Текст книги "Убойная марка (Роковые марки)"
Автор книги: Иоанна Хмелевская
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Она что же, раздвоилась? Марленка здесь, а там Ханя с Весей…
– Нет, просто решила поглядеть, как Марленка, вся в нервах, носится в поисках своего Весека. Вдоволь натешилась и вернулась на представление, которое происходило в подвале. Там все было по-прежнему, ничего не говорило о том, что в делах любовников происходили какие-либо изменения.
– В таком случае это опрокидывает показания Ксавуся? Можно согласиться, что с Патриком они встретились, но кто из них появился в доме Вероники первым, а кто вторым?
– Этого Марленка и в самом деле не могла сказать с точностью, уже совсем стемнело, а ей, по сути, до этого не было дела. Она лишь могла определить, что это не был ни её брат – Антось из-за малого роста сразу бросился бы в глаза, – ни Весек. А остальные её не интересовали.
– Больше всех должен знать Антось, – заявила я. – Он очень долго стоял там дозором и все видел.
– Вот поэтому Антось сейчас и допрашивается. И болеславецкие полицейские очень довольны, что в своё время посадили его и держали под рукой. А вот здешние выпустили Ксавуся и теперь плюют себе в бороду, да что поделаешь?
Ведь в их распоряжении были хотя бы законные сорок восемь часов, сами виноваты, что не воспользовались ими полностью. А теперь опять ищи-свищи его. Вот Патрика бы им ещё заловить…
– Именно! А с ним что?
Януш уставился на коллекцию монет, словно впервые её увидел, и почесал в затылке.
– Холера! Совсем из головы вылетела, забыл им о ней сказать.
Я уже не сомневалась, что должна не только любить его, но и решительно лучше кормить. Эх, почему он мне не встретился на сколько-нибудь лет раньше?
Гражинка слабеньким голоском поинтересовалась:
– А что… А как… Что-нибудь, может, изменилось? Нет, я, видно, спятила, не буду и надеяться…
А я совсем забыла, что она тут сидит и тоже слушает. Угрызения совести кольнули меня. Ксавусь, правда, давал очень запутанные показания и переврал все, что мог, да все равно было ясно, что врёт, спасая свою шкуру. В действительности все складывалось для него хуже, независимо от того, пришёл он перед Патриком или после него. Соучастие в преступлении ему обеспечено без всякого сомнения. Теперь многое зависело от показаний Патрика, их отсутствие не оставляло ему никакой надежды. Он что же, не собирается защищаться?
Янушу удалось раздобыть и принести полную копию показаний Ксавуся, так что у нас было занятие почти на всю ночь.
Патрик совершенно добровольно явился в полицию на следующий день.
Нам сразу же сообщили о данном событии, точнее сказать, сообщили Янушу, но это уже не имеет значения. Януш получал стабильно и оперативно информацию о каждом сделанном Патриком заявлении, благодаря чему я вскоре уже знала – первым делом Патрик высветил личность Ксавуся.
Со вчерашнего вечера все силы полиции были брошены на поиски Ксавуся, который, ясное дело, ночевал не дома, а у какой-то очередной паненки. Патрик, однако, вычислил паненку, и Ксавуся прихватили в девять тридцать утра, когда он как раз покидал своё очередное убежище.
А я решила – будет утка с яблоками. Ведь уже знала, что у меня лучше всего получается запечённая птица.
Было просто удивительно, что утка не превратилась в угольки, ведь комплект потрясающих новостей добрался до нас лишь поздним вечером. Комплект состоял из показаний Антося, откорректированных показаний Ксавуся и пространных показаний Патрика. Януш проявил чудеса расторопности и даже доставил нам перепечатку последних. Я всегда предпочитала записанные тексты, поскольку слухом меня природа обделила, вознаградив зато в избытке зрением.
Гражинка приехала в шесть вечера и немного мешала мне в кухонных занятиях, поскольку рьяно взялась за работу над рукописью. Этим она желала продемонстрировать, что абсолютно спокойна и никакие сердечные переживания, даже роковая страсть к убийце, не помешают ей исполнить свой профессиональный долг Чтоб я не сомневалась, с работой все будет в порядке.
