Текст книги "Лингвист (СИ)"

Автор книги: Илья Файн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

   Данор облегченно отложил в сторону последнюю тетрадку, и в это время дверь в его кабинет распахнулась и туда, без приглашения, ворвались два студента. Один из них был Меравел, а второй – вернее вторая – была та самая худая девушка, которая позабавила Донора новым словом «веселушка».

  На этот раз девушка выглядела растерянно и умоляюще обратилась к Данору:

  – Спрячьте нас, умоляю! Они уже близко...

  – Кто ОНИ?– изумился Данор.

   Марвел затравленно оглянулся на дверь и кивнул на подружку:

   -Познакомитесь. Это Марлина. Моя подружка.

  Данор вежливо привстал, но Мервелу было не до церемоний:

  -Доктор Данор! Полингвиция преследует нас. Нам нужна ваша помощь!

  -Ну вот, все же втянули, – не выдержав, ругнулся Марвел.

  Полингвиция (так называлась Лингвистическая Полиция) была создана одновременно с УЛКом. Ее цель была отслеживать и препятствовать искажению УЛКа. Мировое правительство опасалось, что УЛК будет засорен диалектами, которые постепенно коррозируют истинный язык. Не исключен сценарий, при котором огромные усилия, предпринятые для создания единого языка, сойдут на нет. В первые годы после своего создания Полингвиция просто докладывала специальной комиссии об искажениях и языковых событиях, которые могли бы засорить язык. Затем они перешли к более жестким мерам. Было разработано специальное законодательство, позволяющее арестовывать лингвистических преступников. А поскольку в отдаленных регионах порой целые города бесконтрольно сползали на преступные диалекты, были созданы лагеря перевоспитания. Агенты Полингвиции шныряли всюду и внушали ужас.

  Данор взглянул на искаженное ужасом лицо МарЛины. Он лихорадочно осмотрел свой маленький кабинет. Стол был завален книгами и бумагами. Данор показал рукой в угол комнаты, где стоял комод со стопкой книг. Студенты пригнулись и шмыгнули под прикрытие книжной пирамиды, составленной из хаотического смешения книг на разных языках. Мысленно он называл эту стопку книг Вавилонской Башней.

  В дверь вкрадчиво постучались и, выдержав для приличия паузу, в комнату зашла пахнущая изысканными духами изящная девушка.

  – Мой кабинет становится популярным, – подумал Данор.

  Девушка белоснежно и даже сексуально улыбнулась и протянула ему книжечку со своей фотографией. На обложке золотыми буквами было написано – Особый Агент Лингвистической Полиции.

  Данор гостеприимно улыбнулся в ответ.

  – Я очень рад, что облик вашей организации совсем не соответствует действительности.

  Потом, подумав о недвусмысленности и гендерной некорректности своей шутки, добавил:

   – Я не понимаю, почему так опасаются попасть в руки вашей организации... Чем обязан вашему визиту?

  Девушка, продолжая вежливо улыбаться, окинула цепким профессиональным взглядом кабинет.

  – Я слышала, что вы выдающийся исследователь мертвых языков. Но, честно говоря, никогда не могла понять страсти изучать доисторическую грамматику. Я бы лично запретила все эти копания. Но им – она, подмигнув ему, показала пальцем наверх, – виднее. Я даже могу их слегка понять. Чтобы показать и подчеркнуть, что наш УЛК – это самый совершенный и самый выразительный язык из всех возможных языков, неплохо сравнить его с примитивным доисторическим мычанием... Надеюсь, вы согласны со мной?

  Данор неопределенно кивнул так, что было трудно понять, с каким утверждением он был согласен.

  – Я очень благодарен за ваш визит, но...вы ведь пришли ко мне не за тем, чтобы поделиться вашими мыслями о сверх-совершенстве УЛКа.

  Ее лицо неожиданно окаменело.

  -Господин Данор. Я хотела у вас спросить. Не заходило ли к вам, случайно, пара студентов...ваших студентов?

