Текст книги "Творения, том 3, книга 1"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

БЕСЕДЫ О НАДПИСАНИИ КНИГИ ДЕЯНИЙ
БЕСЕДА о тех, которые не пришли в церковное собрание; о том, что не должно оставлять без внимания надписания божественных писаний; о надписи на жертвеннике и о новопросвещенных

Этой беседой начинается ряд бесед, всего пять, по вопросу о надписании книги Деяний; в первой из них говорится о самом заглавии книги, во второй – об авторе, в третьей – о начале книги и о различии между действием и чудом, в четвертой – о пользе чтения Св. Писания, в пятой – о том, почему книга Деяний Апостольских читается в Пятидесятницу. Вторая из этих бесед дошла до нас лишь в недостаточном и даже искаженном виде, почему она и отнесена бенедиктинскими издателями к концу III тома.

1. Что это? Чем далее простираются у нас праздники, тем малочисленнее делаются собрания. Но не будем нерадивыми мы – присутствующее; собрания делаются меньшими по количеству, но не меньшими по усердию, меньшими по числу, но не меньшими по расположению. Они делаются меньшими, "дабы открылись между вами искусные" (1Кор. 11:19), для того, чтобы мы узнали – кто приходит в годовой праздник по привычке, кто по расположению к божественным изречениям, кто по желанию слушать о духовных предметах. В предыдущий воскресный день весь город быль здесь, ограды были наполнены, народ уподоблялся волнам, приливавшим и отливавшим; но для меня ваша тишина вожделеннее тех волн, для меня ваше спокойствие достопочтеннее того шума и смятения. Тогда можно было считать присутствовавшие тела, а теперь – души, исполненные благочестия. Если бы это собрание, малочисленное и состоящее больше из бедных, и то собрание, многочисленное и составленное больше из богатых, – если бы оба эти собрания кто-нибудь захотел положить на весы для взвешивания, то нашел бы, что первое имеет перевес. Вы меньше по количеству, но, достопочтеннее по усердию. Так бывает и с взвешиваемыми вещами: если бы кто, взяв десять золотых статиров, положил их на одну чашку весов, а на другую чашку сто медных монет, то сто медных монет перетянули бы весы на свою сторону; но десять золотых по превосходнейшему свойству своему имеют перевес над ними, как важнейшие и драгоценнейшие по существу своему. Так немногие по числу бывают драгоценнее и полезнее многих. Но что я представляю вам примеры от обыкновенных предметов, когда нужно привести изречение Божие, свидетельствующее об этом? Что же говорится в нем? "Лучше один праведник", творящий волю Господню, "нежели тысяча грешников" (Сир. 16:3). Бывает, подлинно часто бывает один человек равноценен тысячам. И что я говорю: один человек бывает равноценен тысячам? Бывает важнее и достопочтеннее и самой вселенной. Свидетельство на это я представлю из слов Павла. Упомянув о людях бедных, гонимых, оскорбляемых, угнетаемых, он говорит так: "скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин" (Евр. 11:37,38). Что говоришь ты? Ужели мир не стоил их, терпевших лишения и озлобления и не имевших отечества? Разве ты не видишь, сколь немногих ты противопоставляешь столь многим? Вижу, говорит, потому и сказал я, что "мир не был достоин" их. Я хорошо знаю свойства этих монет. Поставив землю и море, царей и правителей, и вообще весь род человеческий, и противопоставив им двух или трех бедных, я смело могу сказать, что эти бедные весят больше. Они были изгоняемы из отечества, но имели отечеством горний Иерусалим; они проводили жизнь в бедности, но были богаты благочестием; они были ненавистны людям, но любезны Богу. Кто же это были? Илия, Елисей и все подобные им. Не смотри на то, что они нуждались в необходимой пище, но на то, что уста Илии заключили и отверзли небо, а милоть его обратила назад Иордан.

