Текст книги "Армада"

Автор книги: Илья Бояшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Илья Бояшов
Армада

* * *

План был исключительно прост – под видом дружественного визита снарядить корабли, подойти к Америке и накрыть ее термоядерным залпом – страшно и навсегда. «Прихлопнуть» – как любил говаривать Адмирал на сверхсекретных совещаниях Адмиралтейства, наглядно ударяя при этом ладонью по раскинутым картам. Его доводы одобрили. Оппозиция в Генштабе, убежденная, что войны теперь ведутся иными средствами, была посрамлена и на последнем Совете молча складывала чемоданы. Президент, напротив, заинтересовался. Старая добрая стратегия Адмирала сводилась к тому, что государству просто-напросто следует неожиданно шарахнуть из всех имеющихся торпедных аппаратов, ракетных установок и орудий и одновременно выплеснуть на противника накопленные миллионы тонн тротила. Ядерная зима? Чепуха! В стране много леса и ничего не стоит отсидеться в подвалах в обнимку с «буржуйками». Главный Интендант государства докладывал – консервов, даже по самым пессимистическим прогнозам, хватит на пятьдесят лет вперед. Кроме того, автора мгновенного удара горячо поддержали танковые генералы, мечтавшие выпустить свое моторизованное стадо попастись на травке. Правда, помощник Начальника Генерального штаба («драповое пальто», как презрительно окрестили кадровые вояки переучившихся студентиков, забритых в армию после университетов, да так и оставшихся в ней по какому-то недоразумению) – тощий, согнутый генерал-лейтенант – пытался еще высокомерно учить их, старых драных волков. Безнадежно он объяснял следующее:

– Государство, не готовое к войнам шестого поколения, обречено на разгром, ибо для противостояния необходимы иные средства. Нам следует прежде всего создавать космические войска. – Выскочка оглянулся на забронзовевших танкистов. – Еще и еще раз утверждаю, господа, – будущее за спутниками!

Здесь вмешался Президент, резонно спросив:

– Как у нас обстоят дела с шестым поколением?

На это Адмирал ответил просто и незатейливо:

– Совершенно никак! Вот потому-то и предлагаю «Удар Кувалды».

Однако помощник Начальника Генштаба, словно не слыша, продолжал гнуть свое:

– Космическая разведка обязана вести непрерывное наблюдение за целями, обеспечить управление войсками, предупреждать о ракетном нападении…

– Сколько у нас аппаратов? – перебил Президент.

– Один, – ответили ему.

– К черту космическую разведку!

«Драповое пальто» упорно бубнило:

– Для достижения успеха стратегическая воздушно-космическая операция должна включать в себя два этапа. В первые двадцать суток наносятся массированные удары с целью уничтожения ПВО, оборонных объектов и органов управления. На втором этапе следует применить сосредоточенные на орбите лазерные пушки. Победа достигается за счет разрушения экономического потенциала – при чем здесь танки?

– Бросьте молоть чепуху! – кричали танковые генералы.

«Пальто», поправляя тонкие, с аристократической дужкой очки, вызывающе отвечал:

– Ваши чудища достойны занять место в музеях археологии. Эти мастодонты может спалить любой мальчишка, умеющий обращаться со спичками! Они горят от чего угодно, не успевая дойти до места боя, а, кроме того, жрут столько ГСМ, что в первый же день войны мы вылетим в трубу!

– К черту, к черту! – кричали танкисты.

Помощник Начальника Генштаба печально сказал:

– Господа! Бронетехника и корабли в войне будущего теряют всякий смысл. Любой беспилотный бомбардировщик, наведенный спутником, наломает в три раза больше дров.

– Сколько нам нужно беспилотных бомбардировщиков? – спросил Президент.

– Не менее трех тысяч.

– Сколько есть?

– Двадцать.

– Мне все ясно. – Президент окинул взглядом высокое собрание столпившихся возле стола золотопогонников. – Итак, все имеющиеся самолеты – на наши авианосцы. В час «Икс» назначаю «Удар Кувалды». А вы, мой Адмирал, с этого момента можете распоряжаться всем, что предоставит вам держава.

