Текст книги "Отчаяние"

Автор книги: Ильяс Есенберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Захвативший часть Туркестана и отделившийся от основного казахского ханства Шагай-султан поддерживал в этой борьбе Абулхаирова потомка Абдуллах-хана. Хакназар, снова объединяющий казахов, взял сторону его врага – Баба-султана, тоже из рода Абулхаира, но связанного близким родством также и с тимуридами. И чем ожесточеннее шла борьба между Баба-султаном и Абдуллахом, тем больше укреплялся в степи Хакназар.

Ядовитой занозой в теле возрождающегося государства сидел в своих отделившихся землях Шагай-султан. Это были наиболее развитые районы ханства, где производились столь необходимые кочевникам товары, осуществлялись торговля и культурные связи с южными соседями. Мешали полному объединению и непрерывные раздоры между присоединившимися к ханству киргизскими и каракалпакскими племенными вождями. И тогда, по примеру предыдущих ханов-объединителей, Хакназар ушел в глубь степи, к Улытау и Аргынаты. Роды и племена, населяющие эти места, а также долины рек Есиля, Иртыша, Тобола и Нуры, прибрежные земли Голубого моря – Балхаша, стали, как и в давние времена, костяком объединения. Однако у них явно не хватало сил для предстоящей длительной и тяжелой борьбы с потомками Абулхаира – шейбанидами, не говоря уже о никогда не прекращающейся джунгаро-китайской угрозе. Как только наступало ослабление степи, сразу же, по подсказке великоханьских советников, усиливали свои набеги на казахские аулы со стороны Джунгарии и Алтая ойротские контайчи. Где-то там, на северо-западе, за широким Едилем, возникали очертания великой русской державы, и хан Хакназар все чаще поворачивал голову в ту сторону. Когда правишь в открытой степи, нужно иметь тонкий нюх и предвидеть все на многие годы вперед. Кто знает, чего ждать с той стороны: нового врага или опору в битве со всеми барсами, волками и тиграми, которые рычат с трех сторон на обескровленное ханство?..

Вот тогда и решил двинуться к Едилю со всем своим войском хан Хакназар. Прежде чем вступить в решительную схватку с потомками Абулхаира – шейбанидскими ханами – за города Сейхундарьи, следовало навести порядок здесь, а заодно выяснить, чего можно ожидать в ближайшее время от нового могучего соседа. Казанское и Астраханское ханства находятся между Русью и его ханством, но то, что новая грозная сила появилась на Едиле, можно было заметить по неожиданной мягкости и сговорчивости казанских и астраханских властителей, по нервозности крымских Гиреев…

Повод всегда найдется, были бы войска, которые можно привести с собой. А войск хан Хакназар взял тогда с собой не берега Жаика немало. Вся пойма реки в обе стороны от Сарайчика до самого горизонта дымилась кострами. Люди смотрели на скачущих всадников в полном боевом снаряжении и молчали. Что же великий хан Белой Орды в кои веки прибыл помолиться над прахом своего отца – грозного Касым-хана. И не приличествует ему разъезжать по степи одному. Чем больше всадников с ним, тем большее уважение вызывает он у подданных и соседей. Таковы законы степи…

Но разве Бог не услышит шепот, как говорят в степи. Кочующие в пойме Жаика и Едиля роды и племена мангит, алшин, байулы, алимулы, жагалбайлы прекрасно понимали, что ханская набожность всегда связана с земными интересами. Вечерами в кочевьях гадали, что влечет за собой для их аулов прибытие хана. Наиболее недальновидные и горячие головы считали себя свободными от любого подчинения и думали прожить в таком неспокойном краю сами по себе, без чьей бы то ни было помощи и поддержки. Другие считали себя подданными астраханских ханов, которые, впрочем, сами числились в подданстве Белой Орды. Но в самом Астраханском ханстве после смерти Тимур-бея уже десять лет происходили смуты и волнения…

Свое веское слово произнес тогда знаменитый народный певец Шалкииз.