И только когда раскрылось, что в моё художественное произведение вставлен почему-то кусок договора о вывозе мусора, в котором девушка пытается упорядочить стиль и пунктуацию, Гражинка в отчаянии капитулировала и перестала притворяться трудоспособной, что дало мне возможность полностью предаться кулинарным занятиям.
Надеясь на получение большого количества бумаг с интересным содержанием, я наконец-то решила убрать со стола в гостиной нумизматическую коллекцию, чтобы освободить место для упомянутых бумаг. Авось как-нибудь втисну и тарелки с угощением, предварительно разложив все распечатки.
Но вот ожидаемая информация доставлена, и я жадно накинулась на неё, не сразу выбрав, с чего же начать.
Конкурс выиграл Патрик.
Нет, в убийстве Вероники Фялковской он не повинен. Нет, Вероника Фялковская не была его родной тёткой. Кем она ему приходилось? Кажется, это называется двоюродная бабка, но он не уверен. Она была тёткой его матери. А вот Хенрик Фялковский был дядей в полном смысле этого слова. Нет, он не убивал ни Хенрика Фялковского, ни Вероники.
Да, он поддерживал с ними родственные связи, не очень регулярные и не очень близкие, то есть довольно прохладные. Просто из вежливости, выполняя волю своей родной бабушки, ныне покойной, не прерывать отношения с последними родичами, что обещал той у смертного одра. Так что он иногда посещал дом дяди Хенрика. С дядей они ещё находили какой-то общий язык, а вот с тёткой отношения совершенно не складывались. Он не выносил эту бабу, она же при его появлении гневно фыркала и стискивала зубы. И все же он её не убивал.
Да, он всегда знал, что остаётся единственным наследником дяди, Вероника имела право распоряжаться его имуществом лишь прижизненно. Имущества-то там было – что кот наплакал, он, Патрик, не был последним бедняком и не особенно в этом имуществе нуждался. Не было у него необходимости с тоской выжидать смерти Вероники, не говоря уже о том, что по закону убийца теряет право на наследование имущества жертвы, так что нужно быть совсем полоумным, чтобы убивать своего наследодателя…
Я аж подпрыгнула при этих словах. Наследодателем ведь был Хенрик, не Вероника. А Хенрика Патрик уж точно не убивал! Значит, он и должен получить его наследство, независимо от того, что Веронику кто-то шлёпнул. Да пусть это он убил Веронику, пусть хоть двадцать раз её убивал, он остаётся наследником и в том случае, даже если получит пожизненный приговор, и, значит, может продать мне болгарский блочек-105.
Видели бы вы, как при этом эгоистичном и безответственном выкрике поглядели на меня Гражинка и Януш. Это заставило меня опомниться. Я и опомнилась. Холера, как все же проницательна Гражинка, написав то письмо!
Януш вежливо и холодно отреагировал:
– В принципе ты права. Давай, однако, сначала дочитаем его показания до конца.
Я поспешила согласиться.
Да, в Болеславце Патрик бывал довольно часто, но по другим причинам и не всегда заходил к родичам. В этом не было особой нужды ни у них, ни у него. Последний свой визит к ним он может описать во всех подробностях, для того, собственно, и явился в полицию.
Он не собирается высказывать тут своё мнение о преступлении, не намерен называть преступника. Он ограничится лишь изложением сухих фактов – никаких собственных предположений и ощущений, никаких выводов. Выводы пусть делают следственные органы. Готов отвечать и на все дополнительные вопросы.
