Текст книги "Личный демон. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Инесса Ципоркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– А ты вспомни истории о людях, побывавших в концлагере! – неожиданно рявкнул Анджей. – Их мучили так, как никакому джинну не снилось! И все-таки они остались людьми, несмотря на пытки. Откуда ты знаешь, как поведут себя духи, если дать им настоящую свободу, а не пару дней, перед новой ходкой оттянуться? Может, если они перестанут быть рабами, то и поведут себя по-человечески? То есть я хотел сказать… Ну да, что хотел, то и сказал. По-человечески себя поведут, не по-вашему.

Катерина и Витька изумленно переглянулись. Наама и Апрель неожиданно задумались. Сабнак тоже промолчал. И даже Уриил, охотник рубить гордиевы узлы, не развязывая, ни единым словом не возразил Анджею. Похоже, в души главных специалистов по нечеловеческой психологии закралось сомнение.

– Человек говорит умные вещи, – не своим голосом высказалась Катя. Голос был низкий, утробный. Мужской. Голос, которым могла бы разговаривать пещера.

– Глаз бога? – изумилась Апрель. – Ты теперь разговариваешь?

– Естественно, – брюзгливо ответил Камень. – Когда есть о чем, а главное, есть чем поговорить, я такой возможности не упущу.

– И что ты намерен нам сказать? – осторожно спросил демон гнилья.

– Я намерен вам сказать, что собрал вас не случайно, – с интонациями богатого дядюшки, оглашающего последнюю волю, объявил Глаз бога-ягуара. – Мама Лу, нам предстоит исправить наши ошибки. Уриил, тебе предстоит простить себя. Сабнак, тебе предстоит открыть свою светлую сторону. Наама, тебе предстоит обрести друга. Люди, вам предстоит разгрести гору глупостей, которые мы наделали в гордыне и жадности своей…

– И что? – после мхатовской паузы поинтересовался Витька.

– И всё, – просто ответил Камень и замолк окончательно.

– Конец связи, – подытожил Анджей.

– Мне больше всех повезло, – вздохнула Наама.

– Не скажи, – хмыкнул демон гнилья. – Ты когда-нибудь умела дружить? Я вот не умел. И сейчас бы не взялся.

– А разве мы не твои друзья? – удивился Виктор.

– Вы мои спасители, я у вас в долгу. Долг – совсем не то, что дружба, – вздохнул Сабнак. – Я сделаю все, чтобы вы остались живы, здоровы и благополучны. Это мне внове, но я буду стараться. А вот подружиться с кем-то…

– …значит принять на себя заботу о том, кто не ты, – заключила Апрель. – Да, демонам такое несвойственно.

– А богам? – с деланным безразличием спросил Виктор.

– А боги только и умеют, что заботиться о других. Боги – воплощение заботы. Правда, не всем нравится, в какой форме наша забота выражается, – призналась богиня безумия. – Я, например, хотела бы избавить тебя от навеянной влюбленности. Чтобы ты перестал меня желать и думать обо мне.

Золотистая витькина чешуя немедленно приобрела нежно-розовый оттенок и весь он стал похож на сакуру в цвету.

– Увы, я не умею давать свободу, – созналась Апрель. – Значит, буду рядом, пока ты сам не пресытишься мной и не освободишься по собственной, человеческой воле.

Сакура постепенно приобрела закатный оттенок.

– Не смущай мальчика, – буркнула Наама. – Витя, не обращай внимания на правдивость богов. Они видели столько человеческих грехов, что утратили всякое представление о приличиях.

Катерина прочистила горло и фальцетом произнесла:

– А могу я высказать свое мнение? Как мать, м?

– Пожалста, – обиженно буркнул Виктор и демонстративно принялся перемещать свое шипастое тело в коридор.

