Текст книги "Убойная марка (Роковые марки)"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– Кто он? – не поняла Гражинка.

– Да брактеат же!

– А он тут при чем? И как связан с Патриком?

– Ты не могла бы подоходчивее объяснить, что имеешь в виду? – попросил Януш.

Во мне все кипело, аж бурлило, чтоб этой Гражинке с её письмом в тартарары провалиться, но им не было слышно. Ну ладно, раз я такая отвратительная личность, какой она меня описала в своём письме, пока ещё побуду такой!

– Нумизматику, – сквозь стиснутые зубы прошипела я.

– А если поподробнее? – попросил Януш.

Тяжело вздохнув, я рассказала им все, вмешав в наше дело заодно и Того Пана, только не называя его фамилии. Вы заметили, что я вообще пока нигде его фамилии не сообщила? На полпути моего рассказа Гражинка вроде бы очнулась и стала внимательно слушать. Значит, надежда не умерла в ней до конца.

– Интересно! – промолвил Януш, и это было все, что он сказал.

А я разрабатывала свою концепцию.

– К черту ваши допросы, ведь осталась невыясненной куча проблем. Бегали они вокруг дома, глядели на него издали… В дом вломились через запасной выход. А кто же открыл главный?

Посудомойка уверяла, что, придя утром за миской, застала дверь открытой. Что конкретно они делали в доме Баранека или как там его… Что именно переносили Веслав с Антонием, пустые ящики или ящики с монетами? Или только с подносиками от монет? Один такой подносик я лично нашла в пустом доме. На пачке из-под сигарет был номер сотового телефона. Чей? Никого из них не спросили?

– Двоих спросили, – ответил Януш.

– И что эти двое ответили?

– Ничего. Но об этом ещё будут спрашивать.

На то, о чем ты прочла в протоколах, и без твоих упущений потребовалось три дня. Каторжная работа.

– А нельзя было проверить, чей это сотовый?

– Проверили. Номер записан на некоего Ежи Стемпняка.

– И кто такой этот Стемпняк?

– Пока его не нашли, завтра будет известно.

– А не проще было бы позвонить и поговорить с владельцем?.

– Ты хоть представляешь, что он может ответить?

– Представляю, вариантов множество. Но хоть бы начать разговор… Постой, а почему бы мне самой этого не сделать? Совсем думать перестала, повесилась на тебе, во всем полагаюсь на тебя, да ещё тебя же упрекаю. Хороша! Молчи, ну почему мне не позвонить? Я же не обязана называть свою настоящую фамилию. Скажем, из мастерской по очистке ковров…

Схватив сумку, я разыскала клочок бумаги, на который переписала номер сотового с сигаретной пачки, перед тем как отдала её глинам.

Постучала по цифрам собственного мобильника. Гражинка с Янушем молча наблюдали за мной.

– 509 207 387, – услышала я голос автоответчика. – Оставьте своё сообщение после сигнала.

– Ну вот, пожалуйста, – оторопев, я забыла про ковры и просто отключилась.

– И всегда он так? – спросила я Януша.

– Всегда.

– Но у этого Стемпняка есть же какой-то адрес.

– Завтра узнаем.

– Погоди-ка. Куба ночевал у Антося. Отпечатки его пальцев обнаружили?

– Обнаружили. Квартира Антося чистотой не блещет, уборку там делают нечасто. С пальчиками Кубы были сложности, поскольку Кубы в наличии мы не имели Пришлось путём исключения сравнить с отпечатками, обнаруженными в доме убитой. А ты говоришь… Работы было невпроворот…

– И все равно, ваше расследование движется черепашьими шагами…

– Не скажи. Патрик немного двинул его вперёд. Каждый старается, как может.

Не выдержав, Гражинка сорвалась со стула.

– Хочу сказать… Я не смогу… Если он попытается связаться со мной, я не смогу этого скрыть. А ведь уже почти…

И, не договорив, выскочила из дома.

