Текст книги "Вирус смерти"
Автор книги: Илья Рясной
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Рясной Илья
Вирус смерти
Илья Рясной
Вирус смерти
Нежданные посетители чувствовали себя в моем кабинете как дома, развалившись в мягких кожаных креслах. Один сосредоточенно тер обивку жирным пальцем с длинным желтым ногтем. Другой положил ногу в ковбойском ботинке на низкий столик. Третий говорил без умолку. Они всячески пытались подчеркнуть, что принадлежат к категории "новых русских". Пальцы унизаны массивными золотыми печатками. Один в красном пиджаке. Другой в зеленом. Еще желтого не хватало были бы все цвета светофора. Правда, на третьем ладно сидел строгий смокинг, перстней не было, в руке он держал сотовый телефон.
Эти трое вполне соответствовали штампованному образу русского из американских фильмов пятнадцатилетней давности – здоровые, тупые, кровожадные. И надо же, принесло их именно ко мне.
А день начинался так хорошо. После подписания выгодного контракта с австрияками я цедил кофе с армянским коньяком и размышлял о грядущей выставке. На ней, если верить моим приятелям-экспертам из кошачьего клуба, нам с Матильдой светит первое место за внешний вид. Конечно, светит Матьке, а не мне, но радоваться буду я. Матьке все равно, она выше земной славы... И вдруг благостность и спокойствие тихого сентябрьского дня разлетаются вдребезги. Заявляются трое, обещают устроить большой тарарам, если их не пропустят к генеральному директору, то есть ко мне. Я радушно их принимаю и вот уже сколько времени выслушиваю угрозы и недвусмысленные намеки. Главное, я знал, что их угрозы нешуточные. Ранним утром взлетела на воздух "вольво" моего заместителя Иосифа Шварцмана, хитрого, тихого и пугливого еврея. Никто не пострадал, слава Богу, если не считать того, что Иосик уже несколько часов в ужасающих количествах поглощает сердечные капли.
Наехали на нас по всем правилам. Месяц назад мы отшили пытавшегося нас надуть прыщавого двадцатидвухлетнего бизнесмена, закончившего кулинарное училище. Связался с ним Иосик, пока я находился в командировке. Я бы кулинара на пушечный выстрел не подпустил. Ненавижу юнцов на "мерседесах". Вернувшись из Бельгии, я сразу понял, чем чревато соглашение, и послал кулинара по матушке. И вот теперь ко мне заваливаются трое и требуют возмещения за экономический ущерб, якобы причиненный их другу. Мол, обидели убогонького. Притом с процентами этот ущерб вырос в какую-то несусветную цифру.
– Ну, короче, – произнес "смокинг", поглаживая пальцами сотовый телефон и всем своим видом демонстрируя, что потраченное ими время гораздо дороже требуемой смехотворной суммы. – Мы, конечно, не угрожаем. Но время такое. Вон, машины взрываются.
– "Вольво" моего зама – это ваша работа?
– Гы-гы, – издал утробный звук "зеленый пиджак". – Ты чего, это не мы.
Он привлек все свои мизерные артистические способности, чтобы изобразить на своей топором рубленной физиономии – да, именно мы, и никто другой!
Бугаи принадлежали к команде Каратиста. Две недели назад от взрыва гранаты погиб вор в законе Фома, под которым, как все считали, "лежит" моя фирма (хоть бы копейка ему от меня перепала!). Начался дележ наследства Фомы. В него активно включилась бригада Каратиста. В ней собрались отмороженные психи, не считающиеся ни с авторитетами, ни с количеством трупов, прущие напролом, без всякой оглядки. Такие долго не живут, но крови портят много. Время подобных нахальных "наездов" ушло в прошлое. Ныне бандиты стараются нащупать взаимовыгодные контакты, сговориться на условиях, удовлетворяющих обе высокие договаривающиеся стороны. Для Каратиста все это излишние премудрости. Он просто хапал что плохо лежит. И почему-то решил, что наша фирма "Техносервис-М" как раз подходит для доения.
Пришлось с "быками" торговаться. Сумму я сбил в два раза и пообещал перевести ее в недельный срок на счет фирмы "Базилика". Полюбовное соглашение было достигнуто.
– И насчет охраны подумайте, – сказал "смокинг". – А то как бы чего...
– Подумаю, – кивнул я.
