известно и то, что стоит за этим названием.

– Совсем немного. Но я уверен, что вы, господин директор, плохо ориентируетесь в продукции, которую производит ваша семья.

Я блефовал. Пусть небезосновательно, но все же блефовал. Меня натолкнули на мысль слова Мурабаяси: «Если бы не эта поездка в Киото, я бы и не вспомнил об Иноуэ».

Иноуэ согласно кивнул:

– Ты прав, кондитерской фирмой «Киссё» управляет моя семья. Эта компания средней руки поставляет товары в сеть круглосуточных магазинов по всей стране. Ну да, ею руководят мои родственники, и что с того?

– А вот что. Кондитерская компания «Киссё» начиналась со старинной лавки японских сластей одного купеческого рода, к которому принадлежите и вы. К тому же роду принадлежит жена потерпевшего, убитого братом Эйко в результате превышения границ необходимой самообороны.

В его лице не дрогнул ни один мускул, и я продолжил:

– Она ваша родственница, скорее всего младшая сестра.

Его взгляд оставался таким же безмятежным, он лишь промолвил:

– Догадливый. – В голосе ни намека на беспокойство или волнение.

– Мне достаточно было сделать всего один телефонный звонок.

– Звонок?

– На этикетке указан адрес и телефон головной компании, номер колл-центра для потребителей. Я позвонил, и мне ответили. Честно говоря, не надеялся застать кого-то на месте в этот час. Под предлогом того, что у меня есть претензии к качеству товара, я попросил пригласить директора, господина Иноуэ. Мне ответили, что звать директора к телефону в такой час неприлично. Кстати, с этим я полностью согласен. На их месте я ответил бы то же самое. Но заметьте, мне не сказали, что директора зовут иначе.

Он слабо улыбнулся:

– «Киссё» возглавляет мой старший брат. Я в этом мало разбираюсь, но, кажется, пекарни начинают работу очень рано. Думаю, в офисе есть ночная смена. Не думал, что тебе известно о моей младшей сестре.

– Эйко рассказывала мне, как навещала семью потерпевшего, чтобы договориться о размере компенсации. Адвокат сообщил нам, что в судебной практике немало примеров, когда от суммы компенсации зависела строгость приговора. Эйко считала это логичным, хотя, думаю, главным для нее было принести семье погибшего извинения за поступок Хироси. Кстати, потерпевшего якудза звали Кэйсукэ Мацуда, и из родственников у него осталась лишь жена, Томоэ Мацуда. Если не ошибаюсь, на тот момент ей было сорок лет. На три года моложе вас. У нас сложилось впечатление, что ей совершенно наплевать на компенсацию. И дело было даже не в нежелании простить Хироси. Кажется, ей претила сама мысль о том, что деньгами можно искупить смерть. Эйко разделяла ее чувства и вовсе не считала, что жене якудза не к лицу проявлять гордость. Она навещала ее раз за разом, и между ними, кажется, возникло даже некое подобие дружбы. Она рассказала Эйко, что с самого начала жизни с мужем ее не покидало ощущение, что рано или поздно произойдет нечто подобное. Эйко была не из тех, кто проявляет чрезмерное любопытство к чужой частной жизни, но в одной из бесед ваша сестра сама сообщила ей, что вынуждена вернуться в отчий дом, покинутый ею много лет назад, еще в юности. Сказала, что у нее нет иного выбора, хотя душа к этому совсем не лежит. Она также упомянула, что ее семья держит магазин японских сластей в Сингёгоку в Киото. Вот такой между ними состоялся разговор.

Зачем я все это говорю? Ради чего пускаюсь в бессмысленные объяснения? Казалось, прошлое, словно невнятная тень, на мгновение мелькнуло и тут же растаяло. Наше, принадлежавшее только нам с Эйко время… Я рассказал Иноуэ почти все, о чем тогда узнал от нее. Какая чепуха! Будь у меня тогда больше времени, стали бы наши разговоры более содержательными? Не знаю. Пожалуй, это никак не отразилось бы на сути моего разговора с Иноуэ. Я ощутил, как при мысли об этом, словно облачко, налетело раскаяние. Соленый ветерок лизнул мои щеки. Вслед за ним легкой волной накатило сожаление.

