Текст книги "Алхимия лжи"

Автор книги: Инесса Давыдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Инесса Давыдова
Алхимия лжи

Все события и персонажи являются вымышленными. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

Слух – черный ход для правды

и парадный для лжи.

Правду мы часто видим,

но редко слышим –

в чистом виде почти никогда,

особенно когда она идет издалека:

в ней тогда есть примесь пристрастий,

через которые она прошла.

Бальтасар Грасиан-и-Моралес

Глава первая. Красное на белом

На борт двухпалубной яхты я поднимаюсь в сопровождении российского консула. Полицейские проблесковые маячки слепят глаза, поэтому я не сразу замечаю, вокруг чего столпились эксперты в белых комбинезонах. В кормовой части яхты небольшая лужа крови и алые мазки.

– Ваша задача, Идрисов, опознать бывшую подопечную, – цедит сквозь зубы консул и с брезгливостью добавляет: – И постарайтесь на меня не дышать!

Как он себе это представляет? Кто я? Кашалот?

– О какой подопечной идет речь?

Спрашиваю сейчас, ибо в дороге он словом не обмолвился. Его больше беспокоил близкий контакт моей сигареты с кожаной обшивкой сиденья его «Мазерати».

– Увидите и поймете. Но никакого контакта и самодеятельности. Меня предупредили, что вы любитель своевольничать. Расследование ведут итальянцы. Мы здесь только для того, чтобы подтвердить личность и убедиться, что права нашей гражданки не ущемлены.

Консул вытащил меня из ночного клуба, где я присмотрел себе подарочек на ночь. Румынка в золотом платье не отличалась терпением. По всем показателям ее разгоряченного тела первый раунд мог состояться в узкой темной курилке для персонала. Из-за ее дурацкого платья мои джинсы теперь зазывно поблескивают.

С жадностью выпиваю бутылку воды и закидываю в рот две подушечки жвачки.

Заходим в дек-салон, где толпятся люди в униформе и в штатском. Спорят, активно жестикулируя. Попахивает бардаком. Их так много, что я сильно удивлюсь, если эксперты найдут хоть одну улику без переноса чужой ДНК.

К нам подходит главный инспектор. Консул переводит рваные куски его путаного рассказа. Постепенно из потока сумбура выстраивается последовательность произошедшего. В разгар свадебной вечеринки пропал новобрачный. Позже гости нашли лужу крови на палубе и его суженую в обмороке. Судно вернулось в порт, именитые гости разбежались, и только потом капитан вызвал полицию. Новобрачная – по мнению консула без видимых оснований – главная подозреваемая. Сейчас ее осматривает врач.

Спускаемся в каюту молодоженов. Все по высшему разряду. Сверкающий люксовый интерьер. На верхнюю палубу ведет отдельная лестница. Огромного размера кровать с пологом безупречно заправлена. В ведерке уныло покачивается бутылка шампанского. За столешницей, плавно перетекающей в прикроватный комод, восседает седовласый джентльмен в смокинге и проворно заполняет какие-то бланки. Перед ним лежат раскрытые ювелирные футляры.

На кушетке, вполоборота к нам, сидит стройная девушка в длинном белом платье с открытой спиной. Белокурые локоны прикрывают плечи. Черты лица точеные. На платье в области живота и груди красные пятна. Она похожа на раненую бабочку.

Врач дает ей таблетки и стакан воды. Блондинка обхватывает стакан руками, затянутыми в герметичные перчатки из полиэтилена, и делает несколько глотков. Благодарит и отдает стакан. В ее осанке, движениях и манерах чувствуется породистость. Это дамочка из высшего общества. Такой подопечной у меня не было. Может, опознать нужно не ее? Оглядываю оставшихся гостей – женщин больше нет.

Раненая Бабочка вызывает к себе сочувствие. Все мужчины хотят ей угодить. Один предлагает шаль, второй протягивает блюдо с нарезанными фруктами. От того и другого она с отрепетированной полуулыбкой вежливо отказывается. Насколько я понимаю, окружающая свита – друзья мужа. Бьюсь об заклад, каждый не прочь с ней замутить, особенно широколицый блондин, что смотрит на нее с щенячьей преданностью.