Они были довольны. Как же – нарвались на дешевого фраера, который после первой же угрозы пошел на попятный. Такого стричь и стричь. Сегодня я согласился уплатить. Завтра они подошлют ко мне своего бухгалтера, чтобы подсчитать, сколько я им должен отстегивать "за охрану". Послезавтра пристроят на работу парочку своих свинопитеков. Сначала в охрану, потом моими заместителями. В конце концов выпрут меня. Все это повторялось уже не раз с другими людьми.
Прощались они со мной как друзья. Своими каменными лапами пытались раздавить мою тонкую интеллигентскую ладонь и радостно лыбились, когда я морщился от боли.
– Не боись, брателло, за нами будешь как за каменной стеной. Еще такие дела наворочаем, – изрыгнул "красный пиджак".
Ушли. Скатертью дорога... Пару минут я обдумывал ситуацию. Потом взял со стола сотовый телефон (хорошая штука, на прослушку просто так не поставишь) и нащелкал номер. На том конце сразу подняли трубку.
– Слушаю.
– Нину Семеновну, будьте добры. Секундное молчание.
– Извините, но вас соединили неправильно.
– Это 218-77-87?
– Увы, мой номер другой.
– Простите...
Все. Встреча назначена. Цифры означали кодированное место встречи и время. "Увы" означало согласие...
Машину Сташко я срисовал в потоке точно в назначенное время. По центру ездить ныне трудно. Я покрутился за его "жигулями" четверть часа по московским улочкам, убедился, что "хвоста" нет. Теперь можно посидеть в парке на Ново-Басманной: выпить баночку пивка на скамейке и поговорить.
– Давно не виделись, – сказал Сташко.
– Давненько. Все пашу.
– Капитал куешь?
– А что нам, буржуям, еще делать прикажешь? Кую... Что ты можешь сказать о бригаде Каратиста?
– Зверинец. Редкие подонки. Каратист – Малютин Виктор Сергеевич, 65-го года рождения, чемпион России по кикбоксингу. Бригада из качков и уголовников. Активно расчищают место под солнцем. Ходят где хотят, мочат кого хотят. Вон, офис фирмы "Меркурий" расстреляли, восемь трупов, из них один ребенок. Еще масса мокрых дел.
– Ясно. Нетопыри. А где родная московская краснознаменная милиция?
– Родная московская краснознаменная милиция взяла бригаду в разработку.
– Круто. Задержите пару шестерок за незаконное хранение оружия, дадут им аж года по два условно.
– Ты же не ребенок. Сам знаешь, какие ныне суды. Какие законы. Как много значат деньги.
– Завтра мне нужны все материалы, которые у вас есть по Каратисту. Сделаешь?
– Куда я денусь?
Сташко передал мне две дискеты.
– Просмотри. Потом уничтожишь.
– Не учи ученого, – отмахнулся я.
– И еще. У них сходняк на загородной даче послезавтра.
– Ваша наружка будет выставлена?
– Нет. Людей не хватает. Чего мы там нового увидим?
– Хорошо, – кивнул я, засовывая пакет в портфель. – Молодец, все знаешь.
Действительно, Сташко знал немало. Как и положено заместителю начальника регионального управления по оргпреступности...
Батюшки светы, кого только не было на выставке! Мордатые синие английские кошки, тонкие и аристократичные среднерусские, белые ангорцы. Когда Господь создавал
кошек, он был в наилучшем расположении духа. Никого изящнее он не сотворил.
Перед началом конкурса я увидел чету Васильченковых. Лица у них были угрюмые. Я счел своим долгом поинтересоваться:
– О чем кручина, Слава?
– Понимаешь, Стас, тут с Мурзилкой такая беда стряслась, – прошептал заговорщицки Васильченков.
– Что такое? – испугался я. Вроде жив Мурзилка. Вон, гладит его Алена пушистого черного перса.
– Самый лучший шампунь купили. Вымыл я его. И, представляешь, грудка побелела. За окрас высший балл может нам только сниться.
– Где побелела? – спросил я.
Алена оглянулась затравленно и негромко произнесла:
– Мы его тушью замазали.
– Теперь боимся, как бы жюри не заметило.
– Да, незадача... По-моему, не слишком видно.
– Правда? – с надеждой спросил Славик, встряхнул в руке Мурзилку, как шкуру.
– Клянусь...
Подделку в окрасе судьи не заметили, и Мурзилка получил высокий балл. Недаром и я драил Матьку всеми видами шампуней, вычесывал, приводил в порядок. Свое первое место за очарование мы все-таки заняли... Матька лежит, вытянувшись на заднем сиденье, лениво приоткрывая глаз, когда машина тормозит или набирает скорость. Я остановился перед светофором и почесал Матьку за ухом. Она потянулась, выпустила когти. Все-таки лучше сибирских кошек нет. Куда до них английским и персидским заморским штучкам: Сибиряки – само достоинство. В Сибири их даже не называют кошками, а уважительно именуют зверями.
