Текст книги "Рабыня Господа Бога"

Автор книги: Илья Тё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Еще не войдя в свою полную силу, еще не освоив порох и не расщепив атом, не изобретя колесо и не запустив космические корабли, человек пожрал этот мир. Вооруженные примитивным оружием первобытные охотники уничтожили цветущую вокруг них мегафауну. К моменту, когда человек впервые взял в руки дротик, одних только мамонтов насчитывалось на планете, как заверял Эливинер, более миллиона голов! Гигантские прерии, саванны и тундростепь были заполнены хищниками и стадами.

Многочисленные травоядные «мамонтовой Фауны» съедали растительность доисторических тундр и саванн в огромных количествах и возвращали в почву (в виде навоза) необходимую растениям органику. Как следствие, громадные равнины Евразии были покрыты высокоурожайными лугами, кормившими миллионные стада копытных. То была богатая, продуктивная и почти совершенная экосистема, чьё существование полностью зависело от населявших её крупных травоядных животных. По мнению Эливинера, такая экосистема сохранилась на землеподобных планетах, отчасти до сих пор – но только в виде жарких тропических саванн, в которых проживали слоны и львы, жирафы и огромные носороги.

У этой цветущей системы имелся единственный недостаток – крупные животные оказались беззащитны перед злым разумом человека. Примитивная прямоходящая обезьяна, смочив каменный наконечник своего дротика в дерьме или гниющей ране, метала его в могучего травоядного великана – и к концу дня раненый гигант умирал от боли и заражения крови. И вот – мегафауна кайнозоя исчезла, истребленная людьми. А далее от его руки погибла и вся планета…

Приблизившись к огромной стене, отграничивающей «Плейстоцен» от «Архея», флаер проник в квадратные, почти километровой ширины ворота. За воротами скрывался такой же широкий туннель – весь будто бы отделанный золотом. Миновав его и вписавшись в несколько поворотов, космический челнок выпорхнул уже внутри самого кольца, «под стеклом», – в одной из секций громадного космического музея. Секцией этой конечно же был не «Архей».

– В «Плейстоцене» я живу уже четыре тысячелетия, – завершая их путешествие, произнес Эливинер. – Кормлю тут мамонтов, охочусь на саблезубых… Мы побеседуем здесь, если вы, конечно, не против.

Квитирование 5
Один день в Лебедином замке

Спустя пару минут космомобиль мягко зашел на посадку, и они приземлились на очередном, уже третьем за этот день космодроме. От увиденных чудес Шестимирья у Кэти кружилась голова. Заставив себя любоваться пейзажем, чтобы отвлечься, девушка оглядела чудесную долину и высокие цепи гор окаймляющие ее с трех сторон. С четвертой же стороны узким и изогнутым клинком кавалерийской сабли в долину вонзалось море. Именно море, а не залив или бухта, ибо за несколько минут до посадки Кэти успела его рассмотреть почти с двадцатикилометровой высоты: и долина и море поражали размерами. Ширина «узкой» водной полосы составляла, по меньшей мере, две тысячи километров.

На самом кончике морского «клинка» разместилось скалистое плато, казавшееся ничтожно маленьким по сравнению с титаническими размерами простирающегося вокруг буйства рельефа. Горы долины вздымались ввысь чуть не под самые небеса, а водная гладь, расширяясь от скалистого плато, ускользала в невидимую бесконечность. Сама долина казалась огромной, в ней можно было разместить при желании гигантский город или, возможно, даже небольшую страну. Однако на вершине одинокой скалы, к которой стремилась маленькая лектика, высилось всего несколько одиноких башен, сплетающихся друг с другом в удивительный архитектурный узор.

«Рыцарский замок, – вспомнила вдруг Катрина еще одно незнакомое месячной агнатке слово, – это называется рыцарский замок!»

Она даже прикрыла от восторга глаза. На фоне естественных декораций, гигантских гор и просторов вод, обдуваемых влажным бризом и демонстрирующих мощь и силу дикой природы, замок казался игрушкой, волшебной сказкой.