Держусь позади инспектора. Моя задача – оставаться в тени.

Консул представляется и просит предъявить документ, удостоверяющий личность. Девушка показывает на сумочку и полицейский выуживает российский загранпаспорт. Остальные хоть и говорят на русском, но являются гражданами Туманного Альбиона. Консул листает страницу за страницей. Краем глаза вижу бесконечную вереницу штампов о пересечении границ. Раненая Бабочка путешествовала по всему миру.

– Саша Вернер?

– Да… – кротко отвечает девушка, на нас не смотрит.

Вопрос и ответ сбивают мне дыхалку. Сердце начинает колотиться, как при прыжке с парашютом. Всматриваюсь в лицо – и не узнаю. Нет, это не она. Другая форма носа. Губы более пухлые. У Алекс круглые глаза, а у этой миндалевидные.

– Полиция вас уже допрашивала?

– Нет. Ждут моего адвоката.

Голос ее! Сканирую взглядом хрупкие покатые плечи и вижу плеяду знакомых до боли родинок. Это Алекс!

Мы не виделись почти два года. Она мне часто снилась. Не лицо, а расплывчатый облик. Во снах мы обнявшись гуляли по липецкому парку. Я не видел ее, но чувствовал под боком, не называл по имени, но знал, что это она. Обычно после моего монолога она, не сказав ни слова, испарялась, как пар над кружкой.

Со дня нашего последнего ужина в гостиничном ресторане произошло столько событий, что сейчас встреча с ней кажется нереальной, будто из другой жизни. Жизни, которая могла бы быть с ней, но никогда не будет. Между нами имелось слишком много противоречий и в первую очередь отсутствие доверия.

В операции «Протокол-17» я был восприимчив к любому ее слову, взгляду и тем более прикосновению. Самым трудным для меня было закрыть глаза и уснуть. Хотелось проникнуть в ее голову и дирижировать мыслями, прописать себя в каждой нейронной связи, навсегда остаться в ее воспоминаниях, чтобы она могла забыть всех, кроме меня.

Я часто фантазировал о двух неделях, которые она просила в Липецке. Как выяснилось позже, мне они были нужны больше, чем ей. Ибо не она, а я не могу ее отпустить. Хорошо, что я осознал это только после миссии на Корсике, когда Алекс для меня была уже недоступна.

В памяти мелькают сеансы с мозгоправом. Перед последним заданием я посетил его три раза и сильно удивился, когда мою кандидатуру утвердили на следующее задание. На последнем сеансе я дал такого леща, что позже хватался за голову. Наладчик мозгов снял с меня все маски, как снимают с лука шелуху. Вывел за пределы моих личин, туда, где иногда мелькают осколки собственного сознания, и атаковал вопросами об Алекс: что я к ней чувствую, почему не могу отпустить, почему снова и снова прокручиваю в голове дни, когда мы были в бегах. Вот тогда я и сорвался. Вскочил и заорал что есть силы: «Да потому, что я скучаю по ней! Понимаете?! Тупо скучаю!».

– Вам зачитали ваши права?

Вопрос консула выдергивает меня из воспоминаний и бьет о борт реальности. Это Алекс. Она в трех метрах от меня. Я могу подойти к ней, обнять, спросить, как жила все это время. Вот только я ей не нужен. Теперь она с Вернером.

– Да. Спасибо, что проявляете заинтересованность.

Заходят карабинеры, говорят, что приехал адвокат и они готовы отвезти Алекс на экспертизу. Ей помогают подняться, накидывают на плечи палантин. Друзья наперебой ее успокаивают, обещают во всем разобраться. За ней семенит врач с чемоданчиком. Она со всеми вежлива, но держит дистанцию.

Смотрю на нее вблизи и не верю в такую масштабную трансформацию. Алекс не просто сделала пластику, она кардинально изменилась: манера речи, повадки, походка. В день нашего знакомства она была зажатым и невзрачным ежиком, сейчас – элегантная и утонченная леди.

После завершения операции «Протокол-17» я перестал отслеживать события вокруг «Эпсилона». Пресса не знала, что на самом деле происходит за кулисами холдинга, просто тупо домысливала и смаковала сплетни.