Матька беззлобно тяпнула меня за руку и вновь задремала. Я подкрутил веньер радио. Дикторша бодрым голосом сообщала последние известия – сюрреализм середины девяностых. Опять Чечня. Опять Сербия. Мир пылает пожарами. Курс доллара остался на вчерашнем уровне. Забастовка шахтеров – обнаглели, зарплату за три месяца требуют. Рост экспорта нефти... Так, а вот это интереснее.
"Очередное сведение счетов между криминальными группировками произошло вчера в Подольском районе Московской области. Неизвестные преступники расстреляли из автоматического оружия семнадцать человек, собравшихся в одном из домов. По информации нашего источника в МВД, погибшие принадлежали к банде некоего Малютина по кличке Каратист. Сам Малютин погиб. В тот же день в других местах были расстреляны еще четверо активных участников группировки. Милиция считает, что имел место раздел сфер влияния в преступной среде. Малютин известен как один из наиболее жестоких и непримиримых "авторитетов" московского уголовного мира..."
Ну что к этому можно добавить? Действительно жестокий, непримиримый. Он прожил на две минуты дольше остальных. Это время он потратил на то, чтобы ползать на брюхе, пытаться целовать ботинки своих врагов и слезно умолять о пощаде. Горыныч разрядил в его голову пистолет. Умер Каратист как последняя скотина, вмиг превратившись в жалкую, дрожащую тварь. Честно сказать, я такого не ожидал.
Теперь главные заботы позади. Банда Каратиста уже не проблема. С кошачьей выставкой разобрались. Можно отдохнуть. Больше всего в жизни люблю валяться на диване, гладить Матькино пузо и смотреть по видику "Белое солнце пустыни" и "Осенний марафон". Надо отметить, я неплохо устроился. Оказывается, русский коммерсант высокого полета может на определенном этапе ни шиша не делать. И все восемнадцать подставных фирм, входящих в нашу систему, будут работать сами по себе, преумножая благосостояние. Деньги идут к деньгам...
На моей руке заныл, запиликал, загундосил ручной спутниковый коммуникатор, вмонтированный в часы, – чудо техники. Как кувалдой по хребту. Кто другой на моем месте вздрогнул бы, а то еще невзначай крутанул руль не туда и поцеловался бы с несущимся навстречу "икарусом". Только не я. Внешне реакцию на неожиданность я не проявляю никак. Тут и детектор лжи не поможет. Пульс, давление, потовыделение – все в норме. Вот только в душе на миг все перевернулось и сжалось. Но кто ее взвесил, кто приделал к ней датчики – к душе?
Код "Эвереста". Ситуация – единица... Первый раз за последние три года. Вспомнили-таки, что мы еще есть на белом свете. Радоваться или огорчаться?.. Огорчаться будем потом, когда на плечи каждого из нас взвалят тяжеленный груз и заставят нести... Пока же можно и порадоваться. Ситуация единица означает, что нас ждет работа. Притом работа серьезная. О нас наконец вспомнили. Значит, произошло что-то экстраординарное...
Где еще в мире возможно такое сочетание: аппаратура, обеспечивающая высокую степень защиты и практически полную информационную безопасность базы, с одной стороны, и скрипучая мебель, стены, выкрашенные в болотно-зеленый цвет, с другой? Энкавэдэшно-гулаговский стиль от Лаврентия Палыча. Если бы я такой мебелью обставил офис – тут же вылетел бы в трубу. Впрочем, хозяевам этого здания незачем было пускать пыль в глаза. И некому. Доступ сюда имели очень немногие.
Большое помещение делилось перегородкой на две части. Люди, сидящие в той половине, могли видеть перед собой лишь зеркало. У меня была возможность полулежа в продавленном кожаном кресле созерцать их всех. Я имел на это право. Меня же имел право видеть лишь один из троих – грузный, в годах, руководитель центра Вельямир Острогин. Мы знали друг друга много лет. Наума Севастьянова, начальника исследовательско-аналитического сектора, я тоже знал давно. В одностороннем порядке. Третьего, похожего на героя-любовника из голливудских мелодрам тридцатых годов, одетого в дорогой, тщательно отутюженный костюм, я вообще не знал. И знать не хотел. Люди с подобной внешностью вызывают у меня невольное чувство отчуждения: мне кажется, они годятся только на то, чтобы демонстрировать одежду в витринах магазинов вместо манекенов.
