Текст книги "Старорусская вышивальщица (СИ)"

Автор книги: Инна Василенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Часть VII

Инна Никитич отправился в начало: к въезду в город. Лотошники уже порядком охрипли, прооравши полдня на морозе, и теперь походили на острожников, сурово приближаясь к каждому и сипя: – Лисичку брать будешь? Нет? Ну и катись отседова катышками.

Торговля сникла.

– О, братуха Леха, опять давешняя баба чешет!

– Ничо се твоя баба бороду отрастила, а сисек-то нету! Такая видная, а пощупать не за что!

– А мож, у нее есть другое чо, поинтереснее сисек! – захмыкал первый.

– Это уж на любителя! – и Леха косо посмотрел на приятеля.

Инна за сто метров почувствовал нелиберальность лотошников. Закралась ему мыслишка снять сарафан. Но февраль, морозы, в сарафане теплее. И в бороде.

И служилый дворянин Инна огорчился, что идея носить женское поверх мужеского пришла только сейчас, а не в далеком 50 м году, когда на донском перевале брали они измором одну вышивальщицу-оборотня. Весь ноябрь простояли они на бивуаках, вышивая деревянными от холода пальцами миниатюрки, кто что прихватил из дому. И только каждый день на перекличке было их одним человеком больше, чем при выходе из Москвы. Так умело маскировалась подо всех вышивальщица-оборотень. Мастерство ее было настолько великим, что однажды уланы схватили самого Инну Никитича, искренне думая, что это он оборотень и есть. Еле отбился Инна Никитич рукодельным подносом, который использовал по тем лихим временам как щит. Получив по лицу разок и другой, уланы признали в Инне Никитича натурального Инну Никитича, потому что Инна Никитич орал во всю глотку: “Паскуды! Абьюзеры!” и махал подносом. Слова “абьюзеры” уланы не понимали как в Москве при начале похода, так и сейчас, поэтому стало ясно, что тут ошибки быть не может. Инну Никитича отпустили. Так бы и погибли они, принимая за оборотня то одного из своей братии, то другого, если б вышивальщица-оборотень, возгордившись успехами, не допустила фатальную ошибку: она засела вышивать бенгальских тигров. Тут ее застигли, в эту самую простынь от тигров завернули и потащили топить в Дон. Связали по рукам и ногам шерстью Риолис, привязали к шее станок Оманик, благо он железный и тонет в воде. Размахнулись и кинули. Но диво! Вышивальщица-оборотень не потонула, а только черпнула немного воды, и поплыла, поплыла вниз по Дону, увлекая за собой дорогущий импортный Оманик. Долго еще стояла в ушах уланов ее ликующая песня:

 
– Никто меня не любит,
Никто не приласкает,
Пойду я у комодик,
Наемся ДМС!
А ДМС чудови,
Такие колярови,
Я положу их в ротик
И тихо ням, ням, ням!
Гоп, гоп, гоп чида – гоп, а я спеваю!
Гоп, гоп, гоп чида – гоп, а я танцую!
Гоп, гоп, гоп чида – гоп плыву и вышиваю!
 

Так закончился поход Инны Никитича, студеный и бессмысленный. Но сегодня был другой случай. Сарафан ощутимо грел ляжки.

“Эка славно я придумал!” – радовался на себя Инна Никитич, – Инна хорррроший! Тьфу ты, зараза! Привяжется… Чем бы перебить?.. О!”

И Инна затянул в голос:

– Тоооолько равномерка на столе!

Уже полчаса стоял Инна Никитич над двумя притихшими лотошниками и беззвучно шевелил губами. Лотошники, а были они невысокого росту, замолкли и грелись в богатырском дыхании Инны Никитича.

– Леха, Леха, вот мы руки отогрели, кабы нам еще ноги погреть.

– А может, рискнуть и погреть, как считаешь? Один раз живем!

– Так, хлопчики, – Инна пришел в себя также внезапно, как до этого застрял в себе, – Чем торгуем?

– А ты вышивальщица что ль?

– Ну вышивальщица.

– Ну вышей мне, девица, что-нибудь!

– Могу тебе только, паря, кое-что во французский узелок скрутить. Не желаешь? Нет? Точно? Ну тогда слушай сюда. Проезжала ли тут девица, которая искала лисичку?

– А чо ее искать? Вот она!

– Я про девицу спрашиваю. Была?

– У меня одна посмотрела, да сказала не та лисичка, и не купила.

– Так, теплее. Ну и дальше.

– А дальше она у меня пощупала и купила! – задорно прибавил Леха.

– Так-таки и купила? – уточнил Инна Никитич.

– Пощупала и купила! Уж я-то умею продавать!

– Ну допустим. И что она потом?

– А ничего. Села в кибитку да укатила.

– Куда?

– А туда! – и Леха махнул рукой вниз по улице.

– Поточнее…

– Ну покушать они, верно, решили, кабак-то вышивальный там!

– А что за кабак?

– Эээ, девица, да ты не местная! Известный на всю страну кабак “Гюрза вышивает”

– Это нам подходит! Это как раз то, что надо, – и Инна зашагал вниз по улице туда, куда указал ему Леха.

Издали донеслись до него звуки разудалой музыки и гогот посетительниц. Вечерело, и “Гюрза вышивает” начинала шоу-программу для всех вышивальщиц страны. Специально для одного ужина здесь в Великий Новгород съезжались рукодельницы всего мира.

Инна Никитич толкнул дверь. В нос ему ударил запах чая, марганцовки и специй, словом, всей той дряни, которой принято красить канву.

Он подошел к прилавку, за которым суетились молодые и дерзкие татуированные девчонки. Ему приглянулась одна шатенка, от уха и до указательного пальца через всю руку тянулся узор петелька-глазок.

– Хороший рисунок! – Инна Никитич начал разговор.

– Да! Это по количеству начатых дизайнов. Одна петелька – один дизайн.

Инна Нитикич присвистнул:

– Неужели вы всех их кончили?

– Кончила, – и девица улыбнулась в усы. (Кстати, у нее были усы.)

Инна Никитич с уважением посмотрел на ее пальцы. Они были плоские и красные от постоянных контактов с иглой.

– Чем у вас тут кормят? – осведомился он.

– Да чем угодно. Вот, не желаете ли яйца в смятку под названием “Миксер в глаза” – особый рецепт с добавлением бычачьей крови. Или сборную солянку “Махач в комментах” – сто разных ингридиетов!!! Рекомендую. А! Вот еще комплексное блюдо – “Почти идеальный” – три тушеных кролика без соли. Солить вы будете на свой вкус, потому и “почти”. Но если вы вегетарианец, то вам надо чечевичный суп “Ловля одиночек”. Есть еще суп-пюре по-испански “Слезы доброй вышивальщицы”, но осторожно! Он сплошь из перца чили. Чаще всего у нас заказывают “По ту сторону багета” – особое блюдо-сюрприз, и ни один посетитель не знает, что скрыто в горшочке под запеченной корочкой теста.

– Так, ну я, кажется, определился. Давайте “Почти идеальных”. Терпеть их не могу, отличный повод уничтожить.

– А что будете пить? У нас отличное игристое вино “Пукан”.

– Не хочу алкоголь, что-нибудь попроще.

– А, ну тогда… – голос девицы потонул в общем шуме и овациях. На сцену кабаре поднимались девицы в нарядах для кан-кана.

Инна махнул, не разобрамши, и уставился на сцену. В луч софита вошел кругленький немчик в подтяжках и запел:

 
Я из Германии прибыть!
Вам равномерки привозить!
И вышивать вас всех учить!
 

Тут выскочили девицы, замахали ногами, да как хватят хором:

 
Света Риегер! Света Риегер!
Цвейгард из Германии!
Света Риегер! Света Риегер!
Вышивайте правильно!
 

А у девиц, гля! – трусишки из мурано сшиты.

– Вот извращенцы! По тридцати рублев сажень! Да никакого оброку не хватит. А у этих – трусы! – тут уж Инна вспылил негодованием. Он не глядя повернулся и хлопнул внутрь себя стопку, которую поставила перед ним девушка-кабатчица. Его пробрало моментально. Слезы хлынули из глаз:

– Аааа! Яд! Отравить меня решила! Прогон самопальный подсунула!!! – взвыл он.

Девица отшатнулась:

– Да вы что, барин, вы сами заказали луковое смузи “Петиты с дробным бэком”.

А на сцену уже вышли стриптизерши. Они растянули “Зеленую деревеньку” и одна из них ходила с распарывателем и под вой и экстатические крики толпы выпарывала по цвету то здесь, то там. Хор пел:

 
– Покажи изнанку в фас!
– Я сегооооодня пас.
 

А потом затянули:

 
– Когда закончу шить не знаю, пройдут дожди, сойдут снега!
Но ты мне улица родная и недошитой дорога!
Но ты мне улица родная и недошитой дорога!
 

Инна Никитич почувствовал, что еще чуть-чуть и он сам с тоски впряжется дошивать за девиц их Зеленую деревеньку. Он кинул рубль на стойку, нахлобучил кокошник на голову и вышел в дверь.

На крыльце перед ним стояла миловидная барышня с узелком ниток в руке.

“Она!” – успел подумать Инна Никитич.

И тут кто-то сзади накинул ему мешок на голову и повалил в снег. За углом заржали лошади.

Часть VIII

– Куда дальше? – спросил Макар, когда Фекла Иововна с “не той” лисичкой села в возок.

– Не знаю, Макар, вот теперь – не знаю… – вздохнула Фекла.

– Ну, раз предложений нет, позвольте напомнить: мы с утра еще…

– Ах да, прости, давай позавтракаем.

– Лба не перекрестили, Фекла Иововна! Воскресенье нонче! Вон люди к обедне поспешають!

– А да… Как скажешь… – Фекла задумалась, ее осенило, – Послушай, а это мысль: спросить в церкви, нет ли среди прихожан Андрея Петухова. Как христианин ходит же он в какую-нибудь церковь, как ты считаешь?

– О! Барышня! Узнаю вас! Но, мои родимые! Поспешай!

Церкви были всюду, поэтому Макар не выбирал маршрут, а позволял лошадям идти, куда Богу угодно. Они вышли к высокой, красного кирпича церкви. Вокруг нее то ли крестный ход, то ли хоровод, семенили друг за другом молодые девки.

– Простите, – обратилась Фекла к одной из них, – А могу я…

– Тсс! – шикнула та нее и продолжила путь, шепча молитвы.

Фекла не решилась больше спрашивать, а зашла внутрь. Макар отказался:

– Не пойду туда, вишь, бесноватые мечутся.

Узкие окошки пропускали мало света, клубился дым от зажженных свечей. После сияющего снега глаза никак не привыкали к полумраку. Фекла наткнулась на большую мягкую женщину, она стояла в уголочке и продавала свечки.

– Матушка, скажите, где я?

– Это Параскевы Пятницы церковь.

– А вы не знаете, ходит ли сюда Андрей Петухов?

– Шшш! Мужика искать в женской церкви, в обители вышивальщиц?! Греховодница! Ну-ка давай выйдем!

Они вышли. На морозе и при ярком свете Фекла чувствовала себя лучше:

– Вы меня простите, я не в том смысле ищу, в котором вы подумали, а в том, что он мне как вышивальщице нужен.

– А ты, доченька, вышивальщица?

– Нет, но буду.

– И что же? Тебя Андрей Петухов научит?

– Да нет же. – Перед ними, стоящими на паперти, продолжали ходить девицы, – Да почему они ходят-то так странно?

– Ааа, это примета така: надо церковь нашу обойтить трижды и замуж выйдешь.

– То есть как – выйдешь?

– Пешком. Самым обычным способом выйдешь.

– Погодите, а как же единороги, вот это вот все?

– Пустое, – свечница махнула рукой.

– Да у нас на Москве их годами шьют, табунами! Чтобы замуж выйти!

– И чудесно! Пусть шьють! Пока шьють, все жонихи к нам едуть, у нас дефициту в них нету! Вишь, вот там у стеночки подворья притулились парни. Выглядывают себе кого покраше.

И в этот момент из тени подворья вышла огромная баба с бородой и в кумачовом сарафане и задумчиво побрела прямо в круг невест.

– Ох ты ж, Господи! Антихрист! – свечница замахала руками.

Баба продолжила идти.

Девки увидели ее, замедлили шаг. А потом одна взвизгнула, да тут и началось. Крик поднялся страшный. Все завопили и толпой кинулись в церковь спасаться. Фекла еле успела отскочить в сугроб, чтобы ее в давке не замяли, да в церковь не заволокли. И как только последняя девица, визжа на самой высокой ноте от сознания того, что она последняя, заскочила в церковь, как тут же дверь закрылась и изнутри лязгнул тяжелый засов.

Баба с бородой приближалась с неумолимостью упыря из русских сказок.

Фекле стало не по себе. Она пошла к возку, откуда Макар наблюдал за представлением.

Бородатая баба как на рельсы попала в протоптанную девками тропочку вокруг церкви и в задумчивости принялась наматывать круги, распевая:

 
– Куча ниток Гаммы была у меня меня!
Парня молодого полюбила я.
Вышить захотела на его беду!
Гамму подбираю, но не подберу!
 
 
Он живет не знает ничего о том,
Что отшит зеленым с синегубым ртом.
Я смотрю не смею волю дать словам.
Милый мой, хороший, полюбуйся сам!
 

Макар хлестнул вожжами и лошади тронули дальше.

Перебрались по мосту на ту сторону Волхва, прошли по городу и остановились в виду небольшой приземистой церкви.

– Эй, уважаемый! – Макар остановил мещанина, который торопился по делам, – Это чья церковь? Барышня справиться хочет.

– А, барышня! Да-с! Это церковь Живоначальной Троицы с престолом святого евангелиста Луки-с!

Фекла соскочила в снег, поспешила ко входу, Макар снова не пошел:

– Какие-то они тут цыгановатые, я отойду, а они лошадей уведут. Ну их!

Не успела Фекла Иововна подняться на паперть, как со всех сторон ее обступили:

– А! Барышня! Подай на моточек Гаммы!

– У меня доченька уже два дня без вышивки! Вся бледненькая такая, трясет ее! Подай копеечку!

– Барышня, сердце у тебя золотое! Давай я помолюсь за тебя святому Луке! Авось твой портрет в наборе выпустят! Красавица на весь мир будешь! Прославишься!

– Ой! Милая девушка! – и кто-то схватил Феклу за руку, – Подай подаяньице! Совсем я ослепла от гобеленов во славу Божью! Теперь Божьим провидением питаюсь!

Фекла не знала, как отбиться от попрошаек и прорваться внутрь:

– Да мне только спросить! Про Андрея Петухова!

Тут выскочила из толпы сухенькая баба в цветастых юбках, вывернула Фекле ладонь:

– Ой, вижу! Сходит с ума по тебе Андрей Петухов! Да какой он видный молодец! Будет у вас семнадцать детей!

– Что? – изумилась Фекла.

– Ну ладно, шутка, трое.

– Да ну за кого вы меня принимаете?!! – и Фекла отдернула было руку, но ее уже плотно обступили кольцом попрошайки, и каждая загалдела, что есть мочи.

И тут опять показалась на противоположной стороне улицы огромная баба с бородой и в сарафане. Нахмуренные брови ее и сжатые красные кулаки недвусмысленно намекали, что шутить она не любит. Что шутки – это вообще не про нее.

Баба пела:

 
Не для меня анонсы Dim!
Не для меня Риолис шьется!
Иголки сквозь канву проходят
В воскресный день не для меня!
А для меня – клочок канвы!
Лягушка с веточки свисает!
Морские свинки подпевают
И хвалят все одну меня!
 

Попрошайки примолкли. Баба двигалась прямиком на них. Они отступили на шаг сначала. Выпустили Феклу. И, чуя непреодолимое приближение силы, которую не понимали, кинулись врассыпную.

Фекла покрутила кистью руки, немилосердно вывернутой гадалкою, прищурилась, посмотрела на бородатую бабу: “Преследует она меня что ли? Или их тут много таких?..” – и пошла к Макару. Он отбивался от цыгана, который пытался скинуть цену с непродажных лошадей и намекал, что если их сейчас не продать дешево, то на соседней улице они падут замертво от старости. Впрочем, если купить у него, цыгана, особенную попону, расшитую руками молдавских девственниц, то святой Лука смилуется над их лошадиной судьбой и они еще, даст Бог, поживут пару дней. Но не больше, потому что у цыгана глаз верный. Дипаля дико косилась на него и нетерпеливо перебирала ногами.

– Поехали отсюда, Макар! – Фекла Иововна заскочила в возок.

Макар радостно стегнул лошадей. Живые лошади радостно побежали. Цыган радостно махал попоной, которая по мере удаления стремительно теряла в цене.

И снова они позволили Сансетреде и Дипале выбирать дорогу. И снова лошади пришли к церкви, потому что в Великом Новгороде куда ни иди, а все придешь к церкви. Вечерело. В редком свете искрился снег. Зажигались огни за заборами. Возле церквей уже никого не было, но в их узких окошках теплился свет, как теплится надежда на дне темной пропасти.

– Сюда зайду! – решил Макар, – Хорошая церковь, старая.

И они вошли.

В неверном свете свечей обступили их святые на фресках. Хмурые их лица нависали с небесной неподвижности, а простертые руки благословляли в знак прощения, в знак любви. Фекла закинула голову и высоко-высоко, так высоко, как даже небо не бывает, увидела Христа Вседержителя. Кроткие очи его смотрели на нее и видели ее. И не было слов молитвы, а вся душа была одна молитва.

Макар крестился, клал земные поклоны.

А Фекла стояла вся здесь, на ладони, и не могла отвести взгляда. Почувствовала, кто-то подошел со спины:

– Э, доченька, давно искала, да не того нашла… – шепнул старческий голос, – А если подумаешь, того. Да ты и сама уже знаешь…

– Что? – Фекла обернулась. За ней стоял седой монах.

– Церковь у нас, говорю, хорошая. Преображения на Ильиной улице. Сам Феофан Грек расписывал.

– Вы знаете, я схему для вышивки искала, я все обошла, а ее нету, а теперь мне домой надо…

– Ты уже дома.

– Да мне в Москву…

– Пойдем, что покажу.

И старик вывел ее на улицу.

Напротив за высокой стеной темнел в ночном мраке купол церкви.

– Там, доченька, в монастыре, читают неусыпную Псалтирь. За всех за нас грехи отмаливают. День и ночь, ни на минутку не останавливают чтение монахи. И старые люди говорят, что если чтение остановится, тут же конец света начнется. Вот как.

– Да мне только про схему-то узнать, какой конец света…

– А ты подумай, что если прервалось, что если нас всех уже судят последним страшным судом? Вот сейчас, в этот самый миг.

– Как можно! Ведь маменька выхухоль свою не вышила. Томную…

– Это что ж за паскудство! – внезапно сказал за плечом Макар. Он указывал рукавицей в темноту, где только и слышно было скрып снега.

Фекла вздрогнула. Монаха рядом не было, как сдуло.

– Ась? – она не понимала, о чем Макар говорит.

– Да баба эта с бородой! Цельный день за нами ходит как привязанная. Песенки поет: “Когда б имел я горы ниток и лари полные добра, все отдал бы за то, чтоб Инна мог вышивать весь день, ура!” И ведь была бы приличная баба, а то, я давеча приметил, она сарафан свой красный цыплячьим поясом подвязала. Ну как так можно, а?

– И что же?

– А вот давайте, барышня, мы ее расспросим?

– Да разве ж она с нами разговаривать будет?

– Есть у меня одна мыслишка… – Макар скользнул в темноту и увлек за собой Феклу.

Инна Никитич шагал прямиком к кабаку “Гюрза вышивает”.

Часть IX

– Не сочтите за грубость, Фекла Иововна, но вы балбес, – сказал Инна Никитич из-под мешка. – Откуда вы меня знаете! – изумилась Фекла.

Они стояли на крыльце “Гюрза вышивает”, Макар надежно заломил бородатой бабе руки.

– От губернаторши. Она поручила передать вам адрес Андрея Петухова. Вы ж такие все романтические, такие восторженные! Маменькины нитки выгребли, а адреса не взяли. Очень продуманно. – Фекла густо покраснела. Но в мешке на голове и в темноте зимней ночи Инне было не увидеть. – Вы б мешок-то сняли, – посоветовал Инна Никитич, – От него амбре чесночной колбасы. А я наелся под завязку органайзера.

– Макар! Отпусти ее, пожалуйста!

– Его, – поправил Инна Никитич, – я вообще-то мужчина, дворянин и имею офицерский чин.

– Что ж ты, офицерский чин, в бабьем сарафане на людях ходишь, да еще пояс такой поганый выбрал? – Макар продолжал крепко держать Инну Никитича.

– А потому, крестьянское отродье, абьюзер, что я тайное задание имею!

– За девками по церквам шастать?! Сам ты абьюзер, черт знает, кто это, – однако ж Макар ослабил хватку.

Инна Никитич выдернул руки, скинул с головы мешок, приподнял кокошник и с издевкой поклонился Фекле Иововне:

– Честь имею! Инна Никитич Татарцев. Вам адрес надо? Вот он, – и Инна Никитич протянул Фекле Иововне четвертушку гербовой бумаги.

Развернулся и зашагал в ночь.

– Да куда же вы?! – Фекла испугалась, – Вот так уйдете? И все?

– И все! – донеслось из темноты.

– Так давайте мы вас подвезем?!

– Куда? До Петухова? Мне лисичек не надо!

– Да хоть до Москвы! Вы такой путь для меня проделали…

Тут Инна Никитич притормозил шествие по сугробам и задумался. Мысль, что придется скакать верхом до Москвы, отозвалась в теле характерной болью. А тут миловидная барышня, хоть и порядочная дура, конечно, но это уж так завсегда, экипаж, можно спать в пути…

– Ладно! – крикнул из темноты, – До Москвы согласен. Поехали к Петухову, а утром – в путь.

Не успели они сесть в возок, задул ветер, поднялась метель. Все заволокло белым. Тронули. Лошади еле выбирали путь, снег слепил глаза, дорогу спросить было не у кого, ни единое окошко не горело в городе. Но вдруг, чу! Вроде блеснуло что-то желтым в темноте. Никак свет. Так и есть. Макар стал править туда. На залепленной снегом вывеске они разобрали только “…чка…цы”.

– Лавочка вышивальщицы? – предположила Фекла.

– Дурочка и бубенцы, – выдвинул версию Инна Никитич.

Они зашли.

В невысокой и светлой избе сидело 20 девиц и баб разного возрасту. Все вышивали.

– Проходите! Садитесь! Грейтесь! Хотите чаю тепленького в сапоги нальем? Вмиг угреетесь! – их приветливо встретили.

– Нам только дорогу спросить!

– Ой, это завсегда успеется – дорога. Вы лучше расскажите, какую обезьянку вы вышиваете?

– Почему это обезьянку? – удивился Макар.

– Ну как же, вот год обезьяны будет!

– И что?

– Все шьют! Вы же тоже, наверное, обезьянку шьете. Что выбрали? Набор или авторский дизайн? Или, может, бесплатничек нашли в сундуке?

– А ничо, что щас как бы февраль? – поинтересовался Инна Никитич.

– Ну и что же? Мы заранее. Мы загодя. Это же надо и картину на стену вышить!

– И пинкипчики на елку!

– Ой, Нюша, ты еще про игрушки-обезьянки на елку скажи! Тоже же надо!

– И на открыточки!

– А подарочки с обезьянкой обязательно тоже, а то родные осерчают!

– Ой, бабоньки, чует мое сердце, я не успею! Не успею!!! – заплакала одна девка.

– И кто в вашем обезьяннике главный заводила? – Инна Никитич впервые чувствовал себя в среде вышивальщиц как не дома.

– Ну наверное, Аглая… Да… Аглая уже большой пейзаж с обезьянами вышила – “Обезьяна, ее супруг и банан веселятся на лианах”.

– Аглая, как нам проехать на улицу Людогоща, 12?

– Прямо, но это вы зря.

– Почему?

– Вы пока будете ездить, пропустите плювачные бои вышивальщиц.

– Это что за диво?

– Да, сегодня высшая лига: слобода на слободу боем идет. Это вот когда двое сцепятся – ничего интересного, ну потаскают друг друга за хвосты на изнанке, мордой в провисший бэк потыкают и разойдутся. Но сегодня – другое дело. Одна слобода вышивальщиц против другой выступит. Человек до пятидесяти сразу биться будут. Вот потеха! А кстати, вам как раз по пути! Вы наших девок подвезите, они вам дорогу укажут. Но я оченно рекомендую поглядеть. Не каждый день такое бывает.

– Да! Не каждый! – подхватили девки, – Через день бывает. А вот чтобы каждый – нет, никогда.

– Ой, девки, а как здорово прошлый раз бабе одной блэкворк в клочья порвали за то, что она сказала, будто у слободских багет не к дизайну, а к ночному горшку подобран!..

И многие вышивальщицы засобирались, пошли к выходу.

– Кстати, – Инна Никитич обернулся с порога, – В вашем обезьяньем заповеднике нет носка с обезьянами. Вот это упущение, скажу я вам.

– Ааа!!! – тут же схватились за сердце вышивальщицы, – Не успеваем!!! Караул!!! Аврал!!!

Дверь закрылась.

Они подъехали к красивому кованному крыльцу. Вывеска глазила: “Нехай брешут. Плювачные бои.”

– А давайте хоть глазком поглядим? – предложил Макар, – Будет что на Москве своим рассказать, а?

– Да, я бы тоже хотел взглянуть, любопытно… – протянул Инна Никитич.

Фекла Иововна противиться не стала.

Просторная зала была полна народу. Слободские перешептывались по углам. Одни отличались от других. У первых лица свирепые, глаза кровавые, у вторых – хари ангельские, зыркалки кроткие.

На середину залы вышел рефери – вышивальщица с саблей в руках. У нее было право зарубить насмерть любую, кто осмелится перейти негласную черту.

– Итак, начнем, – сказала рефери, – Нам нужен формальный повод.

– Есть! Есть повод! – закричали в толпе, – Вот та взялась дизайн вышивать, который я первее всех хотела вышить!

– Спасибо, ваше мнение очень интересное! – сухо ответила рефери.

– Да ты вышиваешь как муха сонная! Голден Кайт вышивают быстрее, чем ты 10х10 вышьешь!

– Спасибо, ваше мнение очень интересное! – подбадривать участниц было обязанностью рефери.

– Это кто говорит? Да ты овцу от Анфисы полгода вышить не можешь!

– Да потому не могу, что она на тебя похожа!

– Ааа! Так ты ревнуешь, что твой муж будет смотреть на овцу, которая на меня похожа! Правильно, это потому что ты страшная! Михась на тебя давно не смотрит! К овце приревновала, бабы, вы слышали?!!

– Спасибо, ваше мнение очень интересное!

– А! Бабы! Катьку обидели! К бою!

– Да кого вы слушаете! Они считают, что багет надо к интерьеру выбирать!

– Ахаха! К какому интерьеру! Они же шьющие, всю мебель из избы вынесли да на мулине в ломбарде обменяли!

– А я видела, как одна сидела на помойке да дизайн, что я выкинула, распарывала, чтобы нитки забрать!

– Ооо!!! Да вам лечиться надо!

– Зато нас мужья к овцам от Анфисы не ревнуют!

– Девочки, надо быть добрее! – раздался тоненький голос.

– Спасибо, ваше мнение очень интересное!

– Бабы! Бабы! Глядите, что я у нее из кармана вытащила! Ужас какой!

– Аааа! Ужас!

– А что это?

– Белый лист бумаги!

– Аааа! Ужас! И что?

– Не знаю…

– Спасибо, ваше мнение очень интересное!

– А! Так это у нее белый лист, чтобы авторские дизайны от руки перерисовывать и другим давать!

– А ты, я посмотрю, практиковалась уже в этом, раз знаешь!

– Да видела тебя разок за работой!

Тут рефери оголил саблю и снес голову одной и второй в профилактических целях.

– Спасибо, ваше мнение очень интересное!

Гвалт стоял страшный. По стеночкам те, кто пришел вовремя, пересказывали предыдущие 500 комментариев тем, кто только вошел.

Наши герои постояли еще, помолчали и друг за другом направились к двери.

– Я так и не поняла, что они сцепились… – Фекла Иововна поправила шаль.

– Ну как же! – принялся было объяснять Макар.

– Брось ты это дело! – оборвал его Инна Никитич, – Я по молодости сам в таких боях участвовал. Даже кубки получал. Но потом разочаровался. Тут фокус в том, что каждая сторона считает себя победителем. Пендибуль им в пяльцы. Смысла особенного нету. Ну если только в навозе поваляться охота. Тьфу. Куда там они нам показали? Тот дом наискосок? Пойдемте.

В окнах того дома горел свет.

– А неплохо Петухов твой на лисичках живет… – протянул Инна.

Постучали, дверь оказалась открытой, они вошли.

Инна Никитич с бородой и в кокошнике выступал первым. За его мощными плечами – Фекла и Макар. Помещение было казенного вида.

– Что? Буйный? – спросил у Феклы мужчина в лекарском халате и кивнул в стороны Инны.

– Я?

– С вами, хлопчик, мы потом поговорим. Вы, барышня, расскажите, муж ваш что ли? Развязался? В зашив ушел? Если нитки не дать, колотит?

– Что вы, он не муж мне, он так, ходил за мной всюду да и все.

– Ага, навязчивые состояния…

– Да что вы тут такое устроили? – возмутился Инна.

– Да вы поспокойнее! Мы отлично вас разместим! И пяльцы дадим! Все как надо!

– Мне в Москву надо! К губернаторше! Доклад делать! Она меня дизайном обещала наградить.

– Ооо, понятно! Дизайнеронаградный психоз…

Лекарь кивнул двум здоровенным молодцам.

– Миленькие, помогите нашему гостю присесть!

– Да не надо мне помогать! Я не хочу сидеть!

– Что ж так? Навышивались, тело затекло?..

– Да я за весь день только в “Гюрза вышивает” и присел!

– Ооо, по притонам ходите, ясненько…

– Я обедал там!

– Ребята! Подайте мне ту самую настойку, да, “Идеальная изнанка”. Нате, голубчик, выпейте! Отличная вещь!

– Фу, не буду, что это?

– Идеальная изнанка – рвотное средство моего изобретения. Прекрасно прочищает организм от всего, что вы в кабаке съесть успели.

– Я только и ел, что Идеальных.

– Вот! Общее место любого шизофреника! Галлюцинация святой троицей.

– Послушайте, – вмешалась Фекла, – Отпустите его! Он не такой. Вы его зря лечите!

– Милая, вы серьезно думаете, что “не такой” будет ходить в сарафане и кокошнике и есть Идеальных? Да еще этот пояс ужасный, фу! Хлопцы! Проводите нашего гостя в палату № 3, да, к Скопидомцеву. Он вроде пошел на поправку, завтра выпишем.

– Да вы что, Семен Семеныч! Скопидомцева вчера застукали, как он какие-то бумажки через ограду отдавал и кричал, что хочет мира во всем мире и бесплатных дизайнов для всех!

– Ой, тогда рано, рано. Ну тогда в 10ю положите, этого самоубийцу, что не успел к юбилею бабушки картину вышить, родственники забрали?

– Который с истерическим припадком начал розы и вены пороть? Или который решил, что он пинкип, и пошел на фонаре вешаться?

– Который с розами, конечно.

– Да, вечером забрали. Родня говорит, что скажут ему, будто бабушка ошиблась, у нее через месяц юбилей, этот дурной авось успеет дошить. Ну, не успеет, милости просим. Там и сказали им.

Инну Никитича подхватили под руки и потащили в темноту коридора.

– Да погодите, он же здоровый!

– Здорового отпустим, зачем нам зря здоровых кормить. Приходите завтра, тогда и поговорим. А сейчас уже поздно, прощевайте!

И старичок принялся мягко, но настойчиво выталкивать Феклу и Макара в дверь.

На улице Макар спросил:

– Что это было?

Они обернулись и тут только заметили вывеску: “Смирительный дом № 1. Улица Людогоща, 12а”.

– А адрес-то не тот…

– А где же тот?

Они приблизились к следующему дому. Фасад его прятался в глубине палисадника с разросшейся сиренью, занесенной снегом. В крайнем окошке теплился свет. На калитке в середине невысокой ограды болталась табличка: “Дизайнер Андрей Петухов. Звоните”.

Фекла позвонила в колокольчик.