Текст книги "Мачо не плачут"

Автор книги: Илья Стогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

2

Соседом по комнате оказался улыбчивый итальянец. Очки без оправы, сгрызенные ноготки. Его познания в английском ограничивались фразами «Как тебя зовут?» и «Откуда ты?». Еще он сказал мне: «Merry Chrismas!»

– Вообще-то я буддист.

– Нон каписко.

– Хуйня, милый. Поймешь со временем.

За окном лежал Куала-Лумпур. Я застелил постель и пошел искать душ. Крана горячей воды в душевой не было. Когда я брился, по стене рядом с зеркалом пробежала небольшая ящерица. Она была похожа на нефритовое украшение.

Часы показывали без пятнадцати девять. Соответственно, в Петербурге не было и четырех утра. На первом этаже кемпуса завтракали делегаты. Столовая была огромная, с высоким потолком и множеством круглых шестиместных столов. Двери на улицу были распахнуты, но все равно стояла духота.

В динамиках играла музыка. Стюарты-малайцы потели, улыбались, гремели поддонами и, вставая на цыпочки, через стойку протягивали делегатам тарелки. На шеях у них были повязаны красные пиратские банданы.

За столами сидели чересчур толстые американские женщины, парни в растаманских косичках, седобородые индусы с серьгами в отвислых ушах, голландцы в смешных деревянных башмаках, рыжие типы в футболках, инвалиды в колясках с автоматическим управлением, синюшные потные скандинавы в шортах, японки со скобками в зубах, замотанные в плащи фигуры с четками, кудрявые негритосы, шотландцы в юбках и много кто еще.

Я налил себе кофе и сел за столик. Со мной тут же заговорил мохнатогрудый израильтянин. Стол был покрыт белой скатертью. На середине стояли восемь солонок-перечниц-соусниц. Пышная скуластая женщина не кусая запихивала глубоко в рот что-то неприлично-целеустремленное. Я улыбнулся ей, забрал кофе и вышел на улицу.

Снаружи располагался тропический садик. Он был похож на оранжерею неподалеку от Таврического дворца. Хотелось напрячься и разглядеть окна, а за ними снег. Делегаты сидели в шезлонгах, пили «Коку» из баночек и все равно общались.

Я рассмотрел Папаускаса. Сегодня он был одет в шорты и рубашку «LLBean». Тоже, наверное, купил в секондхэнде.

– Как спалось? Ничего здесь погодка в январе, а? У меня в номере живет какой-то филиппинский упырь. А у тебя? Полночи, сука, спать не давал.

– Да-а.

– Ты, кстати, видел – здесь есть русские. В смысле, советские. Грузины какие-то, буряты... Казахов приехало человек десять. Девушки есть. Не видел?

– Не-а.

Я допил кофе, выкурил сигарету и съел анонимный фрукт. Желтая мякоть, а внутри здоровенная косточка, размером с ладонь. Возможно, это был манго.

– Ты программу взял? Зайди в Оргкомитет.

– Где это?

– Четвертый корпус. Видишь крышу над пальмами? Вон ту.

– И что в программе?

– Сегодня фри-дэй. Развлекаемся самостоятельно. Вечером в столовой будут танцы и поедание национальных малайских блюд. Открытие Конгресса завтра. В десять утра по-местному. Делегатам предложено прийти в национальных костюмах. У тебя есть?

– Ага. Лапти. Только я их еще не начистил, ничего?

Конгресс-Центр напоминал пионерский лагерь. Корпуса в колониальном стиле, пышная растительность. Пальмы торчали гораздо выше крыш. Под некоторыми валялась скорлупа кокосовых орехов. По дорожкам шагали строгие и сосредоточенные малайцы. Хотелось заглядывать им в лицо и заискивающе улыбаться.

Перед четвертым корпусом стояли шесты с флагами. В Оргкомитете девушка с бейджем что-то объясняла группке странно одетых женщин. Может быть, они представляли на Конгрессе культ вуду. По стенам были развешены объявления. Я внимательно осмотрел их все. По-русски не было ни слова.

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Я журналист. Приехал из России. Буду писать о Конгрессе. Нужна ли мне какая-нибудь особенная аккредитация?

