Текст книги "Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов"

Автор книги: Иоанн Киннам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

______________

* 6 Анхиал – город во Фракии на одной из бухт Черного моря, недалеко от Аполлонии. Турки ныне называют его Кенхис. Leunclav. Ovid. L. 1. Trist. Eleg. 11. v. 35. Анхиал надобно отличать от Анхиала, города киликийского, отечества Афинодора.

4. Одержав эту непредполагаемую победу, самодержец двинулся отсюда и готовился к войне с Сицилией. Он был так неутомим в воинских трудах, как не приходилось, думаю, никогда и никому из людей, занимавшихся гражданской и воинской службой,– ни царям, ни военачальникам. Он шел в Сицилию, а мысль его обнимала всю Италию. Но, видно, судьба отказывается и от истинной славы и военачальство, соединенное со знанием дела, умеет без всякого труда направить совершенно к противоположному. Хотя дела со скифами и отвлекли царя от Сицилии, однако же он в пору пришел в то место, откуда надлежало начать плавание. Но случилось, что флот, оттого ли, что в своем шествии он задерживаем был противными ветрами, или от неискусства вождя в этом деле, опоздал и упустил время. Выйдя из византийской гавани весной, он пришел к царю уже при конце лета, и от этого дело римлян было неудачно. Царь взошел уже на дирему, и вся корабельная прислуга сидела {104} при веслах в готовности к отплытию, как вдруг поднялась жестокая буря, забушевал порывистый ветер, и намерение царя не могло быть приведено в исполнение, ибо там море страшно разверзает свои пучины и плавание бывает весьма опасно, особенно зимой. Поэтому царь пристал к одному месту, недалеко от Веррии, и там остался зимовать, а своего зятя Стефана, которого называли, думаю, уменьшительно Контостефаном1* (ибо он был мал ростом), со всем флотом отправил в Корциру, находившуюся тогда, как сказано, под властью Сицилии, с целью возвратить ее римлянам. Но остановившись перед городом и делая различные попытки напасть на его стены, Стефан положил там свою жизнь прежде, чем дело приняло решительный оборот; а как это случилось, я скажу. Устроив длинную лестницу, которая была гораздо выше внешних стен, он хотел ввести по ней войско в город. Но пущенный из крепости машиной огромный камень сильно ударился о лестницу и разбился на несколько осколков, из которых один попал в вождя и смертельно ранил его. Но он и при смерти, почти уже не чувствуя себя, много заботился о том, как бы при известии об этом в обоих войсках римляне не упали ду-{105}хом, а сицилийцы не сделались смелее, поэтому приказал спокойно положить себя на палубе корабля и продолжать дело; призвав также младшего из детей своих, Андроника, и начальника бердышников, просил их внушить римлянам, чтобы они не теряли бодрости, а напротив, были еще деятельнее, особенно теперь, когда так близка надежда взять город. Это, по моему мнению, было признаком души мужественной, сильной и любящей свое отечество. Однако же, как скоро несчастье случилось и между толпами распространился о том слух, все пошло напротив; ибо римлян, хотя они были уже на верху стен, сицилийцы отразили, и тогда произошло между ними общее смятение и тревога.

______________

* 1 Этого прозвания, данного Стефану, не должно смешивать с фамилией Контостефанов, которая у византийских историков встречается ранее сего времени. Вриенн., с. 155. Стефана, зятя Мануилова, прозвали Контостефаном потому, что он был мал ростом (от kvtoc – "короткий").