– Как бы по-разному ни думали все мы, ближе всего нам по духу и родству Белая Орда! – сказал мудрый жырау. – Встретим же как близкого родственника Хакназара и послушаем, что он скажет нам…

Хана и сопровождающих его людей поселили в главном дворце ногайлинских биев, быстро приведя его в порядок. Прямо на берегу Жаика, кроме того, были разбиты белые юрты, потому что не привыкли степные властители к каменным стенам и чувствовали себя лучше в привычной обстановке. Огромные табуны коней, тысячные отары овец пригнали для пропитания войска. И, как всегда, устроили состязания джигитов с последующими празднествами, где соревновались уже певцы и сказители. А пока все это отвлекало внимание, в тишине велись переговоры с местными биями и султанами…

Издревле в стране казахов подобные переговоры начинают мудрые бии. Где бы это ни происходило: в Сары-Арке, в Семиречье-Джетысу или в присырдаринских кочевьях, первым берет слово тобе-бий, то есть верховный бий. И сидит он в соответствии со своим положением на возвышенном месте. За ним начинают говорить толе-бий, то есть его помощники. То же самое происходило и здесь, на берегах Жаика, только главный бий назывался в этих краях бас-бием или казык-бием, а помощники его – урымтал-бием и ушымды-бием. В задачу урымтал-бия входило примечать слабости в позиции другой договаривающейся стороны и острым словом выделять их из общего строя переговоров. Стремительный ушымды-бий должен был немедленно подхватывать мысль напарника и развивать ее в выгодном направлении.

Так как престарелый Шалкииз-жырау к этому времени уже не участвовал в таких советах, его место занял главный столбовой бий Ногайлинского края – по имени Койсары-бий из рода алшин.

* * *

– Окунешься в пучину мыслей, и сразу сжимается сердце от душевных страданий, теряется сон и есть не хочется. Окунешься в море веселья, и сердце расправляется, спишь спокойно и ешь с радостью!.. – так начал этот непревзойденный мастер слова свою речь. – Вот уже много лет мы живем в дружбе и радости с вами, дорогой хан Хакназар. Дружны наши пастухи на джайляу, дружны наши караванщики в дальних странствиях. Вот почему мы не спрашиваем действительную причину твоего появления в наших краях с таким большим войском. Я не хочу начинать свою речь с вопросов дорогому гостю. К тому же мои старые уши уловили людскую молву, что пришел ты сюда с достойной целью помолиться на отцовской могиле и построить над ней мавзолей с куполами, как это приличествует высокому хану…

Все присутствующие бии из местных родов согласно закивали головами:

– Все правильно, наш высокий бий!..

– Хорошо сказал наш златоуст!..

– Да, если был тебе отцом великий Касым-хан, то мы чтили его и как покровителя страны Ногайлы. Посмотри, мы не дали потускнеть полумесяцу на его могиле! – Койсары-бий протянул руку в ту сторону, где покоились ханы и мудрецы ногайлинцев, тонко намекнув таким образом гостю, что ради украшения отцовской могилы не стоило бы приводить с собой такое большое войско. – К нашему несчастью, мы не смогли когда-то уберечь его. Но разве быстротечное время и ненасытная земля щадят кого-нибудь? Мало ли поглотила она великих людей, с тех пор, как стоит мир? Каков бы ни был длинен путь, впереди все равно смерть!..

Грустно завздыхали, закачали головами бии и аксакалы. А Койсары-бий, выждав положенное время, приступил к следующему колену своей речи.

– Не будем же говорить о прошлом, о всех неприятностях и тяжбах, которые случались между нами. Пора подумать о грядущем. Вся наша надежда на будущее. И мы думаем: именно для того, чтобы поговорить о будущем над старыми могилами, проделали такой длинный и тяжкий путь через всю степь наши братья. Благословим же их приход!..

И все знатные и уважаемые люди из местных родов и племен коснулись руками бород, зашептали божье благословение.