Представляя это, я и радуюсь и скорблю: радуюсь о вас, присутствующих, а скорблю о тех, не присутствующих; очень скорблю, печалюсь и сокрушаюсь сердцем. И кто из людей самых нечувствительных не станет скорбеть, видя, что дела диавола удостаиваются большей ревности? Между тем, если бы они удостаивались даже равной ревности (с делами благочестия), и тогда не было бы нам никакого прощения, никакого оправдания; а когда они удостаиваются гораздо большей, то какое остается нам оправдание? На зрелища приглашают каждый день, и никто не ленится, никто не отказывается, никто не ссылается на множество занятий; но, как готовые и свободные от всякой заботы, бегут все: ни старец не стыдится своей седины, ни юноша не боится пламени своей природной похоти, ни богатый не опасается унизить свое достоинство. А когда нужно идти в церковь, тогда, как бы нисходя с какой-либо высокой степени и унижая свое достоинство, он медлит и идет лениво и потом надмевается, как будто он сделал какое-нибудь одолжение Богу; в театр же где он видит и слышит развратное, спешит, не думая унизить ни себя, ни свое богатство, ни благородство. Желал бы я знать, где теперь те, которые в тот день беспокоили нас, – потому что присутствие их было причиною беспокойства; желал бы знать, что они делают, какое дело, более необходимое, чем занимающее теперь нас, заняло их. Но никакого у них нет занятия, а одно только тщеславие. Что же может быть безумнее этого? Для чего ты, человек, высокомудрствуешь и думаешь, что делаешь нам одолжение, если, пришедши сюда, бываешь внимательным и слушаешь то, что относится к спасению твоей души? Для чего это, скажи мне? И чем ты превозносишься? Богатством? Шелковыми одеждами? А того не подумаешь, что они – пряди червей и изобретения иноплеменников; что их употребляют и блудницы, и развратники, и расхитители гробниц, и разбойники? Познай истинное богатство и оставь эту надменную и пустую гордость; размысли о тленности своей природы. Ты – земля и пыль, пепел и прах, дым и тень, трава и цвет травный. И такою природою, скажи мне, ты гордишься? Что может быть смешнее этого? Но ты начальствуешь над многими людьми? А что пользы в этом, когда ты, начальствуя над людьми, сам пленник и раб страстей? Как если бы кто-нибудь дома подвергался побоям и получал раны от рабов, а вне, по выходе на площадь стал гордиться начальством над другими, – так и тебя бичует тщеславие, наносит тебе раны распутство, ты – раб всех страстей, и ты гордишься, что начальствуешь над своими соплеменниками? О, если бы ты действительно начальствовал над ними, был равным им по чести!

2. Я говорю это для обвинения не богатых, а худо пользующихся богатством. Богатство не зло, если мы захотим пользоваться им, как должно; а зло – гордость и тщеславие. Если бы богатство было злом, то мы все не молились бы войти в недра Авраама, который имел триста семнадцать рабов, рожденных в его доме. Богатство, следовательно – не зло, а зло – беззаконное употребление его. Как прежде, говоря о пьянстве, я не вино осуждал – потому что "всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением" (1Тим. 4: 4); – так и теперь я не богатых обвиняю и не богатство осуждаю, а худое употребление богатства, истрачиваемого на распутство. Потому оно и называется богатством (???????), чтобы мы распоряжались (?????????) им, а не оно нами; потому оно и называется стяжанием (???????), чтобы мы владели (?????????) им, а не оно нами. Для чего же раба ты делаешь своим господином? Для чего извращаешь порядок? Но я желал бы знать, что делают теперь не пришедшие в собрание и чем они занимаются. Они или играют в кости, или непременно занимаются житейскими делами, исполненными беспокойства. А если бы ты, человек, присутствовал здесь, то был бы в покое и в пристани; домоправитель не пришел бы беспокоить тебя, управитель не смущал бы, раб не тревожил бы житейскими делами, и никто другой не огорчал бы тебя; проводя время спокойно, ты наслаждался бы слушанием божественного учения. Здесь нет никаких волнений, нет никакого смятения, но благословение, молитвы, духовное собеседование, преселение на небо; отсюда вышел бы ты, получив залог царства небесного. Для чего же ты, оставив эту богатую трапезу, перешел к другой, неприятнейшей, и, оставив пристань, променял тишину на беспокойство? Прискорбно, что нет здесь бедных, которые тогда присутствовали, но не так прискорбно, как то, что нет здесь богатых. Почему? Потому, что бедные, содержа себя трудами рук своих, имеют необходимые занятия, заботятся о ежедневной работе, пекутся о пропитании детей, наблюдают за женою, и если бы не трудились, то не могли бы поддерживать своей жизни. Говорю это не с тем, чтобы составить речь в защиту их, но чтобы показать, сколь большего осуждения достойны богатые… Чем большими пользуются они удобствами, тем большего достойны осуждения, потому что ничто подобное не удерживает их.