– Нет, сэр. Для журналистов предусмотрена та же программа, что и для делегатов. Пресс-релизы вы можете ежедневно получать здесь, в Оргкомитете.

Я забрал программу Конгресса, полистал ее и спросил, могу ли взять карту города? Карта была выдержана в веселеньких желто-голубых тонах. Район Конгресс-Центра был обведен жирным красным кругом. Рядом читалось: «Вы находитесь здесь».

Названия улиц ни о чем мне не говорили.

– Посоветуйте, что можно посмотреть в вашем городе?

– А что вас интересует? Съездите в центр. Здесь... и вот здесь очень красиво. Есть много старинных мечетей. В этом районе вы можете...

– По поводу мечетей. В Куала-Лумпуре есть буддийские храмы?

– Буддийские, сэр? Вообще-то у нас мусульманская страна.

– Ни одного буддийского храма?

Девушка долго крутила телефонный диск и наводила справки. Малайский язык был похож на кошку, угодившую под снегоуборочную машину.

– Я все выяснила, сэр. Буддийский монастырь Сумбун расположен вот здесь. Это не очень далеко. Место называется «дистрикт Мандалуйонг». Вы запомните или мне записать? Правда, храм открыт для посетителей не каждый день. От Конгресс-Центра это... я думаю, около часа езды. Вы знаете, как туда добираться?

– Вообще-то я первый раз в Куала-Лумпуре.

– Лучше всего сесть на автобус. Большие автобусы снабжены кондиционерами. И это не очень дорого. Хотя белым... в смысле, европейцам... больше нравятся наши джипни. Это вроде микроавтобуса. Вы их узнаете, сэр. Они такие... разноцветные. Там немного тесновато, но белым нравится.

– Спасибо.

– Вы собираетесь выйти в город один? Я бы посоветовала взять сопровождающего. Белым в городе небезопасно. И не забудьте документы.

– Спасибо.

– Да, сэр! Ни в коем случае не пейте в городе воду! Возьмите в столовой попить с собой. Или купите бутылку пива. Но ни в коем случае не пейте воду в городе!

Я снова отыскал Папаускаса. Он сидел на корточках перед здоровенной черноволосой девицей. Она была похожа на принцессу Анастасию из мультика про Распутина. Губы – будто девушка только что обозвала кого-то ублюдком. Несимметричные чувственные глаза.

– Познакомься. Это Бригитта. Она из Бельгии.

– Не хотите съездить в город? Я узнал, где находится буддийский монастырь.

– Знал бы ты, сколько буддийских монастырей я видел в жизни!

– Не поедешь?

– Смотри, какая девица! Может, пива выпьем? В холодильнике стоит совершенно бесплатное пиво. Целыми упаковками. Специально для делегатов. Бери сколько хочешь!

– Вот блин! А я-то надеялся, что в мусульманской стране...

– Это ж для делегатов. Бесплатно! Давай?

– Неудобно как-то. Под пивом... в храм...

– При чем здесь храм? Давай! По баночке, а?

– На самом деле мне просто не хочется.

Бригитта помахала мне рукой. В номере я переоделся в пляжные тапочки. Подумав, вытащил из рюкзака любимую футболку в камуфляжных разводах. Рукава не прикрывали и трети моих татуировок.

Конгресс-Центр был обнесен трехметровой бетонной стеной. Перед воротами прогуливался полисмен в форме. Увидев меня, он заулыбался.

– Доброе утро, сэр! Решили прогуляться? Откуда вы? Американец?

– Нет, русский. Из России.

– О! Я слышал о такой стране! Удачной прогулки, сэр!

Сразу за воротами начинался широкий, в двенадцать полос проспект. Сосредоточенно ползли неправильные левосторонние машины. Было пыльно, душно и очень шумно. Я закурил, огляделся, вытер лицо платком и выкинул сигарету. Попытался сообразить, бывает ли на свете пятисотпроцентная влажность?

Крошечные малайские люди сбавляли шаг и пялились на мое европейское лицо. Они были опрятными и очень сухими.

Обещанные джипни выглядели так, будто за углом снимают кино про Индиану Джонса. Пот стекал мне на глаза. Я подошел к краю тротуара и помахал рукой. Юркий автомобильчик заломил вираж и притормозил.

– Я доеду до дистрикта Мандалуйонг?