– Семен Лукницкий, начальник информационно-разведывательного сектора, представил красавчика Острогин.
– Где Уран? – спросил я с предчувствием беды.
– Погиб. Неделю назад.
Жалко... Уран погиб. Руководители секторов Центра просто так не погибают. Как он погиб? Такие вопросы задавать не принято. Если надо, мне все скажут.
– Рак на горе свистнул, и мы понадобились? – едко осведомился я.
– Понадобились, – кивнул Остроган. – Очень понадобились.
– Никак, вторжение из космоса ожидается? Все остальное мы уже проспали.
– Вторжение. – Остроган пожевал длинную гаванскую сигару. Сколько я его знал, он пыхтел отвратительными сигарами, жевал их, катал в пальцах; когда он держал сигару во рту, то напоминал Черчилля. Где мой начальник пристрастился к сигарам? Этот вопрос мне давно хотелось задать.
– Может, и вторжение, – кивнул Острогин. – Послушай-ка нашего главного ученого мудреца.
– Полтора года назад мы включили в число приоритетных проблем информационную безопасность общества, – начал Севастьянов, говорил он назидательно и спокойно, как лектор, вдалбливающий очевидные истины тупым студентам. – Наметили ряд исследований по теме "И. радиация". Информационная радиация. Ведь воздействие на общество и конкретного человека через средства массовой информации порой опаснее проникающей радиации.
– Ну да, культ насилия и секса в кинематографе. Разлагающее воздействие на молодежь, – усмехнулся я. – А тут еще "Дикая роза" подоспела.
– То, что влияние массовой культуры на общество существует – в этом сомневаться глупо. – Севастьянов потрепал пальцами рыжую бороду, которая делала его похожим на извозчика с фотографии в книге Гиляровского "Москва и москвичи". – Рост агрессии, нервозности в обществе, частично рост преступности можно отнести за счет смакования темных сторон человеческого поведения на экранах и в печатной продукции. Маскультура работает сегодня на снижение этических норм, размывание грани между можно и нельзя. Компьютерные игры снижают критичность, коммуникабельность, эстетическое восприятие, оказывают невротическое действие и тоже приводят к росту агрессии. Негативные процессы в обществе в связи с неблагоприятными воздействиями массовых информационных структур весьма значительны. Необходимы срочные меры. Но... Мы знаем, с чем имеем дело. С этим злом можно бороться. Оно на виду. Кроме того, в сознании человека есть компенсационные механизмы, не позволяющие вернуться к пещерному уровню. Личность человека более-менее стабильна, несмотря на неблагоприятную информационную экологию. Но, оказывается, есть нечто гораздо более худшее, чем дядя Скрудж или маньяк-убийца с бензопилой из Голливуда. Есть нечто, угрожающее стабильности личности напрямую.
– О чем речь? – спросил я с интересом.
– Если позволите, несколько слов о самой природе "И. радиации". Способах информационного поражения человека... Будь сильным, как Терминатор, агрессивным, как Рэмбо. Будь героем с квадратной челюстью. Думай так, как думает герой на телеэкране. Метод вдалбливания гвоздей, прямой, нахальный и эффективный. Пейте кока-колу... Ешьте "Марс"... На такой рекламе держится весь мировой бизнес. Так формируются убеждения, взгляды, вкусы. Идеология, наконец. Давно известны и более тонкие технологии – воздействие непосредственно на подсознание. Человек не осознает воздействия, не понимает его. Не видит. Оно как радиация – невидимое, разрушительное.
– Пресловутый двадцать пятый кадр, – вставил я словечко.
– Все правильно. Кинопроектор пропускает двадцать четыре кадра в секуиду. Был проведен эксперимент: вставили двадцать пятый кадр с текстом: "Ешьте кукурузу". Сознание рекламный текст не фиксирует. После сеанса зрители потянулись в очередь за кукурузой. Информация пробилась прямо в подсознание... Наука на месте не стояла. Появились более совершенные способы фаршировки мозгов. Например, бегущая, не замечаемая человеком точка на телеэкране, которая приковывает к экрану взор, фиксирует его в определенном месте. Все эти способы много лет используются не только коммерческими структурами для рекламы. Они оружие в политической борьбе. У нас их применяла старая власть. Не осталась безучастной и новая. Вспомните недавний референдум. С утра до вечера в головы гвоздями вдалбливались нужные властям ответы на вопросы – "да, да, нет, да". И сработало. А вспомним: "Альтернативы рынку – или еще чему-то там – нет". "Ваучер – ваша доля народной собственности". Тоже гвозди, кстати, не слишком
удачные. Можно без труда создать в общественном сознании образ друга или врага. Сильно преуспели в играх с общественным сознанием американцы. Они сумели воспитать за последние десятилетия человека, изумительно подходящего для информационной обработки. Эдакая доска для вбивания гвоздей. Американские методики с подачи их лучших специалистов относительно эффективно прокатываются и у нас с восемьдесят восьмого года.