– Нет уж, не уползай, когда с тобой разговаривают! – строго заявила Катя. – Вы, Апрель и Витенька, уж будьте добры забыть о своем большом чувстве, пока Мурмур на свободе. Мы что-то давно не вспоминали милое созданье Мурмур, которое о нас не забыло. И не забудет, пока не убьет. И твоя, Мама Лу, главная задача – не сына моего кохать, а исправлять то, что вы с Камнем накосячили. Никто не обращает внимания на Кэт, как будто она невидимка. А между прочим, ее страдания – побочный эффект ваших божественных разборок. Камень, будь добр исполнить мое первое требование: исцеление Кэт. И Сабнака подлечить, ему, может, на телесные травмы плевать, но я на эти ожоги смотреть не могу. У него скоро мясо с икр отваливаться начнет. И как он ходить будет, я тебя спрашиваю?

Да что ты от меня хочешь? – беззвучно возмутился Глаз Питао-Шоо. Тебе приспичило их лечить, ты и лечи. Твой выбор – твоя сила. Расходуй!

Как это «расходуй»? – в свою очередь рассердилась Катерина. Что мне делать-то? Лечить наложением рук? Пассами? Словами «встань и иди красивый»? И потом, ты что, мобилка? А подзарядка у тебя предусмотрена?

Какие же вы зану-у-уды, вздохнул Камень. Могла бы и сама догадаться. Надо очень-очень захотеть – и будет так, как ты хочешь. Это и есть главная трудность – захотеть не чего попало, а именно того, чего следует хотеть. По уму, а не по глупости. Давай, учись хотеть сознательно.

Гос-споди ты боже мой… – затосковала Катя. Сила оказалась не только могучей, но и норовистой.

И точно ребенка из рук недоглядевшей матери, она выкрала Катерину из мира и увела в страшные дебри памяти.

Глава 12
Дебри памяти

Мгновения боли никогда не бывают мгновенны. Мало того, что в настоящем переживание боли длится дольше прочих переживаний, так оно еще запускает свои хваткие щупальца в грядущее, ловя мысли в полете. Так мысли, отмеченные страданием, обращаются в орудие пытки. И если мысли твои неповоротливы, а спрут боли ловок и силен, предпочтительно иметь короткую память.

И у Кати, и у Кэт память была длиннее некуда. Стрекала злости и отвращения исправно всаживали в их общее подсознание микродозы яда, превращая красные воспаленные точки уколов в застарелые саднящие язвы. Такими они и встретились в своем личном аду: две запаршивевшие бродяжки, волокущие друг друга по колдобинам жизни – одной на двоих.

– Далеко еще? – на выдохе промолвила Кэт.

Катерина молчала. Что тут скажешь? Свою жизнь ты уже прожила, а сколько тебе посмертья дадено – не нам решать? И потом, откуда ей, Кате, знать наверняка: это – их общее посмертье?

Катерина выпрямила ноющую спину, размяла ладонями окаменевшую от напряжения поясницу, огляделась. Бескрайняя долина, вымощенная круглыми валунами, словно мостовая в городе великанов. Ни лесов, ни полей, ни дорог – от горизонта до горизонта сплошные выгнутые спины каменных рыб, косяком идущих на небывалый нерест… Катерина опустила глаза: между камнями черными беззубыми ухмылками щерятся узкие провалы, незаметные для великаньей ноги и смертельно опасные для человечьей – соскользнет ступня в расщелину и хрусть!

Тоскливый вздох растаял в синем равнодушном окоеме. Должно быть, для тех, кому не приходится мерить долину шагами, пейзаж красив. Летишь себе в поднебесье, снисходительно поглядывая вниз на белесое каменное плато с черным узором стыков – и лениво размышляешь, на что оно похоже.

На мозг, на что же еще. Извилины и бугры, бугры и извилины. Ползут по ним две неповоротливые увечные мыслишки – Катя и Кэт, несут на себе неведомое бремя. Целую вечность ползут. А зачем? Ради какой такой высшей цели? Или наоборот, цель у них самая низменная – спасти свою шкуру, выбраться из бесприютной каменной ловушки на зеленые заливные луга. Да есть ли они, луга? Существуют ли в этой вселенной? Из поднебесья хорошо видно, как далеко простирается великанья мостовая. Жаль, что никакая сила не поднимет Катю и Кэт на небеса.