Потом слов взял тюбе-бий Белой Орды Аксопы-бий:

– Очень удачно начал ты свою речь, Койсары-бий, напомнив о минувших временах. Мы знаем, что некоторым недалеким людям показалось, что растаяло в тумане времен единое Казахское ханство, за которое проливали кровь наши и ваши предки. Но когда превращается в бурелом могучий бор, то разве не остаются от него черенки? И разве не зазеленеет он первыми дождями? Будет это, и на вершине самого могучего дуба, как и прежде, угнездится степной орел с сильными неутомимыми крыльями… А если иссякло море, то только слепец не видит того родника, который остался и шумит, предвещая в будущем могучие волны!.. Умирает аргамак, но остается тонконогий жеребенок, который растет и скачет все дальше и дальше в степь!..

Разве не по тем же законам живем мы, казахи?.. Почил вечным сном в этой земле орел Белой Орды Касым-хан, но оседлал его коня Хакназар-оглан. Родные мои казахи – с севера и юга, с востока и запада, все вы видели, как свирепый ураган ломал стойки юрты нашей Белой Орды, которую ставили Джаныбек, Керей и Касым-хан. Стены уже начали разверзаться, и черный вихрь подхватил белое войлочное покрытие, чтобы унести его в небо. И тогда, в самую трудную минуту, достойный сын Касым-хана взялся сильной рукой за остов, поставил твердую подпорку к накренившемуся вбок решетчатому куполу, и уцелел наш общий дом…

Немало лет прошло с тех пор. И не успели мы еще наложить заплаты на прорванные стены, как новые ветры зарождаются по границам степи. Много желающих поживиться обломками наших кочевий. А первый среди них – шейбанид Абдуллах-хан Бухарский, сумевший взять верх над другими владыками в своих землях и уже грозящий нашим кочевьям на востоке полным порабощением. С ним идут не только хищные потомки хана Абулхаира и многие тимуриды, но и наш брат Шагай-султан. Вы можете сказать, что наши дома и пастбища далеки от этого коварного и беспощадного врага. Но и Улытау также далек от нас. А кто из вас не понимает, аксакалы, что если на протяжении столетия не уничтожили здесь нас могущественные враги, то только потому, что в глубине степи всегда наготове была грозная конница Белой Орды. И они знали, наши здешние враги, что эта конница в ту же минуту двинется к нам на выручку, считая нас частью единого Казахского ханства!.. Я спрашиваю вас, бии и аксакалы, что станет завтра с нами, если падет там в Сары-Арке, наше общее знамя под ударами хищных шейбанидов?!

Наступило молчание. Бии и аксакалы ногайлинских кочевий думали. И вдруг раздался относительно молодой голос:

– Все хорошо ты сказал, мудрый Аксопы-бий. Но зачем для того, чтобы сказать нам это, они привели с собой такое большое войско?

Осуждающе качнулись головы у аксакалов. Все они прекрасно понимали, что от века в степи не имели силы самые мудрые слова и добрые пожелания, если не стояло за ними войско. И теперь кто-то из них проявил свою глупость, выразив сомнение в этом непреложном правиле.

– О нет, дорогой бий… – Тонкая улыбка появилась на губах у Аксопы-бия, когда тот повернулся к спросившему. – Если мы пришли сюда с войском, то это не для того, чтобы напугать вас, а лишь для того, чтобы обрадовать своих братьев нашей силой и могуществом!

И все головы одобрительно склонились, приветствуя такой мудрый и вежливый ответ.

– Мы безмерно рады вашему прибытию! – сказал Койсары-бий широко повел рукой, показывая тем самым, что местные роды и племена готовы восстановить тот союз, который существовал между ними и Белой Ордой в предшествующее столетие.

После него говорили бии, выступая по старшинству, за ними пришла очередь простых аксакалов и батыров. Три дня еще продолжались эти разговоры, ибо по-настоящему не обговоренное дело считалось необязательным. Лишь в конце произнес свою речь сам Хакназар.

– Хивинские и бухарские владыки хотят навсегда растоптать наше ханство, – сказал он, указывая на юг. – От наших колен происходят все они, ибо из нашей степи пришли туда Абулхаир и Хромой Тимур. Но такие дети всегда полны неблагодарности, и нечего ждать нам от них пощады. Другая жизнь у них и другие интересы. Нам же некуда уходить из своей степи!

