Текст книги "Проигравший"

Автор книги: Илья Стогов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Генерал не отвечал, а Стогов расходился все больше.

– Ответа на этот вопрос я не нашел. Зато я выяснил, что в шестьдесят пятом, еще при жизни Королева, работы все-таки были свернуты, военные физики раскиданы по другим ведомствам, а входы и выходы в лабораторские помещения залиты цементом. Тысячами тонн цемента. После чего даже упоминания о лаборатории были изъяты изо всех открытых источников, – будто такой структуры никогда и не было на свете. Режим самой что ни на есть полной секретности. В кабинете вроде вашего, товарищ генерал, кто-то такой же высокопоставленный, как вы, товарищ генерал, тоже попросил ребят вроде меня или вот капитана Осипова держать язык за зубами. Поэтому я не стану спрашивать вас, что именно там случилось. Это мне как раз совсем и не интересно. Может быть, физики открыли что-то такое, что совсем не собирались открывать. Может быть, у них случилась авария, после которой работы пришлось срочно сворачивать. Важно не это, а то, что было потом. Ответьте мне, товарищ генерал, всего на один вопрос: правильно ли я понимаю, что сведения об этой лаборатории были засекречены так надежно, что их не предоставили даже прокладчикам тоннеля под Невой? И те случайно наткнулись на эти чертовы лабораторские помещения, в результате чего произошел взрыв и вода из Невы хлынула напрямую в тоннели метро?

Он смотрел прямо в лицо генералу:

– Так ведь все и было, да?

– Все, – коротко и жестко ответил, наконец, генерал. – Хватит. Сейчас ты замолчишь и будешь молчать до тех пор, пока я (лично я!) не разрешу тебе продолжать, понятно? Придет момент, и я лично отвечу тебе на твои вопросы. Но это будет не сейчас. А пока ты просто закроешь рот и засунешь ключик от него себе в задницу. Я даже не стану обещать тебе неприятности, если ты продолжишь трепать языком. Ты взрослый и разумный человек, и я обращаюсь к тебе, как к взрослому и разумному. Ты просто замолчишь и какое-то время посидишь молча. От этого всем будет лучше. Хорошо?

Пауза висела долго. Но в самом конце этой паузы Стогов все-таки кивнул:

– Хорошо.

– Мой адъютант подготовит бумагу, а ты ее подпишешь. Это будет подписка о неразглашении, которое ты станешь неукоснительно соблюдать. Раз уж ты у нас такой умный, то пусть до тебя дойдет: пока что на этом всем нам лучше остановиться.

Генерал поднялся из-за стола и обвел их взглядом:

– На этом, товарищи офицеры, наш разговор окончен.

9

Осипов предлагал подвезти его до отдела, но Стогов сказал, что дойдет пешком. После недели в больнице ему и вправду хотелось прогуляться. Он накинул капюшон и зашагал, не обращая внимания на лужи. Надеясь, что уж сегодня-то больше никто не станет лезть к нему с дурацкими разговорами. Но, как оказалось, надеялся он на это зря: в кармане куртки почти сразу задергался телефон.

Он вынул телефон из кармана. Номер был незнакомый.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Илья, это Александра. Вам удобно сейчас говорить?

– Александра?

Встроенный в мозг «Яндекс» перелистал воспоминания за несколько последних недель. Результат был нулевым: ни одной знакомой девушки по имени Александра.

– Не помните? Жалко. Недавно я инспектировала работу вашего отдела.

Прежде чем он сообразил, прошла, наверное, целая минута. О Господи! Александра! Можно подумать, при встрече она представлялась!

– Да-да, припоминаю. Вы – та блондинка из Управления, верно?

– Вам удобно сейчас говорить?

– Если честно, не очень.

– Когда вы хотите, чтобы я вам перезвонила?

Стогов запрокинул лицо и посмотрел на небо. Оно было серое. С неба лился дождь.

– Позвоните мне около четырех. А лучше в пять. А еще лучше вообще не звоните.

– Шутите? Зря. Повод, по которому я вам звоню, очень серьезный. Если честно, то думаю, ничего серьезнее в вашей предыдущей биографии еще не происходило.

Стогов тяжело вздохнул. Планы насчет прогуляться, похоже, опять придется отложить.