5. В таком положении находились дела римлян. Услышав об этом, царь, естественно, огорчился и, назначив другого начальника флота2* на место Стефана, приказал ему неотступно продолжать осаду города. Но когда и этот не сделал ничего замечательного (ибо внезапно возник раздор между римлянами и сражавшимися в их рядах венетами и помешал успеху римского войска), он принужден был наконец сам отправиться туда и приступить к осаде города. Прекратив раздор между венетами и римлянами и достойно наказав виновных с той и другой стороны, царь сделал {106} сильный приступ к стенам. Это занимало его. А сицилийский тиран Рожер, узнав, что царь находится под Корцирой, послал флот в римскую землю в той мысли, что, перенеся войну сюда, он принудит царя снять осаду города. Но Мануил, оставив при себе некоторую часть бывших с ним кораблей, прочие под начальством Хуруна немедленно отправил для отражения сицилийцев, которые, как сказано, шли в римскую землю, а сам еще настойчивее продолжал осаду. Приставив с кораблей к стенам чрезвычайно большие лестницы, он, хотя с трудом и усилиями, повел по ним войско. При этом случилось, что одна из лестниц от тяжести всходивших по ней сползла в море и увлекла с собой многих в бездну, где несчастные испустили дух, оставив римлянам долговременную память о своей доблести. Сицилийцы, при всем том что римляне были уже внутри городских стен, никак не хотели сдать царю город, но как могли скорее ушли в крепость и, защищаясь оттуда, будто с неба дождем, осыпали римлян камнями, стрелами и всем, что попадалось под руку, ибо крепость тянулась на такую высоту, что ее здания трудно было обнять и напряженным зрением3**. Кипя гневом при таком неблагоприятствовании {107} судьбы, царь стал в прямом положении на диреме, на которой плыл, и приказал гребцам немедленно подвести себя к стенам с целью самому попытаться взойти на стену. Но некоторые из военачальников и близких его родственников, употребив все усилия, удержали его, хотя ему это, думаю, весьма не нравилось, ибо с мужеством он соединял большей частью и неустрашимость, которую, я слышал, иные поставляли ему в вину как причину безрассудной его отваги. Он всегда питал в душе решительность чрезвычайную (daiuoviov), превышавшую человеческое мужество, и, быв еще шестнадцати лет, часто один своими руками брал в плен варваров. Поэтому и жена его, родом алеманянка, некогда сказала в собрании государственного совета, что хотя и сама она происходит из великого и воинственного поколения, однако ни о ком еще не слыхала, кто в один год украсился бы столькими подвигами. В это время к корцирской стене подплыл корабль из римского флота; он был не из легких и не из таких, которые бывают низки и продолговаты, но имел достаточную высоту и ширину, был нагружен лошадьми и всякого рода оружием. Силой ветра принесло его к тому месту городской стены, которое от множества насыпавшихся со скалы камней было неудобопроходимо и на котором он подвергался величайшей опасности, потому что здесь неслись на него и каменные массы, и стрелы, и все, что попадалось; так что бывшие на корабле {108} пришли оттого в отчаяние, оробели и попрятались под палубу. Заметив это, царь одной рукой взял щит,– не из тех обыкновенных щитов, которые прикрывают тело только одного человека, но весьма широкий, какой одному человеку нелегко и поднять,– а другой уложил обыкновенно находившиеся на царской диреме снаряды так, чтобы они не мешали ему отражать направляемые со стен удары, подплыл к кораблю и, привязав к нему веревки, потащил его за собой и спас от опасности. Говорят, что тогда поставленный Рожером начальник1*** корцирской крепости, видя, как много камней бросают из города в царя, сказал: "Нет, ради вашего спасения, товарищи, нет, не пускайте в это тело ни одной стрелы; если нужно будет дать за это ответ, я весь гнев приму на себя". Так шли здесь дела. Между тем сицилийский флот, схватившись с флотом Хуруна, большей частью был разбит, и лишь сорок кораблей, избежав опасности, пришли к Византии2****. Но придя туда, они не сделали там ничего замечательного, а только во время стоя-{109}нок около Дамалиса покушались произвести огонь, да и оттуда принуждены были постыдно бежать, бросив у нас много своих. Впрочем, и избегшие здесь от опасности не избавились от совершенной погибели; ибо, встретившись с кораблями, везшими критскую подать, сделались почти все добычей битвы. Между тем царь, голодом и осадой принудив город к сдаче, отплыл оттуда и начал думать о Сицилии и Италии, как бы и эти земли возвратить под Римскую державу.

______________

* 2 По смерти Контостефана начальником флота назначен был великий доместик Аксух. Carol. du Fresn. ad h. I.

** 3 О корцирской крепости Никита говорит так: "Корцирская крепость вся – на обрывистой и возносящейся к облакам скале, имеет вид винтообразный, с острой вершиной, поднимающейся над бездной моря..." и проч.

*** 1 Никифор (I. 2. n. 5) именует его Феодором Капелланом.

**** 2 Этот морской поход сицилийцев к Византии не должно смешивать с тем, во время которого, по свидетельству Санута, сицилийцы, завоевав Корциру и опустошив греческие провинции, ad urbem usque regiam Constantinopolim accedentes, sagittas aureas in palatium imperatoris jecisse; ибо это, как свидетельствует Никита (L. 2. n. 8), было уже после смерти Рожера. См. Bonfin. dec. 2. L. 6. p. 263.