– А-ах-х! – попутчица Катерины, похоже, совсем плоха. Падает без сил на колени и, сползая назад, к расщелине, пытается уцепиться за выемки в камне, гладкие и неприметные, не предназначенные для человеческих рук.

Ничто здесь для людей не предназначено. А для кого предназначено? Для прогуливающихся великанов? Для пролетающих драконов? Некогда об этом думать. Катя протягивает руку, перехватывая запястье Кэт. И немедленно платится за свое участие: ядовитое жало памяти – чужой памяти! – вонзается в ладонь изнутри…

Хорошо хоть новая порция воспоминаний из жизни Кэт не причинит Катерине вреда. Душа ее будто ледком подернута, боли не прорваться через анестезию недоумения.

Проникнув в подсознание Кэт, Катерина больше не подменяет чувств уличной девчонки своими. Истинные переживания Китти так же далеки от катиного понимания, как золотой век пиратства – от миллениума. У Кати кровь приливает к голове от унижений, из которых судьба Кэт состоит целиком, начиная с детства в веселом доме и заканчивая смертью на виселице. Зато сама жертва, подобно многим другим жертвам, нанесенного ущерба не замечает и на палачей не гневается. Катерину мучает мысль, что родители могут продать свое дитя в рабство и забыть о нем навсегда – ну а предмет купли-продажи не видит в совершенной сделке ничего постыдного. Катя с ужасом представляет себе чувства маленькой девочки, подвергнутой грязным домогательствам – а тем временем девочка, созревшая рано, как все сироты, досадует, что нет у нее защитника-сутенера, вот и приходится отдаваться задешево, а то и вовсе бесплатно. Катерину передергивает от жестокого отношения к падшим женщинам – но женщина, не знавшая других отношений, считает достоинство пустым сословным капризом. И даже пытки делит не на жестокие и терпимые, а на привычные и незнакомые.

И Катя отступается, поняв: жалость ее смешна и бессмысленна для шлюхи XVIII столетия. А главное, не туда направлена.

Эмансипированная женщина Катерина, оказывается, сочувствовала не тем бедам, которым стоило сочувствовать. Не грязная, всеми презираемая участь продажной девки мучила Кэт. Не бесчисленные мужские тела, воняющие потом, спермой и гнилыми зубами. Не синяки и кровоподтеки, оставленные насильниками. Не вечная боль от разрывов и зуд в потайных местах. Не жгучие мази невежественного лекаря, делающие скверную болезнь еще сквернее, а нежеланный секс еще нежеланнее.

Кэт страдала от безвестности.

И от безысходности.

Девчонка была карьеристкой и мечтала выбиться в дорогие куртизанки. А вокруг царила мода на знойных женщин с примесью дурной – одуряющей – дурманящей – крови, индейской или негритянской. Множество слов родилось на свет, дабы во всех тонкостях описать состав этой жидкости: «Креолами называют родившихся от испанца и американки и наоборот; метисами или тумами – от испанца и индианки; кастисами и терцеронами – от метиса и метиски; квартеронами – от негра и испанки; мюлатрами – от негритянки и европейца; грифами – от негритянки и мюлатра; самбами – от мюлатрки и индейца; кабрами – от индианки и самбоинца…» [32]32
  Отрывок из книги Прево д’Экзиля «История о странствиях» – прим. авт.


[Закрыть]Преступники, еще только заселявшие Новый Свет, и местные богачи, уже пустившие длинные родовые корни, предпочитали порочных полукровок. Кому была нужна блеклая, неразвитая плоть Кэт, ее холодность в странном сочетании с развращенностью, ее повадки дрессированного зверька, ненавидящего своих хозяев?