Держава предоставила невообразимый линкор «Убийца Неверных», два авианосца – «Чудо» и «Юдо» и чудовищные эсминцы прикрытия, только что спущенные со стапелей, – «Отвратительный», «Задиристый», «Бешеный», «Гневный», «Злобный» и «Сволочной». По замыслу Адмирала «Удар Кувалды» превращал Штаты в единый гигантский Перл-Харбор. Затем высадившиеся в Нью-Йорке морские пехотинцы должны будут довершить разгром. Именно поэтому в десантные трюмы «Убийцы» загрузили не только водоплавающие танки, но и джипы, подаренные все теми же наивными американцами Особому корпусу морской пехоты. На джипах предполагалось молниеносно добраться до радиоактивных руин Вашингтона.

Разумеется, все осуществлялось в глубокой тайне. В портовом городе N тотчас начались приготовления. Цейхгаузы завалили таким количеством имущества, что растерялись даже матерые интенданты. Цены на черном рынке стремительно падали. Ко дню выхода Армады в море «шинели офицерские утепленные», рукавицы на меху, полушубки, бушлаты, клеши и «тельники» продавались буквально за копейки. Не осталось ни одного ангара, не забитого доверху никому не нужным барахлом. Порт, в котором оснащались корабли, щеголял теперь в «ватниках арктических», и даже грузчики работали в подбитых мехом «сапожках выходных адмиральских». Однако прорва медикаментов, трусов, кальсон, одеял, сапог и запчастей к всевозможным агрегатам по-прежнему продолжала сыпаться на склады, как манна небесная. Сотни тысяч трудяг выбивались из сил, растаскивая запасы. Кроме уже упомянутых интендантов, сновали тыловые крысы-полковники, далее шла очередь лейтенантов-снабженцев, за ними едва поспевали мичмана, за мичманами в очередь становились команды, занятые на погрузках. Консервы, туалетная бумага, папиросы «Душа матроса» и одеколон «Раскинулось море широко» летали туда сюда. Потрошили все, что могли, но привозимого не убавлялось. Составы доставляли к причалам новые контейнеры – и по городу N, а затем и по остальным городам и весям необъятной страны поползли зловещие слухи о готовящейся Цусиме.

Флотским было не до слухов. Артиллеристы, чуть не рыдая, бесполезно спрашивали начальство, что делать с сотнями тысяч тонн боеприпасов, сваливаемых в суматохе на всех пирсах. Артпогреба заполнились до отказа. Торпеды, ракеты и мины лежали на палубах грудами. Традиционно избиваемые старослужащими «первогодки» устраивали себе спальные места на атомных бомбах, которых было столь много, что считали их довольно рассеянно. Тридцатичетырехдюймовые снаряды главного калибра поднимали на флагман специальными кранами. Для подстраховки по всему линкору раскладывали мягкие маты, ибо уже были случаи срыва «болванок» с тросов, и только заводской брак помог избежать вселенского взрыва. Долгое время на причалах бесхозно валялись ящики с никому не нужными толовыми шашками. Их отбрасывали в сторону. На них присаживались покурить видавшие виды боцманматы. Когда ведомства утрясли вопрос и шашки решили все-таки загрузить, выяснилось, что все привезенное пропало. Через день грохнуло на пустырях за местной скотобойней. Следом уверенно прогремело на Центральном рынке – и пошло гулять, погромыхивать каждую ночь то за одной, то за другой сопкой. Взлетела на воздух машина мэра. От гражданского начальника порта осталась окрошка. После этого бразды правления перешли в руки Адмирала и развернулось настоящее следствие. Через три часа был схвачен с поличным щупленький капитан-лейтенант, у которого не ладилась продажа на сторону электромоторов и запчастей для валов и турбин. Он решил последовать примеру более удачливых товарищей – те сплавляли местным китайцам для праздничных хлопушек активную броню с танков морской пехоты. Дело тут же завершилось. На виду у пригнанных трех тысяч обозленных, замотанных погрузками матросов капитан-лейтенанта расстреляли. Его стоптанные ботинки еще долго торчали из пустого ящика, в который он рухнул, не успев даже вытереть сопли. Так как все на Армаде, ввиду надвигающихся событий, считали, что дело труба, подобная расправа не произвела никакого впечатления. Тем более что после того, как боеприпасы были распределены и уложены, на очищенные площадки порта тотчас поступили новенькие, празднично отливающие на солнце цинковые гробы. В тот день увольнительные выдавались всем, кроме трюмных, – знак более чем зловещий. И старшины, и видавшие виды капитаны первого ранга ринулись в город. Бордели были заполнены под завязку. Любая смазливая девчонка шла на «ура». Школьницы близлежащих лицеев, продавщицы ларьков, унылые портовые шлюхи неслыханно разбогатели. Участились случаи изнасилований. Некоторые негодяи не гнушались старухами.