– Олег! Может, Эрхард все же вернулся в Лондон?

К Алекс мигом подскакивает юркий делец с щенячьими глазками. Поправляет накидку, сжимает ей руку и вещает:

– Ни в Хампстеде, ни в лаборатории, ни в офисе он не появлялся. В списке пассажиров, прилетевших в Лондон, его нет.

– А частные рейсы?

– Такую информацию нам никто не предоставит. Это может сделать только полиция, но и у них должен быть на это судебный ордер.

С озабоченным видом Алекс осматривает толкущихся на палубе экспертов, потом толпу зевак за оградительной лентой.

– А где секьюрити? Я никого не вижу.

– Саша, я тебе уже говорил, никого нет – и это странно.

Память Алекс на репите. Такое я уже видел при налете на ее апартаменты в «Москва-Сити». А вот исчезновение секьюрити меня удивляет. Консул и словом не обмолвился, что Вернер – не единственный пропавший.

Вместе с главным инспектором Алекс садится в полицейскую машину. На меня она так и не взглянула, хотя я вышел на свет и поравнялся с консулом. Мне хотелось, чтобы она меня заметила и подала знак. Но для Королевы Антарктиды я был невидимкой.

Консул задает мне единственный вопрос: «Это она?» и, получив утвердительный ответ, отчаливает на своей новенькой «Мазерати».

У меня возникает желание расспросить местных: об именитых гостях, от какого причала и когда отплыла яхта, но вовремя понимаю, что это плохая идея. От меня несет за версту. Нужно догнаться и забыться. Это не моя игра. Алекс явно что-то провернула, вот пусть сама и выпутывается.

Плетусь к такси, но меня кто-то окрикивает из толпы. Оборачиваюсь и вижу Петровича. Он дает знак идти следом и доводит меня до черной «Инфинити».

– Почему ты был с консулом? – спрашивает бывший куратор, когда я сажусь в машину. – В твоем департаменте сказали, что ты в отпуске.

– Так и есть. Просто у меня украли паспорт на пляже. Технично так сперли, – прячу глаза, я был в стельку, когда у меня стянули паспорт и наличку. – Попросил шефа позвонить в консульство и ускорить выдачу. А консул сцапал меня в ночном клубе и привез сюда.

Петрович осматривает мою опухшую физиономию критичным взглядом.

– Давно в запое? – он знает, на что я обычно трачу отпуск, и в свое время всячески его блокировал.

– Неделю, – бурчу я и снова отвожу взгляд.

– Не похоже.

Весь год не выходил на связь, а теперь играет в папашу.

– Не думаю, что вы приехали обсуждать мои запои.

– Тема насущная. Мне нужна помощь, но, если ты занят распадом личности, не буду мешать.

Ехидство бывшего куратора оставляю без внимания.

– Я в отпуске в коем-то веке. Делаю, что хочу.

– Не втирай мне про отпуск. Судя по твоему виду, пьешь не неделю, а месяц. Как ты вообще в Италии оказался? Мне сказали, что ты отдыхаешь у Брюлика на спортивной базе в Чечне.

Он говорит об Алмазове, моем друге детства, с которым мы куролесили в спортивном интернате. Сейчас он занимает большой пост в правительстве республики. Наша дружба не раз спасала меня от неприятностей, а однажды Була уберег меня от расправы, которую хотел учинить местный авторитет.

– Длинная история, – отмахиваюсь. Вот достал!

– Не буду мешать, – Петрович показывает на дверь, – развлекайся. Доберешься до Москвы, передавай привет всем, кто остался в отделе.

Пялюсь на него в непонимании. Так нужна ему моя помощь или как?

Он еще раз показывает в сторону порта, где меня выцепил.

– Деградируй дальше, – нервно барабанит пальцами по подлокотнику, его не радует мой видончик, ну и запашок, конечно.

Ладно, Фасадная Империя! На нет и суда нет.

Выхожу из тачки и плетусь на пристань, где видел такси. Но по пути меняю курс. Ночь теплая, вон какая звездная, почему не пройтись. Сколько идти – не важно, пьяный я и до Рима дойду. Призывно машу рукой, будто за мной следует вдохновленное напутственной речью войско, и бреду прочь от моря.

