Текст книги "Творения, том 7, книга 2"

Автор книги: Иоанн Златоуст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

6. После этого они опять начинают как бы снова, но, на самом деле, продолжают то же. Подобным образом и Павел, начало послания окончив славословием и сказав: "по воле Бога и Отца нашего; Ему слава во веки веков. Аминь" (Галат. 1:4– 5), вслед затем начинает раскрывать содержание своего послания. Равным образом и в другом месте, сказав: "поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь" (Римл. 1:25), не окончил речи, а продолжает ее и далее. Итак, не будем винить и этих ангелов за то, что они не соблюдают порядка, когда, заключив речь славословием, опять продолжают священные песни. Они следуют примеру апостолов, когда начинают славословием и оканчивают тем же и, по таком окончании, начинают снова. Итак, говорят: "слава Тебе Господи, слава Тебе Святый, слава Тебе Царь, что Ты дал нам брашна в веселье"! Благодарить должно не за великие только благодеяния, но и за малые. Благодаря же и за малые, они обличают ересь манихеев и всех тех, кто говорит, что настоящая жизнь есть зло. Чтобы ты, судя по высокому их любомудрию и по тому, что небрегут о чреве, не заключил, что они гнушаются брашен подобно самоубийцам, они своей молитвой научают тебя, что воздерживаются от многого, не по отвращению от созданий Божий, но по любви к подвижничеству. И смотри, как они, возблагодарив за ниспосланные уже блага, просят других больших, и не останавливаются на житейских, но возносятся превыше небес, и говорят: "исполни нас Духом Святым"! Не исполнившись благодати Духа, ни в чем нельзя иметь надлежащего успеха, равно как нельзя совершить ничего доблестного и великого без помощи Христовой. И как они к словам: "чтобы избыточествовали во всяком деле благом" присоединяют: "во Христе Иисусе", так и здесь говорят: "исполни нас Духом Святым, да окажемся благоугодными перед Тобой". Видишь ли, что они о житейском не молятся, а только благодарят, о духовном же и благодарят, и молятся? "Ищите", сказал Христос, "прежде Царства Божьего, и это все приложится вам" (Матф. 6:33). Примечай и дальше их любомудрие. "Да окажемся", говорят они, "перед Тобой благоугодными, да не будем постыжены". Мы не боимся, говорят они, посрамления людского; что бы люди ни говорили о нас в насмешку и поношение, мы не обращаем на то никакого внимания. Мы о том только заботимся, чтобы тогда не постыдиться. А когда говорят это, помышляют об огненной реке, о награде, о почестях. Не сказали: чтобы нам не потерпеть наказания; но: чтобы не постыдиться. Явиться оскорбителями Господа для нас страшнее геенны. Но так как многих беспечных это не устрашает, то они присоединяют: "тогда воздашь каждому по делам его". Видишь, сколько приносят нам пользы эти странники и пришельцы, пустынножители, или лучше – небожители. Мы странники небесные, а жители земные; а они – наоборот. После такой песни, исполнившись умиления, с горячими и обильными слезами, они отходят ко сну и спят столько, сколько потребно для малого успокоения. И опять ночь превращают в день, проводя время в благодарениях и псалмопениях. И не одни только мужи, но и жены упражняются в таком любомудрии, побеждая немощь естества избытком усердия. Итак, мы, мужи, устыдимся крепости жен и перестанем заботиться о настоящем – о тени, о мечте, о дыме. Большая часть жизни нашей проходит в бесчувствии. В юности мы почти вовсе неразумны; когда наступает старость, то притупляется в нас всякое чувство. Остается небольшой промежуток, в который мы с полным чувством можем наслаждаться удовольствием; да и в это время мы не наслаждаемся вполне, по причине бесчисленных забот и трудов. Потому-то и убеждаю искать благ неизменных, нетленных, и жизни никогда нестареющей. Можно, ведь, живя и в городе подражать любомудрию пустынножителей; и женатый и семейный может и молиться, и поститься, и приходить в умиление. Так первые христиане, наученные апостолами, жили в городах, а являли благочестие свойственное пустынножителям; иные занимались и рукоделием, как-то: Прискилла и Акила. Да и все пророки имели и жен, и дома, как например: Исаия, Иезекииль, великий Моисей; однако это не препятствовало им быть добродетельными. Им и мы, подражая, будем всегда благодарить Бога и всегда воспевать Его; будем стараться о целомудрии и прочих добродетелях, и введем любомудрие пустынников в городах, чтобы нам явиться и перед Богом благоугодными, и перед людьми – почтенными, и чтобы нам удостоиться будущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, через Которого и с Которым Отцу слава, честь, держава, со Святым и животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 56

"Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем" (Матф. 16:28).

