Текст книги "Семь мужчин одной женщины"

Автор книги: Инесса Давыдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава третья
Уныние, лень

Апатия и лень – истинное замерзание души и тела.

В. Г. Белинский

В последующие дни Агнес была неразговорчива и всячески давала понять, что история с Виктором закрыта для дальнейшего обсуждения. Она часто подолгу уединялась в своей комнате и выходила только для того, чтобы поесть или поиграть на рояле. Ежедневные прогулки Агнес в основном предпочитала совершать теперь в одиночестве, и Васса подолгу ждала ее у окна, сидя на подоконнике.

Молодой и неопытной девушке казалось, что после рассказа о Викторе Агнес переживает свои прошлые отношения с ним заново. Лишь иногда та выходила с какой-нибудь книгой в руках и начинала рассказывать о выдающихся и знаменитых людях в музыке, живописи, театре и архитектуре. В такие вечера она просила Вассу зажечь камин в гостиной, и ее рассказ мог длиться больше двух часов.

Но времени Васса не теряла даром и активно занималась сбором документов, которые значились в списке Алекса, и оформлением заграничного паспорта. В паспортном отделе была большая очередь. В проходящей мимо девушке в офицерском звании Васса узнала свою соседку и на свое удивление обратилась к ней за помощью.

Но все изменилось через две недели, когда ранним утром пришла телеграмма из Парижа, и как только Агнес ее прочитала, она сразу позвала Вассу и спросила:

– Дорогая, вы когда-нибудь были в Париже?

– Нет, – растерянно ответила Васса.

– Я приглашаю вас совершить со мной маленькое путешествие.

Васса запрыгала от счастья и захлопала в ладоши, как ребенок. Агнес, наблюдая за такой реакцией, впервые за время их знакомства рассмеялась.

– Но у меня нет визы! Как я полечу? Я только на прошлой неделе сдала документы человеку, визитку которого мне дал Александр.

– Он оформил все документы на выезд еще вчера. Ваши документы и билеты лежат в конверте на консоли. Посмотрите, во сколько наш вылет?

Васса выскочила в прихожую, открыла конверт и, посмотрев билеты, радостно воскликнула:

– Завтра в девять утра!

– Так что нам нужно собрать вещи, рано утром друг Алекса пришлет за нами машину.

Васса побежала собирать свои вещи и вытащила сумку из шкафа. В этот момент Агнес вошла в комнату и тактично произнесла:

– Дорогая, думаю, брать эти вещи вам с собой не следует. Мы купим в магазинчике напротив пару комплектов, которые я для вас вчера присмотрела, а остальное докупим в Париже.

– Но у меня не хватит денег на смену гардероба.

– Об этом не беспокойтесь, в поездках вы будете сопровождать меня, и в этом заключается ваша работа, поэтому по нашей договоренности все дополнительные расходы я беру на себя.

Через полчаса они вошли в магазинчик напротив их дома. Их обслуживала та же продавщица, которая показывала Вассе шарф две недели назад. Примерив подобранные Агнес комплекты, Васса ощутила себя на седьмом небе от счастья, ей никто и никогда не дарил таких красивых вещей. У Агнес был великолепный вкус, она хорошо разбиралась в молодежной моде, смело сочетая стили и цвета. С большим мастерством она подобрала на первый взгляд несовместимые вещи в комплект. Затем купила Вассе новую сумку, кепку типа «Гаврош», чемодан на колесиках и, заплатив по чеку, с чувством выполненного долга вышла из магазина. Окрыленная от счастья Васса поспешила за ней следом, громыхая новым чемоданом.

– Спасибо, Агнес! У вас очень хороший вкус. Я бы сама никогда не купила эти вещи.

– Вы научитесь. Я в этом уверена, – ответила Агнес и, повернувшись к Вассе, с улыбкой добавила: – Мода как мужчина, легко увлекается, но всегда возвращается.

– Красиво сказали! – воскликнула Васса и рассмеялась.

Лицо ее раскраснелось от возбуждения, в мыслях она уже примеряла свои образы на фоне достопримечательностей Парижа, которые видела до этого только по телевизору.