Эпизод пятый
«Тень эмира»

1

Утверждают, согласно рассказам людей (но Аллах лучше знает!), что никогда не рождалось в странах этого мира девушки краше, чем юная Фатима, дочь Сейфа ад-Даулы, и юноши с более чистым сердцем, чем благородный ас-Сакалиба.

А после того: воистину, сказания о древних стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли в прежние времена, и поучался на них, воздерживаясь от ошибок. Тут, достопочтенные господа, мы поведаем вам удивительную и приятную для чтения историю о том, что случилось с Фатимой и какие испытания выпали на долю благородного юноши ас-Сакалиба.

…На семи холмах лежал город, эмиром которого был Сейф ад-Даула, сшивший себе плащ из отрезанных бород своих врагов, ибо никто, выступавший против его воли, не мог сносить головы, а отрезанной голове борода, как вы понимаете, ни к чему. Грозен врагам был ад-Даула, но и с близкими был не менее суров, ведь если уж человек родился с крутым нравом, то изменить это никому не под силу. И вот явился в город юный и прекрасный собой ас-Сакалиба. Откуда он пришел и с какой целью, нам известно, но говорить об этом мы пока не станем, чтобы не отвлекать вас от главного, а главное то, что юноша пришел в город, в котором не бывал прежде, и с этого мы, пожалуй, начнем наш рассказ.

Главной же достопримечательностью города был священный камень аль-Мааса, что означает «Нелживый». Рядом с ним, согласно древнему поверью, невозможно было солгать. Если кто-то и решился бы сказать неправду, положив ладонь на священный камень, то молния с небес тут же поразила бы его, и воистину, жители города не раз видели это чудо, хотя и сложно в это поверить. В понедельник по миновании двенадцати ночей с начала месяца раби, согласно благочестивому обычаю, устраивались в том городе празднества в честь священного камня, и воистину празднества эти привлекали гостей от всех четырех сторон мироздания. Ибо не было столов богаче и веселья жарче ни на одном другом празднестве.

Чтобы слава о его щедрости распространилась еще шире, каждый раз эмир приказывал выставить столы с угощениями прямо на улицах, и надо сказать, достопочтенные господа, что чего только не было за теми столами! И кускус, и истекающий соком мак-любэ, и баклажаны с горохом, и сирийский салат, и намак-пара, и целые блюда с поджаристыми мург дилли. И каждый приходящий в город мог сесть за стол и вдоволь отведать этих угощений.

Сел и юный ас-Сакалиба. Распорядитель пира протянул ему кубок с шербетом, и юноша хотел было уже отхлебнуть из него, но тут разглядел прилипший к краю кубка золотой волос.

И ас-Сакалиба сказал, а потом повторил еще раз:

– Клянусь, это удивительно, ибо никак не думал я, что в вашем городе могут жить женщины, цвет волос у которых светлее шербета, налитого в этот кубок. Скажи, распорядитель пира, чей это волос?

– Не стоит тебе того знать, – ответил распорядитель, – но, коли уж ты задал вопрос, то будет нарушением долга гостеприимства оставить тебя в неведении, чужеземец. Волос этот принадлежит Фатиме, дочери эмира, которую никто, говорят, не видел, а те, кто все же видел краем глаза, утверждал, что никогда еще под солнцем не рождалось девушки прекраснее, чем она. Есть у нас в городе женщины с тонкими талиями, и женщины, подводящие глаза сурьмой, и такие, у которых глаза похожи на озера, и даже те, что знают, как свести мужчину с ума, но не надолго, а лишь так, чтобы потом он опять смог думать той головой, что носит на плечах, однако прекраснее их всех Фатима, дочь эмира Сейфа ад-Даулы, и воистину счастлив будет тот, кого она сделает своим избранником.

Ас-Сакалиба сказал:

– Воистину, хотелось бы мне увидеться с такой девушкой, ибо странно, что в вашем городе могут жить женщины, волосы которых цветом похожи на утренние звезды той страны, из которой я прибыл.

Было ему отвечено:

– Если ты глуп, то найдешь этой встречи, а если ты, ас-Сакалиба, желаешь сохранить жизнь, то допьешь этот шербет, съешь угощения и пойдешь себе дальше, а никакого свидания искать не станешь.