Итак, в тот знаменательный день, одиннадцатого мая, он приехал в Болеславец где-то около полудня и сразу договорился о встрече с пани Бирчицкой. По телефону договорился, ясное дело, и ей звонил тоже на сотовый. Да он лишь для того и приехал в Болеславец, чтобы увидеться с этой пани. Он знал, что пани Бирчицкая торчит у Вероники, потому что был в курсе дела с марками. Подъехав к дому Фялковских, он в окне кабинета пана Хенрика увидел пани Бирчицкую. Нет, в дом он не стал входить и вообще не показывался Веронике, не было необходимости. Он попросту ожидал, когда выйдет пани Бирчицкая, с которой они договорились вместе пообедать. Пани Бирчицкая вышла, они быстро пообедали, и тут оказалось, что у пани Бирчицкой неприятности…
Здесь старший комиссар перебил Патрика, заявив, что ему ведено рассказывать о себе, а не о пани Бирчицкой. Тот возразил: неприятности пани Бирчицкой тут же стали его собственными неприятностями, так что он и говорит о себе.
Похоже, именно они оказали влияние на развитие всех последующих событий, но это уж пусть судит следователь. Такая вот деталь: у пани Бирчицкой закончилась в фотоаппарате плёнка, а она очень хотела забрать в Дрезден фотографии с этой плёнки, поэтому он вынул плёнку и обещал ещё в этот же день вернуться к ней с фотографиями. Он хотел было сразу вставить в фотоаппарат новую кассету, но чистой у пани Бирчицкой не оказалось, так что он должен был ещё и новую кассету купить.
Выключив магнитофон и отложив страницу (я слушала и читала одновременно), с гневным упрёком взглянула на Гражинку.
– Ну, знаешь… И ты мне об этом даже словечка не промолвила!
– А какое это имеет значение? – сразу вздрючилась Гражинка. – Ну аппарат, ну кончилась плёнка…
– Но тебе хотелось получить фотографии?
Хотелось?
– А что здесь такого? Фотографии делались специально для Лидии, и я хотела ей их привезти.
– И ни слова!
Януш осуждающе добавил:
– Вот так бывает, когда свидетеля просят рассказать со всеми подробностями, причём не решать самому, какая подробность имеет значение, а о какой мелочи можно и не упоминать. Никак люди не поймут, что важна любая малость.
– Интересно, что ты там ещё скрыла…
– О боже! – вскричала пристыженная Гражинка и схватила очередную страницу показаний Патрика.
Подозреваемый знал Болеславец, но поверхностно. И уж совсем не был знаком с его жителями. Он никак не ожидал встретиться с фотографическими трудностями. В одном бюро обслуживания не оказалось плёнки для аппарата Гражинки. Другое фотоателье оказалось закрытым по случаю канализационной аварии, надпись на двери огромными буквами ПРОСИМ КЛИЕНТОВ ИЗВИНИТЬ уже издали бросалась в глаза. Оставался третий фотограф, а поскольку время поджимало, Патрику пришлось приложить немало усилий, чтобы плёнку проявили и сразу отпечатали. С пани Бирчицкой они договорились встретиться в половине восьмого, фотограф все копался и копался, и в результате молодой человек опоздал на свидание.
Он знал, где проживали родственники девушки, у которых она остановилась, знал адрес её кузины и решил ехать прямо туда, но по дороге свернул к Фялковским. Во сколько это было? Без нескольких минут восемь. Патрик немного удивился, увидев у дома Антония Габрыся, но не придал этому значения и поспешил к дому кузины пани Бирчицкой. И там он вдруг заколебался, заходить ли к родственникам пани Бирчицкой. Почему засомневался? Вы же просили говорить только о фактах, не останавливаясь на чувствах и домыслах. В данном случае факт лишь один – засомневался, а причины кроются в сфере чувств, в данном случае – его чувств к пани Бирчицкой, и это никого не должно касаться. Может, не хотел быть излишне навязчивым. А может, просто не было желания при посторонних объяснять причины своего опоздания и извиняться.
Как долго он колебался? На часы не смотрел, но как минимум полчаса. И тут ему вдруг вспомнился Антоний Габрысь у дома Фялковских, и подумалось: интересно, чего он там околачивался? Возможно, вдруг шевельнулось какое-то предчувствие, но не будем о метафизике, а факт такой: Патрик перестал сомневаться, отказался от визита к родственникам девушки и вернулся к дому тётки.