6. Донесено было царю, что алеманы, далматы и пэоняне, сведав о приготовлениях его к войне против Сицилии, условились между собой сделать на римлян нападение с запада, а персидский филарх Ягупасан вместе с султаном задумал грабить Азию. Узнав об этом, царь сам пошел против далматов в намерении поскорее отомстить их архижупану3*, который уже открыл военные действия, а флот поручил доместику восточных и западных школ Иоанну, приказав ему направить свой путь к Анконе (ибо Анкона есть приморский город Италии) и оттуда уже, как из средоточного пункта, идти на Италию. Но Иоанн, достигнув реки Боозы, не думал идти далее и сделал такую погрешность либо по неопытности в мор-{110}ском деле, либо по советам венетов, боявшихся, чтобы римляне, овладев Италией, не стали, как и естественно было, выражать презрение к соседней с ней стране их и не перестали нуждаться в их помощи на войне. По той или другой причине, только доместик не исполнил царского приказания и потерял время попусту. От этого, когда вдруг поднялась сильная буря (ибо время было уже около осеннего равноденствия), многие из кораблей по вине начальника потерпели крушение. Можно было бы ввести их в реку и протянуть у обоих ее берегов, а он поставил их открыто у морского берега. Между тем царь, сделав нападение на Далмацию, разрушил крепость Расон4** и опустошил все, что попадалось на пути. При этом, забрав в плен бесчисленное множество народа, он оставил его вместе с войском под начальством старшего из севастов, Константина, называемого Ангелом5***, а сам пошел далее и, заняв область Никаву, находившуюся также под властью архижупана, без всякого труда взял все, какие были в ней, крепости. Дошед-{111}ши до Галича1****, он увидел, что тамошние варвары, полагаясь на свою многочисленность и недоступность места, не хотели сдать ему это убежище. Посему, устроив здесь лагерь, он приказал не теряя времени пускать стрелы и бросать из пращей камни во внешние укрепления и таким образом на третий день взял крепость силой. Найдя здесь множество варваров, из которых одни были военные, а другие занимались скотоводством, он увел их оттуда и, возвратившись в Расон, послал на поселение в Сардику и в другие места римских владений. Потом, извещенный Ангелом, что жупан, воспользовавшись его удалением, начинает нападать на римлян и уже дал одно сражение, царь быстро двинулся оттуда и старался захватить его. Но жупан, услышав о наступлении римлян, бежал на вершины гор и таким образом спасся от близкой опасности. Тогда царь прошел по той стране и, так как никто не препятствовал ему, опустошил всю ее и на пути предал огню принадлежавшие архижупану здания.

______________

* 3 Этот архижупан, правитель Сербии, ниже называемый Вакхином, говорят, был одно и то же лицо с Драгином, о котором упоминает Диоклеат в "Истории Далмации". Carol. du Fresn. ad h. I. Но Шафарик (Древн. сл. Т. II. Кн. I. стр. 418) называет его Чедомилом, сыном сербского князя Уроша.

** 4 Древний Расон, по словам Шафарика (т. II, кн. 1, стр. 431), есть нынешний Ражан на побережье Пишавы и не должен быть смешиваем с Расом, главным городом великого жупанства, который есть нынешний Новый Назар на реке Рашке.

*** 5 Константин Ангел был племянником царя Мануила, упоминаемый у Алляция в определении низложения патриарха Космы под 1144 годом. Следовательно, его надобно считать сыном Константина Ангела от Феодоры Комниной, дочери царя Алексея.

**** 1 Крепость Галич, которую, по словам Киннама, взял Мануил Комнин около 1153 года, ныне в развалинах, на горе Галиче, или Голече, на север от Чачка, между реками Чемерницей и Дичиной. Шафарик. Там же. стр. 433.