Нависающая над бездной стена-обрыв, уютный терем главного входа и нагромождение сказочных башен над ними. Все это – на фоне уходящих вдаль одно за другим разноцветных скалистых кряжей, поросших вековым лесом. Вот первый горный хребет, начинающийся сразу за стенами замка, усыпанный хвоей и залитый утренним солнцем, второй, играющий ярким, насыщенным темно-зеленым, и третий – светло-зеленый, четвертый, почти невидимый, за дымкой туманов теряющийся вдали, и, наконец-то, пятый, уже сливающийся с облаками…

Эливинер заставил лектику приземлиться у самого подножия этого чуда архитектуры. Ожидавшая немногочисленная прислуга помогла им выбраться из космомобиля, а затем – рабыня и бог вошли в удивительный замок. Катрина снова, в который уже раз за день, оказалась поражена и повержена. Богатство внутренней отделки здесь потрясало роскошью, а язык не поворачивался назвать убранство залов иначе, как восхитительно дивным. Уровень удивления девушки зашкаливал уже за крайнюю степень восторга, и Кэти всерьез опасалась, что после изучения чудес Буцефал-Шестимирья потеряет способность чему-либо удивляться.

Видя эмоции, написанные на ее лице, бог-обезьяна сказал:

– Замок называется Нойшванштейн, что значит буквально «Новый лебединый утес». Вернее, перед вами его точная копия. Давным-давно, на Древней Земле существовала маленькая страна Бавария. Ее безумный правитель выстроил это чудо, разорив при этом державу и до нитки раздев своих подданных. Но, ей-богу, оно того стоило!

Катрина снова кивнула. Пройдя под массивной аркой, они вошли внутрь и длинною анфиладой миновали множество залов и комнат. Сэм Эливинер рассказывал ей про них. Залы назвались «Альгамбра» и «Лоэнгрин», «Пещера», «Тронный» и «Лебединое озеро». Блистая роскошью, они вгрызались ей в память…

В «Малой гостиной», где некогда обитал сам баварский король и создатель замка, ее шокировали огромные писанные маслом картины, а в зале «Альгамбра» – рыдающий восточный фонтан. Кабинет «Тангензейру» напомнил мрачный сталактитовый грот, с играющим в безумие потолком, а «Зал Певцов», где когда-то в земном замке проводились состязания менестрелей, пугал тяжелыми балками, качающимися над головой, и тенями, пляшущими меж узких готических окон. Столбы из мореного дуба в цепях и бронзовых кольцах окаймляли здесь стены с камнями, поросшими мхом. Кровать с балдахином в спальне, вся в вязи из мифических сцен, изготавливалась, по словам демиурга, вручную, ровно три года, а люстра в зале «Озерном» клеилась из капелек бирюзы – более чем пять лет!

– Вот холл «Лоэнгрин», – шептал девушке Эливинер, сверкая глазами, полными влажного блеска, – он создан по мотивам оперы Вагнера, и великий Чайковский, увидев открывающийся отсюда вид, писал свою бессмертную «Лебедь»!

Ладонь обезьяны порхнула к окну, и Катрина, проведя глазами вслед за мохнатой дланью, уронила короткий взгляд на озеро и на горы… Что ж, кто бы ни был этот неизвестный ей человек со странным именем Чайковский, она его понимала. Возможно, в древней стране Баварии, вершины и волнистая гладь смотрелись иначе, но даже то, что открылось сейчас – игра света и тени, и блики воды, и гроздья скал, уходящие в небеса ступень за ступенью, – то была истинная симфония красоты.

И пусть имена давно умерших людей ничего не говорили Катрине Бете, беглой постельной агнатке с десятком трупов за хрупкими женственными плечами, та сдержанная гордость, с которой произносили незнакомые имена уста всесильного демиурга, абсолютно убеждала ее – эти люди жили. И они жили великими!

– Любите древнюю историю? – спросила девушка.