Нашлись бы любители, ой нашлись, усмехнулась Катя. Любители капризных маленьких девочек, топорно кокетничающих и неумело огрызающихся. Достаточно было разодеть юную Китти в золотистые шелка, взбить осенней копной ее мягкие рыжеватые косы – да и представить девчонку толпе нуворишей, замученных ностальгией по Европе, по родным франциям-голландиям. Что ж ты не расстаралась для наперсницы, Мама Лу, не пристроила ее на зависть товаркам? Ах, ну да, ты же богиня! Ты решила в корне поменять судьбу жалкого создания, отправив Кэт путешествовать по морям-по волнам в компании Камня. Сделала вид, будто не ведаешь о глупости людской, не знаешь, как мы упускаем подаренный судьбою шанс, когда некому рассказать, в чем этот шанс заключается.

Вот почему Кэт даже не сожалеет о том, что могла бы владеть… если не миром, то целым островом. Или архипелагом. Стоило лишь отказаться от намерения стать дорогой куртизанкой – такой, которая при случае и за леди сойдет. Твоя любимица, Ма, всегда была слишком глупа, чтобы найти применение Глазу бога-ягуара, по сути, древнему оружию массового поражения. Ну а ее преемница, Катерина – намного ли сложнее? Чем ее обиды отличаются от обид Китти-Кэт?

* * *

Что там, в очередной дозе ядовитых воспоминаний трехсотлетней выдержки? Плосконосая девица с оливковой кожей и жесткими, точно проволока, волосами, показывает всем аляповатую брошь из драгоценных камней, самодовольно журча:

– Мои рубины, мои рубины…

Пигалице Кэт хватает одного внимательного взгляда, чтобы расхохотаться:

– Рубины? Какие рубины, Льомира! Это дешевые бразильские турмалины. Их прогревают в печи, чтобы красные стали краснее, а зеленые – зеленее. И дарят легковерным бабам за настоящие камни!

Ты всегда гордилась тем, что разбираешься в драгоценностях. Интересно, откуда это умение у нищенки, всю жизнь проведшей в дешевых борделях? Но откуда бы ни взялось, а выставлять его напоказ не следовало.

Будь Льомира мужчиной, не миновать тебе «темной», Кэт. И право, лучше бы тебе один раз устроили «темную»: наставили синяков, остригли волосы, расцарапали лицо. Все равно сильно увечить побоялись бы. Вместо этого обиженная индейская стерва, чье имя значило «летучая мышь», навела порчу на твоих постоянных клиентов и сделала так, что в преступлении обвинили тебя.

Порча – или недоваренные плоды аки, которые на вкус совсем как ореховый крем, но отчего-то никто не спешит их есть, кроме сумасшедших обитателей Ямайки. А рыбаки рвут покрасневшие аки, разминают желтоватую мякоть в чане, чтобы бросить ее на рассвете в воду и потом без спешки собрать одурманенных рыб. Твои покровители тоже, словно рыбы, валялись брюхом кверху после глотка ореховой настойки, первой помощницы мужчин в постельных битвах? Сложи уже, наконец, два и два, глупая девчонка и перестань приписывать злым духам то, в чем повинны злые люди.

А главное, перестань уже терзаться бессильной яростью от невозможности отомстить врагам, чьи кости в пыль перемололо время! Из-за тебя катина память устремляется тем же руслом – и видит свое…

Улыбки, усмешки, ухмылки, презрительно искривленные рты, недоуменно поднятые брови: ты что, обиделась? Да у тебя совсем нет чувства юмора! Давай, посмейся вместе с нами! Любимая юбка, возвращенная любимой подругой и укоротившаяся сантиметров на двадцать. Любимый парень, слившийся в поцелуе с другой любимой подругой. Любимый дневник с нелепыми стихами про первую любовь, зачитанный во всеуслышанье и весело брошенный поверх катиной головы в гогочущую толпу. Утраты, утраты, утраты. Утраченные вещи, люди… вера. Первые жертвы жестокому богу Прикольно.

Бог Прикольно любит, когда люди смеются. Бог Прикольно готов смеяться над болью, над тоской, над унижением. Это очень веселый бог. Его касания разъедают душу и не заживают уже никогда, напоминая о себе снова и снова. Единственное спасение – присоединиться к пастве и так же приносить жертвы. Отплатить обидчикам, запугать недовольных, а после, не разбирая правых и виноватых, нестись ошалевшей от крови сворой за поднятой егерями добычей. Ату ее! Р-р-р-р-гав! Гав! Хорошо быть в своре. Прикольно.