1. Так как Христос много беседовал об опасностях, о смерти и страданиях Своих, об избиении учеников, и завещал им тяжкие подвиги, которым они должны были подвергнуться в настоящей жизни, и притом весьма скоро, между тем как блага, – спасение, например, души для тех, кто губит ее, пришествие Христа во славе Отца Своего, воздаяние наград за подвиги, – оставались для них в надежде и ожидании, то теперь, желая просветить взор их и показать, сколько то возможно для них, в чем будет состоять та слава, с которой Он придет, открывает им эту славу еще в настоящей жизни, чтобы они, а особенно скорбевший Петр, не печалились о своей смерти, равно как и о смерти Господа своего. И заметь, как Он поступает. Сказав о геенне и царствии [именно словами: "кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее", и если кто погубит "ее ради Меня, тот обретет ее", и: "воздаст каждому по делам его" (Иоан. 12:25; Матф. 16:27) Он означил и то, и другое], сказав о том и другом, Он царствие поставляет перед самыми глазами, а геенну удаляет от взора. Почему же так? Потому, что для людей более грубых нужно было говорить и о геенне; а так как ученики Его были опытны и сведущи, то Он убеждает их тем, что могло доставить им большое утешение. Притом же так говорить было и приличнее Иисусу Христу. Впрочем, Он не оставляет совершенно и геенны, но иногда и ее представляет перед глазами, когда, например, приводит образ Лазаря (Лук. 16), или заимодавца, или человека, требовавшего сто динариев (Матф. 18), облеченного в грязные одежды, и многих других (Матф. 22). "По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна" (Матф. 17:1). Если другой евангелист говорит: "спустя восемь дней" (Лук. 9:28), то здесь нет противоречия, напротив – согласие. Один разумел и тот день, в который говорил Иисус, и тот, в который возвел Он учеников Своих на гору; а другой считает только те дни, которые протекли между этими днями. Посмотри же, как беспристрастен Матфей: он не скрывает тех, которые были предпочтены ему. То же самое часто делает и Иоанн, с полной точностью описывая отменные похвалы, воздаваемые Петру. Так, всегда были чужды зависти и тщеславия все эти святые мужи.