Иноуэ произнес:

– Значит, сестра сообщила твоей жене свою девичью фамилию.

– Да. Ее девичья фамилия была Иноуэ, – ответил я, – конечно, в тот момент я не связал ее с вами.

– Неудивительно. В любом городе у меня полно однофамильцев. Но почему ты в конечном счете связал ее со мной? Меня никак не коснулся суд, я не посещал заседаний. По правде говоря, отец выгнал сестру из дома за связь с якудза. Поступил примерно как со мной, – думаю, ты слышал эту историю от Мурабаяси.

– Именно из-за доброй традиции купеческого рода чуть что отлучать отпрысков от дома, выяснение простого факта так усложнилось.

– Ирония здесь неуместна. Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты связал меня с сестрой?

Кажется, он забыл, что и сам не ответил на мой вопрос. Ладно, вежливость и еще раз вежливость.

– На этикетке указан адрес головного офиса кондитерской компании «Киссё»: город Киото, район Накагё, Сингёгоку. И хотя это один из самых оживленных торговых районов, вряд ли там найдется много магазинов японских сластей под вывеской с фамилией Иноуэ. К тому же у директора кондитерской компании «Киссё» та же фамилия. На этом основании как минимум можно предположить, что кондитерская компания «Киссё» принадлежит роду Иноуэ. Ну и наконец, засевшее где-то в подсознании упоминание вашей сестры о ее семье. Странно, что ваш контакт с Эйко состоялся именно в тот момент. Не будем пока говорить о том, почему она скрыла это от меня, но вот почему вы, господин директор, не сообщили мне о факте, который так легко выяснить?

Склонив голову набок и внимательно глядя на меня, он спокойно ответил:

– Что до трагедии с моим зятем, то я совершенно не таю злобы. Этим должно было кончиться. И все же, Акияма, помнишь, что я однажды тебе сказал?

– Что?

– Восхищен твоей проницательностью. Я согласен с Мурабаяси – у тебя исключительный талант к азартным играм. Наверно, это прозвучит неуместно, но мне хотелось бы, чтобы ты меня простил. Я вынужден просить тебя об этом.

– Об этом пока рано. Мы еще не все выяснили. К примеру, неясно, что вас связывает с Нисиной. Раньше я уже спрашивал об этом, но вы не ответили.

– Он мой дядя, – неожиданно легко ответил Иноуэ, – по материнской линии. Думаю, Мурабаяси тебе рассказал о причине моего недуга. По правде говоря, во многом именно из-за дядиного негативного опыта родители так противились моему поступлению в художественный институт. В те годы его считали недостаточно приспособленным к жизни. В общем-то, так оно и было. В результате я не послушал отца и оказался… короче, оказался в ситуации, о которой ты уже знаешь от Мурабаяси. Когда это случилось, отец, он тогда еще был жив, решил создать фонд. Конечно, финансовое юридическое лицо – не самая типичная форма для производителя сластей, пусть и из старинного рода. Но отец, похоже, считал, что помимо той суммы, которую я занял для компенсации Сонэ, мне необходимо еще каким-нибудь образом искупить грех, и всячески продвигал этот проект. Вероятно, таким образом он хотел восполнить ущерб, которым обернулся для меня вклад в мир искусства. Кондитерское производство «Киссё» росло. По-настоящему большую прибыль оно стало приносить лет десять назад. Отец посоветовался с дядей. Так возник скромный фонд Киссё, поддерживающий искусство. Можешь себе представить, что значит для такой небольшой компании, как наша, получить разрешение, но нам удалось получить его почти мгновенно благодаря дяде – он тогда уже пользовался определенным влиянием.

Я вспомнил, как во время нашего разговора на лице Нисины единственный раз отразилось колебание – когда речь зашла о фонде Киссё. Вот, оказывается, в чем было дело. Иноуэ сегодня держался совершенно иначе, чем во время нашей предыдущей встречи. Совершенно спокойно рассказал, что связывает его с Нисиной. Новый порыв ветра опять принес аромат соли. И снова меня посетила та же мысль: зачем здесь и сейчас я веду этот разговор? Я ведь сделал ставку. Как бессмысленно проходит время! Как неплодотворно! Почему? Тем не менее я продолжал:

– Но вы с Эйко познакомились еще до истории с ее братом.