Наконец ватерлинии линкора, эсминцев и авианосцев безнадежно ушли под воду, Министерство иностранных дел выступило со специальным заявлением о том, что еще до визита к берегам дружественного государства состоятся морские маневры. Американскому послу, дабы избежать обоснованных подозрений, был подарен говорящий медведь.

Последний эшелон доставил в порт одичавших за время недельного пребывания в «теплушках» резервистов. И хотя сборы не объявлялись уже давно (поговаривали, что Президент отменил их), многие «партизаны» добросовестно явились на призывные пункты. Несчастным пообещали вольную жизнь за счет Адмиралтейства в течение трех недель, а затем – заслуженный отпуск. Всех этих людей бессовестно обманули. Кроме сантехников, учителей, работяг, которые имели счастье лет двадцать назад на собственной шкуре испытать все прелести службы на имперском военно-морском флоте, немало отправили на Армаду и обыкновенных уголовников из штрафных батальонов. Эти мерзавцы громко радовались свободе и всю дорогу пили водку и резались в карты, отчего их физиономии в свете солнечного дня приобрели свинцовую безнадежность. Привезенное быдло немедленно погнали на корабли. Время от времени в толпе раздавалось характерное похрустывание – то затаптывались соскальзываемые с носов очки интеллигентов.

– Куда нас? – слышались в гробовом молчании отдельные голоса.

Конвоиры только угрюмо сплевывали. Тех, кто пытался спастись и бежать, били прикладами по хребтинам.

После того как толпу загнали в трюмы, на пирсах горами осталась лежать одежда. В суматохе, догола раздев десять тысяч приговоренных, их забыли переодеть в робы. И еще целые сутки, прижавшись друг к другу в железных коробках трюмов, бывшие учителя и сантехники причитали и плакали, сокрушаясь о безбедной гражданской жизни. Время от времени открывались люки и сердобольные матросики бросали им куски засохшего хлеба или сырой картофель. Их даже не водили в гальюн. Подобное обстоятельство и вызволило несчастных из забвения, ибо запахи наконец достигли двадцатого яруса фок-мачты, на котором находился штаб Адмирала. Потянув носом воздух, он распорядился позаботиться об этих «проклятых штатских», проклиная Адмиралтейство за такую подмогу.

– На нас заранее поставили крест, – браво заявил он дежурному Первому флаг-капитану, откровенному и наглому лизозаду. – Тем лучше! Для чего тогда и содержат военных людей? Для чего их одевают, кормят, поят, дают с тоски спиваться в казармах и отпускают к потаскушкам?

Первый флаг-капитан затруднился ответить, преданно ожидая заключения.

– А все для того, чтобы в нужный момент бросить в горнило смерти!

– Так точно, – дрогнувшим голосом согласился карьерист флаг-капитан, до последнего дня надеявшийся, что благодаря заступничеству своего дяди – шофера Министра Обороны – его переведут в столичный гарнизон. Правда, подлец дядя так и не пошевелился!