Удивительно было слышать такое Ас-Сакалибе, и он спросил:

– В чем причина такого твоего ответа?

– Она есть и воистину серьезна.

– Кто она такая, эта Фатима, если даже отважнейшие у вас в городе не рискуют за ней ухаживать?

– Смертельная угроза, вот кто! А если говорить точнее, то единственная и любимая дочь нашего эмира Сейфа ад-Даулы, который режет уши каждому, кто рискнет хотя бы поднять взгляд на Фатиму. Схватки и побоища не страшат отважных юношей нашего города, но как пойдешь против воли собственного эмира?

– А-а-а, – только и сказал Ас-Сакалиба, но с той поры стал искать встречи с прекрасной Фатимой.

2

Вторник, 17 октября, 10–45

Голос в динамиках объявил, что поезд прибыл на станцию метро «Петроградская». Стогов захлопнул книжку, сунул ее под мышку и вышел из вагона. Перед эскалатором, как это обычно бывает, образовалась небольшая пробочка, и, переминаясь в ней с ноги на ногу, Стогов ощущал запах стоявших рядом людей: мокрые куртки, мокрая обувь… вечная усталость, отсутствие перспектив… тоскливые запахи осени.

Рано утром Осипов позвонил и продиктовал адрес: весь их отдел вызывали на место преступления. Плечом прижимая трубку к уху, Стогов пытался одновременно ополоснуть лицо и выяснить, насколько срочным является вызов. Из мутного зеркала на него смотрел смертельно усталый тип.

– Не знаешь, что там случилось?

– Вроде бы убийство. Вроде бы какого-то важного строительного деятеля.

– Ограбление?

– Без понятия. Но стрелка вроде бы задержали на месте. Чуть ли не со стволом в руках.

– Прекрасная новость! А при чем тут наш отдел?

– Ты спрашиваешь об этом меня? Позвони в Управление, задай вопрос им. Так прямо и крикни в трубку: какого хрена вы не даете мне спокойно выпить утреннюю кружечку пива и заставляете вместо этого переться на службу! Можешь?

– Ты же знаешь, я все могу.

– Вообще все? Тогда удали из компьютера папку «Корзина».

Осипов повесил трубку, а Стогов пошел натягивать так и не высохшие за ночь джинсы. Еще сорок минут спустя он вышел из станции метро «Петроградская», свернул за угол, потом свернул еще раз, потом сверился с записанным на бумажке адресом, а потом разглядел, наконец, припаркованные возле нужного ему здания милицейские машины. Как это обычно и бывает на месте резонансных убийств: много-много милицейских машин.

Осипов ждал его перед входом. Они пожали друг другу руки. Стогов вытащил из кармана сигареты и молча закурил. По опыту он знал: осмотр места преступления – штука небыстрая. Выкурить он успеет не только эту сигарету, но даже и пару следующих.

Не глядя в его сторону, Осипов спросил:

– С тобой все в порядке? Ты как-то странно выглядишь.

– Это я просто так выгляжу. Расскажи лучше, что тут.

– Да нечего особенно и рассказывать. Есть труп, есть свидетели, и вроде как уже задержан основной подозреваемый. Как я понял, в здании располагалась строительная корпорация. Вернее, не сама корпорация, а ее работорговцы.

– Работорговцы?

– Ну, парни, привозящие в город гастарбайтеров. Тело до сих пор лежит в кабинете, дочка работорговца в истерике, а сто одного алмаатинца переписывают миграционные службы. Думаю, переписывать станут до завтрашнего утра.

– А мы-то тут при чем?

– Как обычно, ни при чем. Просто смуглые ребята говорят какие-то странные вещи. Плетут такое, что начальство решило подстраховаться.

– Да что плетут-то? Можешь по-русски объяснить?

Осипов грустно вздохнул:

– Русский язык в этих кварталах не очень в ходу. Пойдем, сам все увидишь.

Они прошли внутрь. Здание было старое и запущенное. Они поднялись на второй этаж, прошли тесным коридором, потом по еще более тесной лестнице поднялись еще выше, а там неожиданно оказались в огромном зале. Потолок в помещении был высоченный, вдоль стен в три яруса стояли нары, а посреди зала на корточках сидело несколько десятков смуглых людей.