  – Данор отрицательно покачал головой.

  – Вы несколько преувеличиваете мою популярность. Особенно в период перед экзаменами – меня стараются обходить стороной.

  Полицейская начала терять терпение.

  – Нам известно, что некоторые из ваших студентов, возможно, замешаны в незаконной деятельности по пропаганде диалектов УЛКа. Если и вы каким-либо образом запутались в подобной активности или укрываете лигво преступников то, в соответствии с новыми законами, мы вынуждены будем задержать и обвинить и вас в соучастии.

  – Мне об этих делах ничего неизвестно, – уже не скрывая своей враждебности, жестко процедил Данор.

  – Я бы хотела вам поверить. Но, учитывая ваши взгляды...я не удивлюсь, что вы проявляете терпимость или, хуже того, симпатию к лингво-бунтовщикам. Так что, если у вас появится информация по этому вопросу, то обязательно сообщите нам.

  – Не сомневайтесь! – сухо произнес Данор.

  Девушка не торопилась выходить. Она с интересом подошла к Вавилонской Башне и стала изучать книги и затем протянула руку, чтобы вынуть одну из книг. Это неминуемо обрушило бы башню и раскрыло бы затаившихся за ней Меравела и Марлину.

  -Что вы скажите об этом? – раздался громкий голос Данора над ее плечом. Она повернулась к нему. Он протянул ей первую попавшуюся книгу на ее столе.

  – Что это? – изумленно спросила та.

  Это..это – учебник древне-японского языка. Посмотрите, насколько он неуклюж и примитивен. Три вида азбуки – смешение стилей – иероглифы и еще так называемая хирогана и катакана. Черт ногу сломит. Но есть в этом своя прелесть. Вы не думаете?

  Девушка, удивленно посмотрев на Данора, направилась к выходу и, не попрощавшись, захлопнула за собой дверь.

  Из-под Вавилонской Башни выползла студенты. Данор гневно смотрел на них.

  – Вам не кажется, что прежде, чем вовлекать меня в противозаконную деятельность, вам стоило бы спросить моего разрешения?

  Меравел отряхивал пыль и не смотрел на Данора. Марлина уже открыла рот, чтобы ответить, как дверь вновь распахнулось.

  – Это какой-то проходной двор! – возмущенно воскликнул Данор.

  – Не совсем.

   Девушка из Полингвиции стояла на пороге. Рядом с ней стояли еще два дюжих агента.

  – Вы слишком поспешно отвлекли меня глупым учебником этого, как его...ээ японского, – холодно заметила девушка. К сожалению, вы будете привлечены к ответственности за укрывательство преступников. Как минимум. Пройдемте.

  –

  Трудовые Лагеря Лингвистического перевоспитания были созданы как попытка остановить вырождение Всемирного языка. За годы существования УЛКа в далеких и даже не очень далеких уголках Государства спонтанно возникали и закреплялись причудливые и непредсказуемые мутации языка. На лице бывшей юной красавицы под названием УЛК начали появляться морщины акцента, гримасы диалектов и прыщи лексических искажений. Надо было воевать за вечную лингвистическую молодость. Ведь в отдаленных местах непредсказуемо кипящие новыми словами и, что более ужасно, новыми формами, мутанты-диалекты постепенно преобразовались в независимые формы языки. Сей неуправляемый процесс подрывал языковую цельность человечества. Поэтому, все, что приводило к текучему искажению первозданного УЛКа, рассматривалось как экзистенциональная угроза существующему порядку. Силовые и правоохранительные органы не жалели сил, чтобы безжалостно бороться с разрушительными тенденциями. В целях наказания и перевоспитания были созданы первые ЛингЛаги. И, как это уже неоднократно случалось в истории, «и увидело Мировое Правительство что это хорошо»...

