Текст книги "Алмазная история (Великий алмаз, Большой алмаз)"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Мало привезла! – вздохнула Алиция. – Я уж почти все съела, осталась только одна банка. Вот разве еще борщок приготовить…

Я все-таки никак не могла уразуметь, в чем же проблема. Пришлось Алиции, выведенной из терпения моей тупостью, объяснять своими словами. Все дело, оказывается, в жене Херберта. Выяснилось, что этот скромный простой парень женился на аристократке, родственнице самой королевы, и, принимая ее в гостях, надо проявлять чрезвычайный такт, делая вид, что не знаешь о ее королевском происхождении, и в то же время принимать ее по-королевски. Короче, изысканность и вместе с тем непринужденность, черт ее подери! Избави бог показать, что приготовлено нечто особенное, специально для нее, но все должно быть на уровне…

До меня наконец дошло. Ну точь-в-точь анекдот о трубке и сигаретах. В Дании говорят, что в молодости датчанин курит трубку, так как не может позволить себе курить сигареты – они в Дании очень дорогие. Потом он уже может позволить себе курить сигареты. А потом может позволить себе опять курить трубку…

– Да, что-то в этом роде, – согласилась Алиция. – Вот были бы вы с Зосей графини, очень бы это пригодилось. Ну, нет худа без добра, зато Зося поможет мне устроить ужин по-польски и наготовит бигос.

– А когда ожидается этот вечер?

– Да надо устраивать поскорее. Дело не ждет, а без Херберта оно не продвинется ни на шаг, с Хербертом же без ужина о деле не поговорить. Хорошо бы завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра.

– До завтра бигос никак не сделать, так что только послезавтра. Какой это будет день? Пятница? Очень хороший день. Пошли, поговорим с Зосей на предмет бигоса.

Покладистая Зося выразила согласие приготовить этот деликатес, но заявила, что капусту надо ставить на огонь уже сейчас. Поскольку я собиралась лечь позже всех, то согласилась присмотреть за чугунком и выключить газ перед сном. Алиция колебалась, удобно ли в полдесятого звонить Херберту, мы ее убедили, что время вполне светское, она позвонила, и Херберт с радостью принял приглашение на долгожданный ужин по-польски.

Вечер проходил в милой домашней обстановке. Я прикидывала, на какую лошадь поставить на бегах в четверг, то есть завтра. Павел открывал банки с квашеной капустой, Зося мыла сушеные грибы. Алиция прошла в свою комнату и выскочила оттуда, как ошпаренная.

– Вроде вы все здесь? – не совсем уверенно спросила она. – Кто же тогда, черт возьми, спит в моей комнате?

Естественно, первое, что пришло нам в голову, – опять какой-то посторонний труп в нашем доме! Но тут мы вспомнили об изготовленной нами кукле и успокоились. Хотя Алицию предупредить все-таки следовало бы, а мы забыли.

– Велено соблюдать осторожность, – спокойно разъяснила Зося. – Все равно ты там спать не будешь.

– А где?

– В погребе, в ванной, где хочешь, только не на своем месте. А на твоем месте будет наша имитация.

– Правда, хороша? – не выдержала я. – Можешь пощупать ее.

Алиция молча вернулась в свою комнату и внимательно осмотрела имитацию.

– Вы всерьез думаете, что ее можно принять за меня? Морда у нее…

– Ты же сама приняла. Ишь, какая требовательная! Интересно, какую еще морду можно сделать из туалетной бумаги? А если даже убийца и не попадется на нашу удочку, поймет, что это не ты, не станет же он тебя по всему дому искать!

Зося меня поддержала:

– Значит, так. Вы с куклой будете меняться местами. Раз она там, а ты, например, на диване, потом она на диване, а ты там…

– Но сегодня я там?

– Нет! Сегодня она там, а ты здесь.

Алиция подчинилась требованиям общественности и приготовила себе постель на диване. Зося с Павлом пошли спать. Капуста развонялась на весь дом. Желая немного выветрить ее запах, я приоткрыла дверь на террасу и при этом обнаружила, что идет дождь. Хорошо, Бобуся и Белой Глисты уже нет в доме, иначе мне пришлось бы под дождем бегать вокруг дома.

– Иоанна, ты, случайно, не видела, куда я дела сигареты? Вроде у меня была целая пачка, – спросила Алиция.