– И это прекрасно, молодой человек! – воскликнул новый Рожественский. – Разумеется, нас накроют с какой-нибудь недобитой базы, но зато какой жирный след мы оставим в истории. Мы прихлопнем их, как клопов, – от Техаса до Аляски! Вы были в Техасе? Я был – в составе делегации на празднике Братания Народов. Какое там пиво! Я участвовал в родео. Славные были денечки… Ну что? Разобрались с этими засранцами?

Первый флаг-капитан доложил, что замаравшихся и дрожащих «партизан» наконец-то доверили судовым баням.

– Вот-вот, и не жалеть мыла, – распорядился Адмирал и хлопнул ладонью по карте, накрыв ею район от Вермонта до Калифорнии. – Черт подери, я буду не я, если они у нас не поскачут, как блохи!

И захохотал так, как может хохотать только человек с чистой совестью.

Все шло по плану. «Партизан» окатывали из шлангов грязной забортной водой и выдавали им такое тряпье, которое постыдились бы надевать нищие средневекового Лондона. Горнисты не успокаивались. Ровно за пять часов до отплытия по сходням, закачавшимся, словно цирковые канаты, тяжело протопала морская пехота. Это были поистине мулы Маґрия: каждый здоровенный двухметровый пехотинец сгибался пополам под тяжестью армейских рюкзаков, автоматов и базук. Тяжеленные шлемы, делавшие пехотинцев похожими на марсиан, болтались на поясных ремнях. Дабы довести морскую пехоту до состояния полной неизбывной ярости, ее на парашютах, подобно семенам одуванчиков, рассеивали над джунглями, вдавливали в песок всех мировых пустынь, заставляли ползком пересекать тундру и питаться ягелем и леммингами. Битье бутылок о головы практиковалось ежечасно. Некоторых из молодцов приходилось вязать даже после учебного боя, словно берсерков. Разместили всю перегруженную ножами и гранатами свору отдельно от остальных смертных, заперев в особых палубах, где уже стояли водоплавающие танки. Общение с дикой ордой всем было строжайше запрещено.

Адмирал был горд их видом.

– Эти все в клочья разнесут, – резюмировал он, наблюдая за погрузкой. – Пехотинцам – усиленный рацион и в день, обязательно, по живой крысе. Ребятам нужна свежая кровь. Распорядитесь насчет пустых бутылок! Никуда не выпускать их! Злить, злить и злить. Морпех должен быть свиреп, словно хряк перед случкой!

С такой же отеческой любовью озирал Адмирал и носовые башни главного калибра своего флагмана, громоздящиеся одна на другую. Стволы орудий, растопыренные, словно пальцы Гулливера, навевали ему воспоминания о его собственном артиллерийском прошлом. Начинал он службу вторым мичманом резервного расчета и частенько вспоминал о тех славных временах. До сих пор Адмирал обожал снаряды, высотой с трехэтажный дом, которые элеваторы неторопливо доставляли к столь милым его сердцу затворам, и не мог надышаться пороховым угаром. Громы выстрелов, суета прислуги в башнях, крики дальномерщиков, потрескивание в наушниках – все это и по сей день доставляло ему неописуемое наслаждение. Особенно приятно было следить за тем, как, кувыркаясь, тысячетонные чушки уносятся за горизонт и превращают мишени в сплошное месиво.