– Еще бы, – на удивление энергично ответил Эливинер. – Изучение древностей есть жгучая страсть, священное действо, которое придает смысл моей никчемной, как у любого бессмертного, жизни. И это касается не только Нойшванштейна!

Словно безумный, Эливинер замотал головой.

– Весь мой кластер – это дань моей памяти! Огромный музей и единственное во всем Искусственном Мироздании хранилище информации, независимое от глобальной Сети! – воскликнул он с неожиданным жаром в голосе. – И когда я называю Буцефал драгоценностью, мадам, я иронизирую лишь отчасти. Первое кольцо – это музей Природы, посвященный эволюции жизни: огромный парк умерших, но воссозданных мной существ. Второе кольцо – это музей Истории, с уникальными артефактами, привезенными с прародины человечества в единственном экземпляре! Глиняные таблички Хеттской державы, клинопись Двуречья, иероглифические манускрипты Сианя, статуи Фидия и подлинники первых поэм Шекспира, что может быть ценнее и дороже этих вещей?! Наконец, третье кольцо – это Музей Корпорации. В отличие от первых колец, он не ограничен тем, что сохранилось от прошлого. Древняя Земля погибла, но летопись человечества продолжается, она течет вокруг нас, вместе с нами! Я постоянно пополняю свое третье кольцо новыми экспонатами, не древними, но из нашего текущего времени. Лучшие произведения искусства, книги и фильмы, изобретения и научные разработки – все ценное, что ежедневно создается бесчисленными жителями вселенных Искусственного Мироздания – лучшими из мастеров, все поступает сюда. Музей Корпорации развивается беспрерывно: сотни моих ученых рыщут по просторам Сети, выискивая в каталогах промышленных предприятий, частных галерей и аукционов все, что может представлять для меня интерес. Как ИЦ Корпорации, мое третье кольцо имеет множество скрытых пространств внутри себя – они делают его практически бесконечным. Кажется невозможным, но внутри мое кольцо еще больше, чем снаружи, хотя внешний размер «Гидаспа» и так невероятно велик. А потому, хоть «Гидасп» и не хранит таких уникальных сокровищ, как «Граник» или «Гавгамел», он бесценен, ибо является самым большим музеем, когда-либо существовавшим в истории человечества!

А мои планеты? – продолжил демиург с еще большим запалом. – Чакан и Бавей только кажутся вычурной данью мрачной фантазии вашего покорного слуги. Сами по себе эти планеты являются уникальными экспонатами. Чакан – планета-лаборатория, планета-полигон. Именно на ней еще в Естественном Мироздании мы с Ан-Нубисом проводили первые эксперименты с Нулевым Синтезом. Эти эксперименты оставили на лике Чакана ужасающие следы.

Бавей – иное. Это точная копия Древней Земли, изготовленная мной когда-то по крохам оставшейся после Исхода информации. Что не сумели привезти с собой, пришлось восстанавливать по памяти с помощью разумных машин. В результате глобальной реставрации и возник мой Бавей. Эта планета – слепок, с которого снято впоследствии все Искусственное Мироздание, это первый мир, созданный мной и Ан-Нубисом в самом первом искусственном кластере, – то место, куда бежало человечество от своего прошлого. Человеческие народы, человеческие языки, человеческие изобретения скопированы в глобальную Сеть с восстановленного мной Бавея.

Затем Бавей перестал быть нужным. На долгие годы реставрированный мир стал центром моего частного кластера и главным оплотом моей памяти и ностальгии. Однако спустя миллионы лет, после того как, естественно, ядро Бавея остыло, я отказался от предложенной мне процедуры очередного «восстановления» этой копии нашей древней прародины и позволил физическим процессам идти своим путем. Чтобы ветры не истерли восстановленные мной памятники истории в прах, чтобы пыль не покрыла их многометровым слоем, я накрыл планету ледяным щитом, в котором с помощью силовых полей спрятал копии дорогих мне руин. Только сверху Бавей кажется безжизненной пустыней с дворцами для отравленного вечностью демиурга Эливинера. На самом деле под толщей льда стоят Вавилон и древний Нью-Йорк, доисторическая Женева и величественная Индрапрастха. Вернее – руины их точных копий, изготовленные мной в самые первые дни Искусственного Мироздания. Так что мой кластер – это не просто вселенная для досуга и увеселений как множества прочих акционеров. Мой мир – это музей и сокровищница. Настоящая и подлинная драгоценность!