Габрысь там по-прежнему был, мелькнул раз, Другой, вроде бы обходил дом кругом. Патрика заинтересовало поведение парня. Машину он оставил не у входа, поскольку по-прежнему не хотел показываться Веронике, а несколько в стороне, и бесшумно подошёл к дому. Подождав немного, он, по примеру Габрыся, обошёл дом кругом и увидел, как из него выходит какой-то человек и что-то несёт. И очень торопится.
Вскоре он вернулся и опять вошёл в дом. Поскольку тётки Патрик нигде не видел и не слышал, такое таскание тяжестей показалось ему подозрительным. Тётку он знал, и такое поведение неизвестного как-то совсем не вязалось с её характером. Странно… И Патрик решил войти в дом. Задняя дверь оказалась незапертой, и это тоже было странно и никак не походило на обычаи тётки. Вообще, все было каким-то нетипичным. Вероника, как правило, впускала людей в дом только через парадную дверь, задней же пользовалась исключительно в собственных нуждах.
Войдя, Патрик увидел незнакомого мужчину, который как раз шёл по коридорчику к задней двери, сгибаясь под тяжестью ноши. В ноше Патрик с первого взгляда распознал дядину нумизматическую коллекцию, которую дядя ему неоднократно показывал, потому он её сразу узнал.
Тут Патрик должен дать пояснение. Свою коллекцию дядя держал не в нумизматических кляссерах, а в специальных подносиках с углублениями для монет, которые обычно бывают выставлены в музеях. Аккуратно сложенные один на другом, эти подносики заполняли железные ящики, большие и тяжёлые, страшно тяжёлые. Поступал он так из соображений безопасности – как-то сам об этом сказал. В случае чего ценности и в огне не погибнут, и не каждый вор в состоянии унести такую тяжесть. Ящики запирались на замки, так что для грабителя двойная сложность – открыть не откроет, а выносить замучается, дотащить до двери один ящик и то проблема. Так говорил дядя. Ну а тут вор, сгибаясь от тяжести, нёс только содержимое, то есть подносики с монетами, без ящиков.
Убеждение, что я стал свидетелем кражи, продолжал Патрик, трудно отнести к области чувств или рассуждений. Все было ясно как божий день. Ситуация, атмосфера, поведение грабителя, напарник у дома – все говорило об этом.
Патрик понял, что ворюга тащит вторую половину коллекции, первую он вынес несколько минут назад на глазах Патрика.
Мириться с кражей Патрик не собирался. Он не знал, где была хозяйка, почему не реагировала. Он просто не думал об этом, а стал действовать.
Ещё подробнее? Ладно, если это возможно.
Войдя в дом и услышав какой-то шум, Патрик остановился и сделал шаг в сторону и поэтому оказался несколько в стороне от вора. В коридоре было темно – Вероника из экономии всегда пользовалась самыми маленькими лампочками, какие только имелись в продаже. Видел его грабитель или нет – Патрик не знал. Может, не заметил, а может, увидел и испугался. Факт остаётся фактом – вылетел из дома как пробка и помчался изо всех сил. Патрик ринулся следом.
Нет, он не видел трупа Вероники. Тогда ещё не видел. Минутку, не мешайте, он рассказывает по порядку, не сбивайте. В коридоре он ничего не видел. Видел только в глубине приоткрытую дверь в кабинет, свет оттуда позволил разглядеть то немногое, о чем он уже сказал. Да нет же, больше ничего не видел, поймите, не было времени приглядываться, он сразу бросился в погоню за вором. И себя не помнил от злости.
Ладно, пояснит. Дело в том, что нумизматическая коллекция была завещана дядей ему и, по правде говоря, это была единственная ценная для него вещь из всего дядюшкиного наследия.
И единственная, на которую Вероника не имела никакого права. На коллекцию не распространялось пожизненное право Вероники, как на все остальное дядино имущество.
Не знаю, прочитали ли вы, панове следователи, внимательно завещание Хенрика Фялковского, но по этому завещанию коллекция должна была сразу перейти к нему, Патрику. Дядя опасался, что его сестра вместе с остальным имуществом разбазарит, погубит и эту ценную коллекцию, которую он собирал с такой любовью. Поэтому в завещании он особо оговорил данный пункт.