   Данор угодил в самый большой образцово-показательный ЛинЛаг, гордящийся своими успешными воспитательными традициями. Лагерь был разбит на функциональные Лингво блоки – подобно главам учебнику грамматики, продвигающих ученика от простого к сложному. В соответствии с уровнем криминального Лигво-накала, преступники подразделялись на несколько групп. Самые легкие нарушения закона относились к стихийным искажениям языка, которые классифицировались как лингво-хулиганство. Например, таким являлось использования сленга в общественных местах или создание новых словечек, которые не были утверждены Великой Академией УЛКа. По этому поводу возникали спонтанные каламбуры (которые распространялись шёпотом между своими людьми):

   «Меня схватили в переУЛКе за переУЛКОние»

   «лучше проглотить сухую бУЛКу – чем сглотнуть пол– слова в УЛКе».

   «Я на УЛКовском общаюсь – из вУЛКАкана извергаюсь».

   Относительно легким криминалом считалось также бесконтрольное придумывание разных слов для понятий, которых изначально не существовало. Язык должен расти под контролем его создателей и любая самодеятельность преступна. Различного сорта лингво-хулиганы, будучи задержаны в первый раз, получали относительно небольшие сроки и помещались в самые комфортные бараки, поближе к выходу из лагеря. Чуть дальше от входа находились помещения для опасной лингво-шпаны, пойманной в процессе сознательного искажении грамматических форм языка. Яркий пример безобразий шпаны – это образовывание мужского и женского рода, неисправимо окрашивающий неподобающими эмоциями гендерно-корректный Улк. Были даже случаи, где использовались шесть родов – мужской, женский, средний (для неодушевленных предметов) и еще три рода для гендерных вариаций – жено-мужской, муже-женский и коксинельский. Это достигалось созданием соответствующих неприличных по форме суффиксов, которых в УЛКе не должно было быть изначально. Хулиганы и шпана бравировали жонглированием и легкой вариацией слогов, почти не заметных в устной речи. Особым шиком считалось менять произношение гласных, издеваясь над легким звучанием и превращая их в гортанные, клекочущие, щелкающие, цыкающие и грассирующие фонемы, напоминающие произношение древних кавказских, семитских и африканских языков.

  Чуть в отдалении от лингво-хулиганов находились жилища лингво– террористов. Ими назывались группы, осознанно поддерживающие и даже способствующие существованию или идеи к Не УЛКского языка или в простонародье – НУЛКа. Именно к этой группе были причислен Данор. Суд признал его поборником НУЛКской ереси и приговорил к длительному сроку в исправительно– трудовом лагере. Помимо общественно полезной работы, он должен был посещать мозго-промывающие уроки, призванные выправить искаженное и опасное мировоззрение.

  Но Лингво-террористы еще как-то подлежали исправлению а вот в самом отдаленном конце лагеря содержались преступники куда похуже. Об их существовании говорили боязливым шепотом. По слухам, они разговаривали на наречиях, так далеко удаленных от УЛКа, что возникало подозрение о воплощении самого ужасного кошмара Правительства-самозарождении новых языков. Говорят, это были выходцы из каких-то недоступных горных районов, до который власти не могли или ленились добраться в течении трех поколений и там произошла лавинообразная лингвистическая катастрофа. И руководству лагеря было непонятно что делать с этими чужими людьми, которых называли «иностранцы».

  Впрочем, хоть все эти группы проживали далеко друг от друга, но, бродя по лагерю, они пересекались друг с другом, что порождало необычные формы лингвистических контактов. В результате те, кто заканчивал свой срок заключения, выходил еще более развращённым и опасным лингво-криминалом. Возможно, с похожей эффективностью работала система заключения и исправления во все времена и у всех народов. Если в лагерь попадает невинный, то, выходя из исправительного учреждения, он, как правило, приобретает стойкие криминальные навыки.