Беседуя так, беглая агнатка Катрина Бета и всемогущий демиург Сэм Эливинер Тивари оставили зал «Лоэнгрин». Эливинер продолжал свой рассказ.

– Мраморный зал Нойшванштейна задумывался как «Священный», – вещал мохнатый Творец. – Как вы можете видеть, он выполнен в византийском стиле, а мотивы, используемые нами в отделке, навеяны интерьером святой Софии Константинопольской. Смотрите!..

Катрина согласно кивала, хотя и не понимала практически ничего. Но по длинным стенам огромного зала в два яруса вздымались величественные колонны из знакомых ей откуда-то порфира и лазурита, а под ногами струился мраморный пол и тонкий орнамент, со вставками из яшмы и змеевика, кружился на нем и петлял, сплетая замысловатые кружева. И это значило, что слова не нужны – хватало просто смотреть на эту тонкую вязь, впитывать в душу эту музыку зримого чуда и… искренне восторгаться.

Заканчивался зал полукругом, похожим на «апсиду» – священное место для божественного алтаря. Девять ступеней мрамора вели к ней. А выше ступеней высился, играя самоцветами, трон из бронзы, в платине и в темной слоновой кости. Гигантский резной канделябр красной меди в форме огромной неохватной руками готической короны сверкал тяжким золотом украшений. А сотни неоновых свечей, усеивающих его ободы и венцы, накрывали зал дрожащим сиянием, плавно тающим в тенях ниш и углов, каррарских портиков и нефритовых арок.

Однако, слушая Эливинера и восторгаясь изысканностью отделки древнего замка, Катрина не только согласно кивала и поддакивала своему увлекшемуся хозяину, но и задумчиво хмурилась время от времени – так, чтобы Эливинер не слишком это замечал. Красоты кластера и болтовня его Творца не скрывали от девушки главного – того, на что сразу обратил внимание кавалерист Катилина. Первое впечатление, составленное при изучении Буцефала на борту Хохотуна по техническим документам Департамента архитектуры, оставалось неизменным: возможно, Буцефал и являлся бесценной сокровищницей и музеем, но прежде всего он был крепостью! Хорошо защищенной, практически неприступной, неусыпно охраняемой цитаделью, роль стен которой играли гигантские космические кольца и силовые поля. Возможно, думала Кэти, именно подобная «отгороженность» от внешнего мира и беспрецедентная защищенность частного кластера позволяли Сэму Эливинеру столь расслабленно беседовать с незнакомыми ему гостьями на любые свободные темы.

Бог-шимпанзе чувствовал себя слишком уверенно в стенах своего дома – это не вызывало сомнений. Но почему? Быть может, не без оснований? Задавая несложные наводящие вопросы и откровенно используя словоохотливость гостеприимного хозяина, Кэти вскоре выяснила необходимые подробности, которых, впрочем, отыскалось не много.

Как ей уже было известно, в центре системы вокруг пустой точки по единой орбите кружились две планеты. Вокруг двух планет, также по единой орбите, кружились две звезды. А затем – идеальными, невероятно огромными кругами – три фантастических кольца.

Все три кольца являлись непробиваемыми щитами частной вселенной. Безусловно, они всего лишь «опоясывали» ее, находясь в одной плоскости, однако со слов Эливинера выходило, что кольца являются не просто тоненькими поясками, а именно «сплошными стенами». Как выяснилось, кольца перекрывали подступы к Буцефалу со всех сторон пространства, ибо генерировали по своему ободу три сферических силовых поля, расположенных последовательно одно в другом.