Катерина задержала дыхание, сосчитала про себя, осторожно выдохнула. Когда сердце подкатывает к горлу, надо дышать очень осторожно, чтобы кровь не вскипятить, говорила бабушка. Ну что за глупости ты внушаешь ребенку! – сердилась мама. Но Катя знала: бабушка права. Кровь может вскипеть внутри и тогда всё будет очень плохо.

Хочешь отомстить? – спросил Катерину кто-то. Прямо со дна души спросил.

И оттуда же, со дна души, из черных глубин памяти рванулся к поверхности, набирая скорость, кракен гнева. Широко раскинул щупальца, хочет переловить спасающихся на лодках и вплавь, разорвать, размолоть в фарш из дерева и плоти. Уйми своего маленького Ктулху, Катерина. Отвечай: ты хочешь отомстить бывшим школьным подругам?

Прежняя, бессильная Катя уцепилась бы за возможность мести, словно за протянутую руку: да, да. Да! Хочу! Чтоб впредь неповадно было! Впрочем, та, другая, назвала бы месть – возмездием. И верила бы, что наказывает – по праву. А эта, новая Катерина вдруг засомневалась. Впредь? Неповадно? Кому неповадно? Так же, как неведомая Льомира, катины обидчики давным-давно исчезли с лица земли. Нет больше вредных девчонок, избравших своей вечной жертвой самую неприметную и безответную. Теперешние сорокалетние матроны относятся к противным девицам, которыми были когда-то, словно снисходительные мамаши к хулиганистым дочкам. Наказывать «мамаш» за подлости «дочек» бесполезно: бывшие подруженьки и сами вины за собой не помнят, и чужому рассказу не поверят. Получается, месть так и останется местью, не поднявшись до возмездия.

Учись хотеть правильно, шепнул Камень и будто невидимой рукой повернул катину голову в сторону Кэт.

Китти, выпрямив спину, напряженно разглядывала что-то вдали. Или, наоборот, внутри себя. Когда из двух глаз лишь один остается органом зрения, а второй превращается в белый окатыш между голых обожженных век, уловить направление взгляда нелегко. Но единственный глаз Кэт горел такой яростью, что Катерину точно горячей ладонью за лицо взяли. Сжали и чувствительно так подержали, чтобы осознала, в каком опасном соседстве находится.

Рядом с Катей на выщербленном горбатом камне сидела не Кэт, а пиратка по прозвищу Шлюха с Нью-Провиденса, безжалостная тварь, вешавшая людей на реях за малейшую провинность и тоже окончившая жизнь в петле. Предложи Глаз Питао-Шоо свои услуги этой женщине – ни один из застарелых врагов не избегнет кары. Покойников поднимут из могил, восстановят из праха, оживят, чтобы снова убить, мучительно и умело. И убить не седовласыми старцами, отжившими свое – нет! Убивать врага следует молодым, полным жизни и планов, наслаждаясь недоумением и страхом в глазах казнимого: неужели это конец? сейчас я умру? нет, не хочу, не надо, прошу вас! Проси меня лучше, пес! Сапоги вылизывай, гнида! Ненависть заслужить легче, чем прощение, понял, нет?

Как ни страшен был огонь, выжигавший катину спутницу изнутри, Катерина почувствовала себя завороженно-сосредоточенной, как бывает заворожен и сосредоточен человек, наблюдающий за огненным смерчем. Каждый виток красно-золотого торнадо пожирает кислород, ускоряя твою смерть, но ты глаз не можешь оторвать от солнечного протуберанца, чудом проросшего из земной тверди…

Значат ли твои слова, что Кэт умеет хотеть правильно? – спросила Катя у Камня. Нужно быть такой же неукротимой и непрощающей? Пронести жажду мести не через десятилетия, а через века? И потребовать, если понадобится, отмщения за гранью земного существования, отмщения мертвецам, не говоря уж о почтенных матронах, накрепко забывших про девичьи шалости?