◊◊◊

Полицейский эскорт с включенной сиреной останавливается напротив здания института судебной экспертизы. Подобное мрачное бетонное строение с легкостью можно представить в России, но не здесь, в Италии – в стране прославленных архитекторов. У входа меня встречает адвокат. Мы виделись в юридической фирме в небоскребе «Мэри-Экс» накануне венчания, когда подписывали с Эрхардом брачный контракт. Мне приходится извиниться за то, что не запоминаю фамилий. Он протягивает визитку и уведомляет, что основной состав адвокатов соберется завтра утром на первом допросе, а пока он проследит, чтобы была соблюдена процедура.

К нам присоединяются друзья Эрхарда, без которых он не появляется ни на одном мероприятии. Все они из уважаемых семейств Лондона.

Тревога сжимает сердце от того, что мой благоверный до сих пор не вышел на связь. Последнее, что я помню: он говорит по телефону, плечи напряженные, будто стряслось что-то ужасное. Я беру его за руку и спрашиваю, что случилось. Меня беспокоит только Кристоф, с остальными проблемами он справится. Муж поворачивается, на лице застыли ужас и негодование. Дальше туман. Я вспомню, обязательно вспомню. Я должна!

– Что делают власти по поиску Эрхарда? – спрашиваю у адвоката.

– Пока они больше задают вопросы, чем отвечают. Поиски ведутся – это все что я знаю.

– Подключите частный сектор, – обращаюсь я к Олегу, – пусть обследуют квадрат за квадратом. Назначьте награду за любую информацию.

– Как могли бесследно исчезнуть двенадцать человек? – адвокат косится на меня с подозрением, будто подобный кунштюк можно ожидать только от меня.

– Где Эрхард, там и его охрана, – отвечаю я. Чтобы успокоить его и себя, добавляю. – Об исчезновении еще рано говорить.

– На вашем платье кровь, и вы не можете объяснить откуда она. Вы были в открытом море, а трупы легко выбросить за борт. Мобильный телефон вашего мужа отключен, как и главы его безопасности. Вот почему все всполошились.

Длинной процессией проходим через полутемный пассаж. Позади нас на каталке везут мертвеца. Мы сторонимся, чтобы пропустить того, кто уже никуда не спешит. Глядя на черный пластик, скрывающий чье-то бездыханное тело, мне вспоминаются слова Эрхарда: «Единственное, что может забрать тебя у меня – это смерть».

Цепенею от секундной вспышки в памяти. Мы с Эрхардом стоим обнявшись на верхней палубе арендованной яхты и вглядываемся вдаль. Он нежно целует мое плечо и с виноватой улыбкой признается, что фейерверк все-таки будет. Я в недоумении. К нам подходит моя ассистентка Линда и что-то говорит. Ее губы двигаются, но из-за рева рассекающего волны катера секьюрити, жужжащий голос надоедливой помощницы почти не слышен.

– Вы не видели Линду? – спрашиваю я у сопровождающих. Все качают головами, – Пожалуйста, найдите ее. Она подходила к нам с Эрхардом на палубе. Хочу узнать зачем.

Олег тянется к мобильному телефону, заверяет, что разберется.

Карабинеры заводят меня в смотровой кабинет, остальных размещают в комнате ожидания. Через стеклянную дверь слышу, как друзья Эрхарда спорят о случившемся. В открытую меня никто не обвиняет, но подозрения сквозят намеком. Похоже, только Олег не верит, что я могла что-то предпринять против Эрхарда.

Невысокая дама лет пятидесяти с прокуренными зубами встречает меня у стеклянной витрины с пробирками и реактивами. Ее худоба опасно граничит с анорексией. Но в отличие от людей, пораженных этой болезнью, она энергична и напориста. Волосы гладко зачесаны и наспех собраны дешевой резинкой. Представляется Марией и на жутком английском рассказывает о процедуре.

Намеренно не афиширую знание итальянского. Жду, когда они расслабятся и сболтнут лишнего.