* * *

На следующий день, приехав в аэропорт рано утром, они прошли регистрацию, таможенный контроль и сели в кафе, расположенное в зоне ожидания.

Агнес заказала минеральной воды и, посмотрев на взволнованную Вассу, спросила:

– Вы в первый раз летите за пределы России?

– Да.

– Волнуетесь?

– Очень, – ответила Васса и, посмотрев на стоящие за окном самолеты, съежилась от страха.

– Не волнуйтесь, это самый безопасный вид транспорта, – спокойно сказала Агнес и заботливо завязала замысловатым узлом на шее Вассы подаренный Алексом разноцветный шарф.

В самолете Васса, не отводя глаз, смотрела в иллюминатор. Сначала она, как ребенок, забавлялась, рассматривая маленькие города и дороги, похожие на тоненькие ниточки между густыми лесами. Ее также приводили в восторг белые облака, над которыми они проносились с огромной скоростью. Лишь пару раз стюардессе удалось оторвать ее от иллюминатора, когда она разносила напитки и еду по салону. Сидя в кресле, Васса вспоминала прошедшие две недели и думала, что они для нее пролетели как один день. Общение с Агнес доставляло ей огромное удовольствие, казалось, эта маленькая хрупкая женщина вмещала в себя огромный багаж знаний и опыта. И несмотря на то, что по характеру она сильно отличалась от ее бабушки, Вассу непреодолимо влекло к ней как к самому близкому человеку на земле. Слушая ее вечерние рассказы о театре, музыке и живописи, девушка погружалась в создание зрительных образов и красочно представляла себе персонажей этих рассказов. Перед ней представал Бетховен, мучительно переживавший свою глухоту, безухий Ван Гог, смотрящий на нее сквозь время в приступе безумства, и целая череда театральных пьес, поставленных в маленьком самодеятельном театре Парижа. В таких вечерних беседах выяснилось, что Агнес – довольно знаменитая и талантливая женщина. Она была художницей, хорошей пианисткой и под конец жизни стала еще и драматургом. Ее друг, режиссер того самого театра, часто ставил ее пьесы, а Алекс любил присутствовать не на премьерах, а на генеральных репетициях, когда в зале находились только работники театра.

Приземлившись в аэропорту Руасси имени Шарля де Голля, женщины вышли после таможенного контроля в зал прилета, где многочисленная толпа встречающих гудела как пчелиный улей. Агнес заметила мужчину в первом ряду и махнула ему рукой. Увидев ее, он подбежал и, вежливо приподняв фуражку, поздоровался, погрузил их вещи на тележку и быстро покатил ее к выходу.

Уже в самолете Васса поняла, что она сильно преувеличила свое знание французского языка. Парижане говорили очень быстро и вставляли словечки, которые даже Агнес, всегда готовая прийти ей на помощь, отказывалась переводить.

Погрузив вещи в багажник и сев за руль, водитель снял фуражку и, приглаживая волосы, спросил:

– На бульвар?

– Нет, Поль, отвези нас по этому адресу, – сказала Агнес и протянула водителю листок бумаги.

Водитель удивленно повел густыми бровями, но удержался от комментариев и завел машину.

Всю дорогу Васса крутилась на заднем сидении, смотрела по сторонам и старалась рассмотреть мелькающие за окном улицы и дома. Ее лицо светилось от радости и восторга, что не оставило равнодушным даже водителя. Он спросил, в первый ли раз она в Париже. Ответив утвердительно, Васса повернулась лицом к заднему стеклу, опустила голову на кожаный подголовник заднего сиденья и смотрела на удаляющиеся улочки.

Водитель остановил машину по указанному адресу и помог внести вещи в квартиру. Когда дверь за ним закрылась, Агнес прошла по всем комнатам и осмотрела квартиру. Оставшись довольной увиденным, она показала комнату, которую отвела Вассе, и ушла в свою спальню.

Васса никогда не видела подобного интерьера даже в кино. В старинный классический стиль была вписана современная мебель и люстры. Фон квартиры был абсолютно белым, а мебель и некоторые предметы интерьера – ярких и сочных оттенков. Все это создавало авангардную и современную атмосферу, в которой Васса почувствовала себя представительницей богемы или высшего общества.