– Ай донт спик инглиш... sir.

– Мандалуйонг! Дистрикт Мандалуйонг!

– О! Йес! Мандалуйонг? Йес, йес!

Я попробовал втиснуться в переполненный салон. Пассажиры возмущенно залопотали. Как белому мне полагалось сидеть спереди, рядом с водителем.

Ни одного стекла, кроме лобового, в автобусе не было. Снаружи он был расписан люминесцентными красками и увешан гирляндами. Внутри стояли жесткие скамьи без обивки. Из стен торчали зазубренные ржавые заусеницы. Водитель едва доставал крошечными ступнями до педалей. Чтобы не задохнуться выхлопными газами, он зубами сжимал край намотанного вокруг головы платка.

Пробки казались бесконечными. Что такое правила дорожного движения, малайцы если и знали, то давно. Пассажиры выскакивали из джипни на полном ходу. Пешеходы бегали по проезжей части и лихо увиливали от несущихся машин.

Я пытался по карте следить, куда мы едем. Потом плюнул. Иногда закуривал сигарету. Водитель не обращал на меня внимания.

Куала-Лумпур напоминал дачный поселок, через который проложили сумасшедший хайвей. Дома – максимум в четыре этажа. Глядя на них, я вспомнил сразу несколько старых анекдотов про лилипутика в лифте. По дороге двигались автомобили – добротные японские, но все старых моделей. Дети-малайцы угнали их у рассеянных родителей.

Потом мне надоело ехать. Я вылез, огляделся, прошагал пару кварталов. Все вокруг было пыльное и выцветшее от невыносимого солнца.

Решив поменять несколько долларов, я зарулил в банк. Прежде чем с вывески отвалилось несколько букв, она сообщала, что здесь находится «Nationale Bank of Malaisia». Перед дверью охранник с винтовкой М-16 на сгибе локтя внимательно ощупал карманы моих джинсов. Он едва доставал мне до плеча. Малайские деньги назывались ринггиты.

Я зашагал вниз по улице. Навстречу шагали жители славного города Куала-Лумпура. У женщин были платья до щиколоток и платки на головах. Мужчины носили белые рубашки навыпуск. Их усы казались приклеенными к несовершеннолетним розовым лицам. Даже местные бабульки выглядели как мечта педофила. У некоторых женщин на руках были крошечные дети. Судя по размерам, этих детей приходилось немного донашивать уже после родов.

Несколько раз свернув, я вышел на площадь. В ее дальнем конце торчала громадная мечеть. Площадь была заполнена жаркой, влажной толпой. Поверх голов были натянуты провода и веревки с разноцветными вымпелами. На здании слева от мечети висела огромная реклама «Kodak».

Пахло жареным мясом. Раскачивались и закатывали глаза косматые малайские старухи. Орали все и со всех сторон. Кое-кто держал в руках горящие свечи, кто-то пританцовывал и хлопал в ладоши. В плетеных корзинах шевелились черные крабы размером с сенбернара. Прямо на земле лежали связанные узлами живые осьминоги. Несколько раз я наступал на их щупальца ногой.

У самого входа в мечеть сидели нищие горбуны. Их перекошенные черные рты были похожи на арки проходных дворов. Калеки тянули руки и подвывали. Некоторые выглядели так, будто их тело сочиняли после многодневного запоя. Меня толкали. Потом ни с того ни с сего окатили грязной водой. Я начал выбираться из толпы.

С площади вытекало сразу несколько улиц. Я выбрал ту, что казалась шире остальных. На веревках сушилось жуткое белье. Вдоль стен на корточках сидели серокожие аксакалы. У них были древние морщинистые лица. Бегали дети неопределенного пола.

Я схватил за руку голого по пояс молодого малайца.

– Do you speak English?

Он что-то ответил.

– Ты знаешь, где находится буддийский храм? Монастырь Сумбун?

Он пожал плечами.

– Вот это место на карте. Где это?

Он показал, что не слышит.

– Mэп! Карта! Покажи, как пройти вот сюда!

Вокруг нас собралась толпа. Малайцы орали и махали руками. Тот, что лучше других говорил по-английски, объяснил, что идти следует вниз по улице. Много-много вниз. Потом налево и там будет река. Я понимаю? Река! Много-много вода! Возле реки буддисты как раз и живут.