Он кивнул:

– Да. Вы тогда были студентами. Ты, наверно, не знаешь, но в те годы мы с ней встретились единственный раз.

– Когда мы были студентами?

Он улыбнулся:

– Ты тогда работал у нас на подхвате. Она несколько раз заходила за тобой в «Кёби». Тебе это, кажется, ужасно не нравилось. Да… юная красавица в унылом офисе, – естественно, ты чувствовал себя не в своей тарелке.

Так оно и было. Я мучительно не хотел становиться объектом сплетен. Помнится, я сказал ей об этом. Эйко со смехом извинилась и обещала больше не приходить. С тех пор я ни разу не видел ее в нашем офисе.

– Думаю, это было во время ее последнего визита в «Кёби», – сказал Иноуэ, – тебя, кажется, не было на месте. Лил дождь. Мы столкнулись у входа в здание. Она налетела на меня, и рисунок для клише из моих рук свалился прямо в грязную лужу. Все, включая позитив, конечно же, было испорчено. А я к тому же еще и калека. В общем, она была так расстроена, так искренне извинялась, что мне стало неловко. Кажется, она знала, что я директор «Кёби», но дело было не в этом. Она была по-настоящему доброй девочкой. Казалось, она так и светится искренностью и чистотой. Ты знаешь, я всегда привечаю родственников своих сотрудников. Я пригласил ее в кофейню напротив, угостил чаем. В основном мы говорили о тебе, но из разговора я немного узнал и о ней самой. Она рассказала, что мечтает устроиться в музей, но это так сложно. Упомянула и название музея – Китаути. Позднее я передал этот разговор своему дяде, Нисине. Можно сказать, настойчиво попросил его похлопотать. Оговорюсь сразу: это была моя личная инициатива. Она даже не догадывалась ни о чем. После того случая наши отношения с дядей практически прекратились. Мы и сейчас почти не общаемся. Что еще? Да, в тот дождливый день она попросила меня не говорить тебе о нашей встрече. Сказала, что ты будешь недоволен ее визитом в «Кёби». И вот сегодня я впервые нарушил данное обещание. Естественно, в тот момент между нами больше ничего не было. Вы были очень симпатичной парой.

Я молча глядел на его лицо, по-прежнему спокойное и уверенное. Он всегда был таким. Хотелось курить. Я покопался в карманах и выудил мятую пачку «Хайлайта». «Хайлайт». На сленге это означает «место ближе к солнцу». Я закурил. Зажигалка была та самая, из казино. Соленый ветер уносил дым по диагонали.

– А теперь вернемся немного назад, – сказал я.

– Куда?

– К тому моменту, когда Эйко от вас забеременела.

Он молча смотрел на меня. Тянулись секунды. Огонек сигареты мерцал у кончиков моих пальцев в унисон с моим неторопливым дыханием. В свете фонаря я плохо различал лицо Иноуэ.

– Хорошо, – ответил он, – я расскажу о том, что предшествовало этому моменту. Вторая наша встреча произошла семь лет назад. Мы случайно столкнулись у дома моей сестры. Была ранняя весна. Приговор уже вынесли, значит, было примерно начало марта. Сестра просила меня договориться с родителями. Я пришел к ней, но ее, к сожалению, не оказалось дома. Смеркалось. Я был немного выпивши. Возможно, это придало мне смелости. Я знал, что сестра хранит ключ от входной двери в цветочном горшке у входа. Я пригласил Эйко в гостиную и втянул в разговор. Слово за слово, мы разговорились. Мы беседовали о живописи и дизайне, о тебе, о буднях музейных работников… Говорили и говорили целую вечность. И тут возникла та особая атмосфера… Это не было ее или моей инициативой. Мы словно исполняли ритуал.

Я молча слушал. Иноуэ наклонил голову и, кажется, полностью ушел в воспоминания. Мне почему-то вспомнилось лицо Мари, когда в машине она призналась, что сама вписала в книгу пометки.