7. Наконец, когда наступила сильная зима, так что у многих животных от сосредоточения естественной теплоты около сердца начали уже страдать оконечности, тогда царь вспом-{112}нил о Византии. В следующее же лето, при конце этого времени года, когда дороги в Сербию бывают для военных особенно хороши и спадает зелень с деревьев, он перевел свое войско к Наису. Здесь, узнав, что к далматам идет вспомогательное войско из Пэонии, он употребил старание перевести свою армию через так называемую Лонгомирскую страну2*, чтобы римляне могли сразиться с шедшими от них вправо пэонянами. Приблизившись к Саве, он перешел оттуда к другой реке, по имени Дрина, которая, имея свой исток где-то выше, отделяет Боснию от Сербии. А Босния не подчинена сербскому архижупану – этот народ живет и управляется особо, сам собой. Что заставило гуннов вступить в войну с римлянами, я сейчас объясню. Был некто, родом далмат; каким именем звали его – не знаю, но брат его назывался Белой, и оба они пользовались у далматов честью. Последний был женат на сестре архижупана и, лишившись зрения (каким образом, сказать не могу), удалился в Пэонию. Прожив здесь долгое время, он был весьма уважаем королем Гейзою3**, потому что находился в числе его воспитателей {113} и наставников с самого его детства. Чтобы отплатить за это Гейзе благодарностью, вознамерился он подчинить ему Далмацию и, всякий раз советуя одно и то же, наконец успел убедить этого человека. Вот почему Гейза, услышав о вторжении римлян в Далмацию, послал войско на помощь далматам, и это было причиной неприязни между римлянами и гуннами. Во время движения римского войска вперед фуражиры встретились с шедшими против римлян гуннами и вступили с ними в битву. Узнав об этом, царь выслал к ним на помощь с войском протосеваста Иоанна. В произошедшей стычке гунны были побеждены римлянами и обратились в бегство по направлению к реке Стримону, у которой бросив довольно своих, продолжали бежать без оглядки; а римляне все следовали за бегущими по пятам и дошли до реки Тары4***, но, видя, что никто против них не выходит, вспомнили о возвращении. Между тем царь стоял лагерем на середине дороги, ведущей в Сеченицу5****, и, не зная, где находится архижупан, сначала был в недоумении, но, услышав от пленных далматов, что он ожидает на помощь себе гуннское войско, которое должно прийти весьма скоро, повел свою армию далее. До реки Тары римляне не встретили ни-{114}где ни одного неприятеля, но, подойдя к этой реке, еще прежде чем солнце зашло за западный горизонт, увидели они бесчисленное множество вооруженных далматов. Увидев их, римляне, объятые страхом и трепетом, пришли сказать об этом царю. Тогда царь, весьма верно сообразив, что виденное войско состоит из ожидаемых далматами пэонян (в чем, сверх того, был удостоверен и наблюдением Хуруна), сказал: "Далматы хотят внезапно напасть на римлян",– потому что сделали привал уже неподалеку оттуда,– и, как в то время наступала ночь, придумал следующее. У римлян есть обычай для означения времени стоянки трубить накануне вечером: звук трубы был знаком для войска, что на том месте оно пробудет и следующий день. Итак, чтобы обмануть неприятелей, которые знали также этот римский обычай, царь приказал тотчас трубить, секретно же объявил военачальникам поодиночке свое распоряжение, чтобы каждый из них, вооружив отборных людей своей фаланги как следует, стоял смирно и ожидал его приказания, а дабы их не заметили, велел им прикрыть свое вооружение плащами, какие носят бедняки.

______________

* 2 По Киннаму, Лонгомирская страна в сербских летописях называется жупой Лугомира, или Лугомирской. Она находилась в восточном углу Шумадии, т. е. Полесья, где река Лугомира, впадающая с левой стороны в Мораву, и теперь еще удержала за собой это древнее название. Шафарик. Т. II. Кн. I. стр. 433.