Итак, взяв верховных апостолов, "возвел их на гору высокую одних, и преобразился перед ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие" (Матф. 17:1-3). Почему Христос берет только этих учеников? Потому, что они превосходили прочих: Петр сильной любовью к Иисусу, Иоанн – особенной любовью к нему Иисуса, а Иаков – ответом, который он дал вместе с братом своим: можем испить чашу (Матф. 20:22), и не одним ответом, но и делами – как другими, так и теми, которыми он оправдал свои слова. И действительно, он был так неприязнен и ненавистен для иудеев, что и Ирод умерщвлением его думал сделать великий подарок иудеям. Для чего же Иисус не тотчас возводит их? Для того чтобы прочие ученики не пришли в смущение. Потому же Он не говорит даже и об именах тех, которые взойдут с Ним на гору. В противном случае прочие ученики сильно пожелали бы следовать за Ним, чтобы видеть образ будущей славы, и восскорбели бы, как будто презренные. Хотя Христос намеревался показать славу Свою и чувственным образом, однако же, и это было для них вожделенно. Но для чего же Он прежде сказал об этом? Для того чтобы они, услышав об этом ранее, сделались способнее к созерцанию, и чтобы число дней, воспламенив в них сильнейшее желание, заставило их приступить с мыслью бодрствующей и озабоченной. Для чего же тут являются Моисей и Илия? На это можно много представить причин. И, во-первых, так как одни из народа почитали Христа за Илию, другие за Иеремию, иные за какого-либо из древних пророков, то и являются главные пророки, чтобы видно было различие рабов от Господа, и то, что Петр справедливо похвален, за исповедание Христа Сыном Божьим. Можно указать, далее, и вторую причину. Иудеи часто обвиняли Христа в преступлении закона и в богохульстве, – будто бы Он похищал славу Отца, Ему не принадлежащую, и говорили: "не от Бога Этот Человек, потому что не хранит субботы" (Иоан. 9:16); и еще: "не за доброе дело хотим побить Тебя камнями, но за богохульство и за то, что Ты, будучи человек, делаешь Себя Богом" (Иоан. 10:33); поэтому, чтобы показать, что оба обвинения произошли от зависти, а Он свободен и от того и от другого, – то есть, что Он ни закона не преступил, ни славы, не принадлежащей Ему, не присвоил, называя Себя равным Отцу, – Он представляет мужей, прославившихся и исполнением закона, и ревностью к славе Божьей. Если Моисей дал закон, то иудеи могли заключить, что он не потерпел бы презрения этого закона, как они думали, и не стал бы служить нарушителю его, для него неприязненному. Также и Илия из ревности к славе Божьей не предстал бы и не повиновался бы Христу, если бы Он был противником Божьим, и назвал Себя Богом и равным Отцу, не будучи таковым на самом деле.

2. Наряду с указанными можно привести и еще причину. Какую же? Этим явлением Иисус Христос хотел научить учеников тому, что Он имеет власть над жизнью и смертью, и владычествует над небом и землей. Для того-то и являются здесь и умерший, и еще не испытавший смерти. Пятую же причину (а это, действительно, пятая) представил сам евангелист. Она состоит в том, чтобы показать славу креста, утешить Петра и других учеников, боявшихся страдания, и ободрить их сердца. В самом деле, явившиеся два мужа не молчали, но говорили о славе, которую он намерен был явить в Иерусалиме, т. е. о страдании и о кресте, потому что страдание и крест всегда называются славой. Далее – причиной избрания этих мужей была самая их добродетель, которой Он преимущественно требовал от учеников. Так как Христос всегда учил: "если кто хочет идти за Мной, возьми крест свой, и следуй за Мной", то Он теперь и выводит на середину тех, которые тысячу раз умирали за славу Божью и за вверенный им народ. Подлинно, каждый из них, погубив душу, обрел ее; каждый смело говорил против тиранов, один – против фараона, другой против Ахаава, и