– Да, ритуал, – повторил он, – возможно, это слово звучит слишком высокопарно, но мне оно кажется наиболее подходящим. Именно ритуал. Помнится, она сказала, что в наш век люди вроде меня большая редкость. Ты говорил о совести. Так вот она употребила то же самое слово. Не прими это за бахвальство с моей стороны – я всего лишь излагаю факты. Я ответил, что она меня переоценивает. И потом… Это не было совращением одного из нас другим. Это было… как дуновение ветра. Ты вряд ли простишь мне эти слова, но, думаю, это была любовь. Любовь, мгновенно возникшая и так же мгновенно растаявшая. После она сказала одну лишь фразу: «Забудьте все, что сегодня было». Более мы не встречались. Да, это был ритуал. Видение. Ты веришь мне?

– Трудно сказать. Совестливый человек способен приукрасить прошлое.

Он кивнул:

– У нее был только ты. А у тебя наверняка – лишь она. Я был готов к этому.

Совесть? Только раз Эйко назвала меня бессовестным. Я писал картину, ставшую сегодня тайником для «Подсолнухов», тех самых, что в эту минуту скорее всего мчатся сюда. За жестяной дверью скрывалась еще одна картина, на ней была изображена комната. Тогда в ее голосе впервые прозвучал упрек: разве справедливо потратить столько сил на произведение, которое никто не увидит? Оно же само по себе шедевр. Бессовестно прятать шедевр от людских глаз.

«Выход». Возможно, в том, что именно в нем она спрятала Ван Гога, была особая ирония. Она покинула реальность через выход с табличкой «Самоубийство».

Первым заговорил Иноуэ:

– Это я послужил причиной, подтолкнувшей ее к смерти. Я убийца. Ты вправе так думать. Возможно, ты был прав, говоря дяде, что человечеством движет не одно только вожделение. Думаю, она ошиблась, назвав меня совестливым человеком.

Я молчал, и он снова заговорил:

– Я струсил. Когда она покончила с собой, я должен был тебе обо всем рассказать. Конечно, мы перестали с тобой общаться семь лет назад. Но я мог позвонить, если бы захотел. На днях ты пришел ко мне. Возможно, это тоже был шанс. Почему я не воспользовался им? Я и сейчас жалею. Это был мой долг. Мне просто не хватило смелости. Вот и ответ на твой вопрос о том, почему я не рассказал все, когда погиб мой зять. Вот тебе и ответ.

– Тем не менее вы приехали сюда.

– Да. Не прими ты меры, возможно, и не приехал бы.

Я глубоко затянулся и выпустил дым. Ярко-красный огонек догорел в темноте, и снова наступил мрак.

– Похоже, я проиграл свою ставку.

– Что это значит?

– Я ставил на совесть.

– Да, я не считаю себя совестливым человеком.

– Я не о том. Совесть предполагает ваш честный рассказ обо всем. Не думал, что меня так легко провести. Похоже, я поставил на бессовестного человека, всего лишь притворяющегося совестливым.

Он склонил голову:

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я не принимал никаких мер для того, чтобы вы пришли. Почему вы об этом заговорили?

– Мурабаяси пришел в «Кёби». Все это время я слушал его рассказ, который он, в свою очередь, услышал от тебя в поезде.

– Но в разговоре с ним я не касался Эйко.

После секундной паузы Иноуэ заговорил:

– То есть я говорю неправду? Ты это хочешь сказать?

– Именно это. Пусть немногие, но и в наш век есть те, кто руководствуется совестью. Или вынуждены руководствоваться. Хотя сейчас мне впервые пришла в голову мысль о том, что совесть устарела как понятие. Возможно, совестливость одного оборачивается проблемой для других. Возможно, она лишь вызывает раздражение. Совесть бывает плохой, просто негодной. Мрачной, от которой портится настроение. Кажется, теперь я понимаю, почему Мурабаяси так хотел отделиться.

После небольшого раздумья Иноуэ глубоко вздохнул:

– Жестокие вещи ты говоришь.

– Жестокие? Предать чье-то доверие куда более жестоко, вы не находите? Ну а самая жестокая реальность состоит в том, что время меняет человека.