– Информационную войну мы тоже проспали, – горько усмехнулся я.
– Почти. Но на это были причины, – строго произнес Остроган.
– Даже способы прямого воздействия на подсознание, существующие сегодня, достаточно грубы. Их можно сравнить с мясницким ножом. Будущее за так называемыми точечными микровоздействиями. Это как хирургический лазер...
– Что они собой представляют?
– Когда капля падает на камень, ему ничего не делается. Но миллионная капля пробьет в нем дыру. Так же и с психологией человека. Кажется, ерунда определенная цветовая гамма в видеоролике, сочетание звуков в мелодии популярного шлягера, последовательность слов в газете, фигур в компьютерной игре, система образов в книге. Но ничто не проходит зря. Все откладывается в какие-то кладовые в мозгу. Возможно посредством этих микровоздействий программировать сознание. Сформировывать поведенческие стереотипы. И еще черт знает что. Хотя задача эта невероятно сложная. Я не представляю, как ее можно решить.
– Из-за чего же сыр-бор? – осведомился я.
– Из-за формулы Токмачевского. Наш молодой, подающий надежды аналитик создал математическое описание предполагаемых точечных воздействий через СМИ, компьютеры. Через любые носители информации.
– Вы можете создать "И. радиационное оружие"?
– Нет. Тут работы еще лет на десять. Формула описывает систему воздействия в общих чертах. Слишком общих.
– Тогда из-за чего переполох?
Для пущего драматического эффекта Севастьянов выдержал паузу.
– Она описывает уже существующую систему воздействий.
– Что это означает?
– Кто-то проводит целенаправленное информационное воздействие на наше население. Можно вести речь об агрессии.
– Цель?
– Не хватает данных. Мы ничего не знаем... Но опасность велика. Очень велика, – Остроган потушил сигару. – Представь, месяц за месяцем, год за годом некие информационные вирусы проникают в сознание, разъедают его. Потом какой-то сигнал – и люди становятся слугами чужой недоброй воли.
– Зомбирование. Модная тема.
– Не знаю насчет зомбирования, – сказал Севастьянов. – Но, если удастся кому-то достичь планируемой реакции хотя бы у пяти процентов населения, можно говорить об эффективном воздействии на общественные процессы.
– Откуда дровишки? Штаты? Англия? Израиль?
– Может, и они. Но маловероятно, – отмахнулся Севастьянов.
– Почему?
– Мы в курсе их разработок, – встрял Остроган. – В последние годы западники активизировали исследования в области социального программирования. После того как с успехом обкатали на нас свои методы. Но ушли они недалеко от наших ученых... Кроме того, мы проверили формулу применительно к США. Американцы тоже под прессом.
– Сколько лет все это длится?
– Не меньше пяти. Активное давление началось в девяностом. Насколько далеко зашло? Вопрос без ответа, – устало произнес Остроган.
– Судя по всему, работали они без особой опаски.
– А чего им бояться? До недавнего времени не было методик выявления информвирусов. Мы даже не знали об их существовании.
– Сейчас мы знаем. Так трудно выявить источник их происхождения?
– Сложно объяснить неспециалисту суть нашей методики, – поднял предупредительно руку Севастьянов. – Гораздо легче выявить динамику и наличие воздействия, чем перевести разговор в легкую плоскость застольной дачной пикировки. Я не был готов к серьезному разговору. Эх, как же потом, через пять лет, я буду жалеть, что узнал так мало.
– Я подхожу к пределу. У любого везения есть предел. Я его вижу.
– Да бросьте, Иван Федорович, в ваши-то годы.
– Что ты знаешь о моих годах? Что ты знаешь обо мне, Стас?
А ведь действительно, что я знал о Фаусте? Я был уверен, что он такой же Иваницкий, как я Михаил Боярский. В ту пору я уже привык иметь дело с людьми, у которых много имен.