– You understand me? – спрашивает она, проглатывая согласные.

Утвердительно киваю и ловлю себя на мысли, что Эрхард из принципа потребовал бы переводчика.

Эксперт просит снять платье, белье и босоножки. Коллар и серьги-подвески, взятые в аренду на время торжества, я отдала еще на яхте представителю ювелирной компании. Снимаю обручальное и помолвочное кольца. Это простое движение, которое я выполняю каждый день перед тем, как принять душ или лечь спать, после происшествия воспринимается мною болезненно, будто я уже стала вдовой.

Мария раскладывает мои вещи по герметичным пакетам для улик. Ей помогает девушка лет двадцати. В отличие от эксперта она уже вынесла мне приговор и даже не старается это скрыть.

Стою в центре кабинета обнаженная, понурая и дезориентированная. Меня просят открыть рот, чтобы взять мазок, тыкают изнутри в щеку и запечатывают ватную палочку в пластиковой пробирке. Потом берут соскобы вокруг порезов и кровоподтеков. Девушка смотрит на старый шрам на животе, а эксперт разглядывает синяки двухдневной давности и следы удушения на шее. Сейчас они хорошо видны. На торжестве же их успешно прикрывал жемчужный коллар.

Эксперт фотографирует все отметины на теле. Усердно протоколирует и отмечает на схеме женской фигуры. Светит фонариком в глаза и просит еще раз открыть рот. Придирчиво вглядывается в каждый зуб, словно стоматолог в поисках кариеса.

Девушка просит меня встать на белую пеленку и тщательно расчесывает волосы. Липкой лентой проходится по всему телу. Сворачивает пеленку и запаковывает в пакет. Что она пытается найти? Частицы пороха?

Меня проводят за ширму. Ложусь на гинекологическое кресло. После осмотра спрашивают, знаю ли я о беременности? Я киваю. Эксперт записывает в протоколе досмотра срок с погрешностью на одну неделю.

Вдруг окно распахивается, меня ослепляет вспышка фотокамеры. Я инстинктивно отгораживаюсь ладонью, но интимные части тела наверняка попадают в объектив. Эксперт ругается по-итальянски и лупит фотографа дыроколом по голове. Тот быстро спрыгивает и скрывается в посадках серебристого тополя. Несколько минут женщины охают и ахают, извиняясь. Потом как-то резко успокаиваются, будто получили от начальства по ментальному каналу нагоняй, и продолжают работу.

Последними подвергаются проверке руки. Глядя на то, как из-под моих ногтей высыпаются частички высохшей крови, я вспоминаю, как утром в лондонском особняке мне делали маникюр. Рядом бегал Кристоф, а Эрхард опасался, что сын споткнется и непременно напорется на ножницы.

Меня провожают в душевую и выдают одноразовый белый комбинезон, как у маляров, красивших фасад особняка в Хампстеде. От вида заскорузлого полотенца я брезгливо морщусь. Но делать нечего, мне нужен душ и поскорее.

Поток теплой воды омывает тело и окрашивается в розовый цвет, будто я моюсь в слабом растворе марганцовки. Еще утром мы с Эрхардом нежились в ванне, полной душистой пены с экстрактом магнолии. Он шептал мне слова любви, целовал и благодарил за дивную ночь. Не помню, что я отвечала, почему-то это стерлось из памяти. Помню, как переплелись наши пальцы. Он нежно прижимал меня к себе и поглаживал живот. «Саша, я придумал имя для дочери, – он подарил мне трепетный поцелуй. – Люсия». «Прекрасное имя!» – я расплылась в улыбке.

Пока моюсь, опасливо поглядываю на закрашенное белой краской окно: мне кажется, что я слышу посторонние звуки. Похоже, что пронырливый репортер отлично знает расположение комнат. Натянув комбинезон и белые мокасины, почему-то без шнурков, я выхожу из душевой и сушу волосы феном. Роль расчески выполняют растопыренные пальцы.

Тем же путем меня ведут обратно к машине. Друзей Эрхарда оттесняют назад и просят приехать в участок. Ловлю на себе встревоженный взгляд Олега. Он правая рука Эрхарда в бизнесе и больше всех встревожен его недоступностью.