Чем дальше, тем уже становилась улица. Несколько раз я спускался и поднимался по стертым ступеням. Из глухих стен росли мясистые листья. В тени лежали бездомные собаки. Шерсти у них, живущих в тропиках, почти не осталось, и на безволосой коже цвели разноцветные родинки. Собакам было жарко. Иногда на стенах было что-то написано пульверизатором. Под надписями кучковалась куала-лумпурская молодежь. Парни провожали меня недоуменными взглядами.

Представить, что еще пару дней назад я находился на другой стороне планеты, было сложно. Почти до дна промерзшая Нева. У пешеходов на обуви разводы соли... Жизнь в Петербурге казалась тоскливым черно-белым кино.

Последнюю ночь перед отъездом я, помню, провел в редакции. На кушетке кто-то храпел. У меня на коленях сидел молчаливый ребенок... не знаю чей. Я рассматривал бесплатные интернетовские порносайты и прихлебывал из липкого стакана. Ребенок тоже смотрел в экран. Из того, что происходило под утро, вспоминаются лишь бесконечные проверки документов на улице.

Все-таки странно, что на Конгресс послали именно меня. Было время, в газете меня ценили. Теперь, завидев вдалеке, коллеги судорожно разбегались по кабинетам. Если я приходил в редакцию трезвым, они тревожились и спрашивали, что произошло. Телефонные разговоры давно строились по схеме:

– Как дела? Давай встретимся?

– Денег нет.

– А мы не будем здорово напиваться.

И, конечно, развод. Хотя чего еще можно было ждать? Последние месяцы контакты с женой сводились к тому, что она стирала мое нижнее белье. Чем дальше, тем чаще отстирывать приходилось помаду. Соответственно, отношения становились совсем ни к черту.

М-да.

Я вышел на пыльный перекресток. Судя по карте, река должна была протекать где-то здесь. Я долго озирался и бродил по чумазым проулкам. Потом река нашлась. С одного ее берега на другой был переброшен гамак. Отклячив зад, в нем кто-то спал. Перейдя реку, я разглядел над крышами пагоду.

Буддийский монастырь Сумбун выглядел как аттракцион из Диснейленда. Слишком разноцветный, слишком нарядный. Китайские фонарики, клумба с яркими цветами. Стены монастыря были выложены вперемешку красными и желтыми кирпичами.

Вокруг не было ни души. Я поднялся по лестнице с широкими мраморными перилами. С крыши свешивались пестрые драконы. У них были глупые морды азиатских коньков-горбунков. Под навесом каменный пол казался даже немного прохладным.

Я подошел к массивной, в два моих роста двери и попробовал ее открыть. Заперто. Я постучал. Потом постучал погромче. Чуть не отбил себе кулак. Рядом с дверью стояла зеленая школьная доска, исписанная мелом. Может быть, на ней и был указан режим работы монастыря, да вот беда, я совсем не читаю по-малайски.

Я спустился обратно на раскаленную улицу и попробовал обойти монастырь вокруг. Встав на цыпочки, заглянул в восьмиугольное окно. Изнутри оно было прикрыто чем-то серым. С обратной стороны монастыря, прислонившись к стене, сидел громадный каменный Будда. Аккуратно сложенные в паху руки. Мочки лопоухих ушей лежат на плечах.

Я выкурил сигарету. Стояла мертвая тишина. У Просветленного были плотно зажмуренные глаза. Каменные ресницы намертво впивались в нижние веки. Будете проходить мимо, пожалуйста, не будите Будду.

Когда я выбрался обратно к площади с мечетью, уже начинало темнеть. Самое время пообедать. Я посчитал деньги. На каждом углу стояли жаровни. Аборигены толкались вокруг и громко чавкали. Проходя мимо, я внимательно разглядывал, что именно они едят. Возле одной жаровни мне предложили расфасованную в стаканчики из-под «Коки» бурую массу. По внешнему виду она напоминала человеческие глаза в собственном соку. У следующего поворота тощий малаец торговал шашлычками из нанизанных на лучину неоперившихся птенцов. Самый крупный из них был размером с большой палец ноги.

В боковой улочке светились буквы «BAR». Дверей в заведении не было. Под потолком вертелся вентилятор. За пластиковыми столами молча и неподвижно сидели аборигены. Никто ничего не ел.