– Поверил, Стас? – вдруг беззаботно рассмеялся Иваницкий.
– Поверишь, когда тебе сообщают гробовым голосом – час пробил.
– Я тебя учил, что слова – ничто. Ты должен ощущать состояние...
– С вами это не проходит.
Я лукавил. Я был достаточно хорошим учеником, чтобы почувствовать говорил он вполне искренне.
Фауст допил чай, расслабился в кресле и любовался красивым подмосковным закатом. С веранды открывался вид на реку и окрестные поля, расчерченные синими полосками лесов.
– Мы считаем, что находимся в железобетонном мире, – неожиданно произнес он. – Мол, ничто не может его сдвинуть. И страшно удивляемся, когда его незыблемость оказывается обманом зрения. Перемены всегда приходят неожиданно, даже когда ждешь их. Войны, революции – они врываются, разнося в прах привычный уклад. И тогда нам остается бороться с обрушившимся ужасом или отдаться в его власть, бесполезной щепкой плыть по течению, теряя лучшее, что есть в наших душах.
– Трудно не согласиться.
– Но еще хуже, когда кошмар вползает мягко, шелестит легким сквозняком по самым затаенным углам, меняя постепенно все. Меняя нас.
– Не понимаю. Что за кошмар? Откуда ему взяться? – спросил я, все еще считая, что разговор носит академический характер.
– Информация, Стас. Газеты – это ковровая бомбардировка двадцать первого века. Телевидение – ядерные фугасы. Компьютеры – нейтронные бомбы...
– Не слишком вы переоцениваете этих нахальных очкариков? Они способны довести нас до исступления своими истериками, но..
– Они много могут, но это бесенята. Поступь настоящего тролля мягка и неслышна...
– Вы серьезно?
– Разговор длинный. Я его долго оттягивал. Оттяну еще на денек. Сегодня я просто устал... Попаримся в баньке, Стас. Сегодня я имею право позабыть обо всем. Хотя бы на один вечер.
Продолжения разговора не получилось. На следующий день по дороге в Москву "волга" Иваницкого была расстреляна с трех точек. Первая пуля угодила в грудь шоферу. Мне казалось, застать врасплох Фауста невозможно. Он всегда чувствовал, где можно поскользнуться и упасть... И все-таки кто-то захватил его врасплох. Фауст пытался отстреливаться. По нашим расчетам, уложил минимум двоих и был сам убит. Мы не нашли ни его тело, ни тел нападавших. Покореженная машина. Лужи крови. И все.
Эх, Фауст, мы любили тебя. Мы верили тебе. Ты был нашим учителем, на чей совет можно положиться всегда. Ты сразу угадывал суть... И ты знал нечто такое, что мне очень понадобилось бы пятью годами позже, когда мы поняли: зеркало тролля давно разбито и осколки его разлетаются и впиваются в нас...
* * *
Я бегло просмотрел оставшийся файл, привычно глотая информацию сразу целыми страницами и откладывая ее в потаенные уголки памяти. Острогин сидел в кресле за моей спиной, попыхивая сигарой, листая старый номер журнала "Авиация и космонавтика". Он терпеливо ожидал, когда я закончу.
Руководитель оперативной бригады Симонов не относился к числу тех, кому можно положить палец в рот. Он как орешки щелкал сложнейшие задачи и как пробка выплывал из любых штормов. Работать он умел. За дело взялся со всем присущим ему напором. И быстро погорел.
Его бригада имела исходную точку расследования: шесть выявленных носителей информвирусов – четыре компьютерные программы и два видеоклипа. Начали оперативники с компьютерных программ и моментально вышли на точку, откуда появились две программы. Установили фигуранта. Когда попытались провести наружное наблюдение и технический контроль, подозреваемый испарился в неизвестном направлении. Второго распространителя информзаразы застали в виде хладного трупа.
Со студией по производству видеоклипов все складывалось поначалу успешно. Симонов быстро учился на собственных ошибках. Работу провели ювелирную. Был выявлен подозреваемый – некий Кац. Его аккуратно изъяли и доставили на оперативную базу Центра. Через три часа после начала работы с ним на базу было совершено нападение. Вместе с Симоновым и пятью оперативниками, то есть практически всей группой, погиб Уран – начальник развед-сектора.
– Как цыплят-табака поджарили, – покачал я головой, рассматривая цветные фотографии разгромленной базы.
– Да, ткнули нас мордой в грязь. Мы потеряли самую профессиональную группу, – сказал Остроган.
– Прокололись, как новички, ваши