притом за людей неблагодарных и непослушных, которые за свое спасение платили им неблагодарностью, ввергая их в крайние опасности; каждый хотел отвлечь народ от идолослужения. Оба были люди простые, и притом один был косноязычен и худогласен, а другой вел жизнь суровую. Оба отличались нестяжательностью, потому что ни у Моисея ничего не было, ни Илия ничего не имел, кроме милоти. И притом все это было в ветхом завете, когда еще не было столь обильного дара чудес. Правда и Моисей разделил море, но Петр ходил по водам, мог переставлять горы, врачевал различные телесные болезни, изгонял жестоких демонов, самой тенью своей совершал великие чудеса, и обратил всю вселенную. Также и Илия, хотя воскресил мертвеца, но ученики Христовы воскресили тысячи, и притом тогда, когда еще не удостоились принять в себя Духа. Христос беседует с Моисеем и Илией и для того, чтобы побудить учеников Своих подражать их любви к своему народу, их постоянству и твердости, чтобы они были кротки как Моисей, ревностны как Илия, и равно попечительны. В самом деле, один из них три года сносил голод для иудейского народа, а другой говорит: "прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал" (Исход. 32:32). Обо всем этом Христос и напоминал ученикам явлением Моисея и Илии. И во славе Он вывел их не только для того, чтобы ученики были таковыми, но и превосходили их. Вот почему, когда однажды они сказали: "скажем, чтобы огонь сошел с неба" (Лук. 9:54), и упомянули об Илии, сделавшем подобное, то Он сказал им: "не знаете, какого вы духа", превосходством дара убеждая их к перенесению обид. Но да не подумает кто-либо, что мы осуждаем Илию, как несовершенного; мы этого не говорим. Он очень совершен был, но только в свое время, когда ум людей находился еще в младенчестве, и когда они имели нужду в таком руководстве. Равно и Моисей совершен был; но от учеников Христовых требуется более совершенства: "если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное" (Матф. 5:20). И это потому, что ученики были посланы не в Египет, но во всю вселенную, которая находилась в худшем состоянии, нежели Египет, и не с фараоном имели разговаривать, но сражаться с самым начальником зла – дьяволом. Их подвиг состоял в том, чтобы связать его и расхитить все его сосуды; и это они совершили не море разделяя, но рассекая жезлом Иессеевым бездну нечестия, воздымаемую бурными волнами. Представь, что только не устрашало этих мужей: смерть, бедность, бесславие, бесчисленные страдания. Все это для них было страшнее, нежели тогда море для иудеев. И, тем не менее, Христос убедил их все это презреть и идти с совершенной безопасностью, как бы сухим путем. Приготовляя их ко всему этому, Он и поставил перед ними мужей, прославившихся в ветхом завете. Что ж при этом пламенный Петр? "Хорошо нам здесь быть" (Матф. 17:4), говорит он. Так как он слышал, что Христу должно идти в Иерусалим и пострадать, то, боясь и трепеща за Него, он после сделанного ему упрека не смеет приступить и повторить то же: "милостив будь к Себе" (Матф. 16:22), но от страха ту же самую мысль выражает в других, но уже не столько ясных словах. Теперь, видя гору и уединенную пустыню, он подумал, что самое место доставляет безопасность, и не только надеялся на безопасность места, но и думал, что Иисус не пойдет уже в Иерусалим. Петр хочет, чтобы Христос здесь остался навсегда, потому и напоминает о шатрах. Если, думал он, станется это, то мы не пойдем в Иерусалим; а если не пойдем, то и Христос не умрет, потому что там, говорил Иисус, нападут на Него книжники. Но не осмелившись сказать таким образом, а желая, чтобы это было, Петр без всякого опасения сказал: "хорошо нам здесь быть"! Здесь находятся Моисей и Илия, Илия – низведший огонь с неба на гору, Моисей – вошедший в мрак и беседовавший с Богом; и никто не узнает, что мы здесь.