Не видите ли вы иудеев, враждующих против Бога, противящихся Духу Святому, жестоковыйных? Но не пришедшие сюда хуже всех их. Если тем священники приказывают не делать ничего семь, десять, двадцать, тридцать дней, – они не противоречат, хотя, что может быть несноснее такого бездействия? Они запирают двери, не зажигают огня, не приносят воды, и ничем другим из подобных нужд не позволяют себе заниматься; они бывают связаны бездействием, как бы цепью, и, однако, не противоречат. А я не говорю ничего такого, не говорю: не делай ничего семь дней, или десять дней; но: удели мне два часа в день, а прочие оставь себе, – и ты не уделяешь мне и этой части. Лучше сказать: не мне удели эти два часа, а самому себе, чтобы тебе получить некоторое утешение от молитвы отцов, чтобы выйти отсюда исполненным благословений, чтобы отойти огражденным со всех сторон, чтобы, приняв духовное оружие, ты сделался непобедимым и неуловимым для диавола. Что может быть приятнее, скажи мне, пребывания здесь? Если бы нужно было проводить здесь целые дни, что вожделеннее этого? Что безопаснее этого места, где столько братьев, где Дух Святой, где посреди стоит Иисус и Отец Его? Где найдешь ты другое такое общество, другое собрание, другой собор? Столько здесь благ на трапезе в поучениях, в благословениях, в молитвах, в совещаниях, – и ты обращаешься к другим собеседованиям? Какое ты имеешь оправдание? Это сказал я не для того, чтобы слушали вы, – вы не имеете нужды в таких лекарствах, доказав делами свое здоровье, послушание, показав усердием свою любовь, – но я сказал это вам с тем, чтобы от вас услышали те, которых нет здесь. Не говорите им только, что осуждал непришедших сюда, но расскажите им всю речь мою с самого начала. Напомните им об иудеях, напомните им о житейских делах; скажите, сколько лучше здешнее собрание; скажите, какую оказывают они заботливость о делах мирских; скажите, какая последует награда тем, которые собираются сюда. Если вы скажете только, что я осуждал их, то возбудите в них гнев, нанесете рану, а лекарства не приложите; но если вы объясните им, что я осуждал их не как враг, а как сетующий друг, и убедите их, что "искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего" (Притч. 27:6), то они примут осуждение с великим удовольствием, потому что обратят внимание не на слова, а на расположение говорящего. Так врачуйте братьев ваших. Мы отвечаем за спасение вас присутствующих, а вы – за спасение непришедших. Сами мы не можем иметь сношения с ними; мы будем сноситься с ними чрез вас, чрез ваше наставление; ваша любовь пусть будет для нас некоторым мостом к ним; сделайте, чтобы наши слова чрез ваш язык достигли до их слуха. Впрочем, может быть, уже достаточно сказано о непришедших, и не нужно прибавлять ничего больше. Можно бы сказать и больше, но чтобы не потратить всего времени на такое осуждение, не доставляя никакой пользы вам присутствующим, мы теперь предложим и вам некоторую необыкновенную и новую пищу, – необыкновенную и новую, говорю, не по отношению к духовной трапезе, но необыкновенную для вашего слуха.