– Могу я посмотреть меню?

– Меню? Что это?

– Я хочу есть. Понимаете? У вас есть еда? Понимаете?

– У нас есть лечонг. Еще есть адобо-адобо.

– Что это? Это мясо?

– Чего вы хотите? Вы хотите есть?

– Да. Йес. Понимаете? Я. Хочу. Есть.

– У вас есть малайские деньги?

– Да.

– Садитесь, сэр. Сейчас я все принесу.

Бармен нырнул в глубь помещения. Я сел под вентилятором. Малайцы синхронно повернули головы вслед за мной. В Петербурге я бы удостоился такого внимания, только если бы отрастил на лбу волосатую женскую сиську.

Блюда на мой столик выставляли сразу несколько официантов. Рубашки у них были грязные. Руки тоже. Передо мной возникли несколько тарелочек с кусками мяса, рисом, ядовито-зелеными стручками и бурой кашицей. Последним появился большой, наверное, двухлитровый кувшин пива.

– Восемь ринггит.

– Что это?

– Это пиво.

– Я заказывал пиво?

– Это холодное малайское пиво.

– Я больше не пью алкоголь.

– Что, сэр? Я не понимаю.

– Я НЕ ЗАКАЗЫВАЛ ПИВО!

– Что, сэр? Восемь ринггит. У вас есть малайские деньги? Я могу взять в долларах. У вас доллары?

Малайцы смотрели на меня, приоткрыв рты. Зубы у них торчали далеко вперед. Хотелось поддернуть манжеты и сыграть на них что-нибудь веселенькое, фортепианное.

Бармен, наклонившись, заглядывал мне в лицо.

– Блядь!

– Вы не хотите платить?

– О’кей. Раз так... Блядь! Я заплачу за ваше пиво. Оно холодное?

– Да, сэр. Холодное малайское пиво.

– Я заплачу за него. Но только за одно. Понимаете? Я БОЛЬШЕ НЕ ПЬЮ АЛКОГОЛЬ! Вы понимаете? Understand? Я выпью только одно пиво! Не больше! Одно! Холодное! Пиво!

Я сделал первый большой глоток.

3

Утро началось с того, что я доплыл до туалета и меня вырвало. В унитаз булькнуло черное, пропитанное ромом, полупереваренное мясо. Потом меня вырвало еще несколько раз. Знаете, что чувствует тюбик, в котором почти не осталось зубной пасты?

Итальянца в комнате не было. Рядом с кроватью валялись мои вчерашние джинсы. Они были до самой ширинки перепачканы желтой грязью. Я полежал, выпил воды, вернулся в туалет, и меня вырвало опять.

Наружу я смог выползти только к обеду. Болело ободранное нёбо. На языке ощущался вкус рвоты и перегара – будто кто-то умер, а я его съел. Еще болел желудок. Я упал в шезлонг. Руки напоминали брачный танец крабов. Влюбленные крабы теряли головы. Кололись неумытые глаза.

Потом меня нашел Папаускас. Рядом с ним шагала вчерашняя Бригитта.

– Ты чего не пришел на открытие Конгресса?

– Э-э... Да как сказать?

– Проспал? Мы с Бригиткой вчера весь вечер тебя искали.

– Если хочешь совет, никогда не пей местный ром. А вообще-то нет, не проспал.

Папаускас сощурился и осмотрел меня.

– Худо?

– Сдохну, на хуй.

– Где ты был?

– Тоже хочешь сходить? Не советую.

Они с Бригиттой стояли надо мной и много курили. Я подумал, что если меня вырвет еще и здесь, то выйдет неловко. В кемпусе негритосы танцевали самбу. По дорожке ползла громадная бабочка. У нее были толстые мохнатые ноги. Была б она девушкой, ни в жизнь ей не выйти замуж.

Потом всех позвали в столовую. Я-то зачем поплелся?

На столе стояли тарелки с жирным мясом. Оно было горкой навалено поверх зеленых листьев и пахло. Еще были порезанные фрукты и плетеная тарелка с чем-то вроде крупной клюквы.

– Мерзкое утречко.

– Да? А мне казалось ничего. Солнце... и вообще...

– В жопу это солнце.