Эливинер имел доступ к источникам, не подконтрольным Нуль-Корпорации, а потому, потреблял энергию без ограничений. И если все остальные жители Искусственного Мироздания платили «Нулю» за синтезированную материю и электричество, то Эливинер в каком-то смысле был сам себе Корпорацией. Вывод из информации следовал один – три поля, генерируемые тремя гигантскими кольцами, обладали беспрецедентным уровнем напряженности и непробиваемой мощью.

Первым и самым маленьким «щитом» являлся Граник – кольцо-парк с динозаврами и мамонтами, огромная замыкающаяся в себя лента по ободу воображаемого круга. Кэти прикинула: Граник имел ширину «ленты» с диаметр Бавея или Чакана, а длину, как следовало из данных Сети, полученной ей на Хохотуне, ровно пятьдесят миллионов километров. Даже по самым приблизительным подсчетам, выходило, что площадь Граника превосходит территорию поверхности Бавея и Чакана, вместе взятых, как минимум в пятьдесят миллионов раз. Воистину, то был чудовищный по своим масштабам мир! Мир-кольцо, мир невероятных, невообразимых для обычной шарообразной планеты размеров. Неудивительно, что именно здесь Эливинер решил расположить свои «заповедники» для биосферы различных геологических эпох.

Вслед за Граником, второй неприступной стеной следовало кольцо «Гавгамел».

По форме Гавгамел отличался от Граника и был подобен гигантскому листу Мёбиуса, то есть ленте с одной стороной, грань которой, изгибаясь вдоль дуги кольца, плавно переворачивалась и переходила в обратную сторону самой себя. Кольцо, таким образом, вращалось не только вокруг оси, проходящей через общий центр Буцефала, но и как бы вдоль собственной оси искривления, благодаря чему на ее поверхности осуществлялась смена ночи и дня.

По примерным расчетам Кэти, второе кольцо превышало радиус первого ровно в шестнадцать раз и при этом было совершенно необитаемо, если, конечно, не считать населением несколько сотен человек обслуживающего персонала. Здесь, как заверял Эливинер, располагался Музей Земли, но вот только ли он один?

Наконец, третьим щитом-стеной Буцефала являлся Гидасп, так называемый Музей Корпорации. По размерам он ровно в тридцать два раза превосходил кольцо Гавгамел и в пятьсот двенадцать раз казавшийся гигантским Граник.

Три кольца, таким образом, размещались одно в другом подобно матрешкам. А вместе с этим одно в другом помещались все три шарообразных силовых поля кольца работали постоянно, сплошными сферами, без перерывов во времени и брешей в пространстве. Они защищали Буцефал от любой угрозы извне. Ни один корабль, ни даже пылинка не могли проникнуть сквозь защитные сферы без дозволения владельца кластера.

Именно этим, совершенно очевидно, объяснялся порядок проникновения в Буцефал, который Катрине пришлось испытать на себе. В пределах действия трех силовых полей работали только нуль-порталы, и Катрина поняла, в чём состоял смысл размещения военных сателлитов. Первый, Табу, находился перед тремя стенами-кольцами, за границей системы. Второй, Эксцесс, – сразу за ними, внутри системы. Проникнуть внутрь кластера на корабле, таким образом, представлялось в принципе невозможным. Все суда, в том числе собственные суда Эливинера, причаливали на Табу и далее гости кластера следовали через нуль-порталы на Эксцесс – и никак иначе! Уже с Эксцесса можно было попасть на другие тела системы через порталы, расположенные в бронированных подземных цитаделях, или же с космодромов на поверхности, где ждали маленькие невооруженные флаеры. Но с самого Табу, как внешнего сателлита, нуль-порталы вели только на Эксцесс. Никакой связи с иными телами кластера внешний сателлит не имел, что казалось вполне объяснимым, учитывая «крепостной» характер архитектуры Буцефала. Табу, таким образом, играл роль своего рода «предвратной» или «сторожевой» башни крепости.