Да, он заговорил раз с тёткой об этой коллекции, вскоре после смерти дядюшки…
Нет, на похоронах дяди он не был, даже не знал, что тот умер. В это время он находился в Вене и о его смерти узнал лишь по возвращении, недели через две. Тётка отказалась отдать коллекцию, закатила скандал и выгнала его из дому, вот почему он так долго там не показывался. И не стал больше заговаривать о монетах, бог с ними. Он уже понял, что иначе как через суд ничего не получит, а судиться не хотелось. Однако он все время внимательно, разными путями следил за действиями тётки, распродававшей направо и налево имущество брата, и понял, что она не трогала ни книжек, ни марок, ни коллекции старинных монет. Наверное, помнила запрет покойного брата и боялась транжирить дорогие ему вещи.
Откуда он об этом знал? Немного сам прослеживал, а по большей части расспрашивал местных жителей. В том числе и некоего Веслава Копеча, который приобрёл у Вероники много барахла. Среди барахла оказались и старинные каминные щипцы, серебряные, почерневшие от времени и искорёженные. Он сам сообщил Веславу, что тот явился обладателем драгоценного металла, что весьма способствовало установлению между ними добрых отношений.
Нет, Веронику не просветил насчёт серебра.
Появилась мысль сказать тётке об этом, но та захлопнула у него перед носом дверь и не впустила в дом. Ну так пусть ей же будет хуже! Больше он таких попыток не предпринимал.
Нет, и мысли не было украсть свою собственную нумизматическую коллекцию. Прожил без неё столько лет, мог и ещё подождать. Однако это вовсе не означало, что он легко примирился бы с её исчезновением, вовсе нет, он желал её получить и не хотел выпускать из рук. Вот почему не раздумывая бросился следом за вором.
Так же, с разбегу, влетел вслед за вором в пустой полуразвалившийся домишко. Да, это был дом Баранека, или как там его… Незнакомый тип в судорожной спешке вытряхивал монеты с подносиков в большой мешок из фольги, Патрик попытался ему помешать. Каким образом? Да очень просто – дал в зубы, тот так и покатился.
Завязалась драка. Патрик очень хотел узнать, кто же грабитель, хорошенько разглядеть его и, может, какой-либо документ вырвать из кармана.
Грабитель, однако, увернулся и сбежал, воспользовавшись первой же представившейся возможностью.
Патрик не стал его преследовать, надо было заняться коллекцией. Драгоценная старинная мелочь в беспорядке валялась на полу. Часть подносиков удалось собрать столбиком и кое-как связать ремнём, остальное Патрик сгрёб в кучу и ссыпал в подвернувшийся рваный мешок. Потом все это с трудом вынес из дома… Свет? Какой-то был, он не обратил внимания. Вроде бы под самым потолком горела жалкая лампочка.
Во всяком случае, света было достаточно. Нет, он не выключал свет, вышел, оставив в доме все как было.
Куда же он направился? Ясное дело, в дом Фялковских. Он же говорил, что не собирался красть собственную коллекцию, просто хотел вернуть её на место и ткнуть Веронике под нос, дескать, вот как она сторожит доверенное ей добро. Хотел увидеть собственными глазами её реакцию. А ведь он когда ещё хотел её предупредить… А потом элементарно взять в охапку своё добро и демонстративно вынести, оставив эту дуру с разинутым ртом.
В дом Фялковских он вошёл со своей тяжёлой ношей через незапертую заднюю дверь. Однако, сделав по тёмному коридору несколько шагов, увидел Веронику. Она лежала у входа в кабинет с разбитой головой. Да нет, он не потерял сознания от страха, но был потрясён, конечно. Тем не менее, осторожно положив на пол свою ношу, проверил состояние тётки. Хотел убедиться, жива ли та. Да, прикоснулся к ней, даже пульс пощупал, хотя издали было видно, что не стоит и щупать…
Естественно, теперь его спросят, почему он ушёл, вместо того чтобы позвонить в полицию и вызвать скорую помощь. А раз так, то отвечает.