– Сходи выпей пива.

– Не сейчас. Пусть с тех пор, как я блевал последний раз, пройдет хотя бы пятнадцать минут.

За несколько столов от нас сидел папаусовский лама. На нем был бордовый монашеский плащ, из-под которого торчала футболка с надписью «NIKE». Он доел, вытер губы и подошел к нам. Я подумал, что было бы неплохо встать.

Лама похлопал меня по спине. По-английски он говорил почти без акцента.

– Как вам Конгресс?

– Очень захватывающее мероприятие.

– Будете о нем писать?

– Конечно! Я переполнен впечатлениями!

Он снова улыбнулся и посмотрел на меня внимательнее.

– С вами что-то не так?

– Все в порядке. Просто я отравился. В городе очень плохая вода.

– Вы нуждаетесь в таблетках?

– Спасибо. Это пройдет.

– Мне сказали, вы хотите стать буддистом.

– Да. Хочу.

– Правильный выбор! Я буду рад поговорить с вами об этой религии.

– Спасибо.

– Вы медитируете?

– Понимаете, я совсем недавно решил стать буддистом.

– Хорошо. Это очень хорошо. Вам предстоит многое понять. Буддизм – это религия сильных и смелых людей.

– Да?

– Старайся больше медитировать. Обращай внимание на то, как устроен твой ум. Это очень важно. Больше читай.

– Я буду стараться.

– Через какое-то время мы проведем для тебя несколько ритуалов. Но главное – старайся понять природу своего ума. Тот, кто понимает природу ума, имеет возможность умереть правильно. Это очень важно.

– А как научиться правильно жить? Что нужно делать для этого?

– Незамутненный ум это и есть подлинный Свет Будды. Понимаешь?

– В общих чертах.

– Если возникнут проблемы, подходи, не стесняйся. Буду рад помочь.

– Спасибо.

– Тебе точно не нужны таблетки? Поправляйся. Заходи как-нибудь в мой номер. Я дам тебе очень хорошие пособия по медитации.

– Спасибо.

Делегаты перемещались в садик. Малайцы убирали со столов грязную посуду. Бригитта дожевывала бурое мясо. Может быть, это была печень. Может быть, это была моя, неработающая после вчерашнего, печень.

– Твой друг говорил, что ты журналист. Зря ты не пришел на церемонию открытия. Было очень красиво. Все вместе молились. Представители всех религий мира – вместе. Я думаю, это очень важно.

– А кому они молились?

– Мне доверили зачитывать приветствие от имени бельгийской делегации. Жалко, что ты не смог прийти.

– Хорошо, что я вообще выжил.

– Что?

– Не обращай внимания.

Ногти Бригитта красила черным лаком. Я заметил, что ее левая рука от запястья до самого локтя исполосована шрамами. Некоторые были толще моего мизинца. Решительная девушка.

– Ты поедешь купаться?

– Купаться?

– Сейчас всех желающих повезут на пляж. Ты поедешь?

– Да, действительно, поехали! Искупаешься, легче станет.

– Купаться? Ну, хорошо. Только подождите, я поднимусь надену плавки.

В кондиционированном салоне автобуса было сумрачно и прохладно. Я сел у окна, а Бригитта рядом со мной. Похмелье и клаустрофобия – ничего сочетание? Сзади болтали на незнакомом языке. Мы тоже о чем-то поболтали. Я старался не дышать в сторону Бригитты.

Автобус ехал по узкой горной дороге. Временами она напоминала ленту Мебиуса. Зеленели бесконечные холмы. Они казались немного прыщавыми. Земля похотливо изгибалась, подставляла многочисленные бюсты под чужие ладони. По склонам холмов сползали залитые водой террасы. Кое-где на них копошились яркие фигурки.

Я спросил у Бригитты, как называется место, куда мы едем. Она не знала. Один раз за окном проплыли развалины старинного форта. Я разглядел окислившиеся стволы пушек. Потом начались джунгли. Может быть, в них водилось что-нибудь вроде настоящих недрессированных бегемотов.

Водитель припарковался на асфальтированной площадке. Я выбрался наружу и огляделся. Цветовая гамма была так себе. Снизу вверх чередовались зеленый город, серый пляж, зеленое море, серые горы, зеленые облака и на самом верху – серый козырек моей кепки.