Загадочная и темная «предвратная башня», стальная планета-страж, являлась последним творением Эливинера в его личном домене не только в смысле удаленности от центра системы-крепости, но и в смысле особого расположения относительно стен-колец. Табу как бы замыкал собою весь кластер, находясь за его невидимыми границами.

Как рассказывал Эливинер, стальную планету изготовили задолго до создания Буцефала, она являлась почти точной копией старинных боевых кораблей, воссозданных творцом-обезьяной по сохранившимся чертежам. Табу, в частности, представлял собой аналог доисторического линкора. Как главный военный объект кластера, Табу вооружили до зубов. В ангарах планеты-стража размещались две военно-космические эскадры Творца, состоящие исключительно из мощнейших и самых быстроходных типов судов, а также богатейший набор специального оборудования и средств, доступных лишь акционерам Нуль-Синтеза: включая псидоминатор, гравитационный контроллер и прочие забавы творцов-демиургов.

Расположенный за пределами трех силовых полей, Табу был обречен вечно патрулировать границы этой древней мини-вселенной по самой дальней орбите. Потому, в отличие от большинства других тел системы, ни внутри, ни тем более на поверхности «военного сателлита» не имелось ни дворцовых, ни развлекательных сооружений. Походил он, как уже говорилось, на огромный стальной цилиндр, с высотой стороны и диаметром основания, сравнимыми с размерами обычных планет земной группы.

Немного прокрутив в голове полученную информацию, Катрина спросила:

– А почему ваш кластер зовется Буцефал-Шестимирье, ведь планет всего две?

Демиург, к ее удивлению, пояснил, не раздумывая.

– Всякая планета – мир, моя дорогая, но не всякий мир – планета, – заявил он. – Помимо привычных нам эллипсоидов гигантские кольца являются крайне распространенными в Искусственном Мироздании космическими телами. Планетами в обычном смысле их не назовешь, но вот мирами – вполне. И какими мирами!

Катрина пожала плечами.

– Я спрашивала не про кольца, – уточнила она. – Бавей и Чакан – это два мира, кольца Граник, Гавгамел и Гидасп – три мира. Итого пять. А где же шестой? Если считать военные сателлиты мирами, то миров будет семь. А если не считать – то пять. Что же дальше?

– А дальше, – сказал шимпанзе, – только Табу! Это шестая планета.

– То есть вы считаете Табу миром, а Эксцесс нет? Но они ведь похожи как две капли воды.

– Они отличаются по размерам, – резонно ответил ей Эливинер. – Эксцесс напоминает Табу только внешне. Это связано с единой технологией создания боевых кораблей в доисторическую эпоху. Космические разрушители тогда строились по одной схеме и различались толщей брони, мощью энергетической установки и, конечно, размерами. Табу и Эксцесс похожи на цилиндр, в верхней и нижней гранях которого темнеют два отверстия – жерла космического излучателя. Внутри цилиндра расположена силовая установка, способная выбрасывать мощный пучок энергии как через нижнее, так и через верхнее жерло. Этот пучок использовался доисторическими линкорами как реактивный двигатель для перемещения на малые расстояния, или как космическая пушка, способная уничтожить звезду – одновременно. Ее принцип применения в бою схож с башенными орудиями на доисторических морских линкорах: пушка одна, но способна бить как на правый борт, так и на левый.

Так что ответ прост, – закончил Эливинер. – Табу – это гигантский суперлинкор размером с планету. А Эксцесс – всего лишь линейный крейсер. Его силовая установка слабее в тысячу раз, а размер меньше в десять. Поэтому Табу – это шестая планета, а Эксцесс – лишь очень крупный спутник, вот и все. Кстати, цилиндрическая форма придавалась древним кораблям для удобства экипажа. В те далекие времена на Древней Земле не знали искусственной гравитации, и нормальное притяжение внутри таких махин достигалось путем создания центробежной силы – цилиндры вращались вокруг оси. Конечно, сейчас на обоих сателлитах имеется искусственная гравитация, и такое вращение излишне, но ностальгия, знаете ли, ностальгия….