– Это ваша постоянная квартира? – спросила Васса, зайдя в спальню к Агнес.

– Нет, мы будем с вами посещать только те места, в которых я пережила самые яркие моменты в прошлом, – спокойно ответила Агнес, потом, посмотрев на девушку, добавила: – Я же вам говорила, что наша квартира находится на бульваре Сен-Жермен.

– А ваш сын присоединится к нам? – спросила Васса и от нетерпения затаила дыхание.

– Нет, дорогая, он сейчас не в Париже.

Васса давно заметила, что их взаимный интерес Агнес не радует, и она не стремится пока форсировать события, а, наоборот, всячески противится их встрече. Васса подошла к окну и, выглянув на улицу, зажмурилась от яркого солнечного света. Лучи солнца заливали всю площадь и проникали в гостиную.

– Не хотите составить мне компанию? – спросила Агнес. – Мне нужно навестить внука своего старого знакомого.

Васса повернулась к Агнес и заметила перемену в ее настроении. Та снова была энергичной и решительно настроенной. Перед выходом из квартиры Агнес остановилась у зеркала, посмотрела критически на себя и Вассу и сказала:

– Помните, пока вас не спросят, вы не должны вмешиваться в разговор и тем более – не сообщать никакой информации о том, кто я и зачем мы пришли в то или иное место. Если кто-нибудь спросит, вы – моя родственница. Постарайтесь не разглядывать откровенно людей, к которым мы будем приходить. Будьте вежливы и учтивы, но всегда ощущайте себя соответственно, в этом путешествии вы – моя компаньонка, поэтому должны вести себя уверенно, но сдержанно и не проявлять в присутствии посторонних сильных откровенных эмоций. Вы меня поняли?

Девушка смутилась, но кивнула головой в знак согласия и покорно вышла из квартиры следом за Агнес.

* * *

Через час они стояли перед старинным особняком. Агнес глубоко вздохнула и, набравшись храбрости, вошла в парадный подъезд. В роскошном холле с мраморными полами и колоннами их встретил дворецкий и спросил, к кому они пришли. Агнес протянула свою визитку и сказала, что ее ожидает месье Гастон Фернан. Дворецкий попросил их подождать. Коротко поговорив по телефону, он сопроводил их на лифте на пятый этаж.

В холле апартаментов их встретила служанка и пригласила пройти за ней. Проводив Агнес и Вассу через гостиную, она показала рукой в сторону веранды:

– Месье Гастон ожидает вас.

На веранде они увидели мужчину примерно сорока лет в белом костюме, который курил сигарету и задумчиво смотрел вдаль. Когда он повернулся, и Агнес увидела его лицо, то от неожиданности сначала вскрикнула, потом у нее закружилась голова, и, еле удерживаясь на ногах, она пошатнулась и чуть не упала. Мужчина и Васса подбежали к ней и, взяв под руки, подвели к креслу.

Агнес подумала, что время посмеялось над ней, потому что перед ней стояла точная копия ее первого мужа Анри Фернана. Когда Агнес отдышалась, он спросил:

– По телефону вы сказали, что пришли по семейному делу, хотелось бы уточнить, по какому именно?

– Видите ли, я хочу узнать как можно больше информации о вашем дедушке, Анри Фернане.

– А кто вы ему и какого рода информация вам нужна?

– Видите ли, мы были с ним очень хорошо знакомы, – начала Агнес, – можно даже сказать, мы были родственниками. Меня зовут Агнес Жувене, но он меня знал еще под девичьей фамилией Вилон.

– Вы Агнес Вилон?! – удивленно воскликнул Гастон.

Агнес скромно улыбнулась и кивнула головой. Гастон быстро заговорил:

– Дед столько рассказывал о вас. Вы же были его первой женой. Ваш портрет до сих пор висит над камином в его кабинете, и он до последнего не разрешал его снимать.

– А где он сейчас?

Гастон опустил голову и тихо сказал:

– Мы похоронили его месяц назад.

– Как похоронили? – переспросила Агнес растерянно. – Но в газетах не было информации о его смерти.