Скорую помощь беспокоить не имело смысла, а что касается полиции… Стоя над трупом тётки, он уже не сомневался, что будет первым подозреваемым, это точно, как в банке. Он – законный наследник, коллекция обильно изукрашена отпечатками его пальцев… Об отношениях племянника и тётки знали все… Алиби у него нет… Он может до посинения рассказывать о том, что увидел в доме Фялковских, полиции на это наплевать. Полиция просто обрадуется, что у неё появился главный подозреваемый, и палец о палец не стукнет, чтобы проверить все досконально. Вот он, виновник, все ясно как на ладони. А что сам явился, так это для смягчения своей вины.
И он понял: если он сам не найдёт убийцу, у которого отобрал своё добро, если сам не притиснет к стенке Габрыся, который, теперь это ясно, действовал с вором заодно, обеспечивая безопасность снаружи, если вообще сам во всем не разберётся – он пропал. Пришьют ему убийство тётки и глазом не моргнут. И если его теперь посадят за решётку (а он сам бы себя посадил, так все сходится против него), то никакая сила его не спасла бы. Значит, являться в полицию было смерти подобно. И коллекция дядина пропадёт, плод всей его жизни, – она и сейчас на свалку мусора похожа, – и сам пострадает.
Дойдя в своих рассуждениях до этого места, он схватил свою коллекцию и сбежал. Это все.
Тут послышался какой-то скрежет, плёнку отключили. В протоколе тоже был пропуск. Наверняка в допросе принимали участие несколько человек и все одновременно стали задавать вопросы. Вопросы были и у меня.
– Что было раньше? – спросила я. – Патрик или показания Ксавуся, исправленные?
– Почти одновременно, – ответил Януш. – Их допрашивали одновременно, у полиции там не одно помещение. Но с Патриком ещё не закончили.
– Догадываюсь. Многого не хватает. В целом неплохо, но напрасно он так долго тянул. Никто ему не поверит, подумают: оставил себе время, чтобы выдумать всю эту историю.
Гражинка была согласна со мной:
– И я первая не поверю. Не могу я жить в неведении. Я бы поверила каждому его слову, потому что все они в его духе, а теперь и не знаю…
Если он солгал.., лучше уж не верить. А то опять разочаруюсь и разнервничаюсь.
Можно подумать, что сейчас она не нервничает, спокойна как памятник. С трудом удержалась, чтобы не высказать ей это.
– Лично у меня уже сложилось своё мнение, – примиряюще заметил Януш. – Я ведь знаю продолжение и окончание показаний Патрика. И вам советовал бы ознакомиться с ними.
– Ну, хорошо. Давай продолжение Патрика…
В конце концов задали они ему свои вопросы. Подозреваемый охотно сообщил, что сразу же на следующий день поехал в Дрезден вслед за пани Бирчицкой, где и отдал ей фотографии.
Я взглянула на девушку.
– Отдал?
– Ну отдал…
– Господи! Ну и никудышный же из тебя свидетель!
В Дрездене он задержался из-за пани Бирчицкой, они виделись на свадебной церемонии подруги пани Бирчицкой, но на саму свадьбу он не пошёл. Нумизматическую коллекцию он все время возил с собой в багажнике.
В Польшу вернулся почти одновременно с Гражинкой. За это время немного пришёл в себя, призадумался, а тут ещё выяснилось, что пани Бирчицкую подозревают в убийстве Вероники. И тогда он раздумал бежать. Надеялся, полицейские быстренько разберутся и поймут всю нелепость задержания Гражинки. Однако после первого же допроса девушки опять встревожился. Он просит его извинить, но полиция явно пошла по самому лёгкому пути, арестовав первого подвернувшегося подозреваемого. Тогда он решил действовать и для начала исчезнуть с глаз долой. В первую очередь – с глаз полиции.
Выяснилось, что тот тип, которого он застал в доме убитой с украденной коллекцией, оказался просто мистикой, никому не известной персоной, поэтому он и решил сам его искать.