3. Видишь ли, как пламенно Петр любит Христа? Не думай о том, что предлагаемое им убеждение не было обдумано; но рассуждай о том, как он пламенен был и как любовь к Христу сжигала его. А что Петр говорил это не из боязни за себя, то видно из слов его, которые он произнес, когда Христос предсказывал будущую смерть и исход Свой, – из слов: "душу мою отдам за Тебя; хотя бы мне надлежало и умереть с Тобой, не отрекусь от Тебя" (Марк. 14:31). Заметь, как ради Христа он подвергался опасностям, когда именно не только не убежал от напавшей на Христа толпы народа, но, извлекши еще меч, отсек ухо у раба архиерейского. Таким образом, он не о себе заботился, но трепетал за Учителя своего. Далее, – так как слова его были решительны, то теперь он одумывается, и чтобы снова не навлечь на себя упрека, продолжает: "если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии"? Что ты говоришь, Петр? Не ты ли незадолго перед этим отличал Его от рабов, а теперь опять смешиваешь с рабами? Вот как ученики были несовершенны до креста! Хотя Петр и имел откровение от Отца, но он не удерживал его постоянно, а смущался страхом, – не только тем, о котором я сказал, но и страхом, родившимся в нем при самом видении. Потому другие евангелисты, говоря об этом и показывая, что причиной смущения, с которым он произносил эти слова, был именно страх тот, сказали: Марк – "не знал, что сказать; потому что они были в страхе" (Марк. 9:6); а Лука, сказав: "сделаем три кущи", присоединил: "не зная, что говорил" (Лук. 9:33). Притом показывая, что как Петр, так и прочие ученики были поражены большим страхом, Лука говорит о них: "отягчены были сном; но, пробудившись, увидели славу Его" (Лук. 9:32). Под сном здесь евангелист разумеет большое отягчение, происшедшее в них от видения. Как чрезмерный блеск ослепляет глаза, так и они поражены были тогдашним светом. Этот свет явился не ночью, а днем, и слабое их зрение отягчалось величием блеска. Что ж далее? Ни сам Христос не говорит ничего, ни Моисей, ни Илия; но больший всех и более всех достойный веры Отец глаголет из облака. Почему же из облака? Так всегда является Бог. "Облако и мрак окрест Его" (Псал. 96:2); еще: "восседит на облаке легком" (Иса. 19:1); еще: "делаешь облака Твоей колесницей" (Псал. 103:3); также: "облако взяло Его из вида их" (Деян. 1:9); еще: "с облаками небесными шел как бы Сын человеческий" (Дан. 7:13). Потому, чтобы ученики проверили, что голос этот есть голос самого Бога, является облако, и притом светлое. "Когда он еще говорил, вот, облако светлое осенило их; и вот, голос из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте" (Матф. 17:5)! Когда Бог изрекает угрозы, тогда показывает мрачное облако, как например, на горе Синайской: "Моисей вступил в середину облака и взошел на гору" (Исх 24:18), "восходил от нее дым, как дым из печи" (Исх. 19:18). Равным образом и пророк, говоря об угрозах, сказал: "мрак вод, облаков воздушных" (Псал. 17:12). Здесь же, поскольку Он имел намерение не устрашить, а научить, является светлое облако. И в то время как Петр сказал: "сделаем три кущи", сам Он показал сень нерукотворную. Вот почему там курение и дым печной, здесь – свет неизреченный и голос. Потом, чтобы показать, что не просто говорит об одном из трех, но именно о Христе, прочие двое, когда раздался голос, удалились, потому что если бы сказано было просто о ком-нибудь из них, то по удалении двоих не остался бы один Иисус. Почему же облако осенило не одного только Христа, но всех? Если бы оно осенило одного Христа, то можно было бы подумать, что голос происходил от самого Христа. Потому и евангелист, предотвращая это самое, говорит, что голос был из облака, то есть от Бога. Что ж говорит голос этот? "Сей есть Сын Мой возлюбленный"! Если же Иисус есть Сын возлюбленный, то не бойся, Петр! Тебе уж нужно было знать и могущество Его, и увериться в Его воскресении. Если же ты не знаешь, то, по крайней мере, ободрись голосом Отца. Если Бог всемогущ, – как Он и действительно таков, – то и Сын всемогущ. Потому не бойся угрожающих опасностей. Если же ты все еще не соглашаешься, то, по крайней мере, рассуди, что Он есть Сын, и Сын любимый: "сей есть Сын Мой возлюбленный"! Если же Он любимый, то не бойся. Кто погубит того, кого любит? Итак, не смущайся; хотя бы любовь твоя к Нему была безмерна, но ты не любишь Его так, как любит Родивший Его, Который о Нем благоволит. Он не потому только любит Его, что родил Его, но и потому, что Он равен Ему во всем, и одну имеет с Ним волю. Следовательно, причина любви Его двоякая, или даже троякая, то есть: что Он Ему Сын, что возлюбленный, что в Нем все Его благоволение. Что ж значит: "в Котором Мое благоволение"? Отец как бы так говорит: в Нем покой Мой и услаждение; и это потому, что Он во всем совершенно равен Отцу; воля у Него одна с волей Отца, и, будучи Сыном, Он во всем составляет одно с Родившим. "Его слушайте", – так что, если бы Он захотел быть распятым на кресте, ты тому не противься. "И, услышав, ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. Возведя же очи свои, они никого не увидели, кроме одного Иисуса" (Матф. 17:6-8).