* * *

Так была улажена старая распря, связанная со смертью Касым-хана, который погиб когда-то именно здесь от рук ногайлинских казахов. Десять тысяч всадников обязались выделить здешние кочевья для борьбы за присырдарьинские земли и города с Абдуллах-ханом. Принятое решение как бы подтверждало воссоединение этих земель с Казахским ханством. А в знак верности и незыблемости союза самый богатый и родовитый человек Карасай из рода жагалбайлы согласился выдать свою дочь за Хакназар-хана. Так повелось от предков…

От знатных башкирских родов были жагалбайлы, и девушки из этого рода всегда отличались неотразимой красотой. Но дочери Карасая – Акторгын и Акбала, казалось, затмили все слухи и легенды. Такие тонкие талии, такие ниспадавшие от пят толщиной в руку косы, такой жгучий румянец на щеках и огромные лучистые глаза были у обеих, что невольно вспоминались древние сказания о небесных девах, разивших могучих батыров одним своим видом…

Одну из них, старшую, черноокую Акторгын, ногайлинцы решили отдать за хана Белой Орды как выкуп за некогда убитого его отца.

Но почему же столь озабочен сейчас хан Белой Орды?.. Исполнилось то, ради чего двинулся он сюда со своим войском. Страна Ногайлы, населенная разнородными степными племенами, снова признала свое подданство Белой Орды и выставляет десять тысяч воинов для общего дела. И произошло это без обычного кровополития, а по доброму согласию. Во всяком случае, хан увидел, что наиболее дальновидные и мудрые люди здесь отлично понимают важность сохранения единого Казахского ханства для всех без исключения степных родов и племен.

Сегодня утром начались свадебные торжества. Как растревоженный улей выглядел Сарайчик. На невиданные цветы были похожи разодетые в шелка девушки и джигиты. Из всех караван-сараев и подворий неслись звуки труб и барабанов. А на свободных площадках уже происходили состязания борцов, неизменные конные игры с козлодранием, стрельбы из лука по мешочкам с золотом и серебром.

В полдень к главному дворцу, где находились уже хан Хакназар, старец Шалкииз, ведущие бии обеих сторон Койсары и Аксопы, а также Карасай-бий со своими родственниками, стали съезжаться высокородные влиятельные люди – люди «белой кости» – от всех родов и племен страны Ногайлы. А Хакназар направился в юрту невесты.

По старинному обычаю, жениху следовало еще исполнить шутовскую роль в игре «тюйебас» – «верблюжья голова». И хан исполнил бы ее, чтобы показать свою простоту и вежливость возвратившимся под его знамя родам, но женщины сами не позволили ему сделать это. Они лишь усадили его опять на шелковые подушки и ограничились скоромными шутками. Хан повернул голову направо и тут только увидел свою будущую седьмую жену. Она полностью оправдывала свое имя Акторгын, что значит «Белая кисея». В белоснежной накидке и поддевке с золотым позументом, она едва слышно перебирала струны маленькой домбры, и целая охапка перьев филина мягко колыхалась на ее круглой шапке в такт звукам. Да еще тихо вздрагивали длинные ресницы, прикрывающие большие черные глаза…

– Ах, забыли мы задернуть полог! – Молодая и красивая тетушка невесты вскочила и плавным движением белой руки скрыла девушку от мужских взоров. – Раньше вознаградите меня, дорогой зятек, за такое удовольствие!..

Все засмеялись. Теперь и у хана Хакназара повеселили глаза. Морщины на его суровом лице разгладились, и сразу стало видно, что он еще относительно молод. Глаза его невольно стрельнули в сторону задернутой зановески. И в этот момент в юрту вбежал шабарман – гонец. По одежде его можно было сразу догадаться, что он из присырдарьинских родов, а по слою пыли на ней – что он скакал без отдыха день и ночь, чтобы доставить хану важное известие. Прищуренным взглядом окинув присутствующих, шабарман склонился перед ханом:

– Мой хан-государь, срочная весть!..

Хан впился в него взглядом, припоминая:

– О, ты не Кияк-батыр?!

– Да, это я, мой повелитель-хан!