– Что это значит?

– Когда-то вы были совестливы. Но это в прошлом. Вот что это значит.

– Не совсем понимаю тебя.

– У меня есть несколько причин рассуждать именно таким образом. Вряд ли они вам понравятся. Вам знакома девушка по имени Мари Кано?

– Это та, что работала в фудзоку?

– Откуда вам известно про фудзоку? А главное, откуда вы знаете ее имя?

Впервые в его взгляде промелькнуло некоторое беспокойство. Не обращая внимания, я продолжал:

– Вы заметили, как вы построили фразу? «Возможно, ты был прав, говоря дяде, что человечеством движет не одно только вожделение». Я ни разу не упомянул имя Нисины в связи с этой теорией. Я сказал «один человек». Я даже не говорил, что встречался с ним. Дальше вы говорите: «После того случая наши отношения с дядей практически прекратились. Мы и сейчас почти не общаемся». Это никак не может быть правдой. После моего визита Нисина немедленно позвонил вам. Вероятно, вас и сейчас связывают близкие отношения.

Он закашлялся:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Есть и еще кое-что. Что прикажете делать с этим? Мари Кано – эта девушка появилась на горизонте усилиями Нисины. Но ведь он едва знал Эйко. Существует лишь один человек, знавший Эйко и одновременно прочно связанный с Нисиной. И этот человек вы, господин Иноуэ.

– Ее фотография была в журнале. Я, кажется, что-то слышал об этом.

– Безвестная девушка из фудзоку. Кто станет рассказывать вам о фотографии какой-то девушки в журнале? Я бы еще поверил, если бы вы сказали, что увидели ее фотографию сами и заметили ее сходство с Эйко. Но вы-то сказали, что слышали об этом. Я знаю, что ее заметил Нисина, а указания ей давал Харада. Существует еще посетитель, который рассказал Мари о ее сходстве с Эйко.

Он внимательно смотрел на меня, потом возмущенно воскликнул враз осипшим голосом:

– Намекаешь, что я из тех, кто ходит по таким заведениям?!

– Не знаю. Время меняет людей. Хотя, насколько мне известно, это действительно были не вы. У вас слишком приметная внешность. Посетителя же описали как веселого и громогласного мужчину примерно моих лет. Хороший, наверное, парень. По возрасту больше всего подходит Китадзима. Когда я студентом работал в «Кёби» и Эйко навещала меня, он частенько над нами потешался. В ту пору Эйко было столько же, сколько сейчас Мари. К тому же посетитель упомянул девичью фамилию Эйко. Возможно, именно он рассказал вам о девушке из фудзоку, очень похожей на мою жену. Дизайнерское бюро выписывает все основные издания. Вы отыскали нужный еженедельник, убедились в сходстве и рассказали о нем Нисине. Это единственное, что приходит в голову. Вряд ли кто-либо другой стал бы рассказывать ему об этом, ведь ни Нисина, ни Харада не интересуются женщинами.

– Твои подозрения беспочвенны.

– Завтра я могу проверить их у Китадзимы.

Он не ответил, молча глядя на меня.

– Какова была ваша цель? Услышали от Нисины историю Ришле и вспомнили об Эйко? По стечению обстоятельств знали причину ее смерти и посчитали это неожиданной удачей? Именно поэтому вы положили глаз на мои воспоминания? Из разговора с вами и беседы с Нисиной мне все стало ясно. Даже Харада был не в курсе. За все ниточки от начала и до конца дергали вы вдвоем с Нисиной. Я и не знал, что вас так интересует Ван Гог. Вернее сказать, стоимость произведения Ван Гога. Теперь я все понял. Нисина ошибся, говоря, что эти три мотива движут людьми. Эти три мотива сводят людей с ума.

Снова молчание.