Адвокат суетится и нервничает. По пути в квестуру он выспрашивает, почему разбежались гости, давала ли я приказ не вызывать карабинеров.

– После того, как меня привели в сознание, я не отдавала никаких распоряжений. Олег отнес меня в каюту, где я выпила успокоительное. Вокруг постоянно роились гости и родственники. Все расспрашивали, что случилось. Потом яхту наводнили полицейские. Я думала, их сразу вызвали.

– Представьте, их вызвали, только когда основная масса гостей покинула порт! Полиции нужен список приглашенных. Кто организовывал мероприятие?

Называю лондонскую компанию, которая занималась сразу тремя торжествами: свадьбой в особняке, церковной церемонией и выездной вечеринкой по Италии, которая должна была начаться во Флоренции, а закончиться на третий день в Риме.

Адвокат дает мне наставления, как вести себя на допросе. Говорит, что итальянская полиция нарушила ряд международных правил.

– У меня есть в Риме репортер-должник. Он будет печатать нашу версию происходящего – так мы окажем нажим на ход расследования.

Я хлопаю ресницами и интересуюсь:

– А какая у нас версия происходящего?

– Вы меня спрашиваете? – чуть не поперхнулся адвокат.

Берч – посредственный адвокатишка, остается загадкой, почему известная адвокатская фирма прислала его на дело об исчезновении ключевого клиента.

– Да. А кого еще? Я ведь ничего не помню.

– Совсем ничего?

– Помню, как мы с мужем вышли на верхнюю палубу. Эрхард сказал, что сейчас будет фейерверк. Потом провал. В чувство меня привел Олег.

– Это плохо, – начинает паниковать адвокат, – лучше бы у вас была своя версия происходящего. Я послушал свидетелей, они не могут прийти к общему мнению. Показания рознятся. Один видел вас после ссоры, спускающейся в каюту. Другой сказал, что Эрхард ударил вас по лицу, вы схватились за щеку и что-то ему выкрикнули. Ваши слова привели его в шок.

– У Эрхарда тяжелая рука, а у меня нежная кожа. Если бы он меня ударил, на лице был отек или синяк. Экспертиза покажет, что это вранье.

– Но у вас на шее следы удушения.

По настоянию службы безопасности о произошедшем в ночь венчания я не могу говорить даже с адвокатом. Пусть думает, что так мы развлекались с мужем. Лишь бы не заметил мое вранье – в этом я никогда не могла преуспеть.

– Эти следы с ночи после венчания, и не надо так на меня смотреть.

– Любой выпад против предпочтений Эрхарда, в конечном счете, отрицательно скажется на вашей защите. Обвинение сочтет это мотивом.

Похоже, Берч решил на этом деле сделать себе имя и пыжится изо всех сил. На мою репутацию ему наплевать, главное вызволить меня из лап полиции и выслужиться перед начальством. А мой благоверный в первую очередь требует от меня всегда думать о репутации семьи. Для осуществлений его целей мы должны как можно глубже проникнуть в аристократическую прослойку общества, где безупречная репутация – проходной билет.

Только один человек способен сейчас разобраться со всеми сторонами без лишней огласки. Пора брать ситуацию под контроль.

– Вы знаете Зиновия Авдеева?

– Нет. Кто это? – Берч выпрямляется от неприятного предчувствия.

– Мой московский адвокат. Позвоните ему. Контакты найдете в сети. Пусть срочно прилетит. А коллегам из Лондона скажите, чтобы включили его в основной список защитников.

Берч записывает фамилию и имя.

– Вы уверены? Он специализируется на международном праве?

– Уверена!

Я точно знаю, что у Авдеева друг – важная шишка в римской прокуратуре. В Италии нужен звонок сверху, а не международная лицензия.

◊◊◊

Представители итальянской Фемиды настроены враждебно: нам грубят, игнорируют просьбы, демонстративно выдвигают версии, куда я могла спрятать оружие. Один даже позвонил эксперту и, покатываясь со смеху, осведомился: догадалась ли она заглянуть мне между ног, а то ведь от русских можно ожидать чего угодно. Мы находчивы и любим экстрим.

