Текст книги "Два путника в ночи"

Автор книги: Инна Бачинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 7
Римма. Камасутра

Чтобы сохранить любовь и остроту чувств,

влюбленные читают друг другу стихи древних и современных поэтов, беседуют

об искусствах и науках, а также поверяют друг другу свои секреты.

Камасутра, ч. 1, гл. 33. О поведении влюбленных

Интеллигент купил книгу. Не пожмотничал. Купил, таскал всюду с собой и с умным видом листал. «Интеллигент книгу купил!» – разнеслось в группе. Все подходили посмотреть. Он, важный, небрежно объяснял, что окончил курсы английского, в книге почти все ему понятно, но не помешал бы хороший словарь… Картинки в книге были такие же, как скульптуры в храме любви.

– А ну, переведи! – сказала грубая Светка, тыкая красным ногтем в подпись под фотографией с особенно заковыристой позой.

– Э-э-э… – замычал Интеллигент, – э-э-это, одним словом, секс. Тут не все слова понятны, нужен словарь.

– Я и без тебя вижу, что секс, – сказала Светка. – Интересно, что пишут под этим сексом!

– Какая разница! – вмешался Зоня, с утра поддатый. – Секс – он и есть секс! Что у нас, что в Индии!

– Ты б знал! – презрительно ответила ему Светка. – Где это ты у нас такой секс видел? В цирке? Или в американских порнушках?

– А давайте попросим Игорька почитать, – предложила Людмила.

– Игорь Дмитрич! – завопила Светка. Оглянулся не только Игорек, но и все туристы, а также обслуга, которые находились в холле гостиницы.

Гид Игорь Дмитриевич Полунин, Игорек, был славным парнем лет двадцати восьми, спокойным, добродушным и терпеливым, которого не могли вывести из себя ни манеры, ни поведение соотечественников.

– Как он их выдерживает, ума не приложу, – сказала однажды Римма Людмиле. – Я бы их всех поубивала на месте!

Мужчины их группы напивались и горланили песни в номере гостеприимного Зони, а в полночь шли охладиться в бассейн, хотя прекрасно знали, что бассейн работает до девяти, и заставляли боя приносить полотенца. У обслуги срабатывал табу-рефлекс на белого человека, вдолбленный англичанами за века владычества британской короны, и бой, вместо того, чтобы пожаловаться начальнику, как сделал бы на его месте любой европейский коллега, послушно нес полотенца.

А купальные трусы! Не семейные, тысячу раз осмеянные отечественными юмористами со сцены, нет – плавки! Короткие облегающие бикини, на которые с ужасом взирали остальные туристы, купающиеся в длинных широченных штанах до колен, разновидности наших семейных, только разноцветных. Мужчины брали разбег чуть ли не от дверей гостиницы, летели к бассейну и с ревом бросались в воду, поднимая фонтаны брызг. Непременно кто-нибудь открывал окно, несмотря на работающий постоянно кондиционер, свешивался вниз и орал: «Как водичка?»

А манера наряжаться в белые кроссовки и черные костюмные носки? А поголовное незнание английского? А «чейнч», которому предавались с восторгом, жертвуя временем на культурную программу?

– На хрен мне этот музей! – фыркал Зоня, выражая мнение большинства. Если бы не необходимость принимать пищу, он безвылазно сидел бы у себя в номере. – Мне эта ваша Индия уже вот где! – Зоня пилил ребром ладони по горлу.

– А лично я хочу в музей! – говорила Антон.

– И мы! – присоединялась к ней Людмила.

– Зачем было ехать? – возмущалась Антон. – Не понимаю! Парадокс какой-то!

Все уже знали, что в туристическую поездку Зоню отправил сын – преуспевающий бизнесмен.

– Надеется, что папаша потеряется или станет невозвращенцем. Воображаю, как он им всем остохерел! – хихикала Римма.

Девушки лежали в шезлонгах под цветущими кустами красных гибискусов и беседовали. По соседству расположились Зоня и Вовчик. Зоня – небольшой, поджарый, с широкими плечами и узким тазом, ростом, правда, не вышел. Ленин в кепке на безволосой груди Зони, наколотый синей тушью, приковывал взгляды окружающих. Вот и сейчас к нему подошел, улыбаясь до ушей, высокий тощий американец с фотокамерой, сказал: «Хай!» Показал на камеру, потом на портрет вождя.