Да, сам лично! Другого выхода он не видел. Да, он признается, что вёл себя не наилучшим образом, кого мог – напугал, кому мог – пригрозил, но такая тактика себя оправдала. Типа он разыскал и дал знать о нем панам следователям… Коллекция? Её он спрятал в безопасном месте, во всяком случае, надеется, что безопасном. И охотно ответит на вопросы, если таковые у полиции остались.
И тут началось! Сколько шагов он прошёл по коридору в доме Фялковских первый раз? Где находился Антоний Габрысь, когда он пришёл туда второй раз? Зачем заходил в кабинет? На чем уехал из Болеславца, если оставил там машину?
Где проживал в Варшаве, поскольку не возвращался к себе домой? И зачем ему требовалось заглянуть к Фялковским, когда он ещё до отъезда ехал к родичам пани Бирчицкой, ведь уже опаздывал к ней? И так далее без конца.
На все вопросы подозреваемый отвечал не задумываясь, легко и не путаясь в показаниях. Не ответил только на один, а именно: где спрятал нумизматическую коллекцию.
– Не сказал также о пряжке от ремня, – дополнила я, с грустью поглядывая на наследство пана Хенрика, аккуратно сложенное под моим письменным столом. – Надеюсь, и не скажет.
А знаете, все рассказанное Патриком звучит убедительно. Может, это и не он?..
– Теперь я уже ничему не верю, – уныло твердила Гражинка.
– Сразу хочу вас предупредить, пока не забыл, – обратился к нам Януш, для внушительности подняв вверх указательный палец. – В багажник твоей машины мы заглянули только сегодня вечером, а ещё лучше – завтра утром.
Будьте любезны, милостивые пани, запомнить это.
– Тогда давай сразу и решим, сегодня вечером или завтра утром, а то будем давать противоречивые показания, – предложила я. – Завтра… Нет, сегодня, и Гражинка при этом присутствовала. Сегодня она есть, вон сидит, хоть и с отсутствующим видом, а завтра может вообще исчезнуть из поля зрения.
– Значит, решили – сегодня. Но ещё не сейчас, немного позже. Читайте дальше, если не намерены так и оставаться в неведении.
– А у нас есть шансы о чем-то ведать? – оживилась я и схватилась за исправленные письменные показания Ксавуся.
– Расскажите подробнее о том, что вы делали в доме Фялковских, что видели и слышали?
– Сколько можно, проше панов? Я уже все рассказал, и с подробностями. И было так, как я рассказывал. Почему мне не верят?
– Тогда ответьте на вопрос: Вероника съела свой ужин?
– Ужин?.. А в самом деле, должно быть, как раз сидела в кухне и ела, потому что на некоторое время в доме наступила тишина. Но было это очень недолго, так что можно и забыть, подумаешь…
Что делали в ванной?
То, что положено делать, не ванну же он там мыл, а руки после, пардон, туалета. В какой именно момент он посещал туалет? А сразу, как увидел, что железные ящики в угол затолканы, а не стоят как положено, вот нервное расстройство и погнало туда.
Откуда ему было знать, на кой его этот проклятый Патрик тащит в дом Баранека – или как там его? Должно быть, в приступе бешенства, а бешеных он страсть как боится, старается им уступать, не сопротивляться. Поэтому, когда сумасшедший велел ему вынимать подносики и укладывать их, он и не сопротивлялся. Вместе они и вынимали подносики из железных ящиков, вместе укладывали, причём он, Ксавусь, делал это под принуждением…
Чем занимался убийца, когда, по словам подозреваемого, носился по всему дому?
Откуда же ему знать, если он, Ксавусь, затаился в кабинете?
Почему же тогда тот не оставил следов?
Не оставил? Странно. Как это не оставил?
Может, мало бегал, а может, и вовсе не бегал, просто он, Ксавусь, слышал звуки, будто тот по всему дому шастал.
Антония Габрыся он тоже не видел, смутам Антоний ни к чему, и чем тот занимался в указанное время, он не знает. И вообще, они с Габрысем об убийстве не говорили. Избегали этой темы, да и когда было говорить? Так расстроился из-за этой истории, что на следующий день и уехал.