Демиург вздохнул.

– К слову сказать, между Эксцессом, Табу и древними кораблями есть еще одно отличие, – продолжил он, – Мои копии изготовлены из ишеда, божественного металла, а оригиналы создавались из обычных броневых сплавов, подчиняющихся стандартной физике тел. Мои военные сателлиты, таким образом, неуязвимы.

– Ишеда? – переспросила Катрина. – Я что-то слышала о нем, но…

– Ишед – так называемый «божественный металл», – пояснил Эливинер, одно из главных чудес Искусственного Мироздания наряду с хеб-седом и Нулевым синтезом. Внешне, сикха, ишед похож на золото, он насыщенного желтого цвета и считается своего рода «вечным», неуязвимым веществом. Он абсолютно инертен к любым химическим воздействиями и уж конечно устойчив к механическим. Физические показатели плавления, упругости, электропроводности, окисления или начала иных химических реакций у ишеда равны «бесконечности», «бесконечности», «бесконечности» и «бесконечности». В каком-то смысле, это «идеальная материя», понимаете?

Катрина помолчала. Концепция «абсолютного вещества», «идеальной материи» была ей почему-то хорошо известна. Возможно – из прочитанной когда-то в прошлой жизни художественной литературы, а возможно – из практического опыта легата Катилины, трудно было сказать. Вот только в фантастических бреднях, приходивших на ум, при мысли об абсолютном материале, были металл или камень – белый, как серебро, или же черный, как смоль. Но ишед, по словам Мерелин, походил на золото!

Шатенка пожала плечами.

– Мне кажется, господин, – скептически заявила она, – идея «абсолютного вещества» довольно распространена. Но разве такая идея не является сверхъестественной и антинаучной? Не может быть в мире металла абсолютно инертного к воздействиям внешней среды. Очень прочного – да. Более прочного, чем большинство известных, – конечно. Устойчивого к разной химии – возможно. Не плавящегося при температуре звездного ядра – тоже возможно, хотя и с натяжкой. Но абсолютно инертного по всем природным показателям, с температурой плавления, равной бесконечности, – это же мистика какая-то!

Слушая ее, пожилой демиург саркастически усмехнулся.

– Это всего лишь «Искусственное Мироздание», сударыня, – отвечал он, – здесь все можно назвать фантастикой и мистикой от начала и до конца. А ишед, божественный металл, всего лишь еще одно изобретение нашего обожествленного Учредителя. При создании частного кластера, всякий демиург-акционер может весьма свободно изменять любые физические законы, «программировать» свой мир. Как закажет, так и будут в новом кластере протекать химические реакции, термоядерный синтез, электромагнитные волны, излучение и все остальное. В некоторых кластерах, например, не стреляют бластеры. В некоторых – нет солнца, но там тепло и уютно и светится само небо. В некоторых – не загорается порох. В некоторых – железо не варится в сталь. И так далее, и так далее… Подумайте, почему бы в таких условиях нашему Учредителю не запрограммировать при Сотворении само Искусственное Мироздание так, чтобы в нем родился некий материал, не способный к уничтожению?

– А как же тогда обрабатывают изделия из ишеда? – не сдавалась Катрина.

– Никак. Они изготавливаются целиком и в готовой форме внутри синтез-машин. Потом в случае необходимости эти формы утилизируются в том же синтезаторе, так же как создавались. Крупнейшие вещи, созданные из ишеда, – это сами ИЦы и так называемые «системные корабли», на одном из которых мы сейчас летим. Они вечны и неуничтожимы. Кроме того, у Учредителя есть возможность стереть из Искусственного Мироздания весь кластер целиком. В этом случае все изделия из ишеда внутри кластера также обратятся в ничто вместе с самим пространством.