И вообще «Убийца Неверных» потрясал воображение. Три миллиона тонн водоизмещения, двенадцать тридцатичетырехдюймовых стволов в четырех башнях, восемьсот ракетных установок в контейнерах по бортам, двадцать тысяч человек экипажа – линкор был настоящим чудовищем, рядом с которым японо-императорский «Ямато» казался ничтожной соринкой! На двадцать пять этажей вздымались его мачты, четырнадцать атомных реакторов насыщали его невиданной энергией. Это был настоящий город, уходящий под ватерлинию еще на шестьдесят метров, с просмотровыми и спортивными залами, саунами, госпиталями, камбузами, прачечными, двух и трехкомнатными каютами для высших офицеров. Его электростанции способны были питать целые государства. В его пекарнях ежедневно выпекалось сто пятьдесят тысяч буханок хлеба. Когда исполин выходил в море, на сотни миль по побережью разносилось штормовое предупреждение. Развивая скорость до пятидесяти узлов, «Убийца Неверных» вызывал в океане волны, подобные цунами. Более двенадцати тысяч тонн взрывчатых веществ выбрасывал этот левиафан при одном лишь залпе главного калибра. Он изрыгал огонь своих пяти тысяч шестиствольных пушек, ставя непреодолимую завесу для вражеской авиации. Он мог всадить одновременно восемьсот ракет во все стороны света и накрыть ими целые материки, его подводные торпедные аппараты доставали вражеские субмарины в радиусе до тысячи миль. Двести тысяч компьютеров были подчинены головному мозгу – гордости и величайшей тайне «оборонки» – Центральному Посту, электронная начинка которого совершала до четырехсот триллионов операций в секунду. Когда «Убийца Неверных», заполненный всем необходимым, битком набитый людьми, боеприпасами, крысами, размножающимися в его трюмах с невероятной быстротой, готовился к выходу, сотни океанских буксиров сновали взад-вперед возле его отливающего металлом гигантского брюха.

* * *

Авианосцы «Чудо» и «Юдо» не уступали главному любимцу Адмиралтейства. Ко всему прочему, помимо пяти тысяч истребителей, располагавшихся на взлетных палубах и в ангарах, на их борт за час до отплытия сели давно ожидаемые «стратеги», способные за несколько часов облететь земной шар. Серые, плоские, словно блины, висели они над городом, прежде чем совершить посадку. От рева их турбин вылетели все стекла в округе, дрожали дома, лаяли и выли собаки и метались кошки – это было зрелище, достойное Апокалипсиса.

Эсминцы типа «Отвратительный» лишь по капризу разработчиков считались эсминцами. Их создатели так же безнадежно болели гигантоманией. Восемнадцатидюймовые стволы превращали в крошево любую броню. Разумеется, на каждом стояло по новейшей атомной установке, способной разгонять корабли до восьмидесяти узлов. Эсминцы преспокойно выдерживали семибальный шторм – при этом не требовалось даже включать стабилизаторы килевой и бортовой качки.

Что касается корабельной иерархии – в нижних палубах линкора, авианосцев и эсминцев обитали трюмные – существа, подобные мерлокам Герберта Уэллса. То были настоящие парии, каста неприкасаемых, узники, на веки вечные отправленные на самое дно. Обычно, после военного суда (если обвиняемого не расстреливали на юте), открывались вентиляционные люки и очередного приговоренного сбрасывали в геенну корабельную. Обитатели верхних палуб, исключая механиков, не видели эту чернь годами. Механики же утверждали, что от постоянной копоти и сырости трюмные обрастают неприятной редкой шерстью и их глаза, привыкшие к постоянной тьме, обретают особую фосфоресцичность. По праздникам подвыпившие мичмана бросали в люки и шахты бутылки с виски. Время от времени они слышали внизу приглушенный расстоянием одобрительный вой, означавший, что очередная бутылка не разбилась и попала в руки отверженных. От подобного воя у особо впечатлительных офицеров начинали бегать по коже мурашки.

В кают-компаниях рассказывали всякие ужасы о том, что творится среди человекоподобных. Говорили – трюмные сбиваются в дикие стада, выбирая себе вожаков. Среди них распространены мужеложство и каннибализм. Отверженным в своей среде они наголо обривают головы остро отточенными ножами и осколками зеркал. Перекликаются они между собой короткими нечленораздельными криками, лупят себя в грудь, подобно гориллам, и повинуются только плетям. Время от времени у них происходят войны за лидерство – побежденных сжирают живьем вместе с костями и кожей.