3. В прежние дни мы говорили вам об апостольских изречениях и евангельских, когда беседовали об Иуде, говорили вам и о пророческих; теперь хотим сказать из Деяний Апостольских. Потому я и называю эту пищу и необыкновенною, и вместе обыкновенною: обыкновенная она потому, что следует по порядку божественных Писаний, а необыкновенная потому, что ваш слух, может быть, не привык слышать о таком предмете. Многим эта книга даже неизвестна, а многим кажется ясною, и потому оставляется без внимания, так что для одних знание, а для других незнание служит поводом к беспечности. Поэтому, чтобы и незнающие, и считающие себя хорошо знающими уразумели, что она содержит в себе много глубоких мыслей, необходимо сегодня исправить небрежность тех и других. Но, прежде всего, нужно узнать, кто написал эту книгу, потому что таков порядок лучшего исследования, – наперед узнать писателя, человек ли он, или Бог. Если он человек, то мы отвергнем его, потому что Господь говорит: "не называйте учителем никого на земле" (Мф. 23:8,9), а если Бог, то примем, потому что наше учение свыше, и таково достоинство этого зрелища – не учиться ничему от людей, но от Бога чрез людей.

Итак, нужно исследовать, кто писатель (этой книги), когда он написал, и о чем, и для чего постановлено читать ее в этот праздник, потому что, может быть, вы в течение всего года не слышите чтения этой книги. Подлинно, и это знать полезно, а затем нужно исследовать, почему она имеет такое надписание: Деяния Апостольские, потому что надписаний не должно оставлять без внимания и не вдруг обращаться к началу сочинения, но, наперед, должно рассматривать название книги. Как у нас голова делает ведомым остальное тело, и лицо, находящееся наверху, служит к его открытию, так и надписание, поставленное наверху, пред сочинением в заглавии его, делает для нас более известным прочее, содержащееся в писании. Не видите ли и на изображениях царских, как вверху начертывается изображение с надписью царя, а внизу в основании пишутся трофеи, победы, подвиги? Тоже можно видеть и в писаниях. Вверху начертано царское изображение, а внизу написаны победы, трофеи, подвиги. Так мы поступаем и тогда, когда получаем письмо: не вдруг разрываем перевязку и не тотчас читаем находящееся внутри, но, наперед, обращаем внимание на внешнюю надпись и из нее узнаем, кто послал, и кому следует получить. Как же, не безрассудно ли в делах житейских оказывать такое усердие, и не возмущаться, и не тревожиться, но делать каждое дело по порядку, а здесь негодовать и спешить скорее приступить к началу? Хотите ли знать, сколько силы в надписании, сколько важности, какое сокровище находится в заглавиях писаний? Послушайте, чтобы вам не пренебрегать надписанием божественных книг. Некогда Павел пришел в Афины. В этой самой книге написано повествование об этом. Он нашел в городе не божественную книгу, а идольский жертвенник; нашел и надпись следующую: "неведомому Богу", и не прошел мимо, но чрез надпись жертвенника ниспроверг сам жертвенник (Деян. 17:23). Так святой Павел, имевший благодать Духа, не прошел мимо надписи жертвенника, а ты не обращаешь внимания на надписи Писаний? Он не оставил без внимания того, что написали афиняне идолопоклонники, а ты не считаешь необходимым того, что написал Дух Святой? Какое же ты можешь иметь оправдание? Но посмотрим, сколь великая польза бывает от надписи. Когда ты увидишь, что такую силу оказала надпись, начертанная на жертвеннике, то поймешь, что гораздо больше могут значить надписи божественных Писаний. Павел вошел в город и нашел жертвенник, на котором было написано: "неведомому Богу". Что нужно было делать? Жители все были язычники, все нечестивые. Что же следовало делать? Говорить из Евангелий? Но они стали бы насмехаться. Из пророческих писаний и из закона? Но они не поверили бы. Что же он сделал? Он прибегнул к жертвеннику и оружием врагов победил их самих. Здесь исполнилось то, что он говорит: "всем поработил себя, для Иудеев я был как Иудей, для чуждых закона – как чуждый закона" (1Кор. 9:20-23). Он увидел жертвенник, увидел надпись, и восстал духом. Такова благодать Духа; она производит то, что получившие ее отвсюду извлекают пользу; таково наше оружие духовное, "пленяем", говорит он, "всякое помышление в послушание Христу" (2Кор. 10:5). Итак, он увидел жертвенник и не устрашился, но обратил жертвенник в свою пользу, или – лучше – оставив письмена, изменил их смысл. Как военачальник на войне, увидев в отряде неприятелей храброго воина, и потом, взяв этого воина за волосы, переставил бы его в свой отряд и заставил бы сражаться за себя, так сделал и Павел: нашедши надпись, начертанную на жертвеннике, как бы в отряде неприятелей, он перевел ее в свой отряд, чтобы она вместе с Павлом воевала против афинян, а не действовала вместе с афинянами против Павла, потому что эта надпись была мечом афинян, была копьем неприятелей, но этот самый меч отсек неприятелям голову. Не было бы так удивительно, если бы он победил собственным своим оружием, потому что это понятно; а то ново и необыкновенно, когда оружие неприятелей и их злоухищрения обращаются против неприятелей, когда меч, который они заносят на нас, наносит им самим смертельную рану.