– Ноу проблем! – бодро сказал Зоня, втянул живот, расправил плечи, выкатил колесом грудь и отставил в сторону правую ногу. Руки, сжатые в кулаки, поместил на уровне пупка. Американец засмеялся и защелкал камерой. Он снимал Зоню вблизи, потом отбегал на несколько шагов и снимал оттуда, потом приседал на корточки и снова снимал. Наконец, удовлетворившись, он сказал «спасиба», похлопал Зоню по плечу и собирался уже вернуться к семье – некрасивой блондинке жене и двум тинейджерам, наблюдающим за отцом.

– Айн момент! – остановил его Зоня. – Вован, давай сюда! – Он махнул рукой сожителю, лежавшему в шезлонге на самом солнцепеке. Вовчик стеснительно дернул плечом. – Давай сюда, кому говорю! – строго повторил Зоня.

Вовчик неловко встал и, глядя куда-то в сторону, боком поковылял к другу. Он смотрел исподлобья, был обожжен щедрым индийским солнцем и красен как рак. Подошел, встал рядом.

– Поздоровайся с товарищем, – сказал Зоня. – Это мой френд, – повернулся он к новому знакомому, – Владимир. А я – Коля! Николай.

– Джон! – сказал американец, широко улыбаясь.

– Давай, Ванек, щелкни нас с другом, – Зоня показал на камеру, обнял стесняющегося Вовчика за плечи и широко улыбнулся.

Американец послушно навел на них камеру.

– А теперь всех нас, на память, – Зоня ткнул пальцем в Джона, Вовчика и Ленина в кепке у себя на груди. – Семен Кириллович, помогите! – закричал он и помахал рукой мужу Прекрасной Изольды, который также находился здесь.

– Бред какой-то! – сказала Римма, обращаясь к Людмиле. Девушки от нечего делать внимательно наблюдали за сценой, разворачивающейся перед их глазами.

Семен Кириллович подошел деревянной походкой, старательно не глядя на девушек. С достоинством поздоровался с иностранцем. Тот протянул ему камеру и шагнул к Зоне. Зоня обнял его за плечи, как раньше обнимал Вовчика. Вовчик поместился с другого боку. Вся троица замерла, широко улыбаясь в объектив.

– Спасиба, – повторил американец, принимая камеру из рук Кирилла Семеновича. – Бай-бай! – Он направился к ожидавшей его семье.

Но не тут-то было!

– Куда? – удивился Зоня, хватая его за руку. – Милости прошу к нашему шалашу!

И он резво потащил недоумевающего американца к бивуаку в тени, где, прямо на мраморном полу было расстелено большое махровое полотенце с нехитрыми закусками и бумажными стаканчиками. Простодушное дитя прерий покорно последовало за гостеприимным Зоней.

– Прошу всех к столу! – повторил Зоня. – Семеныч, будешь?

Кирилл Семенович покосился на Прекрасную Изольду, мирно дремавшую в тени, и кивнул.

– Лады! – обрадовался Зоня. Расстегнул молнию на спортивной сумке, достал бутылку с яркой этикеткой, разлил содержимое ее в бумажные стаканчики, протянул один из стаканчиков Джону: – Давай, Ванек, вздрогнем!

Американец оглянулся на семью, взял стаканчик, понюхал, чирикнул вопросительно.

– Чистый продукт! – заверил его Зоня. – Как хлеб. У нас с сыном заводик. Сын у меня бизнесмен. Биз-нес-мен! – повторил он по слогам, чтобы американцу было понятнее. – А я – народный контроль! – он хихикнул. – Дегустирую!

Американец снова понюхал стаканчик, покачал отрицательно головой и поставил стаканчик на полотенце. Снова чирикнул.

– Ты чего? – удивился Зоня. – Чего он? – обратился он к Кириллу Семеновичу.

– Он абстинент! – сказал Кирилл Семенович.

– Кто?!

– Абстинент! Не пьет, значит.

– А кто пьет? – снова удивился Зоня. – Ты, Ванек, не эта… компанию не подводи, ты чего на самом деле? – Он взял стакан и снова ткнул его в руки американцу. – Это ж юбилейная. Гитлер капут! Сечешь? – Он наморщил лоб, выпучил глаза и прилепил кусочек хлеба под нос. Вытянул губы трубочкой, удерживая хлеб. – Гитлер, ну?