– Я понимаю ваши чувства, но мы не хотели афишировать личные дела семьи, дед оставил много долгов, вы понимаете, о чем я говорю?

– О да.

– Если бы все кредиторы сразу предъявили нам счета, то от семейных сбережений не осталось бы ни одного евро.

– Понятно, – растерянно произнесла Агнес и уставилась в одну точку.

Подумав немного, она спросила:

– Вы не могли бы мне рассказать хоть что-нибудь о его жизни?

– Я предлагаю сделать кое-что другое, подождите меня минуту.

Гастон прошел через гостиную и скрылся в кабинете, через пару минут он вернулся с коробкой в руке, протянул ее Агнес и сказал:

– Это он оставил для вас. В завещании было сказано, чтобы я нашел вас и передал лично в руки. Но сразу после похорон у меня было много неотложных дел. А когда я занялся вашими поисками, мне сказали, что вас нет в стране. И надо же, какое совпадение – вы сами пришли ко мне.

На веранду вышла служанка и сказала, что двое посетителей ожидают Гастона в гостиной.

– Прошу меня извинить, у меня сейчас будет деловая встреча, и я буду занят до вечера, но вы можете посетить кабинет Анри и осмотреть его вещи. Сатин вас проводит.

Служанка провела Агнес и Вассу в кабинет и демонстративно встала около двери, наблюдая за их действиями. Агнес это смутило, но она собралась с силами и прошлась по кабинету. Как и сказал Гастон, ее портрет висел над камином, на нем она была изображена молодой шатенкой с длинными волосами. Агнес подошла к столу и увидела огромное количество фотографий его семьи. На фото он был, по-видимому, с женой, детьми и родителями, но почему-то запечатлен был только в одном возрасте. У Агнес закрались некоторые сомнения, но она не подала виду. Оглянувшись еще раз на свой портрет, она быстро вышла из кабинета. Когда они шли по длинному коридору, служанка вполголоса сказала:

– Жаль старика Анри. Он умер в пансионе в полном одиночестве. Они давно его изолировали от семьи и от денег. Ходят слухи, что он умер не своей смертью, а от передозировки лекарств.

– Он умер не в этом доме? – спросила Агнес.

– Нет. В пансионе. В этом доме его не было больше двадцати лет.

Агнес от удивления встала как вкопанная, но служанка, бросив испуганный взгляд в сторону камеры наблюдения, подтолкнула их к выходу и с шумом закрыла за ними дверь. Агнес и Васса стояли в коридоре и в недоумении смотрели друг на друга.

– Что это было? – как бы сама у себя спросила Агнес и двинулась по направлению к лифту.

Пожав плечами, Васса последовала следом.

Когда они вышли на улицу, Агнес остановилась и начала тяжело дышать, она подняла голову вверх и закрыла глаза.

– Агнес, что с вами? – спросила девушка.

Медленно открыв глаза и восстановив дыхание, Агнес ответила:

– Когда мы уходим туда, – и она показала на небо, – мы не можем с собой взять ничего, кроме наших воспоминаний. А уж какими они будут, зависит только от нас.

– Вы вспомнили Анри?

– Да. Как я любила и ненавидела его одновременно, – сказала Агнес и тихо заплакала.

Девушка внимательно посмотрела на Агнес и поняла, что она сейчас не готова обсуждать подробности своей личной жизни, что боль из прошлого пронзила ее изнутри и не дает двигаться дальше.

– Разве мы не ради этого здесь? – осторожно спросила Васса. – Ведь вы хотели вспомнить и заново пережить те события, которые не отпускают вас многие годы.

Женщина подняла на нее заплаканные глаза и, промокнув их белоснежным шелковым платком, вгляделась в лицо девушки.

– Да, не отпускают многие годы, – повторила она слова Вассы.