4. Отчего же они были так поражены, когда услышали эти слова? И прежде такой глас был на Иордане, в присутствии народа, но никто не испытал ничего подобного; и после опять, когда и гром был, как говорили, никто не испытал подобного. Отчего же они поверглись ниц на горе? Причины тому: уединенность и высота места, глубокое молчание, преображение соединенное с ужасом, свет чрезвычайный и облако простертое, – все это повергло их в сильный трепет. Отовсюду окружали их поразительные вещи, и они, в ужасе, пали и поклонились. Но чтобы страх, слишком долго действуя, не лишил их памяти, Христос тотчас рассеивает их ужас и предстает очам их один; и заповедует им не говорить о событии никому до тех пор, пока Он восстанет из мертвых. "И когда сходили они с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте об этом видении, пока Сын Человеческий не воскреснет из мертвых" (Матф. 17:9). Действительно, чем более стали бы рассказывать о Нем чудесного, тем труднее для многих было бы тогда верить этому. Притом, соблазн о кресте от того еще более увеличивался. Потому-то Он велит им молчать, и не просто велит, но снова напоминает им о Своих страданиях, как будто бы приводя причину, по которой Он повелевал им молчать, – запретив именно не всегда открывать это, но только до тех пор, пока Он восстанет из мертвых. Умолчав о том, что было весьма неприятно, Он говорит только одно утешительное. Что ж после этого? Не могли ли они соблазниться? Никак. Нужно было только пройти времени до креста; а после они исполнились Духа, и в знамениях находили голос, споспешествующий им. Все, что они говорили после, достойно было вероятия: дела, громче всякой трубы, провозвещали Его могущество, и события не возбуждали уже никакого соблазна. Подлинно, ничего не может быть блаженнее апостолов, и особенно троих из них, удостоившихся быть с Господом под покровом одного облака. Впрочем, и мы, если захотим, можем увидеть Христа, – не в таком виде, в каком они видели Его на горе, но в виде гораздо лучшем, потому что впоследствии Он придет не в прежнем виде. Тогда Он , щадя учеников, явил им столько славы, сколько они могли снести; после же Он придет во славе Отца Своего, не с Моисеем только и Илией, но с бесчисленными воинствами ангелов, с архангелами, с херувимами, со всеми их несметными полчищами; не одно облако будет над головой Его, но все небо будет сосредоточено над Ним. Как судьи, когда совершают всенародно суд свой, отнимают занавеси и показываются всем, так точно и тогда все увидят Христа восседающего, и все люди предстанут Ему, и Он сам Своими устами будет отвечать им. Иным скажет: "придите, благословенные Отца Моего: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть" (Матф. 25:34-35); некоторым же скажет "добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю" (Матф. 25:21). А другим, определяя иное, скажет: "идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его" (Матф. 25:41); некоторым же: "лукавый раб и ленивый" (Матф. 25:26). Иных рассечет и предаст мучителям; других же велит, связав руки и ноги, ввергнуть во тьму кромешную. И после секиры примет их печь, в которую будет ввергнуто все, что выброшено из сети. "тогда праведники воссияют, как солнце" (Матф. 13:43), и даже еще более, нежели солнце; если же сказано так, то не потому, чтобы светлость их была точно такова, как солнечная, но потому, что мы не знаем другого светила, блистательнее солнца. Христос посредством известного нам предмета хотел только изобразить будущую славу святых. Так точно евангелист, когда говорит, что Иисус на горе просиял как солнце, говорит так