Берч пытается увести разговор в конструктивное русло, но встречает еще большее сопротивление. Итальянцы решили, что я жена русского олигарха, сделавшего деньги на продаже природных ресурсов, а то, что Эрхард доктор технических наук и британский подданный, никто в расчет не берет. Решили, что я, пафоса ради, наняла адвоката из Лондона.

Мне говорят, что англичане здесь ничего не решают, и с напускной озабоченностью моей судьбой пытаются всучить визитки адвокатов-итальянцев. На их нападки я не реагирую, делаю вид, что через раз понимаю их жеваный английский, а знание итальянского упорно скрываю.

Ночь парадоксов продолжается пародией на допрос. Показания приходят записывать женщина-инспектор, прической и походкой похожая на антилопу, и бодибилдер нетрадиционной ориентации. Жутко наблюдать за ужимками и кокетством брутального с виду мужчины с наигранной, а местами гиперболизированной реакцией. Попивая кофе, он жеманно рассказывает своей напарнице, какой красавчик пришел на яхту с русским консулом, и как было разбито его сердце, когда он увидел, что тот запал на Леди Синяя Борода. Так меня окрестили, когда пройдоха-журналист, сделавший мое фото в институте экспертизы, написал в своем блоге, что первым моим мужем был Макс Петровский. Это чудовищная инсинуация, и я намерена поставить в этом вопросе окончательную точку. Конечно, я знаю кто такой Петровский, но никогда не состояла с ним в интимных отношениях, тем более не была его женой.

Допрос никто не записывает и не снимает на видео, а в Англии это считается грубейшим нарушением. Во время допроса они больше спорят о правильности написании слов на английском языке, чем вникают в дело. Никто не спрашивает, нужен ли мне русский переводчик, ведь протокол я должна подписать на родном языке.

Свою версию событий я излагаю без намека на волнение. Делаю акцент на том, что мой муж – гений, человек эксцентричный, мог психануть на мелочь, допустим, на грубость капитана и улететь домой. Это в его духе, и в семейном архиве есть подтверждения такого поведения. Меня просят прислать видео, но я отказываю, ссылаясь на то, что все записи хранятся в облаке, а пароль не помню – он записан у ассистентки, которая, кстати, тоже пропала.

Колоритная парочка с ухмылками переглядывается и решает, что раскрыла дело. Женщина-инспектор объявляет: мой муж – гуляка-изменщик – так сильно возжелал красотку-помощницу, что не смог устоять перед ее чарами и прямо со свадьбы увез в Париж. Завидую людям с такой фантазией. Бодибилдер от нее не отстает, говорит, что совершенно не удивлен моей вспыхнувшей агрессией и тем, что я их всех прикокнула. Так им и надо. Поделом. Вот только нужно сознаться, где я спрятала трупы. Мне очень хочется предоставить следователям фотографию «красотки-сердцеедки», чтобы доказать несостоятельность версии, но мне до сих пор не вернули мобильник.

В принципе, «гениальное» расследование можно было бы на этом закончить и передать дело в суд, но парочка не сдается, требует выдать орудие убийства. Положение спасает мое носовое кровотечение. Пока адвокат находит в кейсе пачку одноразовых платков, мои руки окрашиваются в алый цвет. От вида крови бодибилдер кладет голову на грудь и затихает. Мы предположили, что задумался, оказывается – в обмороке.

Вчетвером здоровяка выносят из допросной и укладывают в коридоре на диване. Воздух сразу очищается, дышать становится легче, кровотечение прекращается, а в допросную приходит следующая партия желающих пообщаться. Тогда меня осеняет: давно я не посещала медицинские учреждения. С присущим мне драматизмом я прижимаю руку к горлу, шепчу, что меня жутко тошнит, и выдаю утренний токсикоз за сотрясение мозга.

Берч мигом подхватывает мою тревожность. Требует отвезти меня на обследование, ведь при падении я могла повредиться. Вот тут я не расслышала, что дальше сказал адвокат: то ли головой, то ли рассудком. От того, кто так отчаянно хочет выслужиться перед начальством и наладить отношения с итальянской полицией, возможны оба варианта.