Офицеры миграционных служб в ярких форменных жилетах поверх курток по одному вызывали их и пытались допросить. Давалось им это нелегко.

Стогов встал за спиной одного из офицеров и немного послушал. Молодой розовощекий лейтенант грозно вопрошал:

– Фамилия!

В ответ понурый строитель выдавал гортанную фразу, состоящую из пары дюжин слогов.

– Я сказал, фамилия! Ах, это фамилия? Хорошо. Тогда имя и отчество!

Миграционные офицеры были в основном молодыми. Смуглые гастарбайтеры тоже. Но офицеры двигались энергично, говорили громкими голосами и явно торопились закончить то, что начали. А гастарбайтеры двигались медленно, говорили неохотно и при разговоре старались не поднимать глаз. Из своих теплых, пахнущих курагой краев они привезли понимание того, что мир этот устроен неправильно и самое неправильное место в нем досталось именно им, смуглокожим строительным рабочим. И еще уверенность в том, что изменить тут ничего нельзя.

К ним с Осиповым подошел старший из миграционных офицеров. Насколько понял Стогов, парень был тут за старшего.

– Вы же типа консультанты, да? Моя фамилия Безбородов. Хорошо, что приехали. Может, хоть вы разберетесь, что эти упырьки несут. А то у моих ребят мозг уже дымится.

– А что они несут?

– Пойдемте. Сами услышите.

Они подошли к ближайшему столику: там очередной молодой лейтенант пытался задавать вопросы очередному понурому рабочему.

– Откуда именно ты прибыл в наш город?

– Нужно было ехать.

– Я не спрашиваю, зачем ты приехал. Я спрашиваю, откуда?

– Нам сказали, что надо ехать. У нас все ездят.

– Куда, блин, все у вас ездят-то?!

Смуглый человек впервые поднял на лейтенанта глаза. Словно удивившись его непонятливости.

– Сюда ездят. Где эмир жил.

– Какой эмир?

– Ваш. Который тут живет. И раньше жил.

– «Эмир» – это кличка?

– Почему кличка? Нет, не кличка. Настоящий эмир. Который тут жил.

– Где «тут»? В Петербурге?

– Ну да. У нас все ездят. А когда мне сказали ехать, я тоже поехал.

– Что ты мелешь? В Петербурге никогда не было никакого эмира! Тут раньше царь жил! А эмира не было. В школе вообще, что ли, не учился?

– В школе учился, да. Про царя слышал. Но царь это другое. А еще у вас в городе эмир жил. Это давно было. Но он и до сих пор тут живет.

Лейтенант вздохнул и бросил ручку на стол перед собой. Ни единой строчки протокола заполнить ему так и не удалось. Старший офицер посмотрел на Стогова:

– И вот так они все. По-русски почти не говорят, и что ни спросишь, говорят про какого-то эмира. С узбеками и вообще последнее время непросто, но эти – просто ужас какой-то. Ни от одного внятных ответов не добиться.

Стогов посмотрел в лицо гастарбайтеру.

– Вы имеете в виду Сейида-Абдул-хана?

Смуглый человек обеими руками сделал жест, будто умывал лицо:

– Мир ему!

– А при чем здесь эмир? Он же давно умер?

Гастарбайтер снова опустил глаза и прежде, чем заговорить, долго молчал. Но потом все же ответил, – так тихо, что они едва расслышали.

– Может быть, умер, а может быть, и нет. Мне откуда знать? У нас сюда все ездят, и когда мне сказали, что нужно ехать, я просто поехал.

Миграционный офицер вскинул брови:

– Мне приятно, что вы понимаете, о чем речь.

– Они имеют в виду бухарского эмира Сейида-Абдул-хана. Лет сто пятьдесят тому назад на территории, которая сегодня считается Узбекистаном, существовало государство, которое называлось Бухарское ханство. Его последним господином был бухарский эмир Абдул-хан. Неужели не слышали?

– Никогда в жизни!