** 3 Разумеется венгерский король Гейза II, сын Белы, по прозванию Слепой.

*** 4 Река Тара, по Шафарику (т. II, кн. 1, стр. 433), выходит из Осоговских гор, течет на север и впадает в Дрину.

**** 5 По догадке Шафарика (там же, стр. 434), ныне Сеница на реке Вувце (имен. Серб. Вувац).

8. Приказание было исполнено. Потом, когда уже рассвело, царь вывел их из лагеря, будто для фуражировки, и для того велел даже некоторым идти впереди совершенно без оружия, с одними заступами и щупами, какие обыкновенно употребляют для отыскания хлеба под землей, когда хотят достать для войска продо-{115}вольствие; а как скоро увидят они, что враги идут на них, приказал им бежать до тех пор, пока, соединившись с идущими позади римлянами, не будут в безопасности. Как военачальник, все мгновенно обнимающий своим взглядом, он распорядился, чтобы из этих воинов сперва шли двое, потом, немного позади,– четверо, далее – шесть человек, затем – десять и так все более; а между тем построил еще одну колчаноносную фалангу и велел ей идти на неприятеля с другой стороны и, как скоро далматы начнут бой, бежать, если числом она будет слабее врагов; а когда никто против нее не выйдет, стоять спокойно перед лагерным валом. Так распорядился он с той целью, чтобы, как скоро от его натиска с другим отрядом войска далматы обратятся в бегство, эта фаланга, вооруженная гораздо легче, могла догонять и бить их. Недалеко еще прошла та первая дружина, как досмотрщики быстро прискакали к царю и прерывающимся голосом, бледные от страха, говорили, что на другой стороне реки расположено фалангой огромное войско, состоящее не только из туземцев, но и из многочисленной союзной дружины гуннских всадников и не единоверных с ними халисян1*; потому что {116} гунны исповедуют христианскую веру, а эти и доныне управляются законами Моисеевыми, да и то не совсем правильно понимаемыми. Они сказали также, что в рядах далматов вместе с этими находятся и печенеги. Услышав о том, царь подумал, как бы пошедший вперед небольшой отряд римлян не был окружен и подавлен многочисленным неприятелем, и быстро понесся оттуда, приказав следовать за собой знаменоносцу. Но так как последний, от утомления своей лошади, ехал медленно, то царь, сам схватив знамя, полетел с ним и с одного возвышенного места показал неприятелям как себя, кто он, так и знамя. Между тем и вооруженные луками подошли к реке и стали лицом к лицу с далматами, но ни те, ни другие долго не начинали сражения и стояли спокойно. Наконец далматы, увидев царское знамя, отступили от моста и дали римлянам возможность бросать в себя стрелы. Узнав об этом, царь (он стоял, как сказано, на одном возвышенном месте и наблюдал, что делается) поспешил и сам перейти со своими воинами через реку, потому что, как мне часто приходилось говорить, какой-то необыкновенный дух выше мужества всегда влек его к битвам. А далматы, хотя их преследовало и немногочисленное войско, бежали до тех пор, пока не очутились в местах не-удобопроходимых. Воротившись отсюда назад, они скоро сошлись с неприятелем, и тогда произошла стычка, в которой, однакож,{117} немногие пали с той и другой стороны, ибо далматы, узнав о присутствии царя, тотчас рассеялись, но когда римляне пустились преследовать бегущих, тогда много было убито как из далматов, так и из пэонян. В это время попались в руки римлян и два знаменитейших далматинца – Гурдес и Вульчин. Между тем царь больше всего озабочен был потребностью надеть на себя полное вооружение, тогда как это должно было отнять у него несколько времени, потому что его оруженосцы с оружием шли не вслед за ним. В тот промежуток некоторые из римских полководцев, между коими были Гифард, Михаил, по прозванию Врана, и многие другие, способные и сами действовать, и управлять войском, преследуя неприятеля, попали в неудобопроходимую и гористую чащу леса и таким образом подвергались явной опасности. Заметив, что эти люди далеко ушли от прочих римлян, далматы обратились назад и стали против них лицом к лицу.

______________

* 1 Близ Понта, вероятно, на северных его берегах, находился город Халисия, которого жители назывались халисянами. Hoffman. Lexic. v. Chalisin. Не были ли это предки нынешних караимов?..