– Была, я сама видела. Ты распечатала ее при мне.

– А откуда я ее взяла?

– Из своей сумки.

Алиция вывалила на стол содержимое своей сумки. Сигарет там не оказалось. Она встала и заглянула под стол, поискала на письменном столе, потом в своей комнате, потом в прихожей, в ящичке под зеркалом. Я с неодобрением наблюдала за ней, и меня кольнуло недоброе предчувствие. Вытащив из своей сумки пачку своих сигарет, я обнаружила, что их осталось всего две штуки.

– Сколько? – с надеждой спросила Алиция.

– Две последние. Дам тебе одну, мне все равно не хватит.

– Фи, с фильтром, – недовольно бросила Алиция, закуривая драгоценную сигарету.

– Во сколько закрывается киоск на станции? – с тревогой спросила я.

– В девять, уже поздно. Только автомат остался. Ну, ничего не поделаешь, придется идти к автомату. А тут еще дождь как назло.

Я решила пожертвовать собой и прогуляться за сигаретами к ближайшему автомату, который находился у магазина сразу за перекрестком. Мы с Алицией наскребли четыре кроны в нужных монетах. Обув сапоги и взяв зонтик, я отправилась в путь. В автомате не оказалось ни моих «люков», ни Алициных «викингов», поэтому я купила десять штук единственных сигарет, какие там были, без фильтра.

– Но ведь ты куришь с фильтром, – удивилась при виде их Алиция.

– Но ты любишь без фильтра. Я человек благородный и жертвую собой для других. А дождь не такой уж и сильный. Послушай, не сделать ли нам кофе?

– Знаешь, хорошая мысль. И, может, кофе хоть немного заглушит эту капусту…

За кофе я ей изложила содержание полученного мною письма. Алиция попыталась связать концы с концами:

– Меня все больше интересует, кто же он такой, твой хахаль? Преступная организация… Ну при чем тут мы? А вот что касается убийцы… Ну Эва теперь совсем отпадает. Рой? Нонсенс. Анита? Не верю. Нет, все-таки это кто-нибудь посторонний. Сидел в кустах…

– И посторонний так хорошо знает порядки в нашем доме и особенности твоего организма? Или, может быть, ты давала объявление в газетах? Вспомни, и Эдик кричал о том, что ты пускаешь в дом каких-то неподходящих людей. Заметь: пускаешь в дом! И что ты рискуешь! Тут как раз организация очень подходит.

– Да, я и забыла вам сказать, – вспомнила вдруг Алиция. – У меня был разговор с герром Мульдгордом. Он считает, что этот наш преступник – человек очень опытный в такого рода вещах. Он не оставляет никаких следов! Ну совершенно никаких! И очень осторожный. Они бы его уже давно поймали, если бы он все свои преступления совершал одинаковым методом или повторялся чаще двух раз. Сейчас они увеличили фотографии того кудлатого типа и будут всем предъявлять для опознания. А вот ни о какой организации он мне не говорил. Похоже, ни о чем таком они и не подозревают.

– И напрасно. А преступник из тех, кто много ездит по свету и не вызывает подозрений.

– С чего ты это взяла?

Я вытащила письмо и зачитала вслух его подлежащие оглашению фрагменты. Затем попыталась прижать подругу к стенке:

– Алиция! Ты что-то знаешь! Вспомни же, наконец, что ты делала в последние пять лет! Может, где была, может, кого встретила, может, заметила что подозрительное? Да отвечай же! Где ты была?

– В Швейцарии, – ответила Алиция. – В Вене. В Париже, во Флоренции, в Монте-Карло. В Амстердаме и в Стокгольме. На севере Норвегии. В Варшаве.

– Да-а. Ездишь много по свету и не вызываеть подозрений. Признайся, может, преступник все-таки ты?

– Я уже и сама начинаю подумывать – уж не я ли? А что действую часто во вред себе, так просто по дурости. Ну, например, когда собственную машину изничтожила или собственный дом чуть не взорвала…

И опять перебирали мы с ней возможные кандидатуры, и опять ни к чему путному не могли прийти. Капуста воняла зверски. В ажиотаже изысканий мы и не заметили, как искурили сигареты. Пришлось перетрясти опять все сумки в поисках следующих четырех крон. Теперь пожертвовать собой предстояло Алиции.