– Хан был редкой скотиной. Развлечения ради выходил иногда на балкон своего дворца и из винтовки отстреливал подданных. Сшил себе плащ из бород политических противников. С казненных преступников приказывал содрать кожу, набить ее соломой и выставлял чучела на перекрестках дорог. Как-то присмотрел себе для гарема двенадцатилетнюю девочку по имени Дарманджан. Во время первой брачной ночи та укусила его за палец, и утром хан приказал живьем сварить девочку в котле, а мясо потом скормить псам.

– Какой неприятный человек!

– Полностью согласен. Эмир даже и выглядел как-то мерзко. Высоченный, за метр восемьдесят, толстый, лысый, с рыжей бородой (красил ее хной). Одна нога короче другой, отрублен кончик носа и далеко выдающиеся, как у волка, верхние клыки с обеих сторон рта. Жители ханства боялись его просто до одури. Боялись и никогда не осмеливались перечить. Когда генерал Его Императорского Величества фон Кауфман присоединял земли ханства к Российской империи, они с дедовскими пиками бросались на пулеметы, лишь бы не сдаваться в плен живыми. Вроде как существовало поверье, будто души тех, кто струсил в бою, той же ночью предстают пред грозные очи эмира и он до рассвета пожирает их внутренности. Короче, они верили, что лучше уж умереть.

– Но ханство все равно присоединили, да?

– Иначе ваша служба вряд ли занималась бы сегодня тем, чем она занимается. Бухарскую крепость взяли штурмом, сокровищницу разграбили, а эмира захватили в плен прямо в спальне. Голого и в окружении двенадцати юных жен. Газеты империи потом писали, что алмазы и сапфиры в ханской сокровищнице лежали прямо на полу, грудами по пояс взрослому человеку. Когда их грузили, чтобы вывезти в Петербург, то получилось чуть ли не сорок две подводы ювелирных изделий.

– Сорок две подводы? Но это же нереально!

Стогов вытащил из кармана сигареты, прикурил и задумчиво посмотрел на то, как тает в воздухе пущенное им колечко.

– Может, и нереально. Но газеты писали именно так. Сам Абдул-хан ничего из конфискованных ценностей вернуть даже и не пытался. Единственное, о чем он попросил генерала Гофмана, это оставить ему старинный перстень. И узнав об этом, подданные эмира ежились от ужаса. Уж им-то было прекрасно известно: этот перстень стоит больше, чем все сапфиры и бриллианты мира.

– Что же с этим эмиром было дальше?

– Дальше эмира привезли в Петербург и объявили, что отныне он будет жить тут. Перед тем, как навсегда покинуть Бухару, Абдул-хан повелел жителям собраться на главной площади и объявил: какое-то время они не смогут его видеть, а потом увидят снова, и воистину приход его будет грозен.

– И вы думаете, весь бред, который несут эти ребята, как-то связан с древней легендой?

– Понятия не имею. Вы спросили меня, о каком эмире может идти речь, и я просто ответил.

Стогов докурил сигарету, бросил окурок на пол и наступил на него ногой.

– Я ведь не милиционер. Всего лишь консультант милиции по вопросам, в которых она не сильна.

Миграционный офицер покачал головой. Потом развернулся и, не прощаясь, ушел к себе за столик. Минуту спустя он уже орал на очередного бедолагу.

Осипов спросил:

– Может, теперь осмотрим место самого убийства?

– А может, ты один туда сходишь?

– Хватит капризничать. Осмотрим труп, и, возможно, майор отпустит нас обратно в отдел. И мы по дороге куда-нибудь заскочим.

– Зачем в деле о простреленной голове консультация искусствоведа? Или голову прострелили как-то особенно художественно?

Они все равно вышли из зала, пару раз поднялись по лестнице, пару раз спустились обратно, и скоро Стогов окончательно потерял ориентацию. По пути Осипов спросил:

– Перстень эмира действительно дорого стоил?

– Очень дорого.

– А почему?

– Читал в детстве сказку про старика Хоттабыча?

– Конечно.

– Помнишь, чем был запечатан кувшин, в котором томился Хоттабыч?

– Э-э-э…

– Он был запечатан перстнем Сулеймана ибн Дауда. Проще говоря, библейского царя Соломона, который построил в Иерусалиме знаменитый Храм.

– И чем же он знаменит?