по той же самой причине; а что свет был более приводимого в сравнение (солнечного света), это доказали ученики тем, что пали ниц. Если бы свет этот не был чрезвычайный, а был бы подобный солнечному, то они не пали бы, а легко снесли его. Итак, праведники в то время просветятся как солнце, и еще более; грешники же испытают крайние бедствия. Тогда не нужно будет доказательств, обличений, свидетелей. Тот, Кто судит, есть вместе и свидетель, и обличитель, и судья. Он все знает ясно: "все обнажено и открыто перед очами Его" (Евр. 4:13). Туда никто не явится богатым или бедным, сильным или слабым, мудрым или глупым, рабом или свободным; все эти отличия исчезнут, и разбираться будут одни дела. Если в судах осужденный за худое управление или убийство, кто бы он ни был – префект или консул, или подобный им, лишается всех достоинств и приемлет достойную казнь, то тем более так будет там.

5. Итак, чтобы этого не случилось с нами, снимем с себя нечистые одежды, облечемся в оружие света, – и слава Божья осенит нас. Какая, в самом деле, из заповедей неудобоисполнима, какая трудна? Выслушай, что говорит пророк, и тогда узнаешь, что они легки. "Томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма" (Иса. 58:5-6). Заметь мудрость пророка! Предложив сперва и потом, отвергнув средства трудные, он представляет легкий путь спасения, показывая, что Бог требует не трудов, а послушания. Потом, доказывая, что добродетель легка, а порок тягостен, он изображает это самыми простыми словами. Порок, говорит он, есть узы и рабство, а добродетель – освобождение и разрешение от всего этого. "Расторгни всякое ярмо", – разумея под этим расписки в долгах и займах. "Угнетенных отпусти на свободу", – т. е. бедных, потому что должник, как скоро увидит заимодавца, смущается духом и страшится его больше зверя. "Скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся" (Иса. 58:7). В прежней беседе, рассуждая о наградах, мы назвали их источником богатства. Теперь посмотрим, есть ли в заповедях что-нибудь трудное, превышающее нашу природу? Нет, мы не найдем в них ничего такого; даже еще найдем противное. Они настолько же легки, насколько порок труден. В самом деле, что может быть труднее – давать в займы, заботиться о прибыли, заключать сделки, требовать поручительства, страшиться и трепетать за заклады, за отданные в рост деньги, за расписки, за барыши, за выполнение обещаний? Таково-то все житейское! Самая, по-видимому, изысканная предусмотрительность во всем ненадежна и непрочна. Напротив того, быть милостивым легко, и освобождает от всех забот. Итак, не будем наживаться на счет чужих несчастий, и торговать милосердием. Знаю, что для многих неприятно слушать эти слова; но что за выгода и молчать? Если я буду молчать и не докучать своими словами, то не только не могу этим молчанием избавить вас от наказания, – напротив, наказание от этого еще увеличится, и не для вас только увеличится, – даже и мне самому это молчание навлечет наказание. Итак, что пользы в льстивых словах, когда они не помогают на деле, но еще вредят? Какая прибыль веселить словами и печалить на самом деле, нежить слух и подвергать душу наказанию? Итак, надобно печалиться здесь, чтобы не подвергнуться наказанию там. Ужасная, любезные мои, ужасная, и большого требующая врачевства болезнь вкралась в церковь! Те, которым даже не велено копить богатства и праведными трудами, но повелено отверзать дома свои неимущим, те самые извлекают свою выгоду из бедности других, выдумывая благовидный образ хищения, искусно прикрывая любостяжание. Не говори мне о внешних законах. И