Васса взяла ее под руку, и они пошли в сторону Люксембургского сада. Чем ближе они приближались к садово-парковому ансамблю, тем бодрее выглядела Агнес, и когда они вошли в сад с главного входа, она уже широко улыбалась. Какой-то пожилой мужчина, проходя мимо, бросил ей в руки розу, и она от неожиданности вскрикнула, но потом засмеялась и поблагодарила его. Настроение у нее окончательно поднялось, и она потянула девушку в сторону музыкального павильона, из которого разносилась по всему парку музыка. Под открытым небом музыканты давали настоящий концерт, многие парочки разных возрастов танцевали, дети, объединившись в группы, с визгом бегали вокруг, путаясь под ногами у танцующих. Заиграла новая мелодия и многие сидевшие за столиками стали громко подпевать, некоторые соскакивали и с преобразившимися лицами, восторженно размахивая руками, выкрикивали слова песни. Заметив недоумение на лице Вассы, Агнес произнесла:

– Это Марсельеза – гимн великой революции. Все французы знают ее наизусть.

Васса наблюдала за людьми и подметила, что таких раскованных и свободолюбивых людей она еще не встречала. Они немного постояли перед сценой и пошли по дорожке к выходу. Солнце начало припекать, и Агнес, расстегнув пальто, несколько раз сделала глубокий вдох и выдох.

– Вот по такому Парижу я буду очень скучать.

– А вы что, уезжаете из Франции? – удивленно спросила Васса.

– Можно сказать и так, – многозначительно произнесла Агнес и бодро добавила: – Я проголодалась, пойдемте, я вам покажу необыкновенное кафе.

– Чем оно необыкновенно?

– О! Оно славится своей творческой атмосферой и знаменитыми посетителями.

Выйдя из парка, они направились в сторону ближайшего перекрестка. Проходя мимо памятника, Васса спросила:

– А кто это?

– Это? Маршал Ней. Как говорил Наполеон, он был храбрейшим из храбрых. Кстати, вы должны его знать, он получил титул князя Москворецкого за битву при Бородино.

– Бородино?! Конечно, знаю, – бойко ответила Васса и, встав в позу, начала декламировать стихи: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французу отдана?»

– Кто это написал? – улыбаясь, спросила Агнес.

– Лермонтов, его стихи знают все русские, – ехидно парировала ей Васса.

Глаза их встретились, и женщины рассмеялись, Агнес одобрительно похлопала по плечу девушку и сказала:

– Правильно! Нужно знать историю своей страны и гордиться ею, какие бы трагичные времена она не переживала!

Зайдя в кафе «Le Closerie des Lilas», они сразу окунулись в особую атмосферу. Кафе было почти полностью заполнено, стоял неимоверный шум, многие посетители расхаживали от столика к столику с бокалом вина и о чем-то оживленно спорили. Женщины заняли только что освободившийся столик в центре зала, и первое, что бросилось Вассе в глаза, – скатерти, на которых краской по трафарету были нанесены автографы и подписи на разных языках. Заметив ее взгляд, Агнес объяснила:

– Это легендарное в своем роде кафе, его на протяжении десятков лет посетили многие знаменитости из разных стран. Из дореволюционной России здесь побывали Ленин и Троцкий, говорят, что в этой атмосфере они любили играть в шахматы. Именно здесь написал свой роман «Фиеста» Хемингуэй, и некоторые его почитатели специально приезжают в Париж и посещают места, в которых он побывал. А вот подпись Пикассо, – и Агнес показала на подпись на скатерти. – Он был здесь частым гостем и приходил в основном со своими друзьями, одним из которых был великий художник и скульптор Модильяни, его по праву называли певцом женского тела. Кстати, он любил русскую поэтессу Анну Ахматову. Говорят, что на протяжении целого года их связывали близкие отношения. Она посвятила ему вот эти строки в «Поэме без героя»:

 
В черноватом Париж тумане,
И наверно, опять Модильяни
Незаметно бродил за мной.
У него печальное свойство
даже в сон мой вносить беспокойство
и быть многих бедствий виной.
 

– Она тоже была в этом кафе? – спросила Васса.

– Конечно, была.

– Моя бабушка относилась к ней с особой нежностью. Она часто читала мне ее стихи, помню, у нее было одно любимое стихотворение, я не вспомню его сейчас дословно, но что-то про кольца и девичьи сердца.

– О, наверное, это:

 
На руке его много блестящих колец —
Покоренных им девичьих нежных сердец.
Там ликует алмаз, и мечтает опал,
И красивый рубин так причудливо ал.
 