– Хитлар? – удивился американец, недоуменно смотря на Зоню.

– Ну! – обрадовался Зоня и хлопнул американца по спине. – Сечешь! Ну, поехали! По единой!

Американец оглянулся на семью, полный сомнения. Жена помахала ему рукой. Кирилл Семенович решил вмешаться.

– Зис водка, – начал он, протягивая американцу свой стакан, – зис водка из дэй оф виктори. Си? Секонд ворлд вор! [10]10
  Это водка, День Победы! Вторая мировая война (англ.).


[Закрыть]

– А-hа! – ответил Джон. – Second world war! Yes! I know! [11]11
  A-ha! Second world war! Yes! I know! (англ.) – А-ах! Вторая мировая война! Да, я знаю.


[Закрыть]

– Пирл Харбор! – продемонстрировал эрудицию Кирилл Семенович.

– Oh, yes! Pearl Harbor! – оживился американец. – I know!

– Давай за Победу! – перехватил инициативу Зоня. – Скажи ему, Кирюша: за Победу!

– За дружбу! – вякнул было Вовчик.

– Не спеши! – осадил его Зоня. – Успеется за дружбу!

– Фор зе виктори! – перевел Кирилл Семенович.

Зоня опрокинул свой стакан в рот, занюхал хлебом.

– До дна! – принялся он подбадривать нерешительного американца. – Иван, ну! Или ты не мужик?

Джон осторожно отхлебнул из стакана.

– Ну, пошел, пошел, пошел! – зачастил Зоня, поддерживая и направляя руку американца. – Ай, молодца! Теперь хлебушком закуси, хлебушком!

Джон, опрокинувший стакан, задыхался и напоминал рыбу, вытащенную из воды. Зоня ткнул кусок хлеба в его широко разинутый рот.

– Хорошо сидим! – вздохнул растроганно. – Эх, ребята! Да, если подумать, что человеку надо? – Он посмотрел на друзей. – Мир, дружба! Кирюша, переведи! – обратился к Кириллу Семеновичу.

– Ви нид пис! – сказал тот.

Американец посмотрел на него посоловевшими глазами и кивнул.

– Энд френдшип!

Американец снова кивнул.

– Все народы – братья! – подвел черту Зоня и потянулся за бутылкой.

– No, no! – Джон замахал руками. – No!

– Обижаешь! – укорил его Зоня, разливая водку по стаканчикам.

Мужчины выпили. Несчастный американец уже не пытался протестовать. Вовчик повалился на спину, подложил руки под голову, задрал ногу на ногу – ловил кайф. Джон тоже прилег рядом и закрыл глаза.

– Видишь, как хорошо! – сказал Зоня. – Надо уметь расслабляться. Снимать стресс.

Жена американца и тинейджеры подошли к живописной группе. Жена затормошила мужа и залопотала высоким гнусавым голосом. Дети тупо смотрели на пьяного отца. «O’kеy, – бормотал американец, не открывая глаз. – O’kеy! I am o’kеy, Jenny! Don’t worry! I am fine!» [12]12
  O’key! I am o’key, Jenny! Don’t worry! I am fine! (англ.) – Я в порядке, Дженни! Не беспокойся, я в порядке!


[Закрыть]

– Садись! – пригласил Зоня, протягивая ей стаканчик с водкой. Женщина растерянно взяла.

– Кирилл! – позвала негромко Прекрасная Изольда.

– Иду! – Кирилл Семенович вскочил и рысцой устремился к супруге.

– Куда? – Зоня протянул руку ему вслед, но тот даже не оглянулся.

– Видала? – Римма выразительно посмотрела на Людмилу.

– Видала! – в тон ей ответила Людмила.

Группа, оставшись без лингвистической поддержки Кирилла Семеновича, распадалась на глазах. Американка, нагнувшись, поставила свой стаканчик на пол, расплескав при этом водку, и стала поднимать мужа. Дети стояли рядом. Она обернулась к ним, что-то сказала, и они стали ей помогать. Джон не хотел вставать, но семья не сдавалась.

– Да оставь ты мужика, – с досадой сказал Зоня. – Он же мужик! Мэн! Сам придет. Погуляет – и придет.