– До сих пор никто не знает, что находилось внутри этого Храма. Людям было запрещено туда входить. Но суть не в этом, а в том, что этот древний царь достиг такой мудрости, что мог повелевать даже джиннами и ифритами. Свой перстень с выгравированным на нем заклинанием он подарил царице Савской, та передала его своему сыну, а тот своему, а поскольку род бухарских эмиров восходил напрямую как раз к царице Савской, то Абдул-хан мог считаться законным обладателем древней реликвии.

Они еще пару раз спустились и поднялись по узким лестницам. Было заметно, что Осипов все еще думает над тем, что услышал.

– Интересно было бы узнать, как этот перстень выглядел.

– Ничего особенного. Просто золотое, тяжелое кольцо с зеленоватым камешком. На камне было вырезано несколько строк старинной арабской вязью.

– И что этот перстень давал своему обладателю?

– В Бухаре говорили, будто перстень давал множество преимуществ. Неуязвимость от ударов молнии. Бешеную мужскую потенцию. Невосприимчивость к ядам. Но главное, – волшебную способность одновременно бывать в разных местах. В двух, а может быть, даже трех или четырех местах одновременно. И до тех пор, пока Абдул-хан носил древний перстень на руке, жители Бухары даже и не помышляли о том, чтобы ослушаться его приказов.

Они вышли, наконец, к нужному кабинету. Осипов открыл дверь и пропустил коллегу вперед. Старый канцелярский стол. На полу перед столом лицом вниз лежал здоровенный труп. За самим столом восседал их непосредственный начальник, грозный товарищ майор. Вдоль стен было расставлено несколько стульев. На одном сидела зареванная, с размазанной по щекам тушью молодая узбечка. Довольно хорошенькая. Напротив, у окна двое милиционеров в форме придерживали за плечи парня, похоже, что русского. Тот смотрел в пол и покусывал губы.

Майор как раз заканчивал первичный допрос и заполнение бумаг. Войдя в кабинет, Стогов кивнул и молча сел на свободный стул. Узбечка (подумал он), это, наверное, дочь застреленного работорговца. А парень – тот самый стрелок, которого, по словам Осипова, взяли со стволом в руках.

– Давайте еще раз, – говорил майор, обращаясь к девушке. – Труп вы обнаружили первой, так?

– Так.

– Зашли в кабинет и обнаружили тело вашего отца лежащим на полу, так?

– Так.

– Но самого выстрела вы не слышали, да?

– Да.

– Как далеко вы были от кабинета, когда прозвучал выстрел?

– Нет.

– Что «нет»?

Узбечка плакала и не отвечала. Майор вздохнул и попробовал зайти с другого конца:

– Вы понимаете по-русски? Если хотите, я могу вызвать переводчика.

– Нет… понимаю… не нужно переводчика…

– Повторяю вопрос: где вы были, когда прозвучал выстрел?

– Там.

– Где «там»? В коридоре?

– Да… в коридоре… вот там была.

– Вы услышали выстрел и сразу зашли в кабинет?

– Нет.

– Что «нет»? Не сразу? Или не зашли?

Узбечка продолжала плакать, размазывая тушь по щекам. Майор откинулся на спинку стула.

– Вы видели, как этот человек выходил из кабинета?

– Он не выходил из кабинета.

– Не выходил?

– Его тут не было.

– Как это не было? Давайте тогда еще раз вместе посмотрим видеозапись.

На столе перед майором стоял ноутбук. Модель была старенькая, корпус обшарпанный, а внутри что-то натужно гудело. Майор пощелкал клавишами, развернул ноутбук так, чтобы узбечке было видно, и нажал кнопочку «Play». Монитор был небольшой, чтобы хоть что-то рассмотреть, Стогов наклонился вперед.

Запись была мутная, явно с камеры наблюдения. Наверху едва заметно тикала строчка тайм-лайна. Повернута камера была не очень удобно, но главное сомнений не вызывало: это был тот самый кабинет, в котором они сейчас находились, а за столом сидел пока что вполне себе живой работорговец. Вот он что-то пишет. Снимает трубку стационарного телефона, говорит пару фраз. Передвигает на столе бумаги. Поднимает голову и смотрит на что-то за границей кадра. Потом встает и делает шаг навстречу невидимому визитеру. Лицо у него крайне недовольное, кулаки сжаты. Губы быстро шевелятся: мужчина, похоже, в ярости что-то кричит.