– Нет, ты все-таки скажи, – бубнила она, влезая в сапоги, – кто же этот твой хахаль?

– Рекорд всей моей жизни. Тот самый роковой блондин, которого мне предсказали три гадалки. Выдумала я его.

– Что ты сделала?

– Выдумала. Как волшебную сказку. Слушай: в одно прекрасное утро поехала я в лес, чтобы набрать букет цветочков…

Заинтригованная Алиция задержалась в прихожей с зонтиком в руках:

– И там ты его встретила?

– Совсем наоборот. Там я застряла в таком болоте, в котором могла и корова свободно утонуть. Машина буксовала и буксовала.

– А какая нелегкая занесла тебя в это болото?

– Ну не нарочно же я в него въехала! По виду незаметно, что болото, сверху все выглядело совсем сухо и даже привлекательно – травка, цветочки…

Некоторое время я молча предавалась сладким воспоминаниям.

– Нет, не так. Не так все началось. Началось все гораздо раньше. Судьбе было угодно вмешаться в мою жизнь в другом месте, причем так коварно… Ладно, принесешь сигареты, тогда доскажу.

Алиция шагнула во влажную ночную тьму. За разговором мы и не заметили, что оделась она весьма странно: старые резиновые сапоги, какая-то замызганная бесформенная кацавея. По рассеянности она прихватила старый зонтик, из которого во все стороны торчали спицы. Я еще минуту посидела, предаваясь сладким воспоминаниям, которые в соответствии с развитием событий становились менее сладкими и все более тревожными. И тут на их фоне возникли столь же тревожные ассоциации с действительностью. Осторожность! Мы обязаны быть предельно осторожными! Ну не кретинки ли? Выходить Алиции ночью из дому, одной, в дождь и тьму?

В чем была, отчаянно стуча туфлями без задников и то и дело теряя их, я выскочила через калитку на улицу. Ночную темноту несколько рассеивал свет далеких уличных фонарей. В их свете я увидела почти на самом перекрестке стоящую у тротуара машину, а возле нее шевелились черные тени. Одна из них держала над головой странный предмет, похожий на растрепанную метлу или зонтик с торчащими спицами. Я уже открыла рот, чтобы заорать на всю улицу, но передумала: глупо и опасно. Так и не закрыв рта, я молча, в полной тишине, помчалась к машине. В полной тишине, если не считать, конечно, отчаянного стука деревянных подошв моих домашних туфель по мокрому тротуару. Машина вдруг взревела мотором и оттолкнувшись от тротуара, умчалась вдаль, а на перекрестке осталась одинокая фигура с метлой над головой.

– А ты чего выскочила? – допытывалась Алиция, когда мы обе уже сидели в прихожей, проникнув в дом через раскрытое окно на террасе, ибо дверь, как выяснилось, я, выбегая, захлопнула.

– Сердце подсказало, – ответила я, обтирая мокрые туфли туалетной бумагой. – Только дурак мог отпустить тебя одну в такую пору. Знаем ведь, что наш убийца упрям, как дикий осел в капусте. Что там было?

– Я не очень поняла, то ли они хотели меня увезти, то ли прикончить на месте, – ответила Алиция, пытаясь привести в порядок зонтик. – Интересно, чего это из него спицы повылезали? Я и не заметила.

– Оставь зонтик в покое! Толком расскажи, откуда взялась машина.

– Не знаю. Когда я уже возвращалась с сигаретами, она подъехала сзади, затормозила рядом со мной. Вышел какой-то тип, второй сидел за рулем. Тот, что выскочил, вроде собирался на меня кинуться, но как меня увидел, вроде расхотел.

– Почему, интересно? Ты ему не понравилась? Произвела на него плохое впечатление?

Отказавшись от попыток починить зонтик, Алиция бросила его в угол, вытащила из кармана сигареты и вдруг принялась глупо хохотать.

– Знаешь, похоже, я его обманула. Шла я себе спокойно и по дороге все о наших преступлениях думала. Рассматривала их в хронологическом порядке. Дойдя до фру Хансен, я, обрати внимание, рассудила так: если он в нее стрелял, вместо того чтобы сбежать, значит, она его видела. И он боялся, что она его узнала…

– О господи, оставь сейчас фру Хансен в покое! Говори о том, что стряслось только что!