– Через три часа мы отправляемся назад. Пожалуйста, не опаздывайте.

Делегаты, подгибая колени, зашагали вниз, к городу. У каждого были солнцезащитные очки и камера на груди. Все громко разговаривали. Мы трое брели последними.

Безымянный городок оказался совсем маленьким. Он поднимался и снова опускался. У меня от него кружилась голова. Народу на улицах было мало. Бригитта захотела чего-нибудь купить. Сувенирная лавочка была закрыта, но, разглядев европейцев, хозяин засуетился и распахнул дверь. Английскую фразу: «Чем могу помочь?» он прочел по бумажке. На прилавках были разложены лакированные ракушки, китайские веера, черные статуэтки, крохотные колчаны со стрелами, сушеные акульи головы, звякающие амулеты, кораблики, замурованные в бутылки из-под рома. Ром!.. Блядь!.. Чтобы я еще?!. когда-нибудь?!

Городок плавно перетекал в пляж. Дома кончились, вместо них появились стойки с фонтанчиками питьевой воды. Желтая вода вытекала судорожными толчками, будто внутри кому-то выдавливают прыщ. У самой границы асфальта и песка дорогу нам перебежала большая стая хищных рыжих насекомых. Каждое размером с мужской палец. Бригитта громко взвизгнула.

Бухта была узкой и мелкой. Воды в ней было так немного, что казалось, будто ее пролили и забыли вытереть. Местами из нее торчали горбатые островки. Еще виднелись полосатые, как семейные трусы, паруса джонок. Пальмы напоминали суставчатые фаллосы, лобком вверх вбитые в песок. Слева в конце пляжа виднелся бетонный пирс. Из-за него выглядывало неработающее «чертово колесо».

Бригитта была загорелая и чересчур длинноногая. На ней был закрытый купальник – черный, под цвет вьющихся волос. Вы замечали, что с похмелья проблема секса становится крайне болезненной? Хотелось... впрочем, ладно. А вот лезть в воду не хотелось. Я добрел до засыпанного песком лежака. Он оказался узким и неудобным. На европейские габариты здесь не рассчитывали.

Было тихо и спокойно. Солнце уже передумало зажарить меня живьем и остановилось на лишь слегка проваренном мясе. Ветер-похабник что-то нашептывал незнакомым растениям. Те растопыривали уши-лопухи. Было слышно, как за спиной играют в волейбол. Несколько раз ко мне подкатывали велосипедисты-коммивояжеры. Предлагали купить лимонад или освежающий фрукт рондонг. Я прислушался к ощущениям и выбрал баночку шипучей, брызгающейся «Коки». Желудок жалобно взвизгнул.

Или все-таки искупаться?

Плавки «Speedo», которые были на мне надеты, в свое время покупала жена. Сразу после свадьбы мы с ней уехали на юг, в Гагры. Радовались, загорали, пили вино. Может быть, вина было слишком много уже тогда. На пляже его продавали в розлив, так что загорать я предпочитал в одиночестве. Как-то не рассчитал количество и уснул прямо на песке.

Проснулся уже ночью. Надо мной стояла светловолосая девушка в мешковатом мужском пальто.

– Хочешь посмотреть Чебурашку?

– Чебурашку?

Девушка распахнула пальто. Верхнюю часть купальника она не носила. Что-то от лопоухого зверька в этом, конечно, было. Потом она ушла, и я недоуменно посмотрел ей вслед. А еще через минуту меня окружили черные недобрые аборигены. Сеанс был платным. Не хочу ли я сдать все деньги и ценные вещи?

Продавцов чебурашек было больше десяти. Из-под ботинка первого выкатиться я еще успел. Но подняться мне так и не дали. Сломанное ребро, левая сторона лица, превратившаяся в пунцовую массу. Остаток медового месяца жена всхлипывала и меняла мне холодные компрессы...

Сколько же лет назад это было?

Бригитта вылезла из воды и легла рядом. Сильные ягодицы, большая грудь, узенькие плечи, красивая шея. Вот только челочка – дурацкая. В ушах и на пальцах рук она носила здоровенные серебряные украшения. На щиколотке виднелась совсем маленькая татуировочка.

Я подумал, о чем бы нам поговорить?