Расстроился, разнервничался, психа ненормального испугался, подчинился ему и покорно складывал подносики с монетами. И все же присутствие зловредного Патрика не помешало подозреваемому в таком нервном состоянии высмотреть и припрятать драгоценный брактеат.
Каким образом? Просто чудо. И когда это было сделано? Ещё в кабинете пана Хенрика или в доме Баранека?
Да он и сам не понимает, как это произошло, не иначе как чудо Господне… И не помнит, где это сделал. Может, в кабинете приметил, а спрятал уже в доме Баранека…
Януш пояснил:
– Начиная с этого места присоединили показания Патрика и стали сопоставлять с тем, что плёл Ксавусь.
Ксавусь, значит, бегал в дом Баранека два раза?
Кто так сказал? Свидетель его видел? Какой такой свидетель, ни души там не было. А, минутку, возможно, Патрик гонял его туда два раза, нумизматическая коллекция на подносиках – это большая тяжесть. К тому же надо осторожно нести, чтобы ни одной монетки не потерять. Он сам нёс, без Патрика? Возможно, этот негодяй кого хочешь заставит, а Ксавусь его панически боялся. Ведь было не совсем темно, а так, средне, и, если бы он попытался сразу сбежать, тот мог бы его догнать и придушить, не станет же он с ним драться… А он и не отказывается, что на лице у него остались следы драки, ведь тот силой его заставлял и таскать тяжести, и перекладывать…
Вероника вернулась раньше, и это она ходила по дому, а не Патрик? Возможно, а ему казалось – Патрик… О господи, да он был в таком состоянии… Может, что и перепутал. Но ведь одно другому не мешает, Патрик пришёл позже, схватил тесак.., или топор. Патрик не входил в кухню? А откуда это вам известно, уважаемые?
Ах, опять следы. Вот, гляди ты, каким-то следам верят, а не человеку! Ну так может, Вероника сама услышала, что в доме кто-то есть, схватила тесак, а он у неё вырвал. С какой стороны убийца ударил женщину по голове? Ксавусь не знает, самого удара он не видел, может, сзади… Следы показывают, что спереди? Ну так спереди, может, в дверях кухни. Тогда она не лежала бы в кабинете? Тоже возможно. Да нет, вряд ли он её туда затащил, Ксавусь не слышал, чтобы что-то волокли по полу. Ага, установлено, что удар был нанесён спереди, причём убийца был тогда в кабинете, а она в коридоре? Тоже следы на это указали? А не могли эти ваши следы малость перепутаться? Впрочем, кто их там знает, может, именно в дверях убийца и потерпевшая как раз встретились…
Ясное дело, он этого не видел, сидел, скрючившись, как собака, в углу за столом, и виден ему был только потолок, а все, что пониже, не было видно…
Тут я не выдержала.
– И как они терпели такую ложь? В конце концов, он сидел в кабинете или в тронном зале?
Этот кретин мог бы придумать хотя бы, что он от страха глаза закрыл…
– Ему это пришло в голову через какое-то время, – успокоил меня Януш. – Сейчас он порядком сбит с толку обилием следов, но в целом придерживается версии запуганной и раскаивающейся жертвы. Но окончательно почву из-под ног у него выбил Антось.
Да, пора бы послушать и Антония Габрыся.
Антось сломался. Соучастие в убийстве ему чрезвычайно не понравилось, из двух зол он выбрал кражу и решил придерживаться этой версии, рассчитывая при этом на смягчение кары за правдивые показания. К тому же лишь теперь как следует узнав Ксавуся, имел все основания опасаться его мести.
Ну ладно, расскажет все как на духу. Поставили его, значит, на шухере. Он добровольно признается, что видел возвращающуюся Веронику и малость испугался, знал ведь, что Ксавусь уже в доме. Он понятия не имел, что из этого выйдет, он ни о чем не думал, он так растерялся, что не знал, что делать, а потом, потеряв терпение, осторожненько прокрался в дом.