– Можно взглянуть на ситуацию иначе, – продолжил я. – Харада многого не знал и потому заблуждался. Он полагал, что мне известно о существовании «Подсолнухов», и в поезде на пути в Киото строил разговор именно в этом ключе. Не знал он и о том, что Мари собственноручно сделала в книге пометки. Вероятно, Нисина, или нет, скорее вы намекнули ему, что девушка может найти записи Эйко или выудить из меня воспоминания о беседах с ней. Не подозревая о заговоре, Харада искусно подстроил нашу встречу. Более того, «Айба» превратилась в крупного клиента «Кёби Кикаку» также стараниями Нисины. Не могу утверждать с точностью, но как иначе объяснить то, что такой крупный заказчик напрямую работал с рядовым дизайнерским бюро? Это всегда казалось мне удивительным, но теперь, в свете открывшихся фактов, ответ очевиден. Долгие годы вы, господин директор, постигали притягательность власти. Однако вам приходилось скрывать свои связи с теневой экономикой. Вам даже пришлось притвориться, будто вы покорились давлению со стороны «Айбы». В случае чего это могло послужить прекрасной отговоркой для Мурабаяси, ваших подчиненных или просто коллег по цеху. Нетрудно догадаться о причине вашей непримиримой вражды с Тасиро в этом неведомом мне мире силы и власти. Всему виной его сближение с Сонэ.

Повисло долгое молчание. Где-то вдали раздался гудок. Воздух постепенно наливался свинцом. Будет ливень. Я бросил на землю окурок. Иноуэ заговорил:

– А теперь, как ты говоришь, вернемся немного назад. Ты забыл главное – причину, которая привела меня сюда. Зачем я, по-твоему, пришел? Я пришел признаться, что повинен в смерти твоей жены. Ты не считаешь это совестливым поступком?

– Этим признанием вы в некоторой степени стремились снять с себя ответственность. Разве я не прав? Небольшая подтасовка фактов, и простая истина превращается в запутанный узор. Приукрашивание, свойственное речам Нисины. Подсовывая мне приукрашенную версию событий, вы надеетесь наладить отношения с остатками совести. К тому же мой визит в «Кёби» и звонок Нисины позволили вам проследить все мои действия. На случай, если бы вдруг открылась правда о том, от кого была беременна Эйко, вы подстраховались, прикрывшись оборотной стороной правды.

– Я не понимаю…

– Ритуал. Видение. Сиюминутная любовь… Красивая сказка. Хотя в ваших устах она звучит скорее как пошлая пастораль. Я не для того проделал этот путь, чтобы верить в подобную чушь.

Он тяжело вздохнул:

– Похоже, я был о тебе слишком хорошего мнения. Ты настоящий хитрец.

– Не так давно вы называли это проницательностью, – кажется, так вы выразились? Это ставка. Возможно, тому, кто ошибочно считает себя бесхитростным, трудно понять, что игра – это не просто анализ сочетания карт. Игра – это своего рода психологическая война. Война против человеческих слабостей, их еще называют пороками. Не думал, что снова возьмусь за азартные игры, но благодаря вам это случилось.

Иноуэ возвел глаза к небу. Я проследил за его взглядом. Звезд не было видно. Он поднял ворот пиджака:

– Холодно не по сезону. А может, место такое.

Я смотрел на него. Передо мной стоял мужчина, четверть века назад в одиночку принявший на себя ответственность за ошибку друга. Мужчина, поплатившийся за это свободой движения, а это настоящая трагедия для дизайнера. Мужчина, несмотря на увечье, обеспечивший работой полсотни сотрудников. Вероятно, в прошлом это был Мужчина с большой буквы. Но как он изменился! Вероятно… вероятно, совесть, перевернутая вверх дном, – это и есть пресловутая зрелость.

– Я слишком долго говорил с тобой, Акияма. Бессмысленно долго. Я старался быть с тобой честным, но из этого ничего не вышло. Теперь я ухожу.

Он повернулся спиной. Передернув затвор, я дослал патрон в ствол. Он обернулся на звук. Взгляд его потемнел и устремился на оружие. Я тут же нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел, и рукав его пиджака превратился в лохмотья. Он в замешательстве смотрел на свою руку.

– Не волнуйтесь. Вы не ранены. Это метод Сонэ, того самого, что издевался над вами. Но из люгера это сделать гораздо сложнее, чем из обычного пистолета.

Он изумленно уставился на меня. Меня позабавило его наивное выражение.

– Зачем ты это делаешь?