– Да, да, это оно! – воскликнула Васса и с восторгом посмотрела на Агнес.

Агнес продолжила:

 
Но на бледной руке нет кольца моего,
Никому, никогда не отдам я его.
 
 
Мне сковал его месяца луч золотой
И, во сне надевая, шепнул мне с мольбой:
 
 
Сохрани этот дар, будь мечтою горда!»
Я кольца не отдам никому, никогда.
 

– Как вы запоминаете столько информации в вашем возрасте? – удивилась Васса.

– Тренировка, ежедневная тренировка, – ответила непринужденно Агнес и дала знак официанту принять заказ.

К ним подошел высокий официант средних лет и, узнав Агнес, долго восторгался ее пьесой, с триумфом прошедшей на прошлой неделе. Потом он спросил, почему ее не было на премьере, и Агнес ответила:

– Я была в России, ездила за вдохновением.

– О! Я понимаю вас!

Приняв заказ, он поспешно удалился на кухню и минуты через две из ее дверей стали появляться любопытные повара, старающиеся рассмотреть Агнес. Заметив это, Васса спросила:

– О какой премьере он говорил?

– О! Очередная моя пьеска. Ничего грандиозного, а вот история, над которой я работаю сейчас, действительно будет ярким событием в театральном мире. Мой друг Поль, режиссер театра, ждет ее окончания с большим нетерпением. Стоило рассказать ему вкратце всю историю, как он прокричал в трубку, что он первый, кто должен прочитать ее после завершения.

* * *

Поужинав, женщины вернулись в квартиру. Когда солнце село за горизонт, Васса включила свет и задернула портьеры на окнах. Агнес вышла из своей комнаты, открыла коробку, которую дал ей Гастон, вынула из нее аудиокассету и мужское кольцо-печатку. Кассета была старой модели, и на ней стояла дата: «20 июля 1998 года». Агнес попросила Вассу вставить кассету в магнитофон, который они нашли в кладовой, и стала рассматривать кольцо. Когда кассету включили, послышался звук, похожий на скрип патефона, и в динамике заиграла музыка. Услышав первые аккорды, Агнес села в кресло, закрыла глаза и сказала:

– Это моя любимая ария из оперы «Набукко» Джузеппе Верди. «Хор рабов-иудеев».

Тихо и осторожно зазвучали мужские и женские голоса. Агнес начала вполголоса подпевать. Когда хор зазвучал громче, она сделала звук тише и произнесла:

– Мы жили в Монте-Карло несколько лет и часто вместе ходили в оперу, и там я не раз говорила ему, что это самая любимая моя часть оперы. Такое величие и драматизм момента композитору не часто удается передать.

– Моя дорогая Агнес, – послышался приятный баритон, и с этими словами из глаз пожилой женщины хлынули слезы. – Не знаю, дойдет ли до тебя мое послание, а у меня есть сильные подозрения, что тебя никто не будет искать даже после оглашения моего завещания, но я все равно рискнул записать свой прощальный монолог. Я умираю, Агнес. Умираю от своего старого порока. Уже не помню, сколько раз я бросал, а потом снова начинал. Это как заезженная пластинка. В один момент льется музыка, и ты получаешь удовольствие, а в следующий игла соскальзывает, раздается скрипучий звук, и тебя отбрасывает назад. Ты знаешь, что можешь потерять все самое дорогое в своей жизни, но все равно идешь на это. Агнес, ты была моим спасителем, но тогда я не понимал этого. Когда ты была рядом, у меня еще был шанс. Но как только ты ушла, все вокруг медленно померкло. Как бы я хотел вернуть то время, когда мы только познакомились, прожить все заново. Помню, как твой смех, твой запах и улыбка сводили меня с ума. До сих пор помню ту сумасшедшую неделю в Монпарнасе. Что бы ты обо мне ни узнала – не верь ничему. Анри Фернан умер в тот день, когда ты ушла от него. А потом родился совсем другой человек, которого ты не знаешь, и не надо судить о его поступках. Он несчастный затворник, который потерял вкус к жизни. Ничто меня не радует, ни к чему в жизни я не привязан. Сейчас я думаю, что так и не научился любить по-настоящему, даже себя.