– Так ведь дело как раз в ней! Он выскочил из машины и спрашивает меня: «Фру Хансен?» А я ему, не подумав, в ответ: «Что вы! Ведь фру Хансен в больнице». Он будто малость опешил и спрашивает: «Как! Уже?» – «Конечно, – подтвердила я. – В нее стреляли». А тут ты выскочила и к нам ринулась, ну они и смотались. Только потом я подумала, что, может, это он обо мне спрашивал.

– Ну это лишь с тобой может случиться. Забыть, как себя зовут!

На сей раз Алиция побила все рекорды своей рассеянности. И как такое вообще могло случиться? Вот я, к примеру. Забывала ли я хоть раз в жизни, что Хмелевская – это я? Подумав, честно признала – да, был такой случай, давно, правда, на похоронах моей светлой памяти прабабки. И перед глазами, как воочию, предстала могильная плита с собственной фамилией… Избавившись от этой малоприятной картины с некоторым трудом, я взглянула на Алицию, которая еще не успела переодеться, и вынуждена была признать:

– И то сказать, глядя на тебя никто не подумает, что это ты. Не везет этому бандиту! Других он принимает за тебя, а тебя за других. Думаешь, он в первую минуту поверил, что опоздал и тебя прикончил кто-то другой?

– Похоже на то. Мое сообщение его малость ошарашило, а тут сразу ты помчалась в атаку.

– Это как же понимать? В засаде он сидел со своей машиной, что ли? Откуда он мог знать, что ты пойдешь за сигаретами? И вообще, что ночью будешь выходить из дому?

– Чего ж тут не понять? Ведь я же собиралась ехать к Енсу. Может, он ждал, когда я буду возвращаться от Енса?

– Очень может быть! И его сбило с толку, что ты вышла из дому вместо того, чтобы в него возвращаться. А тем более, что вышла не ты, а пугало какое-то. Интересно, откуда он мог знать о Енсе?

– Так я же сама говорила…

– Кому?!

Мы уставились друг на друга, пытаясь вспомнить, кто мог знать о предстоящем визите Алиции к Енсу.

– Говорила я с ним по телефону… – неуверенно начала Алиция.

– …и говорила по-датски. А кто мог слышать? Вот тут сидели мы, наш дорогой герр Мульдгорд и Анита. Анита знает датский не хуже родного польского. А кто сидел у Енса?

– Не знаю. Придется, наверное, спросить его…

– А кому ты еще об этом говорила?

– Да все родственники знали!

– …Рой пришел уже после разговора. Но мог стоять под окном и подслушать. А Рой ведь по-датски понимает…

– Ну вот опять те же – Рой и Анита…

– А вдруг это кто-то из твоих датских родственников? Вдруг Енс? Он тоже много ездит и не вызывает подозрений…

Алиция хотела выразительно постучать по лбу, но раздумала.

А потом все-таки постучала.

– Эдик кричал, что я пускаю в дом всяких таких и даже махнул рукой, а ведь Енса при этом не было.

– Зато накануне был. Эдик его видел. По пьянке мог перепутать. Вспомни, ведь он кричал: «И ему тоже скажу!»

Алиция задумчиво покачала головой.

– У меня такое ощущение, что мы с тобой топчемся где-то совсем рядом и никак не попадем, куда нужно. Тепло, еще теплее, горячо… Нутром что-то чую и не пойму что.

– Звони герру Мульдгорду, пусть он думает, это его обязанность. Может, машину опознают. Не но номеру, конечно, номер заменить – раз плюнуть, опознают по чему-нибудь другому. И вдруг они продолжают фотографировать?

* * *

На следующий день, отправляясь в Шарлоттенлунд на бега, я предупредила своих, что могу не вернуться, поскольку собиралась встретиться там со своей давней приятельницей и у нее потом переночевать. Не очень-то я люблю оставаться на ночь в незнакомом доме, но мы с ней так давно не виделись, что наверняка не успеем за вечер обо всем переговорить. Если же по какой-то причине с приятельницей мы не встретимся, то я вернусь домой – рано или поздно, скорее поздно.

С приятельницей я, правда, встретилась, но еще до бегов. В Шарлоттенлунд она ехать не могла, и я отправилась одна.