   Этот вроде обыденный день начался с приключений. Перед входом в огромный сарай, который служил Лагерной столовой, образовалась длинная очередь. Столовая была одна на весь лагерь и здесь собирались раз в день все его обитатели. Поскольку лагерь был огромным, то часть их них приходила издалека и многие были раздражены и озлоблены. Данор стоял рядом с коренастым, бритым наголо мужчиной, который все время что-то бурчал себе под нос. Он его уже видел неоднократно в группе людей, говорящих между собой на довольно отдаленном диалекте. По всем признакам это были «иностранец». Данор, с присущим ему любопытством, прислушивался к звучанию языка и часто старался подойти поближе к беседующим, чтобы уловить все нюансы нового языка. Бритоголовый подозрительно оглядывался по сторонам, а затем продолжал что-то бурчать под нос. Кстати, и остальные его товарищи разговаривали в сходной манере. Про себя Данор окрестил своего соседа по очереди «бурчалка». Сегодня «бурчалка» был особенно возбужден. От повернулся к Данору и, предварительно убедившись, что рядом нет никого из лагерной администрации или охраны, хрипло пробурчал на своем диалекте, :

   -Провай отюда, ГавнУЛКа. Мы тебя видаем кот деню.

   Данор оглянулся и увидел, что очередь уже влилась в столовую, а бурчалка вместе со своими друзьями не торопились продвигаться. Вокруг Данора образовался не очень дружелюбный полукруг из нескольких мужчин довольно сурового вида. Один из них, с прокопченным на ветру лицом прятал руку за спиной и это было неприятно.

   – Сколько тебе заплатили за стукачество? – на чистом УЛКе спросил тип с копченым лицом и, продолжая прятать руку за спину, крадясь как кошка, сближался с Данором.

   Данор спокойно и медленно, так же бурча, как и все, но довольно внятно сказал:

   'Неуж своейных забутузишь? Невной я Улка а сродней лингвурод! Спокой своих бурдуков и прознихай с другами'.

   У копченого изменилось лицо и он резко повернулся к бурчалке.

   – 'Ты чего своейных подкружаешь? Может сам Улкаешь на ГовнУЛКов?'

   Бурчалка понял, что у него возникли серьёзные сиюминутные проблемы и выхватил из кармана острый нож. Копченый тоже наконец открыл свою руку, в которой что-то блестело, но неожиданно сильно ударил бритого в живот другой рукой, так что тот рухнул и выронил нож. Все подскочили к упавшему и ожесточенно начали пенять его ногами.

   Данор закричал:

   -Улки полрубают рядохинка. Кончай пропуху!

   Все быстро отскочили в сторону и быстро нырнули в столовую. Лишь помятый Бурчалка остался лежать на земле. Данор подошел к нему протянул руку и помог встать.

   -Спасилка что помогулся ..Ато уже вразумничал, что кряк приводнил мне.

   Данор кивнул и пробурчал – Мы повременимся еще. А пока дюжайка!

   После этого инцидента день продолжал тянутся, как обычно. Данор, отсидев положенные 12 часов в классе лингвистического перевоспитания, вышел, качаясь от усталости, возникающей у образованных людей, которым насильно забивают головы ерундой, позорящей человеческий интеллект. Он уже находился в лагере несколько лет, но своих студентов, благодаря которым он попал сюда, до сих пор не встречал. Но день был богат на сюрпризы. Он неожиданно увидел идущего ему навстречу Меравела. Тот почти не изменился и, как ни в чём не бывало, приветливо махал рукой и улыбался. Они не виделись с того дня, когда их застукала Полингвиция. Данор, не проявляя особенной радости, взглянул на источник своих злоключений. Но тот не высказывал никаких признаков смущения.

  – Доктор Данор! Я так рад вас видеть. Вы знаете – мне дали 15 лет по статье лингвистического террора. Мне очень жаль, что я вовлек вас в эту история и вас приобщили к нашей группе. Но мы были тогда уверены, что вы действительно разделяете наши мысли.

  – Ничего страшного– срок, которой я получил, включал и другие грехи, а не только укрытие террористической организации, – кисло заметил Данор. – Кстати, когда я прочитал вашу записку, написанную на диалекте УЛКа, то сразу опознал ваши преступные замыслы

  – А как вы догадались, что там написано? Ведь этот диалект существовал только в нашей тесной группе.