Агнес! Прости меня за все те страдания, которые я тебе причинил! Я искренне сожалею, что не смог сделать тебя счастливой. Не смог удержать тебя. Не смог стать хорошим мужем и отцом. Сейчас я верю, что мы приходим в жизнь не единожды, и я прошу у Бога дать мне шанс снова встретить тебя и все исправить. Так что я скажу тебе – до встречи!»

Музыка закончилась, кассета остановилась и отключилась. Агнес и Васса сидели в полной тишине и обдумывали услышанное. Наконец Васса произнесла:

– В вашей жизни по крайней мере был такой человек, за которым в огонь и в воду можно пойти!

– С Анри всегда было так, – тихо ответила Агнес и, сделав паузу, сухо добавила: – Никогда нельзя было узнать, где правда, а где ложь.

– В каком смысле? – удивленно спросила Васса.

– Для того, чтобы понять его прощальное послание, нужно хорошо знать его жизнь.

– Расскажите, – попросила Васса, а потом добавила: – Пожалуйста.

Агнес улыбнулась и ответила:

– Конечно. Я и сама хочу облегчить себе душу.

Она укуталась в плед и начала свой монолог:

– В один из послевоенных вечеров я с подругой пошла на открытие персональной выставки начинающего художника. После выставки к нам подошли двое наших друзей и пригласили на вечеринку, где парижская богемная молодежь отмечала триумф молодого художника. Мы веселились, танцевали и пили шампанское, как вдруг я заметила на себе чей-то пристальный взгляд. Я обернулась и увидела у бара приятного молодого человека в белом костюме. Наши глаза встретились, и я стояла как завороженная и смотрела на него в упор. Это был брюнет небольшого роста, с широкими скулами, глаза у него поблескивали на свету и были ярко-зеленого цвета. У него были необыкновенно чувственные губы. Это был Анри. Мир вокруг нас просто растворился, мы смотрели друг на друга и не могли пошевелиться. Наконец моя подруга не выдержала и одернула меня за руку. Я оглянулась и посмотрела на нее, она у меня что-то спрашивала, но я была в прострации и не слышала ее слов. Я думала только о нем. Вдруг я почувствовала за спиной жар и, обернувшись, увидела прямо перед собой Анри. Он взял меня за руку и молча повел танцевать. И как только одна его рука оказалась на моем бедре, а вторая обвила шею, я совсем потеряла голову. Он стал целовать меня страстно и нежно, и в каждом его движении было столько чувственности и желания, что я даже не заметила, как оказалась у него в квартире. Это было просто сумасшествие какое-то, я прежде не испытывала таких чувств. Как будто весь остальной мир растворился. Сегодня я не могу себе даже представить, как мы могли неделю не выходить из этой квартиры.

– Это его квартира?! – удивленно воскликнула Васса.

– Да, мне удалось ее снять. Так я нашла его внука, который, кстати, очень похож на Анри, – с этими словами она достала выцветшую фотографию и показала ее Вассе.

– Этого не может быть! Просто мистика какая-то! – воскликнула Васса, взглянув на фото.

– Да, жизнь иногда смеется над нами. Когда я его сегодня увидела там, на веранде, в белом костюме, мне показалось, что я попала в прошлое, и на секунду я потеряла равновесие.

Васса вернула снимок и спросила:

– А что было потом?

– О! Потом был бурный роман в течение двух месяцев. Тогда я не придала значения многим его особенностям до того, как вышла за него замуж.

– Чему именно?

– Анри ничего по большому счету не интересовало и не радовало, он находился в постоянном состоянии уныния, и мне приходилось расталкивать его с большим трудом, чтобы вывести куда-то за пределы квартиры. У него были резкие перепады настроения. То он сидел дома целый день, был вялым и ленивым, то уходил на три-четыре часа, приходил домой веселым и возбужденным, казалось, что он пьяный, но спиртным от него не пахло. Такое настроение длилось часа два, а потом он опять впадал в свое обычное состояние. Правда вскрылась после первой годовщины нашей свадьбы. Мы переехали жить в Монако и как-то поехали в путешествие по Средиземноморью, и там, на корабле, я наконец-то узнала, что он был наркоманом.