Мгновение спустя с той стороны, куда он смотрит, появляется человек. Сомнений нет: это тот самый русский парень, которого теперь за плечи придерживают двое милиционеров. Хозяин кабинета продолжает орать, посетитель что-то ему отвечает. После чего работорговец бросается на него с кулаками, а парень достает из-под мышки пистолет и стреляет ему ровнехонько в середину лба. Тот навзничь рушится на пол. Не глядя в его сторону, визитер разворачивается и уходит.

Еще семь с половиной минут спустя (майор прокручивает запись в убыстренном режиме, цифры на тайм-лайне бешено вертятся) дверь открывается и в кабинет входит узбечка.

Выключив запись, майор развернулся к парню:

– Желаете что-либо заявить?

Тот только покачал головой.

– Может быть, рассказать, почему именно вы застрелили этого гражданина?

– Повторяю еще раз: я его не убивал.

– Даже и не смешно. На записи четко видно, что вы выстрелили ему в голову, а вы утверждаете, будто этого не делали. Как вы думаете, кому больше поверит суд?

Парень только пожал плечами.

– Жаль, что вы упорствуете. Если бы мы оформили ваши показания прямо сейчас, то это могло бы быть расценено судом как смягчающее обстоятельство.

– Но я действительно этого не делал.

Неожиданно перестав плакать, узбечка подняла лицо:

– Правда.

– Что «правда»?

– Все, что он говорит, – правда. Он не стрелял. Стрелял не он. Это не он сделал.

Узбечке хотелось объяснить… рассказать, что все было не так, как кажется этим незнакомым и страшным русским… Она поднимала тоненькие руки, открывала рот, но все путалось в голове, и единственное, на что она могла смотреть, это ее мертвый отец, лежащий на полу… ее грозный отец, которого она всегда до дрожи боялась… Они не обращают внимания на его тело… ведут себя так, будто здесь нет никакого мертвого тела… а ведь оно есть, вот оно… даже мертвый он пугал ее до обморока… Короче, так ничего и не сказав, она лишь всплеснула руками и снова заплакала.

Майор встал и тихонечко хлопнул ладонью по столу.

– Короче, так. Вы, девушка, можете идти, вам еще позвонят. Этого, – кивнул он милиционерам в форме, – будем оформлять в СИЗО. А ты, – поднял он глаза на Осипова, – запускай экспертов. Я отвезу задержанного в отдел и часа через два вернусь. Надеюсь, к этому времени все бумаги будут оформлены. Вопросы?

Тон у майора был не терпящим возражений. Именно таким тоном он обычно и общался с окружающим миром. Когда за ним закрылась дверь, Стогов с Осиповым посмотрели друг на друга тоскливыми взглядами. Перспектива отправиться в любимое кафе откладывалась до самого позднего вечера. О том, чтобы заполнить все необходимые бумаги за отведенные два часа, не могло быть и речи.

– Пиво, – задумчиво сказал Осипов.

– Что «пиво»?

– Четыре буквы, а как много смысла. Зови экспертов, будем оформлять бумаги.

Дальнейшие действия были известны им обоим на много ходов вперед. Дактилоскопист, баллистик, толпа медиков и сотни исписанных страниц отчетов. Стогов тяжело вздохнул и отошел к стене, а эксперты, разбившись на несколько групп, начали осмотр места преступления.

(Что, черт возьми, творится со мной последние годы?

Наша жизнь – это ведь всего-навсего определенное количество времени. Не очень большое: лет шестьдесят, или около того. Три тысячи недель…. Полмиллиона часов… миллиард с чем-то секунд…

Когда придет моя пора умирать, я оглянусь на эту свою жизнь и единственное, что увижу, – такие вот обшарпанные кабинеты… пахнущих тиной и отчаянием людей… и самого себя, вечно чего-то ждущего… вечно посматривающего на часы.