В этот день с лошадьми что-то стряслось: чуть ли не каждый забег приходилось начинать по нескольку раз – сплошные фальстарты, – так что последний проходил совсем ночью. Я выиграла какую-то мелочь, но и тут пришлось подождать, чтобы ее получить. Когда я шла к станции через лес, было совсем темно. То и дело спотыкаясь, я брела медленно и опоздала на поезд. Пришлось ждать следующего, так что на станции Аллерод я оказалась без десяти двенадцать, а к дому Алиции подошла уже в полночь.

Только тут я сообразила, что у меня нет ключа от входной двери – оставила его в кармане плаща, а поехала в костюме. Дом стоял темный, тихий, как будто вымерший.

Я постучала в дверь – сначала тихонько, потом сильнее. В доме ничто не шелохнулось. Нет, так не пойдет! Если же начну тарабанить, разбужу весь дом. Лучше разбудить кого-нибудь одного, постучав к нему в окно. К окнам Зоси и Павла пришлось бы лезть через кусты и по высокой мокрой траве – она, не кошенная с весны, вымахала по пояс. Попробую через террасу.

Поднявшись на террасу, я заметила, что окно в комнате Алиции слегка приоткрыто. Какое непростительное легкомыслие, сколько раз можно ей говорить! На всякий случай проверив остальные окна и убедившись, что они заперты, я решила воспользоваться единственным открытым для проникновения в дом. Неудачно получается, конечно, что окно именно в Алицину комнату. И не только потому, что могу нарушить сон или напугать человека, который и без того постоянно недосыпает, а уж о состоянии нервов и говорить нечего, но еще и потому, что внезапно разбуженная Алиция может принять меня за убийцу и стукнуть каким-нибудь тяжелым предметом. Поэтому надо действовать как можно тише. Я вспомнила, что сегодня Алиция спит в своей комнате, а кукла в гостиной на диване.

Окна в доме открывались наружу, причем оконная рама поднималась целиком вверх, что, разумеется, затрудняло проникновение в дом, так как нечем было подпереть открытое окно, чтобы рама не опускалась. Сейчас оно было немного приоткрыто. В щель могла проскользнуть разве что змея, но рука пролезала.

Просунув руку и отцепив крючок, я с некоторым трудом приподняла вверх тяжелую раму и начала пролезать. Хорошо еще, что окна расположены низко. И плохо, что я в узкой юбке и на высоких каблуках. Надо было разуться. Ничего, потихоньку, потихоньку…

Так, теперь не мешало бы за что-нибудь ухватиться в комнате, не загреметь бы… Вот что-то, ага, вроде стул, одна рука свободна, на спинке стула какие-то бебехи, не упустить бы раму, которую я держу правой рукой, не дай бог захлопнется, а у меня еще одна нога снаружи, если даже не отрежет, так перелом обеспечен, скорее эту ногу перебросить, вот так, теперь можно и локтем придержать раму, а, черт, зацепилась каблуком! Падая в комнату, я инстинктивно вытянула обе руки вперед и упустила оконную раму, которая мощным ударом ниже талии с силой толкнула меня, и я влетела в темную комнату головой вниз, возможно, выкрикнув несколько ругательств.

Падая, я что-то опрокинула, что-то опрокинулось на меня, что-то свалилось мне на голову. Вся я оказалась заляпанной чем-то мокрым, липким и противным. Что бы это могло быть, черт возьми? И почему не проснулась Алиция от этого грохота? В слабом свете уличного фонаря я разглядела у себя на юбке, на руках, на коленях какие-то темные пятна. Я взглянула на кровать Алиции. Те же страшные темные пятна на простыне, прикрывающей скрюченное неподвижное тело…

Ни шевельнуться, ни крикнуть, ни вздохнуть. Этот темный вымерший дом…

Трясущимися руками я никак не могла нашарить на стене выключатель. Выскочив в прихожую, я, наконец, попала на него ладонью. Пятна на юбке красные, руки все в крови…

Что же это такое? Есть ли кто живой в этом доме? Ноги подо мной подкосились. Последним усилием воли я дотащилась до ближайшей комнаты, толкнула дверь и зажгла свет. Это оказалась комната Павла.

Кажется, я трясла его за плечо. Кажется, я что-то кричала не совсем человеческим голосом.

Павел вскочил, ничего не понимая, и тоже заорал нечеловеческим голосом. Оставив его в покое, я ринулась к Зосе и столкнулась с нею в дверях.