– О боже! – воскликнула Васса.

– Самое страшное было в том, что, узнав об этом, я не бросила его, а прожила с ним еще пять долгих мучительных лет, думая, что ради меня и нашей любви он когда-нибудь бросит свою пагубную привычку. И он пытался, периодически бросал, но потом проходило какое-то время, и он начинал снова. Видимо, без этих ощущений ему становилось совсем скучно, хотя наш образ жизни нельзя было назвать спокойной семейной жизнью. Мы постоянно путешествовали, а когда были в Париже, не сидели по вечерам дома, как многие наши знакомые семейные пары. Он постоянно просил у меня прощения, говорил, что завтра все изменится и он станет другим человеком, а на следующий день все начиналось сначала. Весь его день был посвящен одному распорядку: проснуться к вечеру, достать деньги, купить и принять наркотик, а затем вернуться домой к утру. Когда он приходил, я была готова его отхлестать по лицу, но стоило ему нежно посмотреть мне в глаза или дотронуться до моих волос, как внутри меня моментально закипал вулкан, и я не могла уже противостоять его ласкам. Так многие годы он балансировал на грани дурмана и трезвой жизни, пока на пятом году нашего брака не наступил настоящий ад. Его сбережения закончились, родители отказали ему в финансовой поддержке, пока он не примет их условия – лечиться. Друзья перестали одалживать, и он начал занимать деньги у всех, кого когда-то знал, придумывая разные невероятные истории. Позже люди, заподозрив неладное, стали приходить ко мне и к его родителям и требовать назад свои деньги. Поначалу мы расплачивались, но суммы все росли, и терпение наше иссякло, мы стали закрывать перед ними дверь, а Анри нередко приходил домой избитым. Один раз мне позвонили из больницы и сказали, что его привезли без сознания с проломленным черепом. Я просидела у его кровати почти месяц. Придя в себя, он поклялся завязать с прошлой жизнью навсегда и взяться за ум. Он сказал, что судьба дала ему второй шанс, и он его ни за что не упустит.

– Поэтому вы так холодно отреагировали на его слова о втором шансе на кассете!? – воскликнула Васса.

Агнес кивнула головой и продолжила:

– Мы переехали в Париж, и жизнь вроде наладилась, каждый день мы проводили вместе. От дурной наклонности не осталось и следа. Вскоре я забеременела и объявила об этом на семейном обеде. Он и наши родители были очень счастливы. Все знали, через что мне пришлось пройти с ним, и думали, что с рождением ребенка мы перевернем эту страницу и заживем новой жизнью. Но уже через три месяца он снова заскучал, и снова ничто его не радовало. Работать он категорически отказывался. Вступать в семейный бизнес он тоже не хотел. Каждый день он без дела слонялся по дому, постоянно заламывал руки и стонал, пока в один день я, вернувшись от врача, не обнаружила, что украдены все мои фамильные драгоценности, предметы искусства, которые дарили нам друзья и родственники. Он отрицал свою вину, говорил, что нас ограбили. Но сомнений у меня больше не было, он взялся за старое. В тот же день я ушла к родителям.

– А что потом? Ребенок родился? – спросила Васса.

– Нет, – с грустью ответила Агнес. – Родители запретили нам видеться и старались оградить меня от стрессов. Но он как-то пробрался в квартиру, когда дома никого кроме меня не было, и стал умолять вернуться к нему, уверял, что бросил, и больше срываться не будет. Сказал, что покончит жизнь самоубийством, если я к нему не вернусь. До сих пор помню его глаза, полные слез, казалось, он говорил так искренне. Вопреки родительским советам я вернулась к нему на следующий день. Опять были два идеальных месяца, любовь, страсть, обещания новой жизни ради нашего ребенка. Но по окончании этого срока он не пришел домой ночевать. А на следующий день, заходя в подъезд, я увидела его на лестнице всего окровавленного. Я кричала, билась в истерике, пыталась дотащить его до двери нашей квартиры, чтобы оказать первую помощь.