4. Такова сила Духа. Так поступил некогда и Давид. Он вышел без оружия, чтобы ясно открылась благодать Божия. Пусть, говорит, не будет ничего человеческого, когда за нас ратоборствует Бог. Итак, он вышел без оружия – и ниспроверг ту башню. Затем, так как не имел оружия, он подбежал и схватил меч Голиафа, и таким образом отсек голову иноплеменнику. Так поступил и Павел с этой надписью. А чтобы способ его победы сделался более ясным, я раскрою вам силу надписи. Итак, Павел нашел в Афинах жертвенник, на котором было написано: "неведомому Богу". Кто же был этот неведомый, как не Христос? Видишь ли, как он "пленил" эту надпись, не во вред написавшим, а на спасение им и пользу? Что же, скажут, неужели афиняне написали ее для Христа? Если бы афиняне написали ее для Христа, то это не было бы так удивительно; а то удивительно, что они написали в одном смысле, а он мог дать тому же самому другой смысл. Прежде всего, необходимо сказать, почему афиняне написали: "неведомому Богу". Почему же они написали? Они имели много богов, или – вернее – много бесов, потому что "все боги народов – идолы" (Пс. 95:5). Они имели богов и отечественных и чужеземных. Видите, как это смешно. Если Бог есть, то он не может быть чужеземным, потому что Он владыка всей вселенной. Итак, одних из богов они приняли от отцов, других от соседних народов, как-то: от скифов, от фракийцев, от египтян, и если бы вы были сведущи во внешней науке, то я рассказал бы вам все эти повести. Поэтому, так как они не всех богов приняли с самого начала, но мало-помалу боги были вводимы у них, одни от предков, а другие при собственном их поколении, то, собравшись, они сказали друг другу: как этих мы не знали, а потом впоследствии приняли и признали, так может случиться, что есть иной неведомый, Бог истинный, но неизвестный нам, который по этому незнанию нашему пренебрегается нами и не почитается. Что же вышло? Они поставили жертвенник и написали; "неведомому Богу", выражая надписью следующее: если есть какой другой Бог, еще неизвестный нам, то мы будем почитать и Его. Посмотри на крайнее суеверие. Поэтому и Павел в начале речи сказал: "по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны" (Деян. 17:22), потому что вы почитаете не только известных вам богов, но и еще неизвестных вам. Они по сказанной причине написали: "неведомому Богу", а Павел так объяснил это. Они сказали это о других богах, а он обратил то же самое ко Христу, пленив смысл (надписи) и поставив ее с собою в свой отряд: "Сего-то", говорит, "Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам" (Деян. 17:23), потому что неведомый Бог есть никто другой, как Христос. И посмотри на его благоразумие духовное. Они могли обвинять его так: ты предлагаешь слуху нашему странное учение, вносишь новости, вводишь Бога, которого мы не знаем. Поэтому, желая отклонить подозрение в нововведении и показать, что он проповедует не нового Бога, но того, которого они еще прежде почитали служением, он прибавил: "Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам". Вы, говорит, предупредили меня; ваше богопочитание предварило мою проповедь. Не обвиняйте же, будто я ввожу нового Бога; я возвещаю Того, Которого вы не зная почитаете, хотя недостойным Его образом, однако почитаете, потому что для Христа не такой ставится жертвенник, а одушевленный и духовный; но я могу возвести вас от этого и к тому. Так и иудеи некогда почитали Бога, но потом отстали от чувственного богопочитания, и перешли к духовному, уверовав все. Видишь ли мудрость Павла? Видишь ли его благоразумие? Видишь ли, как он одержал над ними победу не посредством евангельских изречений или апостольских, но посредством надписи? Не оставляй же без внимания, возлюбленный, надписания божественных изречений. Если ты будешь внимателен и осмотрителен, то и в постороннем найдешь нечто полезное; а если будешь нерадив и беспечен, то и от божественных Писаний не будет тебе никакой пользы. Как умеющий извлекать выгоду отовсюду извлекает ее, так не умеющий, хотя бы нашел сокровище, остается ни с чем. Хотите ли, я представлю вам и другой подобный пример того, как некто говорил в ином смысле, а евангелист обратил силу сказанного в свою пользу? Слушайте же внимательно, чтобы вам уразуметь, как и он пленил смысл (речи) в послушание Христово, чтобы вам узнать, что, если мы можем пленять себе чужое, то тем более, трудясь над собственным, получим пользу. Первосвященником в тот год был Каиафа. И это было следствием нечестия иудеев, потому что они унизили достоинство священства, сделав первосвященников продажными. А прежде не было так, но только лишь со смертью оканчивалось священство первосвященника; тогда же и живые лишаемы были этой чести. Итак, первосвященником в тот год был Каиафа, который вооружал иудеев против Христа и говорил, что ему должно умереть, хотя не мог обвинить Его ни в чем, но быв снедаем завистью. Такова зависть: так воздает она за благодеяния! Поэтому, приводя и причину злоумышления, он говорил: "лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб" (Ин. 11:50). Посмотри, как сила этого изречения была на нашей стороне, дабы тебе уразуметь, что, хотя это были слова священника, но смысл их мог сделаться духовным. "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб. Сие же он сказал не от себя", говорит евангелист, а потому, что был архиерей "будучи на тот год первосвященником, предсказал", что Христу должно умереть не только, за иудеев, но и за все народы (Ин. 11:51); поэтому он и сказал, что "лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб". Видишь ли силу Божию, как она заставляет язык врагов говорить за истину?