Матросы верхних палуб составляли самое многочисленное племя с подразделениями внутри него – от щеголяющих своим барским положением боцманматов, вестовых и официантов до презираемых всеми салаг. Среди последних наиболее часто случались помешательства и самоубийства. Подобно трюмным, первогодков не считали за людей. Им не полагалось иметь собственные рундуки, и спали они, где придется. Но даже ночью безжалостные старшины и боцмана вытаскивали этих несчастных из баталерок, выковыривали из дальномерных постов, отдирали от сидений зенитных комплексов и постоянно строили, гоняли и занимали бесполезной работой. Разумеется, молодых посылали в самые опасные места. Все это мучительство продолжалось не менее года, после чего оставшиеся в живых могли свободно вздохнуть и перебраться в кубрики, где к их услугам уже были койки, где ежедневно кормили борщом и макаронами по-флотски, наливали компот и даже выдавали по кубику масла.

* * *

Вольнонаемные механики иногда даже поднимались в званиях до капитан-лейтенантов. Эта низшая каста офицерства являлась своеобразной прослойкой между матросскими кубриками и роскошными кают-компаниями первого и второго классов. Постоянно озабоченные, в засаленных тужурках и пилотках, завсегдатаи турбинных отсеков не вызывали особой радости у представителей командования, но офицерская молодежь часто приглашала «черные воротнички» на свои пирушки. Правда, капитаны третьего ранга уже не подавали «технарям» руки. Господа капитаны третьего ранга предпочитали иное общество и расхаживали начищенные и сверкающие, словно камбузные чайники.

Элита – капитаны первого и второго рангов, летчики палубной авиации, начальники артиллерийских башен и ракетных дивизионов, флаг-капитаны, врачи, электронщики, радиоразведчики, «особисты» были истинными небожителями, обитающими на многочисленных ярусах фок и грот мачт. Именно для элиты создавались роскошные бары линкора и авианосцев, интерьер которых мог поспорить с интерьером самых дорогих ресторанов и борделей. Подобных баров только на «Убийце» насчитывалось пятнадцать. Разумеется, обедать и ужинать в них было по карману разве что старшим интендантам, контр-адмиралам и флаг-офицерам из адмиральского штаба. Подобные господа имели в своем распоряжении и специальные автокары для объезда верхней палубы во время приборок и инспекций.

Кроме того, по штату Армаде полагалось иметь целое отделение служителей Господних. На коробках несли службу десять православных священников, два ксендза, мулла, раввин и бурят-лама, в отличие от многословных отцов ограничивающий свое учение притчами.

Адмирал, откровенный атеист и циник, часто зазывал служителей к себе в каюту: ему нравилось стравливать конфессии, навязывая им бесконечные споры. Он с удовольствием подливал масла в огонь и не уставал поддерживать между православием и католицизмом столь знакомый костерок недоверия.

Ранним утром Армада снялась с якорей. Несмотря на то что час отплытия держался в глубокой тайне, город был уже возле причалов, оплакивая уходящих. Люди передавали друг другу достоверные сведения о том, сколько ракет полетит в сторону Америки во время первого залпа и сколько – во время дополнительного, если в нем возникнет нужда. Никто из многочисленных провожающих не сомневался – после великолепного фейерверка жить всему этому скопищу посудин останется считанные секунды. Проститутки и школьницы ревели как белуги.

* * *

Ах, как было бы славно – ударить и самим взлететь на воздух! К этому заранее готовились, этого ожидали. Однако, когда корабли на полных парах уже понеслись к Нью-Йорку, случилось невероятное.

Вахтенные линкора первыми осознали ужасную истину – одновременно провалились куда-то целые материки. Африка, Евразия, Австралия, остров Пасхи и Гавайи не подавали больше о себе никаких вестей. Испарились Канары и Сейшельские острова. Подобно Атлантиде растворился Цейлон. Радиоэфир замолчал, как поперхнувшийся, – ни истеричного вопля комментатора с матча по бейсболу, ни никарагуанских народных песен, ни призывного стука тамтама, ни монотонного бормотания тель-авивского раввина. Более того – небо свихнулось: солнце полетело в обратном направлении, звезды перемешались, как в разбитом калейдоскопе. По всей видимости, произошла грандиозная катастрофа. Невидимые щупальца лучей, посылаемые во все стороны света, возвращались на «Убийцу», так ничего и не уловив. Монотонный шум волн да брачные стоны китов – вот все, что осталось от мира. И что самое обидное – противник, по которому торопились нанести столь уникальный в истории упреждающий удар, не дождавшись его, канул в лету со своей столицей и всеми военно-морскими базами. Теперь Адмиралу, по всей видимости, не дано было стяжать лавры Ямомото – все, что подлежало уничтожению, само смылось без всякого следа – океан гулял на том месте.