мытарь исполняет закон внешний, но, несмотря на то повинен наказанию. То же придется испытать и нам, если не перестанем притеснять бедных в нужде и в несчастиях, и пользоваться этим случаем для постыдного прибытка. Ты для того имеешь деньги, чтобы облегчать бедность, а не для того, чтобы утеснять ее; а ты, под видом великодушия, только увеличиваешь бедность, и продаешь милосердие за деньги. Продавай, я не запрещаю; но только ради царства небесного. За это дело ты получишь немалую награду – но воздаяние сторичное, жизнь бессмертную. Для чего ты беден и нищ? Для чего ты, малодушный, продаешь великое за малую цену – за деньги погибающие, между тем как это должно было бы делать ради царства, вечно пребывающего? Для чего, оставив Бога, стараешься о выгодах человеческих? Зачем, обегая Богатящего, докучаешь неимущему, и, оставляя щедрого Подателя, вступаешь в сношение с неблагодарным? Тот сам желает дать, а этот с трудом дает. Этот дает едва ли сотую часть, а Тот более, нежели стократ – жизнь вечную. Этот с обидой и ругательством, Тот – с любовью и благосклонностью. Один возбуждает в тебе ненависть, другой и венцы тебе сплетает. Один с тобой только что здесь, другой – и здесь, и там. Итак, не крайнее ли это безумие – не знать даже своей пользы? Сколько людей потеряло в погоне за барышами свои деньги! Сколько людей, ради корыстей, подверглись опасностям! Сколько людей и себя, и других повергли в крайнюю бедность от неслыханного любостяжания!

6. Не говори мне, что тот, кто берет в долг, радуется и благодарит за то, что ему дали; это происходит от твоей жестокости. И Авраам, отдав варварам жену свою, сам показывал вид, будто дурное их намерение для него приятно; однако, он это делал не из доброй воли, но опасаясь фараона. Так точно и бедный: раз ты не считаешь его достойным и того, чтобы дать ему в долг, принужден благодарить тебя и за твою жестокость. Мне кажется, что ты даже освободив кого-нибудь от опасности, потребуешь награды за это. Нет, скажешь ты, этого не будет! Что ты говоришь? Избавляя от большого несчастья, ты не хочешь брать за то денег, между тем как при малой услуге ты оказываешь такое бесчеловечие? Разве ты не видишь, какого наказания достоин такой поступок? Разве не знаешь, что это запрещено было и в ветхом завете (Второз. 15)? Но что еще говорят многие: "я возьму проценты, и подам бедным?" Хорошо говоришь ты, друг, – только Богу не угодны такие приношения. Не хитри с законом. Лучше совсем не подавать нищему, чем подавать приобретенное такими средствами. Неправедным мздоимством ты нередко делаешь противозаконным и то богатство, которое собрал честными трудами, – точно так же, как если бы кто заставлял здоровое чрево рождать скорпионов. И что я говорю о законе Божьем? Не сами ли вы называете это нечистым? Если же вы, корыстолюбцы, так думаете об этом, то представьте, какой суд произнесет над вами Бог? Если ты хочешь знать, как думали об этом земные законодатели, то и на их взгляд такие поступки были знаком крайнего бесстыдства. Тем, которые в чести и принадлежат к великому совету, называемому сенатом, запрещалось бесчестить себя такими прибытками. У них был закон, возбранявший подобные прибытки. Как же не почувствовать ужаса, когда ты не отдаешь такой чести небесному государству, какую воздают законодатели римскому сенату, даже почитаешь небо ниже земли? И ты не стыдишься такого безумия? Ведь это так же бессмысленно, как если бы кто вздумал сеять без земли, дождя и плуга. Те, которые выдумали бы такой нелепый образ земледелия, не должны бы ничего ожидать от этого, кроме плевел, обреченных огню.