Уже рассвело, когда полицейская машина останавливается перед пустынным зданием больницы, двери оказываются закрытыми, а окна темными. Карабинеры звонят начальству и выясняют, что больницу еще два месяца назад закрыли на ремонт. После очередного звонка мне поясняют, что до ближайшей клиники час езды, но мы туда не поедем – в участок приехал комиссар и требует вернуть меня на допрос.

Тогда мы с адвокатом сами находим клинику, которая оказывается в пяти минутах езды, и встаем в позу: пока меня не обследуют, никаких допросов. Карабинеры неохотно соглашаются, но ворчат, что комиссар не любит ждать. Чтобы противостояние не затянулось, я начинаю изображать рвотные позывы, от чего они тут же мобилизуются и мчатся в клинику с включенной сиреной.

Мне делают рентген. Трещин и переломов костей черепа не обнаруживают, но головная боль, тошнота и потеря сознания говорят о сотрясении. Молодой врач во всем сомневается и с кем-то консультируется по телефону. Он сомневается, нужно мне делать МРТ или нет. Я со знанием дела говорю, что нужно.

◊◊◊

Голову распирает, как перекаченный воздухом мяч. Во рту пожар. С третьей попытки открываю глаза. Осматриваюсь. Я в своем номере. Принюхиваюсь. Чем пахнет? Кофе и сдоба! По ходу у меня белая горячка – мерещится еда. Не помню, когда я последний раз ел.

– Проснулся? – слышу я голос Петровича.

От резкого поворота башку стягивает обручем. Я стону и морщусь.

– Вставай. Гордееву повезли на допрос. Мне нужно, чтобы ты уже на начальном этапе вошел в игру.

Отмахиваюсь от него, как от пчелы, норовящей меня ужалить, и полупьяным голосом выдаю:

– Я в отпуске…

Петрович кидает в меня джинсы, на его руках остаются блестки. Он пытается от них избавиться, но без особого успеха.

– Отпуск отменяется! Официально! С этого момента я снова твой куратор. Новое начальство любезно предоставило тебя в наем.

Мой рапорт об отставке два месяца пылится на столе начотдела – желторотого птенца, которому я в отцы гожусь. Не знаю, по какой причине он его не визирует. Каждый раз, когда я задаю этот вопрос, он как факир вынимает из широкого рукава очередное дело и отправляет меня в тьму тараканью, обещая, что это последнее задание.

– Ефим Петрович, я вас уважаю, но к Эпсилону на дух не подойду.

Петрович хмурится, хочет что-то сказать, но его прерывает стук в дверь.

– Уходите. Заминировано.

Куратор открывает дверь и впускает… Гамлета! Я как увидел этого сыча, аж с кровати вскочил.

– А он что здесь делает?!

Меня резко ведет назад. Оп-па-па! Нельзя мне так резко вскакивать.

– На меня работает, – куратор поворачивается к Гамлету и спрашивает: – Ее допросили?

– По допросу информации нет, но наш чел сказал, что ночью адвокат-англичанин искал в сети контакты Авдеева.

Петрович хватает кепку и направляется к выходу.

– Адиль, ждем ровно пять минут. Не выйдешь – мы уезжаем. А ты продолжай себя жалеть.

Я успеваю собраться за три. Пока спускаюсь по лестнице, проглатываю сырную булочку и запиваю остывшим кофе. Вроде полегчало, но меня все еще штормит. В кафешке напротив заказываю двойную порцию американо на вынос и добавляю коньяка из фляжки. Только после этой смеси меня отпускает, но не сразу, а уже на подъезде к полицейскому участку.

Всю дорогу Гамлет глаз с меня не сводит. Любуется не стесняясь! От вида моих шмоток брезгливо морщится и воротит нос. Да! Я не стирал их очень давно. Нюхаю футболку, от меня реально воняет. Еще эти блестки…

Всей компашкой вваливаемся в полицейский участок и натыкаемся на Авдеева. Изображаем удивление. Спрашиваем, какими судьбами его занесло в прожаренное солнцем средиземноморское побережье. На что он отвечает, что час назад прилетел из Испании частным рейсом.