– Sorry! – резко сказала американка, отпихивая Зоню и ставя на ноги мужа.

Все смотрели вслед маленькой женщине, на чьи узкие плечи опирался долговязый Джон. Тинейджеры несли купальные полотенца. Семья направилась в гостиницу.

– Вот она, бабская доля, – вздохнула Людмила. – Что там, что здесь!

* * *

– Игорь Дмитрич, – обратилась Светка к подошедшему Игорьку, – тут группа решила… Мы хотим попросить вас почитать нам книжку, то есть не почитать, а сразу перевести вслух.

– Какую книжку? – спросил Игорек.

– Покажи книжку! – приказала Светка Интеллигенту, и тот послушно протянул свою книжку Игорьку.

– «Камасутра», – прочитал Игорек.

– Так переведете?

– Ну… – начал Игорек, – вообще-то… можно, но ведь у нас совсем нет времени. Вы же помните, что сегодня мы идем на «Рамаяну»?

– А никто и не идет, – сказала Светка.

– Почему?

– Так за свои ж деньги!

– Но если идет вся группа, то билеты со скидкой.

– Никто не идет, – повторила Светка. – Только Изольда с мужем.

– И я! – сказала важно Антон.

– И ты? – удивилась Людмила. – И не жаль тебе денег?

– Отвечаю! – Антон вздернула подбородок. – Я никогда больше сюда не приеду и поэтому хочу… эта… вынести отсюда все…

– Все самое ценное, – подсказала Римма.

– Вот именно! А что, нельзя?

– Можно, можно. И даже нужно! Иди, потом расскажешь, – сказала примирительно Людмила.

– А мы тебе – про «Камасутру», – добавила Римма.

– Очень надо! – буркнула Антон.

* * *

Они познакомились в молодежном спортивном лагере двенадцать лет назад. Римма попала туда случайно – подвернулась путевка, и отпуск был на носу, хотя спорт интересовал ее мало. Скорее спортсмены. С Людмилой она подружилась еще по дороге во Владинку, где располагался лагерь. Что было удивительно, ибо в силу высокомерия, нетерпимости и «раздвоенного язычка», по выражению одного из пострадавших, Римма плохо сходилась с людьми. Дружба предполагает усилия, а ей было лень. Но дружить с Людмилой было легко. Была она мягкого нрава, спокойной и приятной девушкой, похожей на ангелочка в кудряшках с бабушкиных рождественских открыток – пухлые щеки, маленький ротик и круглые фарфоровой голубизны глаза. Они и поселились в одной палатке.

Антонина присоединилась к ним в самом конце их лагерной жизни. Или «срока»? «Срок» и «лагерь» слова почти родственные. Она не могла присоединиться раньше, так как, будучи лидером, хоть и неформальным, с сильно развитым классовым инстинктом, презирала пассивно-безыдейное «болото». А Римма и Людмила как раз и были тем самым болотом.

Антонина стремилась в лидеры, но… Что такое лидер? Это – широта натуры, видение перспективы, беспринципность и слабое представление о морали, что, собственно, одно и то же. Антонина же была мелочно-принципиальна, честна до идиотизма, труслива и обладала гипертрофированным чувством долга. Ее постоянно выбирали в различные комитеты и комиссии, от которых все остальные открещивались всеми правдами и неправдами. Ей нравилось организовывать, стоять во главе, призывать, составлять планы мероприятий и отчеты. Бесценный в коллективе человек! Коллеги использовали ее на всю катушку, но при этом, мягко выражаясь, недолюбливали. Не любить того, кого стрижешь, заложено в человеческой натуре, не так ли?

Римму Антонина сразу же возненавидела за нежелание вскакивать с постели в семь утра и радостно бежать на зарядку.

– Зарядка? – спросила Римма в первый же день, когда Людмила попыталась растолкать ее. – Что я, идиотка? – Она перевернулась на другой бок, снова уснула и, щурясь на солнце, выползла из палатки только к обеду.

Там были и другие, презирающие зарядку, люди-совы, но именно на Римму обрушился гнев Антонины. На собрании отряда она взяла слово и сказала, что есть здесь отдельные личности, которые позорят… приехали, понимаешь, заняли место… на их месте другие бы! Парадокс!

Антонина не была оратором в отличие от лидера, который должен уметь говорить или хотя бы приказывать. Увы, ни того, ни другого от матери-природы ей не обломилось.