– Помогите!! Спасите!! Алиция!! Там Алиция…

В коридоре вспыхнул свет, и к моему воплю присоединился страшный вопль Зоси, разносясь эхом по округе. Никогда не предполагала, что в щуплом теле подруги кроются такие голосовые возможности! Отмахиваясь от меня руками, плача и истерически хохоча, она безостановочно выкрикивала одну и ту же фразу:

– Все красное! Все красное!! Все красное!!!

Я пыталась потащить ее за собой в комнату Алиции, но Зося не давалась и вырывалась изо всех сил. Ничего не понимая, я кричала одно, что была в состоянии произнести:

– Алиция!!! На помощь!!!

В дверях соседней комнаты появилась Алиция – живая, в прекрасном состоянии, абсолютно здоровая и абсолютно ничего не понимающая. Отчаянный крик застрял у меня в горле, я отпустила Зосю и, чувствуя, что вот-вот упаду, оперлась о стену.

Абсолютное непонимание на Алицином лице сменилось ужасом. Со сдавленным криком она кинулась ко мне:

– Матерь божия! Что с тобой? Зося! Павел! На помощь!

– Все красное!!! – не переставая выла Зося.

– Павел! Воды!

Адская суета поднялась в только что тихом доме. К моему изумлению, все бросились ко мне с явным намерением спасать, как будто я собиралась вот-вот испустить дух. Меня силой затащили на диван, невзирая на мое отчаянное сопротивление и попытки рассказать о том, что я обнаружила в комнате Алиции. Чей же труп там лежит?! Мой активный протест убедил их в конце концов, что я вовсе не собираюсь умирать сию минуту и вообще держусь неплохо.

– Вы что, спятили? – орала я. – Да отпустите же меня! Делать вам нечего?

С непонятной для меня радостью все трое в упоении восклицали:

– Она жива! Иоанна жива!

Спятили они, что ли?

– Жива, конечно! С чего это мне помирать? Вы что, с ума посходили? Не меня ведь убили, а Алицию! То есть и не Алицию, а опять кого-то постороннего!

– Она жива! Иоанна жива!

Накричавшись, мы все малость сбавили темп и притихли.

– Так что же такое приключилось? – я уже отчаялась получить вразумительный ответ. – Почему, разрази меня гром, я не могу жить?

– О боже, и она еще спрашивает! – возмутилась Зося. – Да ты посмотри на себя в зеркало!

– Иди, иди, посмотри! – поддержала ее Алиция. – Сразу перестанешь удивляться.

Она оказалась права. Посмотрев в зеркало, я сразу же перестала удивляться и вообще с трудом поверила, что это я. С ног до головы вымазанная в чем-то темно-красном, с перекошенным лицом, с раскроенной надвое головой, я и в самом деле производила впечатление человека, нуждающегося в срочной медицинской помощи.

– И к тому же ты орала во всю глотку «На помощь!» – с упреком сказала Алиция. – Я вообще не понимаю, как ты в таком состоянии можешь еще жить! Голова разбита, столько крови потеряла. В таком состоянии человек не может ни двигаться, ни говорить, разве что он уже не человек, а привидение.

– Это я не понимаю, как ты можешь быть жива! – обиделась я. – А если не ты, то кто же убитый лежит в твоей комнате?

– Ты была в моей комнате? Ну, тогда все понятно. Никто не лежит, ловушка сработала.

– Что?!

– Ловушка! Сработала! Тут на Павла напал припадок смеха.

– Ловушка! Мы поставили ловушку на убийцу! Значит, она слетела с полки!

– Павел! Немедленно успокойся!

– Не могу! Мировую ловушку мы смастерили!

Мы зажгли свет в комнате Алиции, и перед нами во всем безобразии предстало ужасное зрелище. Пол и кровать были залиты толстым слоем густой красной краски, в которую влипли черепки битой посуды, мятые картонные коробки, кисти, тряпки и множество других предметов. Я угодила головой в лужу краски с черепками и тряпками, часть которых очень прочно прилипла к моей голове.

– И в самом деле, все красное! – не удержалась я. – А это смывается?