  – Было совсем нетрудно понять фразу :"Если вы вразумеете то, что накарябано на сей материи, то возникните в 5 часов сумерков в пространстве B43 прогулочной Я98." Увы, ваш диалект не вышел из форм УЛКа, потому что вы его создали так же искусственно, как и сам УЛК. Но языки – за редким исключением, не создавались искусственно. Они возникали из тумана и хаоса. Таинственно и стремительно, как новые виды животных и растений. И так же как у животных и растений, как бы они между собой не отличались, новые языки были построены на основе одного и того же гено ..то есть лингво-кода . Так же как во внешне отличающихся видах мы находим абсолютно одинаковые гены, так и в по-разному звучащих языковых фенотипах мы находим одинаковые структуры генов.

   Я очень надеюсь, – вдруг оживился Данор, пристально посмотрев на собеседника, – и предполагаю, что вы не потеряли интерес к нашему предмету? Хотите послушать кое-что? Я повадился посещать отдаленной барак, где проживает группа носителей относительно недавно развившегося диалекта, чем-то напомнившего язык вашей записки. Уверен, это было не просто, но они сумели пронести сюда несколько поэтических сборников? Я удостоился их доверия и они одолжили мне одну из своих прелестных книг. Не хотите послушать пример их прелестной поэзии?

   Меравел удивленно застыл. Данор, не дожидаясь ответа, начал воoодушевленно декламировать:

   Ныряяся поглубже звезь,

   Вцепучкась в липких фраз,

   Здахнут ему не расцвелось,

   Бульбулькнув из гримас..

   – Я уверен, вы все поняли, – c едва заметной иронией сказал Данор. – Но все же я перевел этот шедевр на УЛК, чтобы показать насколько наш родной УЛК не приспособлен для выражения столь романтичных ощущений. Вот, слушайте:

   Ныряя вглубь, в пучину грез,

   Запутался в словах,

   Ему вздохнуть не удалось,

   Он утонул в мечтах.

   Данор вопросительно посмотрел на Меравела – ну как?

  Меравел одобрительно кивнул и затем осторожно сказал, резко меняя тему беседы:

  – Когда вы на лекции сказали, что на всех языках можно собрать шкаф, то вы хотели что-то добавить – не так ли? Что-от вроде слова – Но...

  Данор посмотрел по сторонам и поежился.

  – Что-то холодно.

  Он указал пальцем на потрескивающий костер, возле которого скучилось несколько человек. Меравел оценивающе прищурился. Дело в том, что в лагере, в основном заселенном народом, попавшим по лингво-статьям, водились зеки, посаженные за обыкновенные криминальные преступления. Поскольку с верноподданным языкознанием у них было все в порядке, то их называли УЛКи. Администрация лагеря им благоволила и использовала криминальных героев для доносов и наведения страха. Меравел знал всех УЛКов в лицо и, посмотрев на группу, сгрудившуюся у костра, утвердительно кивнул – мол, все свои. Данор с Меравелом подошли к костру и все сдвинулись, освободив теплое пространство. Данор, не обращая внимание на молчаливых соседей, продолжил разговор с Меравелом;

  -Действительно – «Но»! Если не заниматься сборкой шкафа, а, например, попробовать выразить философскую мысль, написать стихи, рассказать о чувствах или спеть – то оказывается, что каждый язык наилучшим образом приспособлен для какой-то одной главной функции.

  Седой мужчина, помеченный лиловым-красным знаком лингво-террориста, одобрительно кивнул головой, достал откуда-то из карманов несколько картофелин и осторожно закапал их в горячую золу. Затем отряхнул перепачканные руки, прокашлялся и заговорил низким, вибрирующим, как виолончель, голосом .

  – Я с вами согласен. Люди, говорящие на разных языках, видят мир по-разному, следовательно, каждому языку соответствует своя логика мышления.

  -А как вы это можете доказать? – спросил проголодавшийся молодой лингво-хулиган, одновременно пытаясь извлечь запекшуюся, с его точки зрения, картошку.

  – Вы уверены, что эта картошка готова? – спросил седой?

   – Я так полагаю, – нерешительно сказал лингво-хулиган.

  – Вот если бы вы говорили на исчезнувшем 400 дет назад языке «матиас», то вы бы ответили по-другому! – задумчиво проронил седой.

  Все повернулись к нему.

  -Ну да, относительно давно было описано, что в языке индейской народности «матсес» в каждом сказанном предложении используется своя глагольная форма, в зависимости от уровня достоверности полученной информации. Например, если вы спросите: «Готова ли картошка?» – на язык матсес отвечают так: «В последний раз, когда я проверял картошку, она была готова». То есть, если он видит картошку лично в данный момент, у него нет доказательств правдивости его слов. Ведь с тех пор картошку мог кто-то съесть, и в таком случае его информация будет неверна. «Mатсес» от других языков отличает то, что он требует от говорящего предоставлять доказательства того, что этот человек сообщает. И поэтому в этом языке нет мифов, а есть цитаты.

  – Полагаю, что носители этого языка не могут быть журналистами или политиками,– иронично заметил лигво-хулиган.

  – Это напомнило мне язык хопи, – вмешался Данор. У хопи не различаются форма и содержание – например ведро воды – это одно слово. Как, по-вашему, воспринялись бы на этом языке философские рассуждения о связи формы с содержанием?

  Седой усмехнулся. – Да нам и не надо искать разные языки, которые заточены для одного дела и плохи для другого. Ведь можно их придумать. Например -язык токипоне. Придуман, кажется, в 21 веке. Всего там около 230 слов. Все слова в токипоне имеют множество значений. В языке отсутствуют названия животных и растений. Поэтому часто перевод подбирается, исходя из контекста или уточняется. Это язык не для стихов – зато общаться по нему в Интернете очень удобно. Да что там говорить – можно ведь и не придумывать язык, а придумать его существование.

  Все наконец потянулись к пропекшейся на всех языках картошке и быстро набили рты. Какое-то время были слышны звуки пережевывания, а затем седой пробурчал с набитым ртом:

  – Тлён! Язык, который придумал Борхес. Там нет существительных и Борхес приводит пример. Фраза : «луна поднялась над рекой» переводится как «вверх над постоянным течь залунело».

  Молодой лингво -хулиган, уже насытившись, потянулся и, осмотрительно оглянувшись, мечтательно произнес :

  -Мне очень нравится язык тлёна – нам бы такой язык, вместо этого надоевшего УЛКа.

  Данор внимательно посмотрел на него и, неожиданно вскочив на ноги, воскликнул:

  – Клин клином вышибают! – быстро удалился из теплого круга.

  Меравел поспешил за ним, с трудом поспевая за быстрым шагом Данора. Наконец Марвел настиг его и, забежав вперед, спросил:

   – Можно задать вопрос?...Из ваших статей мне ясно, что вы восстанавливаете первичный геном языка. И для этого вы анализируете все языки, которые нам доступны. Кроме того, вы утверждаете, что новые языки появляются в результате скрещения как минимум двух разных языков – отца и матери. Отпрыск этих двух родителей похож на каждого из них, но имеет свою индивидуальность. И поэтому... – Меравел запнулся и вопросительно посмотрел на Данора, – я хотел спросить, есть ли у вас доказательства этого утверждения?

  – Да. Что-то в этом духе. Но знаете – с вашей помощью они смогут стать неопровержимы, -загадочно сказал Данор.

  – И есть еще что-то, о чем вы не говорите...– неуверенно сказал Меравел. -У меня ощущение, что вы хотели попасть в Лингво-Лаг? На судебном процессе вы даже не взяли адвоката и не отрицали свою вину. Хотя я и моя подруга декларировали суду вашу непричастность к лингвистическому заговору.

  Данор подхватил : «...заговора, чьей целью являлось запретное внедрение и поощрение обучения древних и новообразованных языков среди студенческой молодежи».

  Ему совсем не хотелось объяснять, что, прогуливаясь между бараками, Данор слышал все, что было запрещено за пределами лагеря. И не было для него большего блаженства, чем купаться в звуках разных наречий и языков. Но, после столь длительного пребывания на этой территории, столь вдохновляющей лингвистические исследования, он начал задумываться о том, что пришло время для перемен.

  Меравел пронзительно буравил его взглядом, как будто читал мысли Данора. Он оглянулся по сторонам.

  – Не пришло ли нам время покинуть это место?

  Мимо пробежал заключенный в форме лингво-хулигана и задиристо выкрикнул частушку :

  "С милой я на УЛКе бачу,

  Понимает все она,

  На французском , на собачьем,

  Лишь бы я ее обнял."

  И сам, испугавшись своей выходки, помчался в сторону барака.

  За ним быстрым шагом последовал охранник, но махнул на лингво-хулигана рукой и остановился в двух шагах от Меравела с Данором. Он явно приготовился слушать разговор двух опасных преступников. Меравел переглянулся с Данором.

  Охранники имели обыкновение бродить среди заключенных и следить за чистотой их речи. Любые отклонения в сторону криминального диалекта свидетельствовали о препятствии процессу воспитания. За это могли последовать различные формы взысканий. Наиболее крутым наказанием являлся лингво-карцер. Нарушителя помещали в замкнутое помещение, где непрерывно, в течении дня и ночи зачитывались стихи ПУлкина, ведущего классика УЛКа поэзии. Это было тяжелое испытание, после которого люди зачастую сходили с ума. Не стоило провоцировать охранников на подобные наказания.

  – Прекрасная сегодня погода! Небо – чистое, как незапятнанный УЛК! – на чистейшем литературном языке, подчеркнуто громко и четко сказал Данор.

  – Несомненно – чище и быть не может! – охотно подтвердил Меравел, взглянув на мрачное беспросветно– пасмурное небо, откуда уже начинал покрапывать дождик.

  Охранник удивленно поднял голову и, все поняв, отошел в сторону. Данор взял Mарвела под локоть и отвел в сторону под навес. Усиливавшийся шум дождя и завывание ветра заглушили их голоса.

  –

  Прошло два года. Дни выдались сухими и тёплыми. Солнце плавно угасало на горизонте, a заключенные, как будто торопя время, описывали циферблатные круги, шаркая ногами и поднимая песочные бури. Два скучающих охранника стояли у ворот лагеря и с подозрением вглядывались в приближающийся силуэт. Они конечно узнали старожилу Данора, но кто знает – может лагерное начальство проверяет их бдительность. Поэтому один из них предупреждающе поднял руку и снял с плеча автомат. Данор замедлил шаг и заговорил на чистейшем литературном УЛКе, который должно быть несколько удивил охранников, привыкших к диким искажениям речи, свойственным многим обитателям лагеря.

  – Простите меня, но я просто искал, с кем можно поговорить на человеческом языке! Не с ними же – он махнул рукой внутрь лагеря.

   Охранник с удивлением посмотрел на него.

  – Судя по вашему языку непонятно, что вы здесь делаете!

  Данор слегка улыбнулся.

  – Вы знаете – бывают ошибки и у судей. Меня просто перепутали с кем-то другим. Но вы же не против просто так поболтать. Я так соскучился по родной речи. Так глядишь и забудешь как нормально разговаривают.

  Охранник слегка расслабился и даже выдавил некое подобие улыбки. Данор продолжил, постепенно овладевая вниманием любопытного охранника, который явно мечтал убить время.

  -Какие только тарабарские языки я не встречаю в этом месте ,– доверено жаловался Данор. -Например, есть группа преступников, которые в беседе так коварно искажают наш великий УЛК, что собеседники продолжают «пнемать» «преджение» не «змечая» что они «кверкуют» слова.

  Данор посмотрел на охранника, но тот ничего не заметил и понимающе кивнул головой. Данор продолжал имитировать незаметные искажения. Их разговор перешел на безобидную тему плохой погоды, низкой зарплаты и дороговизны жизни. Охранник, как загипнотизированный, имитировал те искажения, которыми его так искусно подкармливал Данор. Он незаметно соскальзывал все глубже в лингвистическую пропасть, в которую его так коварно затягивал собеседник. Неподалёку от них медленно брел заключенный в клетчатой одежде, которую выдавали малочисленной особой группе криминалов, которых привозили из разных мест, географически далеких друг от друга. Эти люди говорили почти на одном и том же наречии, и Лингво-полиция безуспешно пыталась разузнать, каким образом распространяется между ними этот диалект УЛКА. Заключенный вдруг остановился и прислушался к странному разговору Данор с охранником. Затем недоверчиво покачал головой и с удивлением сказал на запрещенном диалекте: « А откуда вы знаете наш язык?».

  Охранник возмущенно посмотрел на заключенного и махнул рукой

  – Я смотрю, что лагерные уроки тебе пошли на пользу. А теперь иди – разве не видишь, что мы разговариваем?

  Данор отошел в сторону и с удовольствием наблюдал за тем, как подошел второй охранник и, услышав исковерканную речь своего приятеля, начал громко кричать и размахивать руками. Данор решил не дожидаться развития событий и быстро ускользнул в свой барак.

  На следующий день Данор не торопился выходить из барака. Все уже вышли, а он лениво чистил свою одежду. Не прошло и пяти минут, как с ревом возмущения ворвался охранник:

   – Да ты, ленивый пес, враг языка, наглый террорист соскучился по карцеру?

   Данору пришла в голову мысль, что создатели УЛКа не заложили в язык выражения, необходимые для крайней экспрессии чувств и поэтому обделенные носители языка вынуждены пользоваться эпитетами, названиями животных и другими безобидными характеристиками. Большой лингвистический недочет. Уж ему-то было известно, что у каждого из древних языков был целый отдел под названием «ненормативная лексика». Он где-то читал, что ненормативная лексика является психологическим громоотводом в ситуациях повышенного раздражения или неожиданной травмы. А вот Лигво-Хулиганы исправили это упущение и довольно обильно пользовались самыми смачными оборотами, общаясь друг с другом. Почему-то это лексика включала причудливые сочетания семейных взаимоотношений, анатомические подробности и научные наименование разделов мозга. Но у ограниченного охранника не была возможности облегчить свой гнев в виду ущербности УЛКа. Он должен был в гневе напрягаться, подбирая всевозможные эпитеты и это еще больше заводило беднягу. Данор опасался, что тощий словарный запас будет компенсирован выразительными побоями. Но в момент, когда красная морда охранника уже нависла над Данором, в барак вошел кто-то из высшего начальства и, успокоив охранника одним тихим словом, обратился к Данору:

  -Тебя вызывает начальник лагеря. Пошли!

  Данор облегчённо вздохнул и отправился со своим спасителем куда-то к входу. Они вместе зашли в небольшой домик и, пройдя по небольшому коридору, его спутник постучался в дверь.

  – Вводи его! – прозвучал хриплый голос.

  Данор зашел в кабинет и осмотрелся. На стенах висели два экрана, на каждом из которых прокручивались беззвучные анимационные ролики. На одном из экранов демонстрировалось, как могучий мускулистый молодой человек, на широкой груди которого было написано «УЛК», тряс за волосы рыхлого, отталкивающего вида мужичка, из уст которого беззвучно выпрыгивали голубые пузырьки. Каждый из пузырьков, опоясанный подрагивающей оранжевой цепочкой букв «Тара-Бар-Щина» лопался, и на его место запрыгивал другой пузырек с надписью «Бели-Берда». Затем всплывала надпись на весь экран;