– Нашего Антона, – говорила Римма, – нельзя перебивать, а надо слушать очень внимательно и до самого конца, а потом уже соображать насчет смысла.

Антонину всегда и везде звали Антоном – и в детстве, когда она училась в школе, и в пединституте, и снова в школе, где она проходила практику, готовясь стать учительницей младших классов. Ко всему миру она относилась, как к неразумным первоклашкам, которых надо все время учить и направлять.

Молодежь в их лагере подобралась легкомысленная, горластая, недисциплинированная, и работы с ней был непочатый край. Антонина засучила рукава, подобрала себе парочку активистов и принялась составлять планы мероприятий, выпускать стенгазету, устраивать вечера самодеятельности, походы в лес, а также сочинять речевки и приветствия.

– Наша затейница, – называла ее Римма. – Железный Феликс! Красные бригады! Не буду ни танцевать, ни петь хором! – отвечала она на приставания Антона, которая считала своим долгом вовлечь «болото» в жизнь коллектива. – Принципиально! Не хочу и не буду.

Антонина презирала Римму за избыток косметики, сбивающие с ног парфюмы, неуместные открытые платья вместо спортивных штанов и маек, но, тем не менее, с болезненным любопытством, исподтишка рассматривала ее.

Потом Антон отравилась.

– Это не я! Честное слово! – уверяла всех Римма. – Это она сама! Волчьими ягодами или мухоморами, во время похода.

Антонина пролежала три дня с температурой у себя в палатке. Молодежь тем временем потеряла всякое представление о приличиях, морали и порядке, а также о дне и ночи – днем спала, ночью – гуляла, если не чего похуже.

– Пошли, проведаем Антона, – предложила Людмила.

– Она еще жива? – удивилась Римма.

– Римма, перестань, – сказала Людмила. – Ей уже лучше. Я ее все время навещаю.

– А я при чем?

– Она о тебе спрашивала.

– Она? Обо мне? – не поверила Римма. – Ну, тогда пошли!

Антон лежала у себя в палатке, раздумывая о неблагодарности окружающих, бледная, несчастная, с синяками под глазами.

– Садитесь, девочки, – сказала она слабым голосом.

Девочки сели. Наступило молчание. Никто не знал, что сказать.

– Ну, как ты? – спросила Людмила.

– Уже лучше, – обиженно ответила Антон. Сегодня к ней еще никто не приходил. – А как вы? («Без меня?» – угадывалось в вопросе.)

– Ты хорошо выглядишь, – сказала Римма. – Бледность тебе к лицу.

Людмила ткнула ее локтем. Антон подозрительно уставилась на Римму, ожидая очередной гадости.

– Честное слово! Знаешь, – загорелась она вдруг, – а давай, я сделаю тебе лицо! – Импульсивность была свойственна ее натуре. – Я сейчас! – Она помчалась к себе в палатку.

– Не надо, – укоризненно сказала Антон, едва слышно, показывая, как ей плохо и совсем не до глупостей.

– Надо! Спокуха!

Римма плюхнулась на Антонову раскладушку. Антон отодвинулась к стенке и перестала дышать. А Римма принялась доставать из косметички блестящие тюбики, коробочки и кисточки и раскладывать их на табуретке.

И произошло великое падение! Минут через двадцать Римма вручила Антону зеркало. Антон, умирая от любопытства, заглянула туда и увидела незнакомую женщину. Она рассматривала себя со странным чувством… не без удовольствия, однако. Любая женщина, даже такая, как Антон, обладает инстинктивным желанием нравиться.

– Очень ярко, – пробормотала она наконец. Это было капитуляцией.

– Очень мило, – сказала Людмила. – Мне лично нравится. Ты стала такая хорошенькая!

Добрая Людмила принадлежала к тем немногим женщинам, которые вполне искренне могли похвалить костюм или прическу другой, не испытывая при этом ни зависти, ни ревности.

– Это тебе! – великодушно сказала Римма, вываливая в тумбочку Антона добрую половину блестящих тюбиков. – Дарю!