9. В таком были они положении, когда царь, надев уже на себя вооружение, погнался за ними во весь опор, прибежал к ним и, найдя их на одном месте тесно сомкнутыми между собой, стал открыто обвинять, сильно бранить их и укорять в трусости и незнании воинского дела. Когда же они начали ссылаться на положение местности и необыкновенную стужу, он сам пошел вперед и приказал им следовать за собою, а между тем к {118} ним присоединилось и прочее римское войско. Во время этого движения неожиданно выскочила неприятельская засада и сделала нападение на левый фланг римлян; но царь, заметив ее малочисленность, и не подумал воротиться, а продолжал безостановочно гнаться за неприятелем, чтобы схватить или самого архижупана, или тогдашнего военачальника пэонян, человека отличавшегося мужеством. Поэтому вышедшие из засады, не сделав ничего замечательного, опять разбежались. Продолжив еще несколько преследование, царь увидел, что дружина его утомилась; посему, оставив ее и взяв с собою двух своих родственников, из которых один был по имени Иоанн Дука, а другой – Иоанн по прозванию Кантакузин, женатый на дочери Андроника, севастократора, пошел с ними против врагов. Враги, узнав его по вооружению, которое все было в изобилии покрыто золотом, особенно же догадываясь по его росту, бегу и стройности стана (ибо он истинно походил на героев, отличаясь удивительным искусством в верховой езде и ловко владея оружием), нисколько не постыдились дать тыл. Преследуя бегущих, царь, говорят, за один раз повергал на землю копьем до пятнадцати человек, потому что в замешательстве и смятении враги бежали без всякого порядка и толкали друг друга. Убив до сорока человек в открытом бою, прочих обратил он в бегство и, преследуя бегущих, поражал их в тыл мечом и копьем. В это время случилось сле-{119}дующее: один из тех, которых он ранил копьем, поднявшись с земли (так как был ранен несмертельно), бежал, несчастный, пешком; увидев же вблизи себя царя, обнажил меч и бросился на него, чтобы нанести ему удар. Но царь, толкнув его ногой в грудь, поверг на землю и, нанеся ему заметную рану около глаза, поехал далее. Потом, замечая, что лошадь его от тяжести оружия утомилась, не желая, однако же, воротиться назад, приказал он Кантакузину (так как этот один из его свиты следовал за ним) идти вперед и вступить в сражение с варварами, чтобы, пока варвары будут заняты им, ему самому можно было подоспеть к ним. И он достиг своей цели. Быстро приблизившись к неприятелю, Иоанн ударил по хребту архижупана Вакхина в намерении пронзить его копьем, но не мог этого сделать, встретив препятствие в его вооружении. Тут Вакхин, обратившись назад, увидел, что его преследуют только два человека, ибо с царем был и другой Иоанн, о котором я уже упомянул. Имея при себе семь человек из своей дружины, Вакхин решился схватиться с Кантакузином, и дело уже доходило до рук. Между тем варвары один по одному сбегались отовсюду, и Кантакузин был уже в крайности; так что, если бы царь, показавшись вблизи, не избавил его от опасности, он, думаю, непременно сделался бы жертвой вражеской секиры. Впрочем, опасность недалека была и от самого царя. Рассчитывая, что если он {120} сперва вступит в бой с семью человеками, которые окружили Иоанна, другим, собравшимся уже в числе трехсот, нетрудно будет идти на них обоих, он счел за нужное прежде схватиться с большой толпой, потому что, когда отступит эта последняя, отступят, вероятно, и окружающие Иоанна. Итак, пришпорив свою лошадь, он бросился в середину неприятелей, но, направив удар на одного из них, промахнулся, потому что варвару удалось отклонить от своего бока острие копья. Тогда царь вступил с ним в рукопашный бой. Увидев это, Вакхин и бывшие с ним оставили Иоанна и бегом бросились на царя. Тут произошло дело страшное. Царь, оставив копье и обнажив висевший при бедре его меч, постоянно махал им, то нанося, то принимая удары, пока не рассеялись все другие и битва не остановилась на одном Вакхине, который отличался храбростью и чрезвычайно большим ростом. После продолжительной борьбы Вакхин мечом нанес царю удар в челюсть, но не мог пробить прикрепленной к шлему и висевшей на лице сетки. Впрочем, удар был так силен, что кольца, впившись в тело, отпечатлелись на лице. Тогда царь, отсекши у варвара руку мечом, передал его племяннику, а сам опять порывался напасть на врагов; но оба Иоанна и варвар Вакхин удержали его порыв, ибо последний, попав в плен, стал уже обнаруживать вид доброжелательства и указывал на волосы своей головы, давая тем знать, какое множе-{121}ство врагов встретит царя. В этом деле Кантакузин лишился двух пальцев на одной руке. Взяв около сорока человек в плен, царь возвратился в лагерь. Тут вспомнил он о том неприятельском воине, которого поверг на землю и оставил с заметкой около глаза. По этому объявленному им признаку стали искать в лагере отмеченного и нашли; найденный и сам узнал победителя, и был узнан победителем. Немного спустя явились в лагерь и послы архижупана с просьбой простить ему причиненное им зло. А потом по приказанию царя скоро явился и сам архижупан как человек, просящий милости. Царь принял просителя и простил ему его преступление. Тогда прощенный, немного привстав с земли, на которую повергся и лежал простертый у ног царя, клятвами утвердил договор, обещал навсегда оставаться рабом римлян, если они будут воевать на Западе, следовать за ними с двумя тысячами, а когда в Азии – к прежним тремстам человекам прибавлять еще двести. Совершив благополучно это дело, царь возвратился в Константинополь. В то же время пришел в Византию и флот после бесполезного плавания в Италию. Далматы до того были преданы римлянам, что, через много времени лишив власти Уресия1* и без ведома царя передав {122} ее другому его брату, испугались, как бы царь, чего и следовало ожидать, не разгневался на них, а потому пришли к нему с Дезою2** и Уресием, обещаясь непременно повиноваться тому, кого он изберет. Разобрав это дело судом, царь, как награду, вверил власть снова Уресию. Но это было уже после.