Разумеется, когда Самому донесли ошеломляющую весть о тотальном одиночестве Армады в мировом Океане и о той непонятной силе, которая поглотила континенты, он позволил себе не поверить в очевидное. Вспышка гнева, последующая за донесением, никого не удивила. Вдоволь выпустив пены и наплясавшись на своей фуражке, старик сделался деловит и решителен. Он приказал арестовать вахтенных, чтоб не сболтнули лишнего, немедленно приготовить к вылету бомбардировщик-разведчик и вызвал к себе командира экипажа.

– За сколько минут ты проскочишь всю Землю, сынок?

– Потребуется часика два… Если ветер будет попутным, – пошутил разбитной лейтенант.

– Лети помедленнее и гляди в оба! Заметишь хоть один островок на Западе, хоть малую часть Флориды, хоть пески – немедленно информируй.

Затем, не вынимая изо рта любимой гаванской сигары (их поставляли на мостик целыми ящиками), Адмирал повернулся к Главному интенданту:

– Сколько мы еще сможем болтаться в море?

– Теоретически – всю жизнь, мой Адмирал! – отвечал тот немедленно.

– А практически?

– Запасы еды и топлива бесконечны, – отчеканил Главный интендант.

– Действуй, парень! – благословил Адмирал пилота. – И не забудь напомнить своим летунам – пусть все осмотрят.

Авианосец «Чудо» – огромная, сверкающая огнями глыба – тяжело оседая, развернул нос по ветру.

– Почему не гидроплан? – волновались, еще ничего не зная о катастрофе, только что оперившиеся после корпуса мичмана. – Господа, почему не простой разведчик?

– Дальность полета не та, – снисходительно объясняли им с адмиральского мостика.

Один вольноопределяющийся, по всей видимости неплохо разбиравшийся в авиации, громко читал лекцию товарищам:

– Бомбардировщик-разведчик класса «Ворон Одина» входит в состав стратегической авиации. Дальность полета фактически неограниченна, потолок двадцать пять тысяч метров, скорость превосходит звуковую в двадцать семь раз, вооружение…

– Достаточно, – перебили его. – Ясно одно – если в дело пускают «стратега», здесь что-то не так!

Молоденький штурман твердил:

– По моим подсчетам, мы уже возле Карибских островов. Судя по всему, удар откладывается. Что-то произошло, но старик как воды в рот набрал!

– Как бы старый пердун не добавил отсебятины! – волновалась молодежь. – Он допрыгается, что янки обо всем догадаются. А какой момент! Если уж дать, так сразу, в лоб, как японцы! Какие молодцы эти японцы…

Адмирал, делая вид, что не слышит этой возмутительной фронды, заложив руки за спину, ходил взад-вперед перед своей свитой.

Бомбардировщик-разведчик, чудо из чудес, способный за секунды пожирать сотни миль, нес на крыльях и фюзеляже столько бомб и ракет, что издали походил на ощетинившегося ежа. Сверкнув всеми своими плоскостями, кабинами, ракетами и бомбами, он исчез, оставив стелящийся над океаном тяжелый дымный след, который долго не развеивался, несмотря на ветер.

Начальство пережило бессонную ночь на мостике. Приговор вернувшихся разведчиков был жесток – на всем направлении Запад–Восток даже щепки не удалось обнаружить.