Смена заканчивалась через несколько дней, и эти несколько дней девушки почти не расставались. Антон, все еще слабая и странно молчаливая, чувствуя себя классовым изменником, не отходила от Риммы, прислушиваясь к ее болтовне о молодых людях, сексе и тряпках. Слова «трахаться», «блин» и «жопа», а также и покрепче, слетавшие с губ Риммы, заставляли ее вздрагивать, но она терпела, так как впервые в жизни чувствовала себя своей в настоящей женской компании, компании обыкновенных безыдейных лентяек и нерях. Она даже испытывала тайную гордость – оказывается, она такая же, как они!

Так начались эти отношения и, несмотря на то, что все девушки были такие разные, продолжались и продолжались…

Глава 8
Римма. Камасутра (окончание)

Во время экскурсии в храм плодородия Антон наступила на ржавый гвоздь и поранила ногу.

– Не понимаю, – бубнила она, – зачем заставляют снимать обувь! Не понимаю! Тут же всякой заразы полно!

– Может, у Игорька есть что-нибудь, я сейчас спрошу. – Людмила отправилась искать Игорька. Антон ожидала ее, прислонясь к стене храма, расстроенная и мрачная…

У Игорька ничего с собой не было.

– Ничего, – утешил он Антона, – мы уже возвращаемся в гостиницу. Обработаем вашу ранку, и все будет в порядке. До свадьбы заживет. Да не переживайте вы так!

Антон с трагическим видом сидела на кровати, почти в позе лотоса, поместив на правом колене толстую, как лепешка, левую раненую ступню, и наблюдала за Людмилой, которая, приговаривая: «Сейчас, Тоник, сейчас все сделаем… все будет хорошо… не бойся», – рылась в пакете с медикаментами.

– Сейчас мы тебе содовую ванночку…

Людмила и Антон были так поглощены содовой процедурой, что совсем забыли о Римме. Людмила успокаивала Антона, рассказывая ей о своей бабушке, которая всегда лечила содой всякие недуги.

– Девочки! – вдруг окликнула их Римма. – Ну и как я вам?

Она стояла перед ними в узком черном платье, босиком, с волосами, заколотыми на затылке в ракушку, а на плечи ее было накинуто норковое манто прекрасного жемчужно-серого цвета.

– Риммочка! – воскликнула Людмила. – Какая прелесть! Неужели отдал?

– Как видишь, – отвечала Римма. – Отдал!

Накануне они долго и безрезультатно торговались с хозяином лавки через дорогу от гостиницы, который закатывал глаза, бил себя в грудь кулаками, утирал слезы рукавом и клялся, что манто стоит в десять раз больше и снизить цену он никак не может, так как ему нужно кормить семью. Тут же пытался всучить им другое, подешевле.

– Уступил? – спросила Людмила.

– Не совсем, – сказала Римма.

– А как же? – Антон и Людмила смотрели на Римму во все глаза.

– Я отдала ему все, что женщина может отдать мужчине! – Римма в притворном смущении опустила глаза.

– Как… это? – спросила озадаченная Людмила.

– Элементарно! – Римма выразительно смотрела на подруг.

«Шлюха!» – подумала Антон, с завистью рассматривая шубку. Потом перевела взгляд на гору копеечных сувениров, купленных на улице.

– Я отдала ему все деньги, часы, золотое кольцо, английскую сумку и белый жакет, почти новый. Правда, он мне никогда не нравился. Полбанки французских духов. Все! Зато теперь у меня норочка! – Она крутнулась вокруг себя, разбросав руки в стороны. – Нравится?

– Шикарно! Просто шикарно! Молодец, Риммочка! – сказала Людмила.

Антон мрачно сопела.

* * *

– А про что эта «Рамаяна»? – спросила Светка за ужином, ни к кому особенно не обращаясь.

– Древний эпос про царя Раму и его союзника, предводителя обезьян Ханумана, – объяснила Прекрасная Изольда.

– И сам он тоже обезьяна?

– Да. А еще воин, государственный деятель, бог и поэт.

– Обезьяна?

– Да. Согласно некоторым источникам, Хануман был нашим прародителем.

– Как это? – вмешался Зоня.

– Рама, в благодарность за помощь, подарил всем холостякам войска Ханумана по красавице и назначил за ними в приданое все западные части света. После свадьбы обезьяны-воины, держась за хвосты друг друга, соорудили висячий мост и перекинули его в Европу. По этому мосту они перебрались на другой берег, зажили счастливо и наплодили кучу детишек. Эти дети – мы, европейцы.