– Не слишком ли расточительно изготавливать из бесценного материала целые планеты? – удивилась тогда Катрина.

Бог-шимпанзе сделал неопределённый жест рукой.

– Не слишком, если затраты продиктованы необходимостью… – ответил он. – Скажу даже более: Табу и Эксцесс являются не единственными крупными объектами кластера, которые созданы целиком из божественного металла.

Кэти с интересом подняла голову:

– Серьезно?

Сэм Эливинер кивнул.

– О да! Есть еще второе кольцо, Гавгамел. В отличие от Граника и Гидаспа, Гавгамел создан из ишеда, хотя это и не заметно. Все три кольца покрыты километровым слоем молибденовой стали с примесью обычного золота, а потому идентичны по цвету. Но не по прочности, заметьте: мое второе кольцо является самым крупным телом Искусственного Мироздания, целиком изготовленным из божественного металла!

Кэти нахмурилась. Догадки и домыслы, что роились в ее голове последние несколько часов, снова ожили.

– Вы кого-то боитесь, – произнесла она прямо то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией.

Могло показаться, что от такого вопроса Эливинер смутился. Выдержав некоторую паузу, он неожиданно холодно ответил:

– Система защитных колец и силовых полей – это просто мера разумной предосторожности, сикха.

– В это сложно поверить, учитывая стоимость ишеда, – продолжила разведку Катрина.

– Я никого не боюсь.

– Даже правительства Корпорации?

– Даже его!

– Но почему в таком случае вы не пустили меня в свой кластер сразу?

Мохнатый демиург посерьезнел еще больше и даже замедлил шаг. Его мордашка шимпанзе вдруг сделалась очень грустной.

– Это длинная история… – произнес полубог.

– Так у нас же прорва времени! – заметила беглая агнатка.

Рассказ Эливинера

– Меня считают древнейшим жителем Корпорации и, скажу с определённой гордостью, не без оснований. В свое время я был дружен с самим Богом Смерти – Творцом нашего мира. И если бы не его глупая тяга к опасности, к постоянной эскалации конфликтов и сомнительным приключениям, наша дружба продолжалась бы и сейчас. Но – увы! Ничто не вечно под искусственными небесами. Его Божественная милость, господь Ан-Нубис, он же Его превосходительство Учредитель Нуля, оставили мне по старой памяти ряд привилегий, некоторую запрещенную к применению в Корпорации технику и… все. Мы более не общаемся. Но окружающим невдомек, что я понятия не имею, чем развлекается сейчас создавший наш мир ублюдок!

Вы ведь понимаете, Учредитель Нуля – это главная тайна Корпорации. Поэтому я боюсь вовсе не правительственных спецслужб – они то ко мне и близко не подходят, я боюсь сумасшедших искателей истины, что лезут толпами на мой Буцефал!

За прошедшие миллионолетия на меня было совершено множество покушений. Не на жизнь, разумеется, а на мои планеты-музеи и на мою секретную библиотеку. В Информационной сети Корпорации она известна под названием галереи Сандара или галереи Македонянина, величайшей сокровищницы тайных знаний во всем Искусственном Мироздании.

Однажды дело дошло даже до открытого прямого нападения – флот из пятисот кораблей молодых, жаждущих знаний демиургов-акционеров и еще почти тысячи вооруженных судов разных когнатов-энтузиастов атаковал мой мир в плотном боевом строю. Борт к борту, как в полномасштабной войне.

Мы тогда еле отбились, и только прибытие отдельной правительственной эскадры Флота Нуля и полицейских судов из ближайшего сектора спасло Буцефал от разрушения.

Как говорится в одном анекдоте, у меня нет врагов, но полно доброхотов. Люди нападают на меня с регулярностью раз в сто лет из самых лучших побуждений: хотят порыться в моих хранилищах, поглазеть на мои сокровища, побродить по моим заповедникам и поживиться в моей галерее. Я ведь уже говорил вам, мой кластер – сокровище. А мои кольца – стены для их защиты.