______________

* 1 Об Уресие, брате Дезы, история Далмации, сколько известно, не упоминает, если этот Уресий был не одно и то же лицо с Белой, который управлял Сербией перед Дезою. Carol. du Fresne not. ad h. I.

** 2 Дезу сербские хроники называют Тешей, но у Теши был брат Чедомил (Вакхин), а не Уресий. Теша действительно свергнут был с престола царем Мануилом, но на его место этот государь в 1165 году возвел расского жупана Стефана Неманя. Шафарик. Там же. стр. 418.

10. Между тем царь открыл поход в землю гуннов, пользуясь тем предлогом к войне, что гунны, как сказано прежде, помогали далматам. Впрочем, он пошел на них не без объявления им об этом, но предварительно послал письмо, в котором изложил их вину перед собой и угрожал скорым нашествием римлян. Придя к берегам Дуная и не желая упустить удобное время, которое в подобного рода делах весьма важно, царь – так как приготовленных им в Византии кораблей еще не было – вошел в одну из тех небольших лодок, какие находятся у тамошних берегов, состоят из одного дерева, и переправился в ней на другой берег, ведя вплавь за собой коня. Потом таким же образом переправилось и целое римское войско и вступило в землю гуннов, в которой, по мере углубления в нее, беспощадно грабило все, что встречалось. На дру-{123}гой стороне реки находилось укрепление, по имени Зевгмин3*, окруженное крепкими стенами и достаточно обезопашенное в других отношениях. Не могши взять его при первом приступе, царь оставил при нем войско под начальством зятя своего по сестре Феодора Ватация, а сам, проходя селения, все покорял своей власти. Тогда для отражения римлян вышло было войско гуннов, но, видя, что оно приступает к делу невыполнимому, и само присоединилось к царю, а вслед за тем все по произволу было и уводимо, и уносимо. Людей всякого возраста гнали, как пленников, целые племена приведены были в движение и переселяемы в другие жилища. Таким образом остров, образуемый двумя вытекающими из Альпийских гор4** реками – Дунаем и Савой, которые в земле гуннов сперва текут отдельно одна от другой, а потом, сделав большой обход, сливаются вместе,– этот остров5*** остался весь пустым и ненаселенным. Римляне разрушили даже королевский дворец – дело, достойное за-{124}нять место в ряду самых великих удач римского оружия. Совершив это столь успешно, царь отправился под Зевгмин, где, как сказано, оставлен был Ватаций для осады этой крепости. Защитники Зевгмина упорно отстаивали свой город, пока у них была надежда, что король в непродолжительном времени придет к ним на помощь; но когда получили известие, что его нет нигде, а римляне между тем приготовились к штурмованию стен, тогда, страшась наступающей опасности, обратились они к царю с просьбой, чтобы по сдаче крепости позволено было им выйти невредимыми. Царь, однакож, отверг это предложение, и они, повесив на шею веревки и сняв с головы покровы, предстали перед ним в таком униженном виде. Царь запретил римлянам убивать кого бы то ни было, а только позволил им расхитить эту богатую сокровищами крепость.

______________

* 3 Зевгмин – город при слиянии Савы и Дуная, обыкновенно называется Землин (Шафарик. Т. II. Кн. 1. стр. 349). Об укреплении его см. выше с. 9.

** 4 Из этих слов Киннама явствует, что Альпами в его время называли не те только горы, которыми разграничиваются Галлия, Италия и Германия, но все вообще большие возвышенности: Альпы было именем нарицательным. Gloss. Graeco-lat. Alpes, рn ynлa. Поэтому Сидоний говорит об Афоне (Carm. 2): silvorum currebant vela per Alpem. Поэтому также Авзоний (Epist. 23) называет Альпами и Пиринеи.