– Должно бы, – не очень уверенно ответила Алиция. – Хотя, кто его знает… Я еще не пробовала смывать, потому как ловушка слетела с полки, когда Зося с Павлом уже легли, и я боялась их разбудить. Как только я вошла в комнату, так ловушка и грохнулась. Моя ночная рубашка оказалась вся в краске. И халат тоже. Постель вся залита, не могла же я в ней спать! Поэтому сюда положила куклу, а сама перебралась на кровать в последней комнате. А когда ты, вся в крови, с разбитой головой ворвалась к нам, я совсем забыла про ловушку…

Зося пришла в ужас:

– Ты с ума сошла! Ведь это надо сразу же смывать! Когда засохнет, ни за что не отмоется! Павел, попробуй собрать с пола это безобразие. Возьми газеты. Да прекрати же дурацкий смех!

– Нет, давайте сначала с Иоанны счистим…

Уже через четверть часа мы убедились: никакое мыло, никакой стиральный порошок, никакой кипяток не справятся с проклятой краской. Они просто на нее не действовали. Чистый бензин действовал – от него краска размазывалась еще сильнее. Ладно, черт с ним, с костюмом, но очень хотелось смыть краску с рук, с ног, а особенно с лица. Вся надежда осталась на какой-то особый растворитель, купленный в свое время вместе с краской.

– А как же, покупала! – гордо сказала Алиция. – И даже помню, куда его засунула. Вон на ту антресоль. Павел, надо влезть на какую-нибудь табуретку.

Пока Павел ходил за табуреткой, Зося испытывала на мне молоко, спирт, ацетон и даже сок из одного лимона. Все напрасно.

– Скорее шкура слезет, чем эта проклятая краска! Зосенька, давай сначала пробовать на туфлях…

Зося стащила с меня вторую туфлю, первую уже держала в руке Алиция. Босой ногой я тут же размазала лужицу, которая успела натечь с туфель. Чего не коснусь, всюду оставляю за собой кровавые следы!

– О, и в самом деле все красное! – с удовлетворением констатировал Павел с высот табуретки.

– Не время сейчас заниматься колористикой! Доставай растворитель!

– Легко сказать! А как я открою эту антресоль? Ухватить не за что.

И в самом деле, дверцы антресолей были плотно закрыты, ни ручки, ни колечка, ни даже ключа, за который можно было бы потянуть, не было. Только у самого потолка что-то торчало в щели.

– Была на дверцах такая штуковина, за которую их можно было тянуть, да оторвалась, – задрав голову, сказала Алиция. – А потом они стали все время распахиваться, пришлось в щель засунуть бумагу и как следует захлопнуть. Теперь не открываются. Попробуй потянуть за кусочек закладки, вон он в щели торчит!

– Никак не ухвачу, больно маленький.

– А ты клещами или плоскогубцами ухвати, – посоветовала я. – Зося, дай ему клещи, я не могу.

– Да нет, можно ножом поддеть или вилкой. В щель влезут.

Задравши головы, мы все трое принялись советовать парню, чем лучше открыть дверцы. Не выпуская из руки моей туфли, другой рукой Зося подавала всевозможный инструмент. С помощью клещей и вилки Павел открыл наконец дверцу, выдернув торчащий в щели закрепляющий элемент.

О чудо! Растворитель во всей красе стоял на переднем плане, Алиция не перепутала. И какой замечательный растворитель! Он легко, безо всякого труда смыл проклятую краску. Только вонял сильно. Вскоре вонять начала я.

– Алиция, а там не написано, как долго выветривается этот запах? – с беспокойством спросила я.

– И с туфель смывает! – радостно ответила Алиция. – Нет, это теперь на долгие месяцы. Я потому и держу его на антресолях, а не в комнате. Так что сама выбирай – останешься в краске или будешь вонять.

– Сама не знаю. В темноте так можно и красной оставаться.

– Зося, ну как, с одежды сходит?

– Сходит, но мало этой бутылки, на всю постель не хватит. Да и в самом деле, смердит ужасно, больше не выдержу. Аж в носу щекочет…

Павел под потолком чихнул. Он все еще стоял на табуретке и рассматривал то, что вытянул из щели клещами.

– Крепко сидело! Сложено в несколько раз… Вонь всегда поверху идет.

Он опять издал чих, такой мощный, что чуть не слетел с табуретки.

– А ты слезай оттуда! Сколько можно торчать без дела. Я просила тебя с пола собрать краску, – кипятилась Зося. – Завтра званый ужин, Херберт придет со своей женой, а тут и краска, и этот запах.

– О господи! – ужаснулась Алиция. – И в самом деле, Херберт! К черту мою комнату, оставьте все, как есть, тут бы навести порядок!

Павел попытался закрыть дверцы антресолей, но у него ничего не получилось. Как он их ни захлопывал, они тут же распахивались и покачивались, издевательски поскрипывая.

– Ну что ты там возишься! Воткни снова в щель то, что их держало.

– Не влезает, слишком толстое.

– Так разверни пополам, будет потоньше.

Павел послушно развернул, но теперь оказалось слишком тонко. Павел попытался сложить по-другому.

– Алиция! – сказал он вдруг со странной интонацией в голосе. – А ты знаешь, что это?

– Не знаю и знать не хочу, – нетерпеливо ответила Алиция. – Видно же, что какая-то бумажка. Может, кусок газеты.

– Нет. Это конверт. Какое-то письмо. Нераспечатанное.

Алиции было не до того, она как раз заканчивала очистку подошвы моей туфли.

– Чего пристал? Видишь, некогда. Сложи втрое, если вчетверо слишком толсто, и закрой, наконец, дверцы, меня раздражает их скрип. Иоанна, ты не возражаешь, если вот тут, по канту, останется немного красного?

– На туфле пусть остается, – я отобрала у Зоси кусок ваты. – Разреши, кожу с собственного лица я сама себе сдеру.

– Алиция! – заорал Павел, видя, что до нас не доходят его слова. – Это письмо тебе! Нераспечатанное!

До Алиции наконец дошло.

– Скажите пожалуйста! – удивилась она. – Письмо. Что оно там делает? От кого?

– Не знаю, адресата нет.

– Ну и не надо! Ради бога, закрой, наконец, дверцы и слезай, столько еще дела! – сердилась Зося.

– Ну вот, теперь и я приклеилась! Павел, и в самом деле закрепи дверцы письмом, как было, и слезай. Иоанна, замучилась я с твоей юбкой. Может, выкрасишь ее в красный цвет, и дело с концом?

– Ага. И блузку. И жакет. Да и туфли тоже, зачем тогда ты их оттирала? Раз уж все красное… Интересно, из чего вы сделали эту адскую смесь?

– Из краски с клеем… – начала было Алиция, но Павел ее перебил:

– …и я должен был разлить ее у порога. Мы хотели, чтобы он вляпался и оставил следы… – Павел наконец воткнул сложенный вчетверо конверт в щель, кулаком прихлопнул дверцы и слез с табуретки.

– Он так надоел мне со своей ловушкой, что я вспомнила об этой краске, – продолжала Алиция, дергая на мне юбку. – Послушай, ты бы ее сняла, можешь переодеться, вот халат. Хотя нет, ведь у тебя еще руки…

– …и ноги, – огорченно дополнила Зося.

– Мы хотели сделать так, чтобы следы были заметны, – с воодушевлением излагал свою идею Павел, – и чтобы не очень легко стирались…

– Ничего не скажешь, у вас отлично получилось.

– Мы добавили в краску клей и хорошенько перемешали…

– Павел! Сколько раз повторять – берись за пол! – Зося решительно воткнула ему в руку большой кусок ваты. – Не хватает еще, чтобы эта Хербертова аристократка тут к чему-нибудь приклеилась! Да не там, куда ты пошел? Здесь, в кухне, вытирай! И в прихожей! И около сортира. Там, где Иоанна наследила.

– По всему дому успела, – ворчал Павел.

– Очень трудно было смешивать, – жаловалась Алиция. – Как я ни старалась, немного вылилось на пол. И я тут же приклеилась. Тогда я поставила банку на полку… Нет, банку я поставила на стол, а на полку – миску. Я хотела подмешать еще немного клея, но тут банка упала. Размазывалось все по-страшному, ну мы и решили оставить все как есть до утра, посмотреть, будет ли дальше пачкаться или засохнет. А потом они пошли спать, Я тоже легла, и вот тут свалилась миска, сначала на меня, а с меня на пол. Я пыталась стереть с себя краску, но лишь больше измазалась, ну, чистое наказание, вроде этой краски все больше делалось, плюнула я на нее и вообще ушла из комнаты. А в западню попалась ты. Какого черта ты вообще полезла в окно?