Молча поклонившись прекрасной родственнице, хан Хакназар вышел с гонцом в сад. Присутствующие зашептались. Откуда-то стало известно, что Кияк-батыр прискакал из далекого Каратала. Но какую весть привез он, никто не знал. Вскоре хан вернулся, а гонец, сменив взмыленного коня, тут же поскакал назад в Белую Орду…

– Обычное донесение, так что не нарушайте торжества! – сказал вполголоса хан, и все продолжалось в приятном порядке.

Глубоко задумался Хакназар…

* * *

Бухар-жырау прервал свой рассказ. Как раз в этот момент раб Ораз пошел вторично готовить еду для гостей. Он сгреб угли табылги в одну горстку, и в юрте стало светлее. Юный Абулмансур не мигая смотрел на огонь. Вдруг он сказал:

– Хан Хакназар зря доверился рабу.

– Почему? – удивленно спросил Бухар-жырау.

– Кияк-батыр из рабов, а раб, знающий сокровенные мысли хозяина, подобен змее за пазухой.

Снова холодок пробежал по спине жырау. Неужели этот юноша и впрямь лишен человеческого сердца? Он не ошибся в своих предчувствиях – над головой того, кто готовит им сейчас пищу, повис топор!..

Вернулся Ораз с кувшином и тазом для омовения рук. Бухар-жырау продолжал наблюдать за Абулмансуром. Если тот выдает себя за младшего табунщика, то ему не мешало бы быть поскромней. Только слепой не заметит, что в то время, когда старший хлопочет возле заблудившихся на охоте путников, подросток ведет себя со знатными гостями как равный. Вместе с ними подошел он к тазу, и раб предупредительно полили ему на руки воду…

Они молча поели, передохнули после еды. Ханские туленгуты не появлялись, и жырау продолжил свой рассказ о прошлом…

* * *

Хану Белой Орды Хакназару было над чем подумать… Давно уже испортились отношения между ханом Хакназаром и султаном Шагаем. А когда Шагай положил начало расколу Белой Орды, совсем еще юный Хакназар объявил его вне закона. Воспользовавшись малолетством Хакназара и безмерным деспотизмом Тахир-хана, Шагай в то время отделил от Казахского ханства большую часть Туркестана и в нарушение всех законов степи провозгласил себя самостоятельным правителем.

Но с этим можно было бы смириться и образовать хотя бы общий союз родственных государств. Однако самозванец пошел дальше в своем вероломстве, заключив соглашение с самыми лютыми врагами Казахского ханства – шейбанидами, потомками кровавого Абулхаира. Простить это было уже невозможно. Так и случилось, что сыновья Касыма и Жадика – прямые отпрыски хана Джаныбека – превратились в кровных врагов.

И вот, как-то возвращаясь из очередного набега, султан Шагай остановился передохнуть в ауле одного бывшего абулхаировского батыра из рода конрад. Был он в скромной одежде, и никто не узнал его. В степи не принято расспрашивать остановившегося на ночлег человека, кто он и откуда.

Ночевал Шагай-султан в юрте аксакала Абулькасыма – правнука Урчи-батыра. И случилось так, что юная дочь хозяина юрты влюбилась в статного горбоносого путника, хоть Шагаю перевалило уже к тому времени за сорок. Он тоже не остался равнодушным и ночью побывал на ее ложе. Так пришелся ему по сердцу этот нераскрывшийся бутон, что, возвратившись к себе на родину, султан сдержал данное в ослеплении страстью слово и послал к аксакалу Абулькасыму сватов, а также причитающиеся в счет калыма подарки…

Но аксакал Абулькасым был глубоко предан Казахскому ханству и держал в междоусобном споре сторону Хакназара. Узнав, что у него гостил ненавистный Шагай-султан, который вдобавок хочет породниться с ним, он наотрез отказал сватам. Аксакал к тому же боялся, что, узнав про все это, хан Хакназар может подумать что-нибудь недоброе о нем самом. И в тот же день он отправил письмо отцу нареченного жениха своей дочери – правителю Созака Сулеймену-ходже: «В нашем саду дозревает обещанный вам плод. Пора снимать урожай, пока не польстились на него перелетные птицы…»

Не прошло и недели, как была сыграна свадьба, а распаленному страстью Шагаю пришлось кусать в ярости собственные локти. Он сердился на своих упитанных неповоротливых жен, ласки которых казались ему пресными при воспоминании о Куньсане. А через девять месяцев до него дошла весть, что невестка правителя Созака родила сына. Словно обломок ножа остался у него в сердце от всего этого.