*** 5 Местность или страна, которую Киннам представляет здесь как остров, заключала в себе Савию, Паннонию и Норик.

11. Окончив это, римляне двинулись к Саве, чтобы совершить через нее переправу, и вели за собой пленных гуннов, которые числом далеко превосходили массу римского войска. Но еще не успели они переправиться, как разнеслась молва, что король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции1*, страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением идет на римлян. А царь за {125} то-то особенно и мстил ему, что он напал на Владимира2** (это было имя правителя Галиции), союзника римлян, вопреки его желанию. Услышав об этом, царь повелел прочему войску, военному обозу и самой большой части пленных, которых было огромное количество, переправиться на противоположный берег и там оставаться, а сам взял отборных в лагере воинов и, вопреки неодобрению большей части военачальников, повел их назад с целью как можно скорее сразиться с неприятелем, говоря, что дело волков, а не львов нападать на стада овец, при появлении же пастухов или собак бежать без всякого стыда и довольствоваться тем, что кое-как спасают себя и свою добычу. При сем рассказывают о таком деле, которого я хвалить не могу, поскольку оно рассматривается независимо от его намерения; а так как это дело совершено было, думаю, по некоторой предусмотрительности, чтобы окружавшие царя римляне боролись с большим воодушевлением, то считаю его достойным стратегической мудрости. Приготовившись уже оставить воды Савы и идти навстречу пэонянам, царь приказал начальнику флота перевесть корабли {126} к другому берегу реки и там стоять, чтобы, если кто из римлян, убежав с поля битвы, захотел бы быть перевезенным на противоположный берег, и виду не показывать, что замечают его. "Даже если бы я сам,– говорил царь,– прибыв сюда, вздумал приказывать иное, чем теперь, то ты не должен исполнять таких приказаний; в противном случае, то есть не исполнив того, что теперь повелевается, не избежишь казни". Такое приказание дано царем, думаю, с целью воодушевить воинов, как я уже сказал, к отваге; ибо, когда нет никакой выгоды от трусости, необходимо прибегать под защиту мужества. Тогда как царь уже готов был выступить оттуда, прибыл один убежавший из Пэонии военнопленный римлянин с известием о скором нашествии короля. Услышав об этом, царь уже не в состоянии был сдерживать себя из опасения, как бы не показалось, будто войско гуннов, предупредив его, нападает на бегущих римлян. Поэтому, выстроив свою армию, он двинулся назад. Оказалось, однако же, что самого короля еще не было; извещали только, что недалеко находится первый его сановник Белосис (которого по сану гунны называют баном)3***, и царь поспеш-{127}но пошел на него, а когда уже стемнело, сошел с лошади и уснул на щите, прислонив его к собственному вооружению и приказав всему войску сделать то же самое. На следующий день Белосис, узнав о наступлении царя, под предлогами не слишком благовидными со всем своим войском пошел назад. Выдумывая повод к бегству, он говорил, будто король приказывает ему оставить настоящий путь и идти по направлению к городу Браничеву4**** в той мысли, что оттуда лучше устремиться на римлян. Царь, однако же, все еще не переставая преследовать его, достиг реки, переправился через нее и, прибыв в Браничев, остановился там. Потом, немного спустя, он задумал фуражировку и послал войско в другую часть земли гуннской, туда, где находится гора, называемая у туземцев Темисис. Это войско пошло под предводительством Бориса1*****, который, говорят, происходил из одного по-{128}коления с Гейзою, но по какому-то случаю задолго перед тем перебежал к царю Иоанну, а царь удостоил его значительных почестей и женил на одной своей родственнице. Прибыв в ту страну, Борис обошел и разрушил тамошние местечки, по множеству жителей тесные, но изобиловавшие всевозможными благами; потом, встретившись с тремя гуннскими фалангами и сразившись с ними, обратил их в бегство, ибо они думали, что тут сам царь, и, с богатой добычей возвратившись оттуда, присоединился к римскому лагерю. Узнав, что не царь римский, а Борис нанес Пэонии столько бедствий, король с яростью погнался за ним, но уже не мог вступить с ним в дело, потому что Борис успел переправиться через реку ночью при свете факелов, присланных ему в большом количестве из царского лагеря. Даже и два пехотных отряда, остававшихся еще на противоположном берегу реки, успели от прибывших гуннов скрыться в кустарнике. Совершив это и овладев, сколько можно было, городами придунайскими, царь остановился здесь в намерении переправиться через Дунай и сразиться с королем, который стоял лагерем на другом берегу той же реки. Но последний, узнав о намерении царя и опасаясь неблагоприятного исхода войны, как бы, то есть, потерпев неудачу и здесь, вконец не погубить гуннской земли, послал к царю людей для переговоров о мире. После того царь пришел в Византию, торжественно отпраздновал победу и принес Богу {129} жертву благодарности. Около этого времени августейшая Ирина родила ему первое дитя – прекрасную дочь, которая была названа Марией2****** и провозглашена царевной.