Текст книги "Королевский зал"

Постановили: Проинформировать деканат геологического факультета о проведённом заседании Парткома, передать в деканат протокол заседания и рекомендовать деканату отчислить студентку Мартову С. с геологического факультета. Соответствующие материалы передать также в бюро ВЛКСМ факультета.

Вызов в партком и решение об исключении стали для Светы невероятным ударом. Сначала она подумала, что раскрылась её тайная поездка в Калининград, но, как оказалось, никто о ней так и не узнал. Удар пришёл совсем с другой стороны. Кто мог возвести на неё такую напраслину и зачем – она не имела понятия.

Время как будто остановилось. Три года она жила в бешеном ритме, и вдруг замерла на полном ходу. Кончились многочасовые поездки на электричке, вечный недосып, горы учебников дома и в библиотеке. Кончились жёсткая самодисциплина и вечная жизнь по минутам, даже чуть ли не по секундам. Кончились спелеологические походы. Теперь у неё была масса свободного времени, которое просто некуда было деть.

Но самое ужасное переживание было связано не с исключением, а с чьим-то предательством и клеветой. Как могли эти преподаватели, которые, казалось бы, прекрасно её знали вот уже целых три года, которые ездили с ней в многодневные экспедиции и на практики, ели вместе из одного котелка, сидели рядом у костра, пели факультетский гимн, как же могли они поверить этой клевете, а её запачкать подозрениями и недоверием?

Света не знала, что в деканат, помимо протоколов заседания парткома, пришёл ещё и сигнал из факультетского спецотдела: шофёр, который когда-то по просьбе Дирка, да ещё и на его деньги довёз Свету из кинотеатра до дома, тоже сообщил кому надо о её подозрительных связях с иностранцами. Света не знала также, что вскоре после этого всех её соседей обошёл спецагент из КГБ и расспросил об образе жизни семьи Мартовых. К счастью, Наталья была в хороших отношениях со своими соседями, поэтому никто из них не сказал о Мартовых ничего плохого. Но и самой Наталье никто из соседей никогда, даже много лет спустя, так и не шепнул об этом визите. Если бы не этот второй сигнал, то, возможно, Свету и не исключили бы из университета, а ограничились лишь строгим выговором по комсомольской линии...

Из-за всего пережитого Света впала в глубокую депрессию, хотя в те времена советские люди, полные исторического оптимизма и одной ногой уже стоявшие на самом пороге эры всобщего коммунистического счастья, которое, по прогнозам генерального секретаря КПСС Н.С.Хрущёва должно было начаться в 1980 году, даже и не знали этого слова.

Как когда-то и её отец, пришедший с войны инвалидом, она теперь целыми днями лежала отвернувшись к стенке и не разговаривая ни с кем. Ей не хотелось ни есть, ни пить, ни ходить или говорить, ни даже читать или думать. Ей не хотелось жить...

В соседней комнате громогласно отпускал свои идиотские шуточки ухажёр Нины Алексей, но Света их почти не слышала. Закрыв глаза, она снова бродила по Королевскому залу, опускала руки в круговой фонтан, вечно льющийся из-под гигантской хрустальной друзы, стоящей на пьедестале посреди зала. Она ощущала прохладу и шероховатость искристых сталактонов, обнимала сверкающие фигуры зверей, стоящие вокруг фонтана. Она снова шла вдоль ручья, огибала громадные валуны, видела узкую щель в вертикальной стене, куда впадает подземный ручей. Только здесь ей было хорошо, потому что она была совсем одна, потому что её окружала неземная красота, а подлость, грязь, предательство, человеческое убожество навсегда остались где-то там, совсем в другом измерении – далеко-далеко наверху...

Иногда она всё-таки думала о том, кто же мог совершить такую подлость по отношению к ней. Её приятельницы, провинциальные девчонки из общежития? Нет, это просто невозможно. Они слишком простодушны для этого, и все их заботы не выходят за рамки того, как сдать очередную сессию, дожить до стипендии и, если очень повезёт, выйти замуж за москвича. Избранные девицы из высокопоставленных семей? Но она с ними почти не общалась, к тому же они были заняты нарядами, развлечениями, любовниками – жили совсем в другом, чуждом мире, который у Светы вызывал только отвращение. Она, со своими отличными оценками, спелеологией и комсомольской работой, была для них слишком неинтересна и незначительна, чтобы уделять ей хоть какое-то внимание. Ребята с курса? Тоже маловероятно – они честны и бесхитростны, много раз проверены совместными походами и экспедициями. Выходит, никому не было нужно её унижение и уничтожение. Тем не менее, кто-то же это всё-таки сделал! Самый отвратительный тип на курсе, это, конечно, Хряков. Но ведь он ей симпатизирует с самого первого курса, так что Хряков тоже отпадает. Кто-то из преподавателей? Но такое ещё менее вероятно, все они всегда относились к ней очень хорошо...

Впервые Света вдруг задумалась о том, в каком государстве она живёт: до сих пор всё было ясно и однозначно – комсомольская работа, пролетарский интернационализм, строительство коммунизма, до которого уже было подать рукой. И вот теперь, это самое государство буквально уничтожило её, унизило и оскорбило, лишило будущего, о котором она мечтала с самого детства. И никто, ни один человек с курса не пришёл ей на помощь, никто даже не позвонил по телефону, чтобы поинтересоваться, как она теперь думает жить дальше...

А эти доблестные и всесильные кэгэбэшники! Они проворонили её действительное преступление – тайную и противозаконную поездку в Калининград, в то время как нашли криминал там, где его никогда и не было! Оказывается, она – активная комсомолка, отличница, лучшая студентка курса – самый большой враг советской власти на всём геологическом факультете МГУ!

Андрюшка, хоть ещё и не совсем повзрослел, но очень хорошо понимал состояние своей старшей сестры. Света для него всегда была образцом: красавица, отличница, спортсменка, активистка, наконец, просто очень сильный человек. Он и представить себе не мог, что когда-нибудь увидит её в таком отчаянии. И ничем помочь ей он не мог. На все его расспросы она отвечала односложно, и чувствовалось, что эти разговоры причиняют ей чуть ли не физическую боль.

Хрупкий белокурый мальчик с бездонными голубыми глазами подошёл к светиной кровати.

– Свет, спишь?

– Нет.

Андрей положил ладонь на лоб сестры, другой рукой взял её за руку, несколько минут посидел так молча.

– Знаешь, Андрюшка, мне так даже легче – как будто от тебя ко мне идут покой и тепло. Ты что, на меня телепатируешь?

– Наверное. Представь себе, что у тебя в голове зажёгся маленький фонарик и его лучик медленно-медленно делает круг внутри. Один круг, второй, третий...

– И, правда, как хорошо! Ты у нас, наверное, добрый волшебник, Андрюшка?

– Света, ты не отчаивайся, это пройдёт, а я всегда буду с тобой.

– Спасибо, Андрей.

– Давай, поправляйся быстрее. А знаешь, я уже для себя решил – после школы пойду в медицинский и буду врачом. Одобряешь?

– Конечно! И папа тоже одобрил бы, не сомневайся...

Глава 10.

После того, как партком разобрался с Мартовой, Дирк почти перестал звонить ей по телефону: он не сомневался, что её телефон прослушивается и не хотел доставлять человеку ещё большие неприятности. Как ни смешно, но на Дирке эта история совсем не отразилась – ни на мехмат, ни в посольство ГДР от бдительных советских людей на него не поступило никаких компрометирующих сигналов, поэтому он, казалось бы, продолжал спокойно учиться на своём факультете.

Но на самом деле Дирк тоже был в отчаянии – ведь Света пострадала именно из-за него, и он ничем не мог ей помочь. Он страшно хотел её видеть, утешить, успокоить, но и навестить Свету в её доме тоже не мог – для советских людей он в этой стране так навеки и останется иностранцем, от которого лучше держаться подальше, поскольку кругом живут не только бдительные соседи, но и настоящие стукачи. Он понимал, что чем чаще они будут встречаться, тем хуже для Светы. Поэтому и их встречи, которые были так естественны в университете, и походы на немецкие фильмы, которые так любила Света, сами собой прекратились, да и Света теперь не интересовалась больше ни немецким языком, ни чем-либо другим, даже своей некогда горячо любимой спелеологией. Её все всегда считали сильным, волевым человеком, а она, оказывается, так легко сломалась, в первый же раз в жизни столкнувшись с человеческими подлостью и предательством.

Впервые в жизни Дирк, как и Света, тоже вдруг задумался о том, в каких же государствах они живут. До сих пор для них обоих всё было ясно и однозначно – комсомольская работа, пролетарский интернационализм, строительство коммунизма, до которого уже было подать рукой. И вот теперь, это советское государство, "самое гуманное и человечное в мире", "где так вольно дышит человек", буквально уничтожило Свету, унизило и оскорбило, лишило будущего, о котором она мечтала с самого детства. И никто, ни один человек с курса не пришёл ей на помощь, никто даже не позвонил по телефону, чтобы поинтересоваться, как теперь она думает жить дальше... Только Дирк, который так страстно хотел притти ей на помощь – единственный из всех не мог этого сделать именно потому, что этого не хотело светино государство.

Дирк думал почти теми же самыми словами, что и Света: что же теперь, после всего случившегося, можно сказать об этом "самом могучем в мире" государстве, в частности, о его "доблестных и всесильных", чуть ли не ясновидящих кэгэбэшниках! Ведь они проворонили её действительное преступление – тайную и противозаконную поездку в Кёнигсберг, которую она, рискуя очень многим, совершила именно для него, в то время как нашли криминал там, где его не было никогда! Оказывается, она – активная комсомолка, отличница, лучшая студентка курса – самый большой враг советской власти на всём геологическом факультете МГУ! Там, как ни в чём не бывало, среди прочих продолжали учиться тупицы, проститутки, бездари – не было места только для Светы. Но самое странное во всей этой истории – всё-таки то, что она никак не коснулась его, Дирка. Этому необъяснимому обстоятельству Дирк как раз и удивлялся больше всего...

Наталья, видя, что творится с её дочерью, тоже была в отчаянии. Она, конечно, прекрасно понимала, в каком государстве живёт – ведь она пережила государственный террор тридцатых годов, отечественную войну, голод, нищету, послевоенные ужасы. Многие годы она каждый день просыпалась с кошмарной мыслью: чем сегодня накормить детей? Она ещё помнила, как её, учительскую дочь, не принимали в институт за "буржуазное происхождение", как в молодом советском государстве в школе было запрещено изучать поэзию Пушкина, так как он был "буржуазной косточкой" и не из класса пролетариев, а из проклятого "класса эксплоататоров".

Она прекрасно помнила, как Костя Становов, самый тихий и безответный слушатель рабфака, где она когда-то училась, пришёл однажды на занятия весь сияющий и сообщил товарищам: "Ребята, сегодня мне приснился сам Иосиф Виссарионович!" Юноши и девушки окружили его, с завистью спрашивая о том, что же делал товарищ Сталин в костином сне, на что счастливец отвечал: "Он пожал мне руку и велел хорошо учиться, чтобы отдать все силы на благо родины!" На следующий день Костя на занятиях не появился. Больше никто его не видел никогда. Ни один сокурсник потом ни разу не упомянул его имени, как будто такого человека никогда и не существовало на свете...

Однако ни Наталья, ни Антон никогда не говорили с детьми на политические темы. Дети, как и все остальные их сверстники, вступали в пионеры, потом в комсомол. Наталья хотела только одного – чтобы они были счастливы и не пережили тех ужасов, которые достались на её долю. Но теперь сразу двое её детей – и Света, и Нина попали в беду. Со Светой, ладно, дела обстояли ещё не так страшно – она человек сильный, в конце-концов придёт в себя. Может быть, даже сможет потом восстановиться в университете, а если и нет, то просто поступит на работу, когда-нибудь выйдет замуж, всё у неё наладится. Просто она взрослеет, а ведь каждый человек по мере взросления всегда сталкивается с разочарованиями, горем, предательством, человеческой подлостью. Это неизбежно, зато человек умнеет, становится менее наивным, более приспособленным ко взрослой жизни.

А вот Нина... Тут дело обстоит гораздо хуже. Ей всего семнадцать лет, только что кончила десятилетку, пора бы поступать в институт, а у неё в голове только любовь. Добро бы нашла хорошего парня, какого-нибудь одноклассника или студента. Так нет – безумно влюблена в человека на десять лет её старше. Но и это неважно, всё бывает. Весь ужас в том, что Алексей – кэгэбэшник, и не скрывает этого. Наоборот, гордится этим и всем хвастается тем, что в их всесильном ведомстве они имеют такие льготы, такие зарплаты, которые и не снились какой-нибудь рядовой учительнице вроде Натальи. Туда кого попало не берут – там работают лучшие люди, такие, как он. Правда, этот "лучший человек" за всю свою жизнь не прочитал ни одной книжки, не мог связать и двух слов, но тем больше презирал "гнилую интеллигенцию" и ко всем окружающим относился с большим высокомерием. При этом он ещё и хвастался тем, что окончил высшую школу КГБ и называл себя не иначе, как юристом. Чем он мог покорить наивную Нину – оставалось просто загадкой. Может быть потому и покорил, что она была ещё слишком молода и наивна. Наталья дрожала от мысли, что Нина по простоте душевной расскажет Алексею о калининградской тайне.

Но и это было ещё не всё, что так мучило Наталью. Дело заключалось в том, что своего жилья у Алексея не было. Будучи иногородним, он жил в милицейском общежитии. Нина всерьёз собралась за него замуж: они ждали только её совершеннолетия, когда им можно будет расписаться в ЗАГСе. И вот тогда Алексей заявится в их двухкомнатную "щемилку", потребует для себя и молодой жены отдельную комнату, и всем остальным – а ведь их трое, придётся жить во второй, проходной комнате, причём под неусыпным надзором этого стукача. Алексей и не скрывал от Натальи этих своих столь далеко идущих намерений. Он с наслаждением рассуждал перед ней на эту тему, уже мысленно передвигал мебель в квартире по своему вкусу. И чем больше ёжилась Наталья, слушая его разглагольствования, тем с большим наслаждением он говорил, говорил, говорил... Кажется, он был не только подлецом, скотиной и невеждой, но ещё и хорошим садистом...

Нина же смотрела на него влюблёнными глазами, не слушала ничьих советов и, сияя от счастья, шла навстречу своей неизбежной жизненной драме. Каждый вечер он являлся к ним домой и отпускал свои идиотские шуточки, на которые Наталья просто не знала как и отвечать. Наталью он с первого же дня знакомства стал называть на "ты". Он мог, напрмер, ляпнуть такое:

– Ну что, братцы, приуныли? Где ваш исторический оптимизм? Партия запрещает советским людям грустить и вешать нос! Где моя большая тарелка? Сейчас все подзаправимся, и сразу станет веселей! Сегодня у нас украинский борщ? Отлично! Наливай!

Или ещё и так:

– Ну что, тёщенька, встречай-ка своего будущего любимого зятька! Что-то я на столе блинов не вижу, в следующий раз уж постарайся. Со мной лучше быть в хороших отношениях, правильно?

Наталья кормила всю семью обедом, а потом Алексей по-хозяйски разваливался перед телевизором и торчал в доме до самой ночи. Когда-то Наталья сама предложила дочке привести своего ухажёра в дом, чтобы с ним познакомиться и быть в курсе всех её дел, но теперь очень сожалела об этом. Её собственный дом стал для неё почти что чужим, так как Алексей торчал здесь постоянно, особенно в выходные и праздничные дни. Свободно дышалось в доме лишь тогда, когда он бывал на работе. Андрей тоже терпеть его не мог – как только появлялся Алексей, он тут же уходил из дома. Где сын болтался до самой ночи вместо того, чтобы делать дома уроки, Наталья не знала – может быть на улице, может быть у кого-нибудь из своих товарищей. Понятно, что учиться он стал намного хуже, и Наталья ничего не могла с этим поделать. Видимо, мечты о медицинском институте придётся оставить. А она так мечтала видеть его врачом! Отчаявшейся Наталье казалось, что она одновременно вдруг потеряла всех своих троих детей...