– Мы – потомки ариев! – сказал Керубино. – Я читал!

– И мы тоже? – удивился Зоня.

– Да, – сказала Прекрасная Изольда, – и мы тоже. И праязык у нас общий – санскрит. Наш язык относится к группе индоевропейских языков, и в нем масса древнеиндийских слов.

– Умная женщина, – с уважением сказала Светка, когда они стояли у входа в гостиницу, наблюдая отъезд в театр. Бой свистнул, подкатила древняя дребезжащая колымага. Бой распахнул дверцу, нагнулся, отклячив тощий, обтянутый бордовой униформой зад, и стал выяснять у шофера, сколько тот возьмет. После оживленной жестикуляции они пришли к соглашению, и бой сказал, что поездка в «Хилтон», где давали спектакль, обойдется в пять рупий. Муж Прекрасной Изольды, Кирилл Семенович, он же Вожак стаи, важно кивнул, и живописная троица принялась устраиваться на заднем сиденье. Прекрасная Изольда нарядилась в длинное черное платье-хламиду с открытыми плечами и грудью, и была почти без украшений: лишь скромный медальон на длинной золотой цепочке болтался внизу живота да сверкали золотые шарики в ушах. Через плечо у нее висела крошечная расшитая бисером сумочка. Длинные седые волосы свободно струились вдоль мощной спины, придавая ей сходство с оперной валькирией.

Антон надела белую юбку и зеленую блузку.

– Писательница, очень культурная женщина, – заметила Светка.

– Переводчица, – поправила ее Римма.

– Писательница, – не согласилась Светка. – Кирилл Семенович говорил, что писательница.

– Может, и писательница, – сказала Римма задумчиво.

…Группа собралась в холле, в пустой в это время комнате для отдыха, устланной громадным, от стены до стены, драгоценным, ручной выделки, ковром. Все уселись прямо на пол, а Игорь с книгой поместился на низком широком диване. Керубино улегся рядом с Риммой и положил голову ей на колени. Римма запустила пальцы в тугие белые завитки его волос, и Керубино блаженно закрыл глаза.

Светка расположилась поближе к Игорю, чтобы ничего не пропустить и задавать вопросы. Присутствовали также взволнованный и торжественный Интеллигент, Шанин с супругой и клюющий носом Зоня. Вовчик, сожитель Зони, лежал на полу, подпирая голову рукой, как на старых групповых фотографиях. Пришли послушать даже молодожены, постоянно уединяющиеся в своем номере.

– Давайте, Игорь Дмитрич, начинайте, – сказала Светка. – Товарищи, тише!

– Я должен сказать, – начал Игорь, – что «Камасутра» это не совсем то, что мы все… привыкли думать. Действительно, «Кама» – это бог любви в индийской мифологии, воплощающий космическое желание и созидательный импульс… Индийцы верят, что он – первенец изначального хаоса. «Сутра» – значит «книга» или «урок». Написал эту книгу мудрец Ватсияна около полутора тысяч лет тому назад. Но это не просто учебник секса, как выразился Николай Викторович…

– Я? – очнулся Зоня. – Я ничего!

– Действительно, это классический эротический текст, – продолжал Игорь, – но кроме того, еще и учебник этики, манер, правил поведения для людей из общества. Многое непонятно современному читателю, и я не уверен…

– А картинки? – перебила Светка.

– Ну, разумеется, и техника любви, но, как я уже сказал, не только.

– Вы начинайте, Игорь Дмитрич, – подбодрила Светка, – мы разберемся!

– Хорошо, – сказал Игорь, с сомнением оглядывая людей, сидящих перед ним. Ему пришло в голову, что всякий коллектив – это общество в миниатюре: есть свой лидер, свой идеолог и мудрец, свой шут и дурак, свой интеллектуал, моралист, большевик и своя красавица. Он посмотрел на Римму. Глаза их встретились, и Игорь подумал, что Римма похожа на восточную принцессу, а Керубино – на раба из северных стран, ее игрушку…

– Это книга о гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной… – Он снова посмотрел на Римму, и снова взгляды их встретились…

– Жена да убоится мужа своего! – хихикнул Зоня.

– Размечтался! – отозвалась Светка. – Читайте, Игорь Дмитрич.

Римма и Людмила сидели, прижавшись спинами. Римме было тепло и уютно от Людмилиной спины, от тяжелого запаха благовоний клонило в сон.