Вот так. Мало того что пропал мой желанный болгарский блочек, мало того что я истерзалась душой из-за Гражинки, теперь ещё и срочная корректура горит синим пламенем, чтоб ей… Гражинка, конечно, совсем забыла, что сегодня мы собирались покончить с этой холерной корректурой…

Анита была человеком деловым: если уж намечала что-то, то делала это сразу, не откладывая. Сейчас она задумала небольшой приём по случаю выхода последнего номера одного из её журналов, уверяя, что тем самым отмечает годовщину своего личного успеха на этом поприще. Скромный приём, никакой презентации, почти домашний вечер в доме её бывшего мужа и его теперешней жены.

Следует отметить, что её отношения с бывшеньким складывались не банально и с большой выгодой для обоих. При разделе имущества она не моргнув глазом отказалась от своего права на половину их дома. И какого дома! На Завадовской Кэмпе, прекрасные подъездные пути, недалеко от конечной автобусной остановки, все в зелени. Взамен она приобрела вечную благодарность новых супругов. Мало сказать, что бывшие супруги сохранили дружеские отношения: благодаря новой жене, идеальной домашней курочке, они стали чуть ли не родственниками.

Новая жена, Идалия, взяла бывшую под свою опеку, зная, что та по уши занята журналистикой, и вела её дом как отличная хозяйка. Особое внимание уделяла она садику Аниты, поскольку любила работу на воздухе. И занималась теперь с одинаковым рвением двумя садиками к большому удовольствию Аниты, которая не отличила бы сорняка от морковки. Дети пребывали то у отца, то у матери, в зависимости от своих потребностей – то есть в чьей помощи они нуждались в данный момент: если помощь нужна была в области гуманитарных наук – то у мамы, а если в области технических – тогда у папы. Все были довольны и очень хвалили такой образ жизни.

Все мероприятия Анита устраивала в доме бывшего мужа, чем доставляла большое удовольствие его жене. Для неё всегда было радостью продемонстрировать свои кулинарные способности и получить заслуженную порцию похвал.

Гости же Аниты в свою очередь в благодарность делились с хозяйкой новостями из мира творческой интеллигенции, к которому они все принадлежали. Правда, Идалию не столько интересовали новости театра и телевидения, сколько сплетни, связанные с людьми, причастными к этим видам искусства. И всякий раз её ожидания были более чем оправданы. Кроме того, честная натура заставляла Аниту предупреждать Идалию о фальшивой рекламе, переполнявшей страницы её журналов.

– Избави тебя бог от покупки порошка «Сияние», – торопливо звонила она Идальке. – Мы его рекламируем, потому что вынуждены, но это такая дрянь!

Или наоборот, всячески рекомендовала поскорее запастись рекламируемым продуктом, купить сразу много. Сейчас он хорош, но таким будет месяца два, пока к нему не привыкнут, потом начнут выпускать сущую гадость.

Вот и теперь Анита решила отметить свою довольно непонятную годовщину приёмом у Идальки. Будет всего несколько человек, все свои, поэтому лучше гриль.

В число приглашённых входила и Гражина.

Правда, она попыталась было отказаться от лестного приглашения, но у Аниты не отвертишься. На слабую ссылку Гражинки, что она по уши занята моей корректурой, Анита только рассмеялась ей в лицо, поскольку я тоже была в числе приглашённых. Гражинка покорилась.

Пока я ещё не знала никаких новостей ни о Патрике, ни о каких-то Стемпняке и Кубе, ведь Януш являлся со своими новостями к вечеру.

Мне совсем не хотелось ехать на приём, но ничего не поделаешь, тем более что Анита устраивала его ради Гражинки, в чьей судьбе я была больше Аниты заинтересована. На мероприятии предполагалось предъявить Гражинке кандидатов в ухажёры, которые помогли бы ей позабыть Патрика. Я внимательно осмотрела одного из них.

Будь я моложе, когда человек ещё не обзавёлся жизненным опытом, я бы без колебаний одобрила его. Вылитый Грегори Пёк, только в более меланхолическом издании. Манеры безукоризненные. Интеллектом Бог не обидел – элита самого высокого полёта, ни тени вульгарности, блестящая польская речь, чувство юмора, хоть и немного язвительное, но безошибочное. Ну и пусть при этом будет абсолютная неспособность к занятиям домашним хозяйством, особенно связанным с техникой, как в данном случае гриль. И хотя музыка для него заканчивалась на твисте, зато никаких заскоков в виде сомнительных экспериментов с макияжем и одеждой…

Гражинка ему понравилась сразу, что проявилось в прямо-таки викторианской сдержанности и тактичности. Эту склонность мог заметить лишь очень наблюдательный человек, а мы с Анитой обе именно такие.

И все было бы хорошо, если бы, беседуя с молодым красавцем, Гражинка на наших изумлённых глазах не стала все более уподобляться трагической Гоплане, которая вот-вот превратится в утренний туман над озером и растает навсегда. Но с Гопланой все ясно, её покинул обожаемый, как его… Киркор, кажется, а какие основания у Гражинки надрывать сердце при наличии рядом такого мужчины? Вспомнив Гоплану, я по ассоциации вспомнила другую трагическую героиню литературного произведения, Русалочку Ханса Кристиана Андерсена. Но у Русалочки были основания печалиться – она лишилась своего принца, у неё остались лишь ноги без голоса, а на кой черт ей ноги?

Я заметила, что и Анита встревожена. Мы с ней попытались подслушать, о чем же беседуют молодые люди, потом обменялись подслушанными сведениями. И что же получилось?

Оказывается, жить вообще не стоит, ведь жизнь бессмысленна, за все надо платить страданиями и муками, человек не хозяин жизни, а беспомощная пылинка, да что там пылинка, его просто нет, он иллюзия, оптический обман, не более того.

Да и вокруг него тоже сплошные иллюзии, зачем жить в таком мире, лучше сразу повеситься или отравиться. Можно с помощью наркотиков: перейти сначала в страну грёз, да там и остаться. И кто бы, вы думаете, так рассиропился? Ладно бы Гражинка.

О, чтоб им!.. А я-то надеялась, что парень окружит девчонку вниманием, в конце концов, взрослый же мужчина, должна проявиться в нем рыцарская заботливость о слабой женщине. Куда там! Не мужчина, а тростинка на ветру, холера, может, и мыслящая, но толку ни на грош.

– Сдаётся мне, он слишком уж глубоко погрузился в депрессию, – озабоченно сказала я Аните. – В нормальном состоянии Гражинка принялась бы его оттуда вытягивать, но сейчас ей не до того. А где второй кандидат, тот, что повеселее?

– Мне не удалось его поймать, исчез в неизвестном направлении, но я оставила ему сообщение, так что должен появиться, – успокоила меня Анита. – А теперь я и в нем начинаю сомневаться. Слушай, забери-ка её отсюда, а то этот, с наркотиками, её вконец замучает. Она ему явно понравилась, он нашёл в ней родственную в данный момент душу и, будь у него при себе наркотики, уже уволок бы её в уголок. Хорошо, Зигмунд не выносит наркоты.

– Ты уверена?

– Слава богу, да.

– А жаль человека, ведь во всех отношениях – Аполлон.

– Так оно и бывает в жизни. Какой-нибудь урод весел и жизнерадостен, ему все нравится, с ним и другим легко и приятно, а такая лиана холерная способна только соки из человека высосать.

– А если бы ему попалась нормальная девушка с твёрдым характером и нормальными жизненными взглядами?

– Боюсь, она не в его вкусе.

– Знаешь, что я тебе скажу, подружка? Женщина все же более гибкая натура. Какая-нибудь в духе этого утопленника, будучи уже на самом дне, ухватилась бы зубами и когтями за любого подвернувшегося ей простака как за соломинку и выползла бы таки из ямы. И с этим простаком сумела бы ужиться, глядишь, и человека из него сделала бы. С мужчинами сложнее.

– Напрасно они начинают мозгами шевелить, – развила мою мысль Анита. – Ну, о простых вещах – ещё туда-сюда, а вот как дойдёт дело до тонкостей – это им не по зубам. Забери её скорей, вижу, добром это не кончится.

Очень нелегко оказалось склонить Гражинку к отъезду. Хорошо, что я была на своей машине, гости же приезжали на такси, которые ожидали их, ведь мероприятие предполагалось обильно полить алкоголем. Я выпила одно пиво под колбаску гриль и крылышки, и это единственное пиво давно из меня испарилось, так что я свободно могла воспользоваться автомобилем.

Гражинке явно нравились катастрофические рассуждения партнёра, а возможно, и сам партнёр. Она все продолжала развивать эту погребально-безнадёжную тему. Я не реагировала, у меня в голове было другое.

Потратив все душевные и физические силы на то, чтобы усадить Гражинку в машину, я поскорее захлопнула дверцы и поспешила рвануть со стоянки, когда на моё место устремилась чья-то припозднившаяся машина. Поставив её, водитель стремглав выскочил наружу, но я успела увидеть его в зеркале заднего обзора.

Боюсь, это был тот второй, весёлый кандидат, ожидаемый Анитой. Рот до ушей и даже шире, белые зубы сияли в ослепительной улыбке, радость жизни так и выпирала из него. Пожалуй, слишком много радости, столько Гражинке не выдержать. В свете фонаря он выглядел неприлично здоровым, сильно загорелым и уже издали махал руками, приветствуя общество на лужайке. Нас он явно не заметил. Я было засомневалась: может, оставить ему Гражинку, немного бодрости несчастному созданию не помешало бы, но раздумала. Нет, они совсем не пара.

Когда на следующий день мы с Анитой обсуждали мероприятие, оказалось, я поступила правильно, увезя Гражинку.

– Не получилось, – с сожалением призналась Анита. – С Янушем Кшепиньским я ни за что не стану сводить Гражинку, ни за какие сокровища мира, ведь ясно же, что они с блаженными улыбками на лице оба рухнут в пропасть, причём в самом скором времени. А Куба Монтаж ей явно не понравится…

– Как ты его назвала? – переспросила я.

– Фамилия у него другая, тоже техническая, да я не запомнила, – призналась Анита. – То ли Рубанок, то ли Стамеска, то ли Шпендлер какой… о, вспомнила, Зубило. Зубило – это долото?

– Кажется, да, кто его знает…

– Впрочем, не только я не могла запомнить, его то и дело окликали – пан Шпендель, пан Поршень, пан Молоток. В конце концов решили остановиться на Монтаже, и он согласился.

Необидчивый парень.

– Ладно, оставим все эти инструменты, ты о человеке говори. Почему он не понравился бы нашей Гражинке? Разве не весёлый?

– В том-то и дело, что слишком весёлый. Ну прямо как стая жаворонков в небе. Веселье так и рвалось из него наружу, трудно было выдержать. Фейерверк, да и только! Без остановки.

Он нам признался: потому так радуется, что ему накануне очень повезло, просто нечеловечески повезло, а до того он долго бился со своими проблемами. Вот теперь и радуется, остановиться не может. Понять человека можно, ну и пусть радуется, но не для Гражинки такая феерия.

Я полностью разделила мнение подруги.

– К тому же они у тебя какие-то полярно разные, никакой умеренности. Сплошные крайности.

– Да, неплохо было бы дозировать весёлость, но наш Коловорот на такое не способен.

Надо придумать что-то другое.

– Я могу придумать только работу. Очень отвлекает. И увлекает.

– А твоя работа не слишком тягостна для души?

– Что ты, скорей наоборот.

– Ну тогда займи Гражинку своей работой.

А там посмотрим.

– Ты собираешься ещё устраивать вечер знакомств?

– Не знаю, пока расхотелось. Очень уж неудачным этот получился. Ты права – сплошные крайности. Тот законченный пессимист и ипохондрик, а Кубусь… Знаешь, у меня сложилось впечатление, что его весёлость была несколько истерична. Наверное, такое бывает, когда твой закоренелый враг у тебя на глазах попал под поезд и его размазало по рельсам…

– Езус-Мария…

– Да ещё случайно с твоей помощью. Ужасно, зато какая радость! Таким, как вчера, он никогда не был, обычно нормальный парень, неунывающий и энергичный. Внешность немного подкачала, но это уже мелочи.

– Так как же на самом деле его зовут? Не могли же окрестить именем Кубы, нет такого святого. Якуб? Иаков?

– Нет. Его настоящее имя Ксаверий. Ксаверий Зубило, а сделали Кубу, Кубуся. Как бы ты образовала уменьшительное от Ксаверия?

– Ксавусь? Не бардзо…

– Глупо и некрасиво. Так ты считаешь, что твои произведения не действуют угнетающе?

– Уверена. Как раз наоборот.

– Я тоже так думаю. Значит, пока ты займёшься ею.

Поступившие со вчерашнего дня новости из Болеславца не обнадёживали. Януш даже обвинил следствие в том, что оно потеряло темп. Некий Стемпняк уехал из Польши в неизвестном направлении год назад, однако мобильник исправно оплачивал, так что его никто не бросился разыскивать. А кто пользовался телефоном – выяснить невозможно. И где вышеупомянутый Стемпняк находился – тоже. Мог сидеть до конца жизни В Австралии или на любом из полюсов.

Патрика все ещё не нашли. В его квартире не было обнаружено ничего нелегального или подозрительного. Нормальная квартира, нормальный мужской скарб, к тому же в очень небольшом количестве. Допросы остальных подозреваемых продолжались, но ничего, нового не давали.

Итак, я загрузила каторжной, но вполне интеллектуальной работой как Гражинку, так и себя, и мы очень хорошо трудились до самого вечера.

А вечером позвонил Тот Пан.

– Ну и что пани на это скажет? – радостно кричал он в телефонную трубку. – Нашёлся!

Нашёлся брактеат!

И такой он был довольный, словно сам нашёл этот пропавший нумизматический раритет.

– Где же он? – тоже в полном восторге вскричала я.

– У пана Петшака. И он теперь утверждает, что монета всегда была у него, никуда не пропадала. Слава богу, нашёлся!

Работа сразу вылетела из головы. Естественно, я обрадовалась находке столь редкой монеты, но в то же время не могла не озадачиться: как же так? Ведь тот же пан Петшак уверял, что нет у него брактеата.

– А вы не ошибаетесь? – вцепилась я в Того Пана. – Видели монету собственными глазами?

Честный нумизмат дал честный же и исчерпывающий ответ:

– Я лично не видел, но полиция видела. Вежливо, но настоятельно полиция попросила пана Петшака показать им свою нумизматическую коллекцию, а в частности, брактеат Яксы, что пан Петшак и сделал, причём с удовольствием. Он очень любит демонстрировать свои сокровища.

– Это вам сама полиция сказала?

– Нет конечно! Домработница пана Петшака. Я сам в своё время нашёл для неё это выгодное место, вот она из.., благодарности и сообщает иногда о том, что меня интересует. А она как раз была дома, когда пришла полиция, и все слышала. Мало того, помогала хозяину доставать и раскладывать монеты, а сложное и незнакомое слово «брактеат» даже записала, чтобы не забыть. Я с этой женщиной специально встретился, чтобы она поподробнее мне обо всем рассказала. С её слов знаю, что полиция после кражи коллекции Фялковского обходит всех нумизматов и просит их совета и помощи. Пан Петшак очень любит советовать.

– А вы не знаете, почему пан Петшак утверждал, что у него нет брактеата?

– Наверное, были у него какие-то основания.

Основания? Вспомнился мой разговор с нумизматом и категорическое заявление пана Петшака: нет у него брактеата. Если бы не Гражинкино письмо, я бы заподозрила нумизмата в каких-то махинациях, но теперь подумала: он мне просто соврал, не хотел, чтобы настырная баба, то бишь я, ездила к нему и любовалась его монетами. Хотя только что Тот Пан сказал, что Петшак любил показывать свою коллекцию. Значит, меня не любил. Надо все-таки считаться с человеческими чувствами…

Занятая своими мыслями, я прослушала, что Тот Пан говорил мне о пане Гулемском. Кажется, он был как-то причастен к перелётному брактеат. Переспрашивать было неудобно, поскольку собеседник уже перешёл к другой теме.

– Мне кажется, – говорил теперь Тот Пан, – что у пана Петшака были какие-то неприятности и он тщательно оберегал свою коллекцию.

Кто-то слишком уж настойчиво хотел у него что-то приобрести. Он не собирался ничего продавать, а будущий покупатель был настойчивым и бесцеремонным. Вот пан Петшак и затаился, предпочёл на какое-то время вообще поменьше говорить о своей коллекции, может, потому и вам говорил, что нет у него такого ценного экспоната. Что же касается Фялковского, то и не знаю… Гулемский утверждал, что видел у него брактеат. Может, и видел, да другой, не одна такая монета сохранилась до наших дней, но тогда почему же Фялковский не вписал её в свою спецификацию? Каждый уважающий себя коллекционер первым делом, пополнив коллекцию, тут же записывает новоприобретённую монету в ведомость, это уж так водится. Может, получил её временно? Или вот ещё вариант: получил её только перед приходом пана Гулемского и ещё не успел вписать? А может, и не собирался вписывать, а приобрёл её только для обмена? Кто его знает… Приобрёл он его в Болеславце, возможно, от какого-нибудь немца, а немцы вообще брактеаты не любят…

Все предположения опытного коллекционера показались мне достойными внимания, да и кому знать дела в нумизматике, как не этому эксперту. Возможно, Фялковский и продал её.

А вот что сделал с деньгами? Хотя это и не такая уж крупная сумма. А мог быть и просто посредником, взял монету лишь для того, чтобы продать кому-нибудь из знакомых нумизматов, тогда и проблемы нет. Да и чего это я вдруг занялась тем, что не имеет ко мне никакого отношения? Купил ли он брактеат или взял его, чтобы продать и получить комиссионные, а на вырученные деньги купить то, что интересовало лично его, – какое мне до этого дело? Спасибо эксперту, теперь мне многое стало понятно.

– А полиция пана ещё не беспокоила? – поинтересовалась я.

– Пока нет. Да и что я мог бы им сказать?

Ведь знаю о болеславецкой краже лишь со слов своих друзей и знакомых, а если и продаю монету по просьбе клиента, то она должна быть у клиента, а не у меня, он же волен её перепродать. Им не стоит на меня тратить время. Так я считаю.

Я была прямо противоположного мнения.

Тот Пан был истинной копилкой сведений о нумизматах. И тут вспомнила, что о нем полиция практически ничего от меня не узнала. Я лишь мимоходом упомянула о нем как-то в беседе с главным комиссаром, и все. До сих пор я и сама не знала ни его имени, ни фамилии. И слава богу, анонимным он может принести больше пользы следствию. В моей передаче, разумеется.

– О чем вы говорили? – подозрительно поинтересовалась Гражинка.

– Об одной из боковых ветвей следствия, о нумизматической афёре, – беззаботно ответила я, прежде чем сообразила, с кем говорю.

Пришлось уж докончить:

– Нашёлся потерявшийся было брактеат Яксы из Копаницы, тот самый, который то появляется, то исчезает. А он должен был находиться в коллекции покойника.

Поперхнувшись, Гражинка пролила свой кофе на себя и на компьютерную распечатку.

– Теперь.., когда Патрик… – задыхаясь, еле выговорила она и окаменела, вся мокрая и очень несчастная.

О, холера. До меня дошло, о чем она думает.

Наверняка так: Патрик привёз украденный раритет, продал его и тем самым доказал, что преступление совершил из самых низменных побуждений, то есть сам исключил возможность воспользоваться смягчающими вину обстоятельствами. Конечно, продажи одной монеты ещё мало, чтобы делать такие далеко идущие выводы, но для Гражинки и этого достаточно.

Того, что натворил вор и убийца, вполне хватит, чтобы вызвать в преданной и верной Гражинке решение остаться при нем на всю жизнь, не покидать в несчастьи. Если Патрик действительно так поступил, то он выбрал самый верный путь заставить любимую девушку наконец решиться выйти за него замуж. Она такая. Что я, Гражинку не знаю? Ещё начнёт того и гляди обвинять себя: это она виновата, нельзя было столько времени водить парня за нос, оставлять в неизвестности. Он, может, и на преступление решился из-за несчастной любви: это она, Гражина, то обнадёживала его, то снова говорила «нет». Она, одна она виновата, значит, теперь и должна всю жизнь расплачиваться за содеянное.

– Это я, – сдавленным голосом произнесла Гражинка, подтверждая мои самые худшие предположения. – Это из-за меня…

Хоть я и сочувствовала несчастной, но не выдержала и накричала на неё.

– Нечего строить из себя пуп земли, все из-за неё, видите ли. Ты бы себе ещё арабских террористов приписала! Такая важная особа, вокруг неё весь мир вертится! Да ведь ты и сама замечала в Патрике склонности к неблаговидным поступкам, с тобой или без тебя, он бы все равно тётю прикончил. С твоих слов знаю: он считал, что дядюшка с тётушкой много злого сделали его мамуле, – может, хотел отомстить. Жажда мести из года в год нарастала в нем, дядюшку не успел, так хоть тётушку пришиб.

– Если бы он при этом ещё не крал…

– Тогда бы ты его простила, так ведь? Да вытри же кофе, а то страницы совсем слипнутся.

Только сейчас увидев, что натворила, девушка вскочила и принялась наводить порядок, пытаясь при этом извиниться передо мной и заверить, что страницы не слипнутся, ведь мы пили кофе без сахара. А она сейчас принесёт из кухни салфетки…

– И первым делом одежду вытри, с тебя ведь течёт. Нет, за пол не бойся, ему ничего не сделается.

Простое наведение порядка иногда очень помогает душевно успокоиться. Во всяком случае, так получилось с Гражиной. Я тем временем сварила новый кофе. Разложив по всей комнате мокрые листы бумаги сохнуть, мы вновь принялись за кофе.

Звонок Того Пана нарушил моё рабочее настроение. Якса само по себе, а вот болгарский блочек-105 оставался для меня недоступен, словно его и не было. Наследник Патрик куда-то запропастился, похоже насовсем, и тогда все имущество Фялковских переходило в пользу государства за неимением других родственников. А что государству делать с такими марками?

Будь это большая интересная коллекция, её, наверное, приобрёл бы какой-нибудь музей или устроили бы продажу с аукциона, а так… Интересно, где будет храниться эта несчастная коллекция? Наверное, в министерстве финансов имеется соответствующее помещение, куда и прячут на вечное хранение бесхозные ножи, вилки, марки… Не выбрасывают же на свалку? Впрочем, вряд ли. Тогда никаких помещений не хватило бы, и само государство, владелец таких ничейных вещей, превратилось бы в одно гигантское складское помещение. Наверняка все же кое-что распродаётся, но как?

И я стала размышлять, какой бы совершить государственный проступок, пусть даже преступление, лишь бы заполучить желанный блочек. Вот бы удалось его незаметно заменить на болгарский же блочек-106!

Не обращая внимания на Гражинку, уже минут пять пытавшуюся склонить меня к какой-то, по её мнению, необходимой запятой, я сорвалась с места и, опять уронив страницы корректуры, бросилась к книжной полке. Достала марочный каталог и отыскала в нем болгарские блочки. На блоке-105 были птицы, на 106 – голубь мира, стилизованный, но это неважно, и там и здесь орнитология. 106 был у меня в отличном состоянии. А что, если взять его и поехать в Болеславец? Там упросить полицейских дать мне ещё разок полюбоваться на блок-105 и незаметно подменить марки? А даже если и заметят, какая им разница? Марки блока-106 выпущены по случаю конференции на тему безопасности и сотрудничества в Европе, но ведь покойный Хеня не составлял тематической коллекции, он не собирал марок, посвящённых только защите окружающей среды или, скажем, «Птицы», цена одинаковая, номинал тот же.

И полиции, и тому же государству какая разница? Я ни разу не встречала у них ни одного филателиста…

– Пожалуй, так и сделаю, – вслух произнесла я. – Так и быть, вытерплю кошмарную вроцлавскую автостраду, машина разлетится на куски, ну и пусть! Легче раздолбить машину, чем потерять этот холерный блочек…

– Ничего не понимаю! – забеспокоилась Гражинка. – Я знала, так просто ты не согласишься, тебе поставить лишнюю запятую труднее, чем поле вспахать, но не до такой же степени! И при чем здесь вроцлавская автострада?

Теперь я не поняла, зачем мне поле пахать.

– Ты о чем?

– О запятой, конечно.

– Плевать мне на запятую. Нет, не согласна, она разбивает фразу.

– Но ведь так и нужно.

– Завтра утром еду в Болеславец, решено.

Хотя не мешает взглянуть на карту, может, отыщется какая-нибудь просёлочная дорога, чтобы избежать этой холерной автострады. А ещё хвастаются: автострада европейского уровня! Колдобина на колдобине.

– Зачем тебе это?

– Как зачем? Мясо с костей отваливается.

– Да нет, зачем тебе вообще сдался этот Болеславец? Про автостраду можешь мне не рассказывать. Кстати, её как раз ремонтируют.

– Да её уже пятнадцать лет ремонтируют!

Или больше. Ремонт совпал с наступлением свободы в нашем благословенном краю. И я подозреваю, что воеводой здесь сидит или неслыханный хапуга, или безмозглый кретин, или вообще ненавистник поляков, ведь во всей Польше не найдёшь таких ужасных дорог, как во вроцлавском воеводстве. Ухаб – и рытвина, ухаб – и опять яма, вся автострада только из них и состоит, а иная рытвина на целый метр потянет, просто удивительно, что человек проехал – и остался жив. Дорога там просто обязана быть усеяна сплошными трупами. Автострада европейского уровня! Такая компрометация. Да не автострада это вовсе, а железный гофрированный занавес в горизонтальной плоскости! Будь моя воля, уж я этого воеводу приговорила бы дважды вдень проезжать по этой прелести с начала и до конца. Причём на собственной машине и самому собственной персоной сидеть за рулём.

– Зачем ты хочешь туда ехать? – с подозрением поинтересовалась Гражинка.

Я рассказала ей о своём гениальном плане, и девушка не знала, что о нем думать. Больше её беспокоило, что за это мне грозит.

– Наверное, глины долго бы ломали головы, по какой статье тебя привлечь, – рассуждала она. – Конечно, если бы поймали на подлоге.

Это не кража, ведь ты подбрасываешь им то же самое взамен и за такие же деньги. Никакого вещественного доказательства твой блочек не представляет. Что же тебе вменят?

– Может, мошенничество? – предположила я. – Если удастся подтянуть под статью.

– Какое мошенничество? Злого умысла у тебя нет. Вот если бы на марке был чей-то отпечаток пальца…

– Не должно быть. Хеня был настоящий коллекционер и пальцами за марки не хватался, только пинцетиком. Ведь известно, марка или блок с отпечатками пальцев сильно теряет в цене. Марки вообще не интересовали полицию, это я сама заставила их спрятать мою марку надёжнее. Еду!

– Мне не хочется, чтобы ты ехала, – жалобно попросила Гражинка. – Я мечтала – засядем с тобой за работу, позабудем о преступлении…

Не могу я непрерывно думать о нем! Война с тобой из-за запятых – просто удовольствие по сравнению с этим кошмаром.

Призналась наконец. Я давно подозревала, что война с моей корректоршей из-за знаков препинания была для неё тяжким испытанием.

Гражинка ставила их по правилам пунктуации, а я – по-своему. Желающим – читателям и всяким там переводчикам – поясняла, что знаки препинания ставлю не по правилам, а по внутреннему ощущению. И не выношу точки с запятой, этот знак я никак не ощущаю. Гражинка имела полную возможность расставить знаки препинания по всем правилам уже в макете, но я знаю: ни одной запятой не поставила бы она без согласования со мной. В этом отношении девушка заслуживала полного доверия.

Я очень расстроилась, поскольку огорчила Гражинку, и ещё не придумала, как поступить, когда в замке входной двери заскрежетал ключ.

Это означало появление Януша. Я не могла скрыть своей неудержимой радости. Как хорошо, что он у меня есть! Даже как-то неловко стало: ведь бедной Гражинке так фатально не везёт. После многочисленных бурь и штормов меня прибило-таки в спокойную гавань, а Гражинку продолжает мотать по жизненным шквалам. Вспомнив, что сама переживала в её возрасте, – немного успокоилась. Пройдёт время, и она устроит свою личную жизнь. Ведь мне доставалось ещё хуже, а выдержала, выкарабкалась из-под руин жизненных потрясений, почему бы и ей не вылезти?