Прошли годы, и, как залежавшееся без употребления серебро стала тускнеть его неутоленная любовь к Куньсане. Но вот как-то из уст караванщика, прибывшего в Ташкент из Созака, Шагай услышал, что сын Сулеймена-ходжи умер от моровой язвы, а жену его Куньсану собираются по закону аменгерства – преемственности жен между родственниками – передать старшему сыну правителя Созака. И тогда потухающий огонь в груди Шагай-султана вспыхнул с новой силой. Желтая пелена ревности опустилась ему на глаза, и он уже ничего не видел и не представлял, кроме далекой чужой женщины, у которой побывал однажды на ложе…

В ту ночь, переодевшись, по своему обыкновению, простолюдином, Шагай-султан с десятком верных телохранителей отправился в путь. Он знал, что по закону вдова пока что находится у Сулеймена-ходжи. Пробравшись в Созак, Шагай-султан бесшумно ворвался в дом правителя и, связав стражу, увез Куньсану вместе с четырехлетним Тауекелем, которого считал своим сыном. Лишь наутро весть о похищении женщины с ребенком распространилась по Созаку. Хаким – военный правитель города – организовал погоню, но разве можно догнать ветер в поле?!

И никто не знал в Созаке, что под утро весь отряд Шагай-султана попал в руки нукеров Хакназар-хана. Разъезды Белой Орды ежедневно объезжали южные рубежи ханства, охраняя подданных от набегов неспокойных соседей. Один из таких разъездов и наткнулся у водопоя на спешившихся джигитов Шагая и, заподозрив недоброе окружил и перевязал их. К обеду следующего дня задержанные во главе с самим Шагай-султаном были доставлены в Сыгнак, к хану Хакназару.

Хакназар в первую минуту безмерно обрадовался тому, что самый непримиримый враг его попался к нему в руки. Но он был молод и не наделен еще принятой в степи государственной мудростью. По неписаным законам, неприлично было расправляться с врагом, захваченным не на поле боя, а случайно. Будь на месте Хакназара более опытный властитель, он бы не стал этого делать. Просто проводил бы с почетом своего врага, как гостя, но по дороге тот бы случайно упал с лошади и сломал себе шею. Или поел бы гость что-нибудь не то за столом и вдруг умер. Все бы понимали, в чем дело, но никто не осудил бы такого властителя, ибо соблюдены были все необходимые правила.

К тому же хан Хакназар думал и о людском мнении. Что скажут и станут делать подданные, если братья ханской крови начнут таким способом уничтожать друг друга! Нет, это недостойно и попросту неразумно. Мир между мужами – это мир между государствами! Так решил тогда хан Хакназар и теперь терзает себя…

Хан Белой Орды все же не мог удержаться от торжествующей улыбки, когда увидел ненавистного ему родича связанным, в порванной домотканой рубахе, которая под стать бродячему разбойнику, но не султану. Увидев улыбку Хакназара, Шагай испугался не на шутку. Он представил себе, что сделал бы сам с попавшим впросак врагом. Но Хакназар встал тогда со своей раззолоченной подушки и протянул навстречу Шагаю обе руки, как бы отдавая дань старшинству его рода.

– Благополучно ли доехали, Шагай-султан? – сказал он тогда, и молодой, дрогнувший от волнения голос навсегда остался в его собственных ушах. – Эй, вы, развяжите моего брата!