– Красивая tatoo.

– У тебя тоже.

– Спасибо.

Мы помолчали.

– В твоей стране это дорого?

– Меня разукрашивали приятели. А если не секрет, что с твоими руками?

– Суисайд полюшн.

– Это понятно. Несчастная любовь?

– Нет, героин. Раньше я употребляла наркотики. Очень много героина... Потом реабилитировалась. Три года назад.

Мы опять помолчали.

– У себя дома я работаю с детьми. Сразу после курса реабилитации стала работать на религиозный фонд, который оплачивал мое лечение. У меня группа детей от трех до пяти лет. Я учу их рисовать. Читаю книжки. Ты понимаешь, да?.. это дети, у которых нет родителей.

– Тебе за это платят?

– Очень немного. Зато они оплатили мне поездку на Конгресс. Хотя сама я не религиозна. Мне просто нравится работать с детьми.

– Понятно.

– А ты, я слышала, буддист?

– С позавчерашнего дня.

Папаускас выбрался на берег, по-собачьи отряхнулся и доковылял до нас.

– Видите вон ту рожу на джонке? Я его спрашиваю: сколько стоит прокатиться? Знаешь, что он сказал? Двести баков! Я что, так выгляжу?

Я спросил, слышал ли он о судьбе капитана Магеллана, который где-то в этих краях тоже решил прокатиться на джонке? Папаускас вытерся и долго вытряхивал воду из уха. Закурил.

– Сколько времени? Может, по пиву?

– Ох! Что ж я маленьким не сдох?

– Я смотрю, у тебя сложные отношения с алкоголем?

– Просто вчера я уже выпил кружечку холодного пива.

Мы все равно дошли до пляжного кафе. Оно было оформлено как тропическое бунгало. Крышу выложили связками жестких черных мочалок. С веранды были видны океан и пальмы. Залив напоминал жеваный мармелад.

– Жарко тут.

– Местные говорят, что сезон дождей уже кончился. Хотя, может быть, еще придет тайфун.

Мы поразглядывали океан. Кроме нас, в кафе сидел всего один малаец. Он курил и ножичком ковырял оранжевый грейпфрут.

– Когда я вижу малайца в очках, то смотрю по сторонам: нет ли еще и собаки со слуховым аппаратом?

– Злой ты.

– Наверное, слово «Малайзия» переводится как «Азия для маленьких». Рядом с аборигенами я ощущаю себя большим белым колонизатором.

Бригитта пила пиво маленькими глоточками. Потом она спросила, давно ли я работаю журналистом?

– Слишком давно.

– У себя в России ты известный журналист?

– У себя в России я бедный журналист.

– Разве так бывает? А ты женат?

– Развелся. Месяц назад.

– Дети?

– Есть. Мальчик. Белобрысый, очень хорошенький.

– Теперь он живет с женой?

– Разумеется.

– Дети это важно. Мне всегда очень жалко детей. У них обязательно должны быть родители. В Бельгии после развода детей часто оставляют жить с отцами.

– Не реально. У меня кретинская работа. Я много пью. Денег постоянно не хватает.

– Тебе не нравится твоя работа?

– Мне нравится твоя работа.

– В смысле?

– Плюнуть бы на все. Не пить. Пройти... как ты... реабилитацию. Тоже читать детям книжки.

Она и Папаускас посмотрели на меня.

– Что тебе мешает устроиться на такую работу?

– Да ничего не мешает. Может, я еще и устроюсь. Папаускас, в России есть буддийские благотворительные организации?

– Понятия не имею.

– Ты же буддист?

– Какая связь между буддизмом и благотворительностью? Тебе лама сказал изучать природу ума? Вот и изучай!

– Ладно. Я буду. Хорошо, что именно меня послали на этот Конгресс.

– Да?

– Могли ведь и не послать.

– Да?

– Может, когда я вернусь домой, все изменится.

– За это и выпьем!

– Выпейте. Спасибо.

Волны накатывали на берег неторопливо. С ленцой и чувством собственного достоинства. Как и подобает волнам океана, именуемого Тихий, он же Великий. На берег... секундная пауза... от берега. И так – на протяжении последнего миллиарда лет.

Похмелье понемногу отпускало. Я действительно был рад, что мне удалось сюда приехать.