– Затем, чтобы услышать правду, которую вы утаили. Конечно, Эйко была самостоятельной взрослой женщиной. И все же я знаю ее, как никто другой. Во всяком случае, знаю ее достаточно, чтобы понять, что ваш рассказ неполон. Кое-кто назвал это расследованием. Но нет, все не настолько серьезно. Мне не нужны подробности. Так что можете быть кратким. Меня интересует один-единственный факт. Один-единственный. Вы изнасиловали ее? Или нет? Вот все, что я хочу знать.

Казалось, после короткого колебания он принял решение.

– Она, – севшим голосом сказал он, – она и вправду была красива удивительно чистой красотой. Возможно, при виде такой красоты меня бес попутал. Там, в доме у сестры, я действительно приложил некоторую силу. Но чтобы самоубийство?! Возможно ли такое? Подумаешь, беременность, это же не повод…

– Достаточно, – оборвал я его, – я все понял. У меня к вам есть предложение. Хотите поиграть?

– Поиграть?!

– Да. В начале нашего разговора вы были полны уверенности. Теперь она сыграла с вами злую шутку, обернувшись против вас же.

– Что обернулось против меня? На что ты намекаешь? Я вообще не помню, чтобы речь шла об игре.

– Я сказал, что, возможно, мой долг вас пристрелить. Вы невозмутимо ответили: «Хорошо. Пусть так». Верно? Теперь я желаю проверить искренность вашего ответа. Я писал вам, что увлекся стрельбой, но с тех пор минуло больше шести лет. Думаю, моя рука утратила твердость. Вон на том перекрестке есть торговый автомат с сигаретами. Видите, вон там, где вы отпустили такси? Ярдов сто пятьдесят. Сто тридцать или сто сорок метров. Довольно приличное расстояние. Вы идете туда, а я делаю один выстрел. И мы навсегда забываем друг о друге. Вот такая игра.

С его лица слетела невозмутимость. Я впервые видел у него такое выражение. Робость, даже испуг. Наверное, даже принимая на себя в одиночку ответственность за ошибку Мурабаяси, он не чувствовал такого страха. Но теперь все иначе. Он стал другим. Время жестоко. Все, что я видел сейчас перед собой, – это чужой страх.

– Не знаю, станет ли вам от этого легче, но я сообщу правила. Я не двинусь с этого места. Когда вы дойдете до середины перекрестка, я сделаю один выстрел из положения стоя, без опоры. Стрелять из этой позиции сложнее всего. Честность я гарантирую. Как только вы повернули за угол перекрестка или услышали, что пуля прошла мимо, – все, считайте, что вы в безопасности. К тому же у этого пистолета калибр двадцать два миллиметра. Не бойтесь. Если я не задену жизненно важный орган, вы отделаетесь простым ранением. А может, и вовсе промахнусь. Из опыта, приобретенного на американском Среднем Западе, могу сказать, что по движущейся мишени из положения стоя с такого расстояния в жизненно важный орган способен попасть только профессионал экстра-класса, а таких наберется не более одного процента. Остальные промахнутся. Начинающий стрелок не попадет даже в тело.

– Ты сумасшедший.

– Наверное, вы правы. Вероятность вашей безопасности очень велика, однако я в любом случае иду на преступление. Убийство или покушение на убийство. Думаю, вам хорошо известно, что в чем-то я остался мальчишкой.

– Ну а если я откажусь от этой идиотской ставки, что ты тогда будешь делать?

– С такого расстояния даже новичок запросто попадет в голову или в сердце. Если через пять секунд вы не начнете шевелиться, я пристрелю вас на месте. Уж поверьте, я, в отличие от вас, слов на ветер не бросаю.

Он словно вгрызся в меня взглядом. Направив ствол в землю, я передернул затвор и выбросил гильзу. В ночной тишине щелчок досылаемого в казенник нового патрона показался чудовищно громким. Его лицо окаменело. Робость уступила место настоящему страху. Я смотрел в его глаза. Раньше он никогда не выставлял своих чувств напоказ. Наконец, все еще обращенный лицом ко мне, он начал медленно пятиться, переводя взгляд с меня на оружие.