И те, кто привез Шагая связанным, послушно перерезали веревки. Единственное, что позволил себе по отношению к гостю хан, это назвать его только султаном. Но так оно и было по законам Белой Орды, завещанным отцами. Лишь один хан мог быть у казахов, и только тогда прекратятся свары и междоусобные войны…

Нукеры начали разрезать веревки и на захваченных телохранителях Шагая, и тут произошел случай, тоже запечатлевшийся в памяти хана Хакназара. Шагай, разминая руки, вытянул их вперед. Один из нукеров подумал что-то недоброе и подскочил тотчас к нему с обнаженной саблей. Шагай побледнел, пошатнулся и рухнул на пол. Именно в этот момент хан Хакназар увидел большие расширенные до предела глаза женщины. Она смотрела на Шагая, удивленная его трусостью. Рядом с этой необыкновенно красивой женщиной, которая была в одной нижней рубахе из самаркандского шелка, стоял мальчик лет четырех – с глазами матери.

– Женщину с ребенком отвезите в Созак, к ней домой! – приказал Хакназар.

Но женщина не сдвинулась с места.

– Никуда я не поеду! – сказала она тихо, глядя прямо в глаза хану. – Не забирайте у меня Шагай-султана. Это его ребенок, и я хочу быть с ним всю жизнь…

– Ты сказала, что хочешь быть с ним всю жизнь?.. – Хан Белой Орды загадочно посмотрел на нее. – А если мы сейчас за разрушение единства казахов обречем его на смерть, подставишь под клинок свою голову вместе с ним, как велит обычай?

– Да! – твердо сказала она.

– Ну а что будет тогда с твоим сыном?

– Чем могу я помочь ему, если такова его судьба!

Он долго думал тогда, хан Хакназар, об этой женщине. То ли она очень уж обижена на родственников своего умершего мужа, что готова идти куда угодно, только бы не возвращаться в их семью, то ли действительно так самозабвенно любит этого человека с горбинкой на носу… Когда-то отец нарек хана лишь Акназаром, а уже в народе дали ему имя Хакназар, то есть «Справедливый Назар». И он тогда махнул рукой, отпуская вместе с Шагаем и женщину с ребенком…

– Султан, и Бог и люди ожидают, о чем пойдет у нас с тобой разговор… – сказал он Шагаю. – Мы с тобой встретились неожиданно, давай придем к соглашению, которого ждут в нашей степи!

– Я слушаю тебя, хан!

– Так вот, султан… Я мог бы сказать тебе, что живым или мертвым ты должен быть с нами. Но я не хочу неволить в таком деле. Я отпускаю тебя, но прошу отойти от коварного эмира Абдуллаха. Уйди от врагов и возвратись к нам. Пусть снова станет единым Казахское ханство!..

Наверное, Шагай был искренен в тот момент, когда, полный радости и благодарности за дарованную жизнь, он повалился на колени и протянул руки к небу.

– Богом и хлебом клянусь, хан Хакназар, в верности Белой Орде и тебе, ее хану. Кровью смою я свою вину перед вами. И пусть глаза мои не увидят солнца, если отрекусь от этой клятвы!..

Хакназар вдруг увидел, что рядом с Шагаем встала на колени женщина с ребенком, и оба они подняли руки в знак общей клятвы с мужем и отцом…

* * *

Это и решило тогда судьбу султана Шагая, потому что даже без особого ханского приказа казахские джигиты могли бы его зарезать по пути домой. Но хан решил дать ему собственный конвой. Нельзя сказать, что хан не слышал о лукавстве и коварном характере Шагая. Но кто знает чужую душу. Хакназар поверил в его искренность.

Еще раз заколебался было хан Хакназар, когда перехватил взгляд поднявшейся с колен Куньсаны. Она смотрела на спасенного ею мужа с какой-то непонятной брезгливостью. Да и в глазах прощенных телохранителей читалось презрение к своему владыке. И тогда хан подумал, что поступил правильно, и не прибавит ему славы казнь этого человека. Гордость ударила в голову хану Хакназару, и он простил своего врага еще раз, ослепленный этим коварным чувством.

– До самой границы проводите высокого султана! – твердо приказал он начальнику своей стражи и повернулся к Шагаю. – А ты, мой брат и султан, возблагодари прежде всего брата и своего отца Жадика, именем которого судьба на этот раз благоволит к тебе. Но если не исполнишь клятвы, то не простит тебя никогда тень нашего прадеда Джаныбека, создателя государства, казахов – Белой Орды!..