«Гармония, – думала Римма лениво. – Между мужчиной и женщиной… Разве может быть гармония между мужчиной и женщиной? И вообще гармония? Красивый парень…»

Последнее не имело ни малейшего отношения к Керубино, чья голова лежала у нее на коленях.

– Пусть мужчина изучает «Камасутру», – начал Игорь, – а женщина изучает ее по желанию мужа. Некоторые учителя считают, что, поскольку женщины не предназначены для постижения наук, бесполезно обучать их…

– Правильно считают, – заметил Зоня, а Вовчик захихикал.

– …а потому пусть девушка в уединении занимается постижением шестидесяти четырех искусств… – Игорь сделал паузу и посмотрел на Римму.

Светка сидела, раскрыв рот и подавшись вперед, стараясь не пропустить ни слова. Зоня делал вид, что спит, и слегка посвистывал носом. Молодожены целовались. Интеллигент слушал со строгим лицом…

– Эти искусства – пение и танцы; рисование; колдовство… Приготовление ложа и плетение цветочных гирлянд, а также искусство нарядов; приготовление духов, возбуждающих напитков и ядов; чтение книг, игра в загадки и стихи, знание пьес и рассказов… обучение попугаев и скворцов разговору…

Кто-то фыркнул.

– Сведущая в искусствах женщина подчиняет своей власти супруга – пусть даже у него в гареме тысяча женщин! – Игорь говорил неторопливо, читая про себя и сразу переводя.

– Поднявшись на рассвете, исполнив омовение в водах священной реки, употребив в должной мере притирания и… – он запнулся, – …здесь сноска – индийское слово, что-то вроде ароматического средства…

– Крем для бритья! – вылез Зоня, и Вовчик снова хихикнул.

– Надев венок, натерев губы красным воском, оглядев себя в зеркале и положив в рот свежие листья бетеля, горожанин принимается за дела. – Игорь замолчал, с сомнением взглянул на группу. – Давайте, я сначала прочитаю сам, подберу самые интересные… и доступные места, и тогда соберемся еще раз.

– У нас уже не остается времени, – сказала Светка. – Завтра вечером у нас йог, послезавтра – прощальный ужин, и все. Нах хауз.

– Ладно, – смирился Игорь и перевернул страницу. – Благоразумный человек, уважаемый друзьями, искусный в науках и искусствах… обладающий мягким нравом и манерами, без труда овладеет даже недоступной женщиной…

Зоня издал полузадушенный звук.

– Женщина наслаждается… когда мужчина медлителен и ласков, и бывает недовольна, когда он быстр и жаден. – Игорь мельком взглянул на Зоню, ожидая очередной реплики. Зоня промолчал.

– Если двое еще не были близки и желают открыть друг другу свою любовь… то сделать это можно… прикоснувшись друг к другу…

Когда, обвивая мужчину, словно лиана дерево шалу, она склоняет к себе его лицо для поцелуя, чуть издавая слабое « сит»… или прильнув к нему, любовно смотрит на него – это «обвивание лианой»… – он замолчал, не поднимая глаз от книги.

– Когда, находясь на ложе, усыпанном лепестками цветов, они тесно обнимаются, сплетясь бедрами и сплетясь руками… не разнимая губ…

Голос его дрогнул, он не удержался и снова взглянул на Римму. Она, словно зачарованная, смотрела прямо ему в глаза. Было очень тихо, и шум кондиционера казался ревом сверхзвукового самолета. Лицо у Светки было такое, будто она сейчас заплачет. Молодожены целовались. Зоня спал или притворялся, что спит. Интеллигент был задумчив и строг. Шанина накрыла ладонью руку мужа…

Керубино вдруг укусил Римму чуть повыше колена. Она вскрикнула и шлепнула его рукой по лицу. Светка слабо ахнула от неожиданности. Вовчик принялся расталкивать Зоню.

– Я ухожу! – сказала Римма, спихивая Керубино на пол. Керубино лежал, не открывая глаз и разбросав руки – притворялся мертвым. Она ткнула его в бок носком сандалии. Он не пошевелился. И она пошла к выходу, переступая через тела соотечественников. У двери оглянулась и позвала: – Людмила, идешь?

На Игоря она не взглянула. Казалось, она забыла о его существовании…