Зачем возиться с мертвецом или с матерью семейства, не понимающей, в чем ее обвиняют? Разве их ты хочешь наказать? – ответил Камень двумя своими вопросами на один катин.

Вот всегда так: вместо ответа от ваших божественных сущностей получаешь другой вопрос или даже два. Как будто среди богов одни евреи! – пожаловалась Катерина неизвестно кому. Неизвестно кто захихикал голосом Беленуса.

– Беленус? Ты здесь? – неуверенно спросила Катя. Вслух спросила, чувствуя себя ужасно глупо.

– Где же мне быть-то, как не здесь? – в полном соответствии с приписанными ему иудейскими корнями ответил бог Бельтейна. А потом и сам, собственной персоной вышел из ниоткуда.

С первой встречи Беленус изменился, тело необъятного толстяка превратилось в мускулистый торс атлета, почти бодибилдера. Бог-бодибилдер огляделся и махнул рукой, накрыв безрадостное каменное плато волглой пеленой тумана, точно огромным, не просохшим после дождя плащом.

И сразу перестало першить в горле, остыли разбитые ступни, отпустило натруженные спины, содранная кожа на ладонях затянулась сама собой. Мучительный пеший переход через валуны превратился в прелестную прогулку по Озерному краю: туман унесло, а вокруг раскинулась долина в зеленом травяном бархате, бликуя озерными аметистами и серебряным шитьем рек, холмы зябко закутались в вереск, словно в мех. Из ободранных побродяжек Катерина и Кэт мигом превратились в довольных жизнью туристок, дорогих гостей, к чьим услугам было все и вся – и озера, и холмы, и долины.

– Я везде, где намечается веселье, – снизошел, наконец, до пояснений Беленус. – Ну что, девочки? Вы тут, похоже, решили предаться старинной забаве?

– Какой забаве? – изумилась Катя.

– Ордалиям! [33]33
  Судебное испытание огнем и водой, один из видов архаического права. При испытании водой нужно было достать кольцо из кипятка, прыгнуть в реку с быстрым течением, испытуемого опускали в холодную воду связанным. Испытание огнем состояло в том, что испытуемый должен был держать руки на огне, проходить через горящий костер, держать руками раскаленное железо. Выдержавший испытания признавался оправданным, не выдержавший – виновным – прим. авт.


[Закрыть]– весело пояснил бог Бельтейна.

– Ордалии… Испытание огнем и водой… – сладострастно (иначе не скажешь) протянула Кэт.

Катерина с трудом припомнила: королева Гиневра, лживой клятвой доказывающая верность царственному супругу – и простоволосые крестьянки, стреноженные, точно лошади, перед утоплением в текучей воде.

– Да с чего ты взял? – возмутилась Катя, представив на месте связанных ведьм школьных подруг. Неверных подруг, предавших подруг, подруг-ехидн. – Не собираюсь никого жечь, а тем более топить! И никому не позволю! – пресекла Катерина возражения присутствующих. – На черта мне испытания? Я и так знаю, что они передо мной виноваты.

– А в чем виноваты, знаешь? – насмешливо поднял бровь Беленус.

В чем… Кракен снова простер свои щупальца, они поползли, струясь черными лакированными жгутами, по школьным коридорам, словно в полузабытом ужастике: вот-вот ворвутся в раздевалку, где эта дрянь Ирка целуется с новеньким. А ведь знала, что он другую в кино приглашал! Два раза!

При виде тебя они даже не прервали поцелуя. Зараза Ирка скосила в катину сторону блудливый карий глаз и только крепче прижалась к парню. К ТВОЕМУ парню, Катерина!

Ты бы их простила, предателей. Обоих. Ты была добрая, отходчивая девочка. Но все сошлось одно к одному: буквально через день вторая подруга зачитала твои любовные вирши всему классу – и Катя увидела, как ОНИ смеются! И как проклятый дневник улетает в толпу.