Ждущего, пока кончится осмотр места происшествия и можно будет уйти домой… ждущего, пока кончится утро и наступит вечер, чтобы заняться тем, чем давно хочется… Уже весной мы ждем Нового года, уже зимой – летнего отпуска…

Жизнь состоит всего-навсего из миллиарда секунд. И большую часть этих секунд мы чего-то ждем…

А потом этот миллиард просто заканчивается.)

Он полез в карман за сигаретной пачкой. Прямо у его ног двое милицейских медиков в белых (не очень белых) халатах заполняли протокол. Медики были молодые и веселые. Один осматривал убитого работорговца и громко диктовал второму, что именно тот должен писать.

– Дата, время. Записал?

– Записал.

– Наружный осмотр проводит судмедэксперт Литовченко. На полу лицом вниз лежит тело мужчины. Записал?

– Записал.

– Рост высокий, очевидно, за метр восемьдесят. Толстый, лысый, э-э… что еще? Визуально одна нога, похоже, короче другой. Записал?

Стогов забыл про дымящуюся в руках сигарету и стал прислушиваться к их разговору. Одна нога короче другой?

– Переворачиваем тело лицом вверх. Лицо одутловатое, борода рыжая. Похоже, крашеная. Что это у нас? Ага! Отрублен кончик носа. Но это старая травма.

Рукой в резиновой перчатке медик приоткрыл убитому рот.

– Зубы в порядке, но с характерными особенностями. Успеваешь писать?

– Не так быстро… «особенностями»… Что дальше?

– Имеется ярко выраженная люпостоматия.

– Как это пишется?

– Лю-по-сто-ма-ти-я. «Люпус» – волк, «стома» – зуб. Означает далеко выдающиеся верхние клыки с обеих сторон рта. Записал?

Стогов не мог поверить тому, что слышал. Больше не обращая внимания на медиков, он подошел к лежащему на полу телу, присел рядом. Левая рука у застреленного узбека неудобно подвернулась под спину. Ухватившись за рукав, Стогов выдернул руку. Сидеть на корточках было неудобно, он чуть не упал. Тело начало коченеть, двигалось плохо, а рука на ощупь была, как ветка дерева, – твердая, неподатливая. Молодые медики смотрели на него и хмурились.

Не обращая на них внимания, Стогов разогнул скрюченные пальцы убитого. То, что он искал, обнаружилось на указательном пальце правой руки. Старинное кольцо. Золотое, тяжелое, с зеленоватым камешком. На камне было вырезано несколько строк арабской вязью.

3

Рассказывают далее, что, прогуливаясь за городскими воротами, Фатима смотрела, как слуги ее отца сдирали шкуру с барана, чтобы нажарить мяса для угощения прибывших на праздник. Прилетел тут ворон и стал пить пролившуюся на белый песок пустыни кровь.

И тогда красавица сказала:

– Сижу одна целыми днями, а молодость моя проходит. Желала бы я полюбить такого человека, у которого будут эти три цвета: щеки, как кровь, волосы, как вороново крыло, тело, как белый песок!

Оторвавшись от разделки туш, сказали слуги ее отца:

– Счастье и удача тебе, дочь эмира, ибо близко от тебя такой человек. Видели мы, что нынче утром вошел в город юноша, так вот он красавчик, каких поискать, и все, что только что тобой перечислено, у него воистину есть.

Девушка ответила:

– Не буду я здорова, пока не увижу его!

Быстрее исполнилось ее желание, чем могла представить себе Фатима. Вернувшись во дворец отца, она вышла на балкон, чтобы поприветствовать собравшихся на празднество гостей, и, кинув взгляд на площадь, сразу увидела того, о ком ей было сказано. Воистину ас-Сакалиба был еще краше собой, чем она могла подумать, слушая тех, кто видел его.

Выскользнув незаметно из дворца, девушка дождалась, пока он посмотрит в ее сторону, и улыбнулась ему.

– Красива юная верблюдица, что прогуливается возле нас, – удивился ас-Сакалиба.

Фатима ответила:

– Верблюдицы хороши, коли есть на них юные бактрианы.

– Рядом с тобой бактриан, каких поискать: твой отец, эмир этого города, который поклялся сшить себе плащ длиной в двенадцать локтей из бород обезглавленных врагов, а пока длина этого плаща лишь девять локтей.