– Повинуюсь, мой хан!

Шагай низко склонил голову.

…А по приезде в Ташкент были немедленно казнены все десять телохранителей, видевших позор своего хана и запомнивших его клятву хлебом и Богом. Ночь возвращения он пробыл с Куньсаной, а на утро приказал убить и ту, которая спасла ему жизнь.

Куньсана догадалась о намерениях супруга и перед его уходом бросилась на колени:

– О, мой тюре, ради сына нашего Тауекеля помилуй меня!

Шагай-султан отвернулся.

Услышав во сне вопль зарезанной матери, беспокойно заворочался, заплакал в постели маленький Тауекель. Шагай-султан в то утро приказал отдать его на воспитание одному из своих верных людей.

Уже через две недели огромное войско, предоставленное изменнику его хозяином Абдуллах-ханом, вступило в пределы Белой Орды. Братья пошли на братьев, и горели юрты по всей степи, плакали осиротевшие дети, бежали куда глаза глядят оставшиеся в живых люди. И некому было защищать их, потому что сразу после поимки и прощения хан Хакназар вместе со всем своим войском двинулся сюда, к Сарайчику. И, не дойдя до Жаика, вынужден был повернуть назад. Тогда тоже догнал войско гонец, посланный оставленным на южной границе наместником.

– Сколько же юрт разгромлено? – спросил в тот раз у гонца хан.

– Пятнадцать тысяч, мой повелитель-хан!

* * *

Гонец смотрел прямо в глаза хану, и что-то необычное читалось в его взгляде. Это был один из множеств мелких неродовитых батыров, которые со времен хана Джаныбека тысячами шли в конницу Белой Орды, не прося наград и золота за свою службу. У самых зажиточных из них была в лучшем случае юрта где-нибудь в бескрайней степи да десятка два-три баранов, которыми кормилась семья. Но Хакназар, несмотря на молодость, знал, что в таких людях его сила. Именно их юрты пострадали в первую очередь от набега Шагай-султана с Абдуллаховым войском, и они, бедные и незнатные, которых великое большинство, заинтересованы в первую очередь в силе государства.

– Что думаете ты и твои друзья, батыр?

В глазах гонца появилось удивление. Не привыкли в степи ханы обращаться к простым людям с такими вопросами. Но хан ждал, и гонец посмотрел ему прямо в глаза:

– Люди говорят, мой повелитель-хан, что растащат бесчисленные султаны-наследники нашу степь, как волки загнанного оленя!

– Значит, по душе моя державная рука?

– Даже львиная лапа легче, чем зубы бесчисленных волков!

– Ты хорошо сказал, батыр… А теперь поезжай и передай наместнику, чтобы поднимал ополчение и усилил охрану путей, ведущих в степь. Пусть оставшиеся аулы откочуют от границ Туркестана. Вряд ли двинется сейчас за ними Шагай со своим войском…

– Что передать ему о вас, мой повелитель-хан?

– Что на этот раз не придется побывать мне на берегах Жаика.

* * *

Да, тогда из-за Шагаевых козней так и не удалось ему укрепить Казахское ханство на западной его границе. Джаныбек, Керей, Касым – все ханы-объединители в первую очередь стремились к этому, ибо понимали, что без ногайлинских кочевий на западе нельзя считать Белую Орду настоящим ханством. Без твердой опоры на них нельзя и ему начинать борьбу в Туркестане за древние казахские города. За спиной изменника Шагая немедленно вырастает его покровитель Абдуллах с несметным наемным войском. А без выхода через туркестанские города на караванные пути Большого Востока некуда сбывать шерсть, кошмы, кожи, руду и соль, которыми богата степь. Торговцы-перекупщики из Бухары, Коканда, Ташкента, Герата дают жалкие гроши, ссылаясь на трудности провоза и громадные пошлины, какими облагают караваны тот же Абдуллах и другие многочисленные владыки – потомки Абулхаира: шейбаниды, тимуриды, моголистанские мурзы. Получается замкнутый круг, который следует разрубить во что бы то ни стало…