– Не могу поверить! – воскликнул Адмирал, приказав взять под стражу переутомленных летчиков. – Неужели не осталось ни одной шаланды? Должны же быть хотя бы корабли в море. Хоть один авианосец. Должен же я, в конце концов, обрушить всю нашу мощь хоть на какой-нибудь буксир.

Его ничем не могли утешить.

Адмирал обратился к собравшемуся штабу и командирам всех кораблей, срочно вызванным на совещание:

– Это какая-то абракадабра, господа. Не могли же мы свалиться на другую планету. Еще вчера эфир бурлил новостями, Атлантика кишела «тюлькиным флотом» и «торгашами». Сухогрузы сновали туда-сюда, в глазах от них рябило!

Собрание, сверкая эполетным серебром и золотом и позвякивая аксельбантами, почтительно ожидало, когда старик полностью выскажется.

– Я пришел к выводу, что, по всей видимости, противник разгадал наш маневр и применил какое-то доселе неизвестное оружие. Не сомневаюсь, что все осталось на своих местах, просто радары ослепли или еще что-нибудь с ними произошло.

– Ну да, а гидроакустики мгновенно потеряли слух! – саркастически усмехнулся Главный электронщик, подмигивая Главному интенданту.

– В конце концов, должно быть этому объяснение! – продолжал Адмирал. – Как ни прискорбно, но в случае, если нас раскусили, нашим планам не суждено осуществиться. Мы в ловушке!

– Ничего подобного, – парировал Начальник штаба. – Радары совершенно исправны. Просто уже более суток не замечено ни единой цели, хотя еще день назад океан бороздили тысячи кастрюль. Специалисты засекали до шестисот целей. Более того, за час до происшествия наш курс пересек «Джон Кеннеди» с эскортом эсминцев.

– По всей видимости, произошло нечто из ряда вон выходящее, – открыл наконец Америку Главный метеоролог, усталый, пожилой капраз. Он славился на Армаде тем, что, подобно Нельсону, за все тридцать пять лет службы так и не мог привыкнуть к малейшей качке. – Возможно, причина кроется в гигантском метеорите, который…

– Чушь! – перебил Главный радиоэлектронщик, слывший среди военных нешуточным интеллектуалом. – Младенцам можете пороть весь этот бред. Вы просто не представляете, что бы произошло, если бы небесный камень диаметром хотя бы с километр свалился в радиусе до тысячи миль от наших кораблей. Удар вызвал бы гигантские волны, которые смели бы все на своем пути – я уже не говорю о мощнейшем взрыве, тепловом эффекте и прочих последствиях. А здесь налицо тот факт, что потонуло все в округе, а мы остались целы и невредимы!

– И все-таки, вполне возможно, что противник смог отразить все наши посылаемые волны, напустив какого-нибудь гипотетического тумана, – заявил Первый флаг-капитан, когда Главный электронщик закончил и вытирался платком.

– Пока я сторонник этой версии, – вмешался Адмирал. – И вообще, господа, пройдемте в пост, иначе эти мальчишки мичмана ловят обрывки разговоров и невесть что себе воображают…

Вся компания зашла в Центральный пост – огромный, опоясывающий фок-мачту отсек, где были расположены два мега-компьютера и пульт управления. Главный электронщик, утирая с лысины благородный пот, решил преподать урок старому барану и его бестолковому стаду и не смог удержаться, чтобы не прочесть короткую лекцию насчет волн, о которых штабные, видимо, не имели никакого представления. Адмирал не возражал. Вестовой услужливо приготовил экран, и Главный электронщик взялся за указку, терпеливо и нудно объясняя:

– Несколько слов о волнах, господа! Да будет вам известно, что звуковой волной называется передающееся по телу чередование сгущений и разрежений… Обратите внимание – шар, совершающий колебания, является источником волны. Обозначим сгущения буквой С, разрежения – буквой К…Что мы видим? – несколько надменно обратился электронщик к толпе высших офицеров. – Шар совершает колебания, он не может их не совершать. Волны такого типа называются продольными. Это значит, что при распространении волн в передающей среде молекулы среды колеблются вдоль направления, в котором распространяются волны.