5. Итак о том, чтобы не оставлять без внимания надписей божественных Писаний, довольно сказано, если вы будете помнить. Еще хотел бы я сказать, кто писатель этой книги, когда и для чего он написал ее. Но пока удержим в памяти сказанное, а это отложим на следующий день, если Богу будет угодно. Я хочу, наконец, обратить речь к новопросвещенным. Новопросвещенными же я называю не тех только, которые крещены за два, за три, или за десять дней, но и за год, и больше того, потому что и их можно так назвать. Если мы будем оказывать великое попечение о своей душе, то можно быть новопросвещенными и по прошествии десяти лет, если мы сохраним обновление, доставленное нам крещением, потому что не время делает ново-просвещенным, а чистая жизнь. А невнимательный может и чрез два дня потерять достоинство этого названия. Я приведу вам и пример того, как новопросвещенный вскоре, чрез два дня, потерял и благодать и честь новопросвещенного, а приведу пример для того, чтобы вы, видя падение, берегли собственное спасение, потому что примером не устоявших только, но и падших, вам нужно исправляться и навидаться. Симон волхв, говорится в Писании, обратился и, приняв крещение, оставался при Филиппе, взирая на знамения; но спустя не много дней, возвратился к своему нечестию и за деньги хотел купить спасение. Что же сказал Петр этому новопросвещенному?

"Вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды: молись Богу: может быть, опустится тебе" это нечестие (Деян. 8:23. 22). Еще не вышел он на подвиги, и уже пал непростительным падением. Итак, как чрез два дня можно пасть и потерять название и благодать новопросвещенного, так и спустя десять лет, и двадцать, и даже до последнего дня можно сохранить это светлое и почтенное имя и состояние. Свидетель этому апостол Павел, который в старости просиял еще более. Так как это обновление происходит не от природы, но в выборе того или другого состояния мы сами властны, то от нас зависит и состарившись остаться юными. Что касается тела, то хотя бы иной употреблял все усилия, хотя бы принимал все меры, и не изнурял его, оставлял его дома, не обременял его трудами и постоянными работами, при всем том по закону природы непременно постигнет его старость; а с душою не так: если ты не будешь изнурять ее и истощать житейскими трудами и мирскими заботами, то она навсегда остается светлою, сохраняя юность. Не видите ли вы эти звезды на небесах? Уже шесть тысяч лет они светят нам, и ни одна из них не сделалась темнее. Если же там, где действует природа, столь долго остается свет непомраченным, то не гораздо ли более там, где действует воля, светлость может остаться такою же, как она сияла вначале? Или лучше, если мы захотим, то она не только останется такою, но и сделается еще светлее, так что сравнится с самими лучами солнечными. Хочешь ли знать, как можно быть новопросвещенным и спустя много времени? Послушай, что говорит Павел к людям, крещенным за много времени пред тем. "Вы сияете, как светила в мире, содержа слово жизни, к похвале моей" (Флп. 2:15,16).

Вы сняли с себя старую, разодранную одежду, помазались духовным миром, все сделались свободными; пусть же никто не возвращается к прежнему рабству; ваши дела – борьба и подвиг.

Никто из рабов не подвизается, никто из слуг не ведет ратоборства; но если найден будет какой-нибудь раб, то с наказанием исключается из числа воинов. И не только в воинском деле, но и на олимпийских играх господствует такой же обычай. Спустя тридцать дней, проведенных здесь, борцов выводят и обводят по предместьям города, и когда все зрители сядут на зрелище, то провозвестник возглашает: не может ли кто обвинить этого в чем-нибудь? Когда таким образом он будет избавлен от всякого подозрения в рабстве, тогда и выступает на подвиги. Если же диавол не допускает рабов на свои подвиги, то как ты, будучи рабом греха, осмеливаешься выступать на подвиги Христовы? Там провозвестник говорит: не может ли кто обвинить этого в чем-нибудь; а здесь Христос не так говорит, но хотя бы все обвиняли человека прежде его крещения, Он говорит: Я приму его, освобожу от рабства и, сделав свободным, выведу на подвиги. Видишь человеколюбие Подвигоположника? Он не исследует прежнего, но требует отчета в последующем. Когда ты был рабом, то имел бесчисленное множество обвинителей: совесть, грехи, всех бесов; но никто из них, говорит Он, не возбудил Меня против тебя, и Я не признал тебя недостойным Моих подвигов, но допустил к борьбе – не за твое достоинство, а по Моему человеколюбию; не отступай же и подвизайся, хотя бы нужно было бегать, хотя бы вступать в рукопашный бой, хотя бы испытывать все виды ратоборства, – и не скрытно, не тщетно, не напрасно. Послушай, как поступил Павел: лишь только вышел из воды, тотчас после крещения он начал подвизаться, проповедовал, что "сей есть Сын Божий" (Деян. 9:22), и с первого же дня приводил иудеев в смущение. Но ты не можешь проповедовать, не имеешь дара учительства? Поучай делами и поведением, светом деяний. "Так да светит", сказал Господь, "свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного" (Мф. 5:16). Не можешь приводить иудеев в смущение словами? Сделай, чтобы они приходили в смущение от твоего поведения, сделай, чтобы и язычники пришли в смущение от твоей перемены. Когда они увидят, что тот, который прежде был распутным, порочным, беспечным, развратным, вдруг переменился, и после благодатного изменения показывает перемену в поведении, то не придут ли они в смущение и не скажут ли, как говорили некогда иудеи о слепом: "не тот ли это; это он, а иные: похож на него" (Ин. 9:8,9)? Это – слова людей, приведенных в смущение, которые сомневаются в известном им, разногласят с самими собою, не верят собственному сознанию и собственным глазам. Тот избавился от слепоты телесной, а ты избавился от слепоты душевной; тот стал смотреть на это солнце, а ты взирай на Солнце правды. Ты познал Владыку: делай же достойное этого знания, чтобы тебе получить и царство небесное, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, со Святым и Животворящим Духом, слава, честь, держава, ныне и присно и во веки веков. Аминь.