Ох уж этот дневник! Обычное девичье позорище: всеми цветами радуги раскрашенные цветочки-птички-бабочки, опросник, тесты еще глупее тех, что нынче гуляют по интернету. И стихи. Беспомощные, корявые, вслух зачитываемые Ирке, Светке и Алке, трем ненадежным хранительницам жалкой творческой тайны. Разозленная Ирка подначила Алку, та не удержалась, чтоб не приколоться. Катерина, разумеется, надулась, Светка встала не на катину сторону – и ей тоже досталось. В отместку она укоротила юбку, взятую на один день, на свиданку сходить. Гадины. Не забудешь, не простишь, правда, Катерина?

Насмешки и уговоры: брось, то была просто шутка! – ожесточили сердце некогда доброй и отходчивой девочки Кати. Обида и одиночество толкнули ее к Игорю. Катерина закрутила с ним роман. Или это он со ней закрутил. В общем, вас обоих жизнь скрутила так, что и не разберешь, кто первый начал и кто виноватее. Выходит, вы с самого начала не подходили друг другу? Дай судьба отсрочку, время на размышления, может, нашла бы Катерина мужа получше Игоря, и карьеру бы сделала, и Витьку родила бы попозже, а не на первом курсе института…

Не было бы у тебя никакого Витьки. И нигде бы его не было. Были бы другие дети, другие интересы, другая семья. Но без Виктора.

Катя перевела дыхание. Нет уж. В самом страшном сне такое не привидится – будущее без него, без любимого сына. Видно, предназначение водило паршивой троицей: одно отняли, другое подарили. Кто теперь оценит, что важнее – витькино рождение или удачный брак? Да и союз с Игорем мог оказаться удачным, кабы не Гаянэ. То есть Шаганэ.

Не помню и вспоминать не хочу, сказала себе Катерина. Хочу вычеркнуть эту бабу из своей жизни.

Вычеркнуть? Это можно! – усмехнулся Глаз бога-ягуара. Нехорошо так усмехнулся, понимающе.

И увидела Катя, что ее соперница уже стоит над рекою, на сером камне, стесанном с одного боку быстрой водой, двое мужчин в доспехах из бурой кожи держат ее за связанные локти, ожидая приказа. А над водой несется тоскливая песнь Плакальщицы-Льороны: «Чего еще ты хочешь, смерть? Хочешь большего?»

– Ай! Льомира! – торжествующе завопила Кэт и бросилась к реке, прыгая по склону, словно горная коза.

Это же не Льомира! – хотела крикнуть Катерина, но поняла: никакой разницы, кто там ждет на камне божьего суда. Обидчица. Разлучница. Воплощение внезапных бед и утрат.

Медленно-медленно, увязая в завихрениях воздух, точно в клею, падала Льомира-Гаянэ в набежавшую волну. Косы расплелись и летели за ней, будто темные крылья за подбитой птицей. Сейчас ненавистное лицо разобьет речную гладь, раскрытый в крике рот сделает вдох, вода, раздирая трахею, хлынет в легкие… Обидчица уже мертва, хотя смертельный полет еще длится.

Останови! – жестко приказала Катя. Сию минуту останови! Она виновата передо мной, она виновата перед Кэт, но ты виновней всех, слышишь, Камень? Спасай свою подельницу – или я, начав мстить, не остановлюсь. Следующий удар нанесу по тебе. У мести нет конца, разрушитель. Единожды отомстив, входишь во вкус крови. Как Шлюха с Нью-Провиденса, так и не ставшая леди.

Сама останавливай… – пробурчал Глаз Питао-Шоо. И Катерина остановила.

Колючее змеиное тело хлестнуло воду, точно гигантская плеть. И снова поднялось над обрывом, торжественно и важно. В зубах речного дракона, будто мышь в пасти кота, висела не успевшая даже намокнуть Льомира, Шаганэ или как ее там.

– Витька-а-а! – раскатилось над рекой.

– Мама? Фто фы фуф фефаефь? – прошепелявило это бестолковое воплощение мудрости.

– Тебя жду, – только и смогла промолвить Катя.