Текст книги "Крокодил из страны Шарлотты"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Взяв с собой оскверненную колбасу, я направила свои стопы в присутствие, где раньше работала. У меня имелся веский повод наведаться туда – я как раз вела переговоры о возвращении в родную контору. Не вдаваясь в объяснения, я прямо из секретариата – директора, к счастью, на месте не было – позвонила лучшему своему другу Ежи, с которым редко встречалась, но которому полностью доверяла. Ежи, тоже к счастью, оказался на месте. Ничего ему не объясняя, я договорилась срочно встретиться с ним здесь же, в помещении профкома. Профком в полном составе отбыл в отпуск, а ключ я могла добыть без труда.

Безотказный Ежи не заставил себя ждать. Я ему уже давно не досаждала просьбами, так что он с готовностью настроился на какое-нибудь очередное мое чудачество.

– Ежи, у меня есть трефная колбаса, – сообщила я ему с места в карьер.

Ежи озадаченно наморщил лоб.

– Трихинная?.. Может, тебе лучше не есть ее?

– И не буду, я хочу отослать ее почтой. Сама не могу, о причинах не спрашивай. Тут такое происходит! Когда все закончится, расскажу, если, конечно, останусь жива. А пока прошу тебя, сходи на Центральную почту и отошли ее по этому адресу. Отправителем впиши кого угодно, только не себя. Лучше какого-нибудь своего врага. Может статься, спасешь мне этим жизнь.

– Ради твоей жизни готов на все, – откликнулся Ежи с умеренным энтузиазмом и вдруг оживился: – Погоди, есть у меня один враг! А он точно влипнет?

– Упаси боже! Мне только надо, чтобы она дошла по адресу. Скажу тебе правду – она нафарширована письмом, но не беспокойся, вид у нее вполне приличный.

Ежи потребовал показать. Осмотрел со всех сторон, с сомнением покачал головой и после непродолжительных размышлений согласился. Мы бережно упаковали ее, и он тут же отправился на почту, напутствуемый сердечным моим благословением.

Сбыв с рук колбасу и сделав таким образом все, что было в моих силах, я слегка воспряла духом. Если майору угодно не спускать с меня своего недреманного ока, пожалуйста, я к его услугам.

Ведь мне позарез нужна не сама поездка, а конверт Алиции, и неважно, как я его заполучу – собственноручно или через Михала.

Теперь можно позволить себе поразмыслить над кое-какими обстоятельствами, непонятными и не дававшими мне покоя. В чем тут загвоздка? Почему длинный язык моего ребенка так круто изменил ситуацию? Скорей всего, они решили, что за Алицией следил какой-то уголовник. Это им дало пищу для размышлений над чем-то, в чем они прежде не были уверены. Вдобавок они окончательно заподозрили меня в сокрытии информации, и я им уже активно не понравилась.

По правде говоря, они мне тоже не нравятся – либо не понимают серьезности ситуации и подставляют меня по недомыслию, либо, что гораздо хуже, понимают, но для пользы дела превратили меня в козла отпущения. А я не хочу быть козлом отпущения. Вот только почему майор уходил с таким довольным видом, ведь мне всегда казалось, что он неплохо ко мне относится и мое арестантское будущее не должно бы его радовать? Арестантское – это еще мягко сказано… Дьявола я никогда не понимала и не понимаю, возможно, этим неординарным способом он хочет от меня избавиться. Чужая душа потемки…

Как бы то ни было, а легко я не дамся, хотя и на рожон лезть не стану. Про дела Алиции ничего не знала, не слышала. Дьявол, конечно, прав: своим поведением я ставлю рекорд глупости. Ну что ж, зато с дурака взятки гладки. Остается одно – продолжать в том же духе! Минуточку, но если они знают или хотя бы догадываются, в чем была замешана Алиция, почему тогда привязались к Збышеку?

Во время нашей поездки в город Дьявол ни словом не обмолвился на интересовавшую его тему, зато по возвращении домой вцепился в меня мертвой хваткой.

– Куда ты подевала эту колбасу? – начал он с места в карьер.

Я была, честно говоря, готова ко всему, но чтобы пронюхать так сразу?.. Ведь официально он этим не занимается, в лучшем случае его просто ставят в известность, учитывая наши с ним отношения. С мрачным злорадством, не тратя слов, я продемонстрировала ему странное нечто, бывшее совсем недавно двумя кило вареной колбасы.

Узрев это нечто, Дьявол переменился в лице.

– Господи, что ты с ней делала?! Жевала и выплевывала?

– Ага. Угадал. Весь день так вот и жевала – на нервной почве. Учти, если вы с майором не прекратите меня нервировать, все продукты в доме переведу.

Дьявол еще раз с живым интересом оглядел растерзанную колбасу, вздохнул, вытащил из шкафчика весы и взвесил. Я в меру своих сил сохраняла хладнокровие.

– Где еще килограмм? – деловито осведомился он.

– Какой килограмм?

– Ты купила три кило. А тут еле на два тянет. Где остальное?

– Да что ты говоришь? – вежливо удивилась я. – Неужто я съела целый килограмм?

– Я не говорю, что съела. Может, жевала и выплевывала сразу в мусор. Просто спрашиваю.

– В мусоре нету, – невинно констатировала я, заглянув в ведро. – Значит, все-таки съела. Хотя шут его знает, в этом доме еще и дети ошиваются.

Немедленно вызванные на очную ставку, дети категорически отрицали свою причастность к истреблению колбасы.

– Вообще-то у меня была такая мысль, – раздумчиво сказал старший ребенок. – Но больно уж у нее вид непрезентабельный. Решил на всякий случай вас подождать.

– Тогда, получается, я сама с ней управилась. Буду стоять на своем до конца, зловредно решила я, пусть попробуют меня уличить. Промывание желудка мне не сделают, это уж дудки, не дамся.

– Какое счастье, что не я веду это дело, – от души порадовался Дьявол. – С тобой ведь запросто попадешь в психушку. Что ты еще задумала? Мало тебе маляра? Майор вот-вот взбесится.

– Не вижу никаких симптомов бешенства ни у тебя, ни у майора. Напротив, вид у вас позавчера был вполне довольный. Интересно знать, чему вы так радовались, или это тоже служебная тайна?

– Радовались, потому что все проясняется, – невозмутимо ответствовал Дьявол. – Твой Збышек – убийца, сейчас уже известно наверняка. Ну, почти наверняка…

Голову у меня вдруг как обручем сковало. Слава богу, подумала я, давление у меня пониженное, а то ведь так недолго и удар схлопотать.

– Ты что, рехнулся? – каким-то не своим голосом просипела я.

– Еще нет, хотя с тобой запросто рехнешься. Как бы ты ни мудрила, а майора с толку не собьешь, уж он дело знает… Збышек свое намерение давно вынашивал, даже яд припас. В доме у него нашли кучу всяких снотворных. Наверно, удастся это квалифицировать как навязчивую идею.

Я хотела было что-то сказать, но не смогла – ни своим, ни чужим голосом. Не то что слова – все мысли как ветром сдуло. Пришла в себя, лишь напившись холодной воды, после чего твердо заявила:

– Ты врешь!

– С чего бы мне врать?

– Не знаю. Может, это у тебя врожденное. Будь вы уверены насчет Збышека, ты бы сейчас к колбасе не цеплялся!

Ох, зря сказала, могла бы свою догадку при себе оставить. Вырвалось поневоле, в приступе отчаяния. И вот нате вам – стоило мне на секунду выйти из роли дурочки, как у Дьявола тотчас глаза загорелись.

– Так что ты все-таки с нею сделала?

– Сожрала! Выбросила в окно! Потеряла на улице, уронила в канализацию! Далась тебе эта колбаса!

Дьявол молчал, с живым любопытством наблюдая за мной. В каком-то закутке моего сознания, не сокрушенном диким страхом за себя, за несчастного Збышека, вдруг слабо забрезжила мысль о том, что я ведь, собственно, ничегошеньки не знаю. Не имею ни малейшего понятия о результатах следствия. В голове у меня один Копенгаген да тамошний конверт, а не мешало бы разобраться, что происходит под носом, в Варшаве. Такое ощущение, что и в здешнем воздухе витает какая-то тайна, в которую оба они, в отличие от меня, посвящены. Надо немедленно взять себя в руки, успокоиться и первым делом попытаться хоть что-нибудь у них выведать.

– Почему ты тогда сказал, что Роберт меня подставил? – вырвалось у меня.

– Ничего такого… – он хотел, наверно, сказать: «я не говорил», но вовремя спохватился и о чем-то задумался. – Ты была с Алицией, когда ее кто-то выслеживал. И молчишь об этом… Кого ты можешь выгораживать, как не Збышека? Допустим даже, что дело тут не в его личных обидах, допустим, Алиция влипла в какую-то сомнительную историю. Но с таким же успехом в ней мог быть замешан и Збышек.

– Почему из всего населения Варшавы вам понадобилось прицепиться именно к Збышеку?

– Потому что он один у нее побывал. Что Алиция оставила в Копенгагене? Доказательства его вины, которые ты хочешь уничтожить? Или, наоборот, – невиновности? Письма с угрозами ее убить? Или с описанием аферы, в которую он впутался?

– Какой аферы, опомнись! – сорвавшимся голосом выкрикнула я, чувствуя, как волосы на голове зашевелились. Нет, это уж слишком!

– Что там был за эскиз?

– Не знаю!..

– Зато я знаю. Никакого эскиза в помине не было. Ты ушла, потому что заявился Збышек. Тебе известно, что это он ее убил, но Алиция всегда чувствовала свою вину перед ним, и теперь ты исполняешь ее волю и покрываешь его. А зря, есть отпечатки пальцев, есть показания привратника, этого вполне хватит, не говоря уж о запасах у него в доме снотворного, достаточных, чтобы усыпить стадо слонов!

– Чушь собачья! – крикнула я в отчаянии.

Я собиралась разговорить его, что-нибудь вытянуть, а в результате сама потеряла дар речи. Нет, чутье меня не обманывает, во всей этой галиматье концы с концами не сходятся, но он меня совсем задурил. Ясно одно: Збышек в опасности, для него это может плохо кончиться.

Весь остаток вечера Збышек и маляр, увешанный колбасами, незримо витали в моем доме. На все мои протесты и расспросы Дьявол отвечал контрвыпадами. В конце концов я вообще перестала с ним разговаривать, тогда он тоже умолк и задумался – на сей раз надолго.

– Похоже, наломала ты дров, – подал он голос, когда я уже засыпала. – Соучастие в укрывательстве преступника…

Майор учинял мне допросы, после которых я начинала подумывать, уж не я ли совершила это убийство. Телефон у Збышека не отвечал, дома его тоже не удавалось застать, а тут еще опять позвонила сестра Алиции, домогаясь известий о теле. А у меня никак до этого тела руки не доходили, и в голове царил сплошной сумбур.

Збышек испарился совсем не вовремя, я даже не могла ничего узнать о маляре, который казался мне единственной уловимой в этом хаосе ниточкой. Копенгаген отдалился на другой конец света. Как личность сверх всякой меры подозрительную, меня уже совсем не посвящали в ход следствия. Ни майор, ни Дьявол не удосуживались теперь вообще отвечать на мои расспросы. Я набирала номер Збышека каждые полчаса, и днем и ночью. Проверила в бюро ремонта – телефон в полном порядке.

– Кому ты звонишь так поздно? – поинтересовался Дьявол, выходя из ванной в полдвенадцатого ночи.

– Збышеку, – буркнула я.

– Бесполезно.

– Это почему же?

– Мы, конечно, строим все более комфортабельные тюрьмы, – объяснил он, с достойной удивления аккуратностью укладывая брюки, – однако в камерах телефонов пока еще нет.

У меня мороз пошел по коже, даже в желудке вдруг сразу похолодело.

– Шутки шутишь?

– На этот раз не угадала.

Несмотря на поздний час, я кинулась звонить майору. Не хватило самообладания даже извиниться за беспокойство.

– Ну что ж, – как-то неопределенно протянул он в ответ. – Понимаю, вам это неприятно было услышать…

От сочувствия майора мне легче не стало – значит, не шутки. Я собственноручно подставила Збышека! Будь на его месте любой другой – здоровый, довольный собой и жизнью, – не страшно, пусть бы посидел. В свое время я бы все объяснила и человека отпустили бы с богом, целым и невредимым. Збышек – иное дело! С его здоровьем и характером можно сломаться за каких-нибудь пару дней. Он и на свободе-то почти перманентно в депрессии! Не говоря уж о прочих невротических хворях, от которых не помогают ни курорты, ни медицинские светила. Мало того, что Алиция его бросила, что жизнь у него пошла кувырком, так нате вам – еще и сажают по подозрению в убийстве! Это может навечно травмировать какого угодно здоровяка, чего уж говорить о Збышеке! Да неужто я брошу беднягу на произвол судьбы – мол, тут хотя бы собственную шкуру спасти! Единственное, что меня хоть как-то утешало, – это мое злорадство. Ну хорошо же, Дьявол, сам напросился! Выложу всю правду, а заодно все, что о тебе думаю, – и отряхну прах от ног своих. Посмотрим, каково тебе будет…

Назавтра прямо с утра я позвонила Михалу. Колбасу Ежи выслал срочной бандеролью, и я рассчитывала разузнать что-нибудь прежде, чем добровольно суну голову в петлю. Соединили нас через десять минут, благо он оказался дома.

– Слушай, Михал, скоро ты, наверно, получишь бандероль, – дипломатично сообщила я ему.

– Вторую? – удивился Михал.

– Почему вторую?

– Одну я уже получил. Какой-то идиот прислал кило вонючей колбасы.

– И что ты с нею сделал? – с замиранием сердца спросила я.

– Как что, выбросил в мусор. Не буду же я травиться колбасной палочкой!

– Будешь! – завопила я, позабыв о дипломатии. – Ты с ума сошел! Немедленно достань ее из мусора и съешь!

– Ты меня, конечно, извини, – осторожно начал Михал, – но, боюсь, ты малость того… У тебя случайно не горячка?

Я запаниковала. Неизвестно, в какой такой мусор выбросил он колбасу и сможет ли оттуда достать. Надо как можно больше заинтриговать его колбасной темой, не говоря ничего конкретного.

– Горячки у меня нет. А на колбасу не клевещи, она вполне съедобна. Надо только, чтоб не было вони, помыть ее щеткой под краном. Вытащи из мусора, а если уж не захочешь съесть, то по крайней мере разрежь на мелкие ломтики.

– Еще чего! – взбеленился Михал. – Не хватало мне рыться в отбросах, а потом цацкаться с вонючей колбасой! И вообще, какой дурак посылает вареную колбасу летом!

– Для того и послали, чтоб она провоняла, – с нажимом сказала я.

Трубка молчала, очевидно, Михал размышлял над странной формой поразившего меня безумия. Слишком хорошо мы друг друга знали, не мог он заподозрить меня в контрабанде, ну, скажем, бриллиантов.

– Погоди, – пробормотал он, – кажется, сумасшедшим нельзя противоречить, так и быть, пойду поищу твою колбасу.

Через пару минут – я в это время отбивалась от телефонистки: «да-да, говорим, говорим» – он снова взял трубку.

– Ну, нашел я ее, – выдохнул он с омерзением. – Смердит еще больше. Попробую уговорить хозяйку, может, на что-нибудь употребит, может, заинтересуется таким экзотическим лакомством. Изволь все-таки объяснить, как все это понимать? Меня что, отравить хотят?

– Узнаешь, когда съешь колбасу. Чем скорей, тем лучше, и сразу сообщи мне о своем состоянии. Будь здоров!

– И тебе того же, – упавшим голосом пробормотал Михал.

Ничего не поделаешь, скоро лишь сказка сказывается. Пока Михал – у него ведь нет даже ключа – проберется в прачечную, пока отопрет кофр, пока я получу какую-нибудь весточку, на Збышеке можно будет уже поставить крест.

День я скоротала за любезным сердцу занятием – боролась с собственным воображением. Глазами души видела Збышека – как он кончает с собой в тюремной камере. Для полноты ощущений представила и собственный труп в безлюдном варшавском закоулке. Надо всем этим с неодобрительной гримасой витал призрак Алиции. Дьявол вернулся домой уже не в таком победоносном настроении.

– Неладно с этим Збышеком, – кисло пробормотал он. – Надо бы его перевести в больницу.

У меня не хватило духу спросить, что с ним. Я долго молчала, лихорадочно ища хоть какой-нибудь приемлемый выход. Смотрела в окно, за которым ничего интересного не было.

– Что вам нужно для того, чтобы его отпустить? – наконец спросила, не оборачиваясь.

– Другой убийца, – не задумываясь ответил Дьявол. – Збышек увяз крепко, больше его ничто не спасет.

– Позволь тебе напомнить – ты в этом доме на правах частного лица, – решительно заявила я, внимательно изучая пейзаж за окном. – И потому потрудись пораскинуть мозгами, только не как законник, а как частное лицо. Збышек не бывал у Алиции вот уже два года, никогда не ездил в Копенгаген и вообще с самой войны не выезжал за границу. Если бы вдруг обнаружилось, что Алиция имела…

Я умолкла, соображая, как бы половчее выразиться.

– Что имела? – навострил уши Дьявол.

– …имела отношение… Если бы оказалось, что Алиции угрожали… что она в последнее время впуталась в серьезную аферу, да еще не здесь, а в Копенгагене, поверил бы ты как частное лицо в невиновность Збышека?

– Как частное лицо – да, как официальное – решил бы перепроверить.

– Ну а без веских доказательств… вот этого самого… без них вы ведь не оставите Збышека в покое?

– Более того, – ответил он, помолчав. – Без доказательств «вот этого самого» Збышеку спасения нет.

– Ну что ж, душа моя. Скажу тебе правду.

Я отвернулась от окна – и осеклась. Раньше, раньше мне надо было на него посмотреть! Хотя лицо его сохраняло задумчивое и даже слегка скорбное выражение, зато глаза полыхали хищным огнем. Как же я, идиотка, до сих пор не догадалась! Они посадили Збышека, чтобы развязать мне язык!

Сообразив, я прямо содрогнулась от ужаса. Ведь он знаком со Збышеком, понимает, чем может обернуться для бедняги арест. Каким же надо быть бесчувственным извергом, чтобы пойти на такой шаг! С кем свела меня судьба, ему же чуждо все человеческое!

Ужас сменился яростью, и я отбросила всяческую дипломатию. Получай, подавись проклятой этой правдой, посмотрим, по зубам ли она тебе!

– Учитывая, что с законом я завсегда раньше ладила, – холодно отчеканила я, – наши с тобой отношения имеют сугубо личный характер. Можешь не сомневаться, в случае чего я отопрусь от всего, о чем сейчас сообщу тебе конфиденциально. А в остальном используй полученную информацию, как сочтешь нужным. Так вот, слушай: моя подруга Алиция занималась в последнее время шпионажем.

– Что?! Ты с ума сошла? – оторопел Дьявол.

– Пока еще не совсем, но скоро сойду. А теперь факты.

Дьявол сорвался с кресла.

– Иоанна, погоди, выпей воды. Может, дать тебе лекарство? Дорогая моя, что с тобой?

– Ты посадил за решетку невинного, больного человека только для того, чтобы я раскололась! И добился своего, больше я не буду молчать. Но ты немедленно отпустишь его. А обвинения предъявляй контрразведке, заодно донеси, кто тебе раскрыл глаза! Ты хотел правду, так получай ее!

– Какая контрразведка, о чем ты говоришь, дорогая, успокойся! Ты бредишь, при чем тут шпионаж, у тебя, видно, с головой не все в порядке! Надо же такое придумать – контрразведка ее убила!

– Я не говорю, что убила! – каким-то не своим голосом выкрикнула я, понимая, что перегнула палку. – Может, не убивала. Может, они просто пустили все на самотек, а теперь довольно потирают руки и ждут, когда же наступит мой черед! Так что беги, докладывай!

– Я еще в своем уме! – рассудительно заметил Дьявол, хотя и глядел на меня с некоторым испугом. – Сколько живу, такой галиматьи не слышал.

Может, он и прав, может, от расстроенных нервов мне уже черт-те что мерещится, у страха глаза велики.

Сколько себя помню, все, связанное со шпионажем, меня повергало в ужас, воображение рисовало картины изощренного коварства, правда, в насилие над мирными гражданами верилось с трудом. К родимой же контрразведке я даже питала симпатию, тем более что собственная безгрешность давала приятное ощущение защищенности. Но на этот раз моя безгрешность выглядела не столь уж очевидной, в том-то и беда. Впрочем, меня больше пугала не госбезопасность, а тот субъект со сломанным носом, точнее, моя непонятная с ним связь. Но уж об этом и заикаться нельзя, придется нажимать на другое – дескать, отмалчивалась, потому как смущала перспектива провести за решеткой остаток своих дней.

– Даже каких-нибудь пять лет изоляции никак не соответствуют моим жизненным планам, – надрывно развивала я перед Дьяволом свою мысль.

А с того уже слетел страх, сейчас он пребывал лишь в легком шоке. До моего слуха дошло наконец, что он говорит:

– …не имеет ничего общего со шпионажем, с чего ты взяла!

Выкричав свое, я немного успокоилась, и в голове слегка прояснилось. Елки зеленые, что же это получается? Неужели я могла так безнадежно заблуждаться?

Спокойствие, сейчас самое главное – найти с ним общий язык. Может, удастся что-нибудь выудить.

– Хорошо, порассуждаем здраво, – предложила я, выпустив пары. – Не буду скрывать – я кое-что знаю. Знаю, но молчу. Не только потому, что уважаю личные тайны Алиции, но и потому, что элементарно боюсь. Боюсь за себя. Алиция тоже боялась, и, как выяснилось, неспроста.

– Похоже, этот страх сказался на твоих умственных способностях, – брюзгливо фыркнул Дьявол. – Как иначе объяснить твой заскок насчет шпионажа?

– А кто иначе мог следить за нею, разъезжая на автомобиле западной марки? Збышек?

– Так за нею все-таки следили?!

– Кто ей установил в квартире микрофон? Тоже Збышек?

– Брось шутить! – оживился Дьявол. – Ты уверена?

– Собственными глазами видела.

– Вот зачем тебе маляр! Иоанна, майор тебя убьет!

– Как бы не так! Разве ты сам захочешь от меня избавиться. Позволь напомнить еще раз – все это я рассказываю тебе сугубо конфиденциально. За порогом этого дома я от своих слов открещусь, если только мне не гарантируют полную безопасность.

Дьявол на какое-то время задумался.

– Слушай, а тебе не приходило в голову, что, будь здесь замешана контрразведка, расследование вел бы не майор, а совсем другие инстанции?

– Приходило, и не раз. Но я в такие инстанции не вхожа – кто их знает, может, они втихую этим и занимаются.

– Погоди, ты тут столько нагородила, что у меня голова кругом идет. Конечно, это меняет дело. Но одного не пойму: почему ты боишься? И кого?

Не было иного выхода, пришлось рассказать ему, обходя по возможности все подводные рифы, о давних контактах Алиции с западным посольством и обо всех моих подозрениях.

– Так вот, душа моя, – суммировала я, – с одной стороны, никто не поверит, что я, ближайшая ее подруга, нафаршированная всякими сведениями, чиста и невинна, как белоснежная лилия. Я и сама упекла бы себя на всякий случай куда надо. А с другой стороны – наверняка тут замешан кто-то из близких знакомых. Кто? Ты знаешь? Лично я – нет. Я знаю одно: только не Збышек. Вы с майором что-то предпримете, а этот знакомый тут же отреагирует и пригласит меня на кофе – с ядом разумеется.

– В твоих словах есть логика, – признал Дьявол после долгого раздумья. – Не будь я в курсе дела, может, и сам бы переполошился. Но клянусь тебе, ты ошибаешься. Ни о каких контрразведках и речи нет!

– А о чем речь?

– От Алиции и правда тянулись ниточки к большой афере. Вначале полной уверенности у нас не было. Спасибо Роберту – когда выяснилось, что за нею следили, наши предположения подтвердились. Но все это время я нимало не сомневался, что ты что-то знаешь.

– А вот и нет, душа моя, я ничегошеньки не знаю. И не буду знать, пока ты мне не докажешь, что я грешу на это богоугодное ведомство исключительно по дурости. Близкий знакомый тоже наводит на меня священный ужас, но в гораздо меньшей степени, чем наши славные органы.

– Дело хозяйское. Я могу лишь заверить тебя, что ты заблуждаешься, но раскрывать служебные тайны не вправе. И потом, не пойму, почему ты зациклилась на каком-то близком знакомом. Впрочем, поступай как хочешь, но не забывай – спасти Збышека могут только твои чистосердечные признания. Кстати, майор уже давно возится с одной аферой, которая к Збышеку не имеет никакого отношения. Если бы выяснилось, что она как-то связана с убийством Алиции, дело, как говорится, было бы в шляпе. Теперь ясно, почему нам позарез нужны твои показания?..

Стоило ему в очередной раз упомянуть Збышека, как я снова впала в панику. И хотя насчет шпионажа и контрразведки он меня не совсем разубедил – возможно, просто недооценивает ситуацию, смотрит на вещи сквозь розовые очки, – но все-таки я решилась. Предложила ударить по рукам – если Збышека завтра утром выпустят, я все скажу.

– Если ты завтра утром все скажешь, Збышека сразу же выпустят, – отрезал Дьявол и на обратную очередность уже ни в какую не соглашался.

В результате утром следующего дня я прибыла с ним к майору, вне себя от злости и мучивших меня подозрений. Я ничем не могла оправдать свое предыдущее вранье – высказывать недоверие в адрес нашей защитницы госбезопасности у меня язык бы не повернулся. А раз так, то лучше вообще на этот счет не объясняться.

Я стала выкладывать всю правду по порядку, начиная с первого прихода ко мне Алиции. Маляр действительно майора потряс, но не настолько, чтобы вывести из равновесия. Даже колбаса его не сокрушила – я и в этом призналась, – просто он посмотрел на Дьявола, а Дьявол на него. Мне их реакция по-прежнему активно не нравилась.

– С кем ваша подруга поддерживала в Дании знакомство? – спросил майор. – С кем встречалась?

– А вот этого я не могу сказать. Она пробыла там гораздо дольше меня. Я знаю несколько человек из ее сотрудников, жениха, наших благодетелей – то бишь семейство, которое нас пригласило и дало приют, – и еще массу других людей, но уже из моего круга. Зато…

Раз уж я решилась выложить им всю правду… Глазами души я увидела сцену из недавнего прошлого…

Кто-то поднимался по лестнице. Мы сидели в доме на площади Святой Анны, на четвертом этаже. Алиция разбиралась в старых счетах, а я красила ногти купленным накануне лаком от Элизабет Арден, очень дорогим. Только я раскрыла рот, собираясь сказать, что по такой цене он мог быть и лучше, как вдруг Алиция вскинула голову и приложила палец к губам. Кто-то поднимался по лестнице. Прошел второй этаж и подходил к нашему. Алиция притихла над своими бумагами, я тоже застыла с кисточкой в руке, хотя не понимала, почему это мы затаились. Шаги приблизились к нашей двери, затихли, и через минуту раздался стук.

Я вопросительно посмотрела на Алицию, она затрясла головой и снова приложила палец к губам. В дверь опять постучали. Я вернулась к своему занятию, трезво рассудив, что шума оно не производит, да и лак вот-вот засохнет. Алиция погрозила мне кулаком, я постучала пальцем по лбу – в знак того, что она преувеличивает. Потом снова был стук в дверь, а потом Алиция тоже постучала по лбу – мол, сама такая. Вот так мы все трое попеременно стучали, пока человек за дверью наконец не сдался и не стал спускаться вниз. Когда шаги где-то на первом этаже затихли, Алиция сорвалась с места, шепнула мне: «Постой на стреме» – и понеслась в прачечную, чтобы выглянуть через темное оконце во двор. Я послушно отстояла свое на лестнице, пока она не вернулась.

– Кто это приходил? – заинтригованно спросила я.

– Так, один гнусный тип, – бросила она с такой злостью, что можно было не сомневаться – этому типу она не откроет дверь никогда в жизни.

– Ну ты даешь, – хмыкнула я. – Ведь наше окно светится. Он что, не знает, какое у нас окно, или, может, слепой?

– Могу я по рассеянности оставить свет невыключенным? – упрямо отрезала она.

У нас с Алицией не полагалось лезть друг другу в душу, вот и на этот раз я признала за ней право на личную тайну. Тот субъект больше не приходил, по крайней мере при мне.

Помню и еще один любопытный случай, правда в другом роде. Целый день я висела на телефоне, пытаясь поймать Алицию, и целый день мне отвечали, что ее на работе нет, отчего я все больше злилась, зная, что ей полагалось там быть. Она мне позарез была нужна. Вернувшись из своего офиса, я застала ее дома.

– Черт побери, где ты шлялась? – накинулась я на нее. – Я хотела, чтобы ты купила мне по дороге сигарет, у меня все кончились, а я забыла взять деньги! Придется теперь бегать по автоматам.

– Я догадалась и купила, – беззаботно ответила Алиция. – Поняла, что это ты названиваешь. Вообще-то я была на месте, только на звонки не подходила.

– На мои?

– Нет, одного типа.

– Ну, на женский голос могла бы и подойти!

– А может, рядом с женщиной стоит мужчина, чтобы перехватить трубку. Тебя ведь по голосу у нас не все знают.

Теперь остается только гадать, был ли тот телефонный тип и тип на лестнице одной и той же личностью.

После некоторых колебаний я описала оба случая майору. Получилось, что какие-то знакомые вдруг разонравились Алиции и она стала их избегать. Будь это просто назойливый ухажер, она бы от меня не таилась.

– А тот «опель», который ездил за вами? – спросил майор, слушавший с большим интересом. – Вам он в Дании случайно на глаза не попадался? Или его водитель?

– Точно не скажу. Я видела его в профиль, и, кажется, он мне знаком по Копенгагену. Не знаю, как он выглядит анфас, но мне запомнился его перебитый нос.

– Где, когда и при каких обстоятельствах?

– Не помню, – быстро ответила я. – Сколько ни ломала голову, ничего не приходит на ум. И вообще я могла обознаться.

На эту тему они уж точно не услышат от меня ни слова. Язык мой – враг мой. Пока я не удостоверюсь, что невероятная история, которая с нами там приключилась, имеет отношение к Алиции и может навести на след убийцы, меня никакие силы на свете не заставят проговориться. Михал тоже будет помалкивать, это как пить дать.

– А как насчет других знакомых? – спросил майор. – Может, там был в ту пору кто-то из Польши?

Поляков там было раз-два и обчелся, все вроде бы люди безобидные, так что я позволила себе со спокойной совестью их назвать. Майор вздохнул.

– Значит, никто, как вы говорите, к пани Хансен во время вашего визита не заходил? А жаль. Это значительно упростило бы дело. Кстати, о ваших наблюдениях при осмотре квартиры – вы нам уже все рассказали?

– Ничего примечательного я там больше не видела.

– Скорее даже меньше, – проворчал Дьявол.

– А пришли вы к ней якобы для того, чтобы вернуть словари, – в раздумье протянул майор. – Куда вы их положили?

– На письменный стол.

– Мы нашли их в другом месте.

– В каком?

Майор смотрел на меня, о чем-то размышляя. У меня уже вертелся на языке вопрос, с чего это они стали так интенсивно мыслить? Как посмотрят на меня, так и застывают в позе мыслителя, словно моя скромная особа олицетворяет для них загадку века. Сколько живу, никого еще так не вдохновляла на интеллектуальную деятельность…

– В очень странном месте, – поразмыслив, продолжал майор. – Были засунуты под диван.

Поначалу я просто удивилась – наверное, для контраста с общей атмосферой задумчивости.

– Не понимаю. Под диван? Да ведь туда ничего не влезет. Ножки короткие.

– В том-то вся соль. Мы их едва вытащили, а запихнуть тем более нелегко. Пани Хансен была, конечно, большая оригиналка, но не настолько же, чтобы подобным образом хранить учебные пособия. Вам это ни о чем не говорит?

Теперь уж и я впала в задумчивость, не иначе тут какой-то философический микроб завелся. Что-то меня насторожило. Неужто Алиции мало было настенного завещания?

– А нельзя ли на них взглянуть?

Майор в нерешительности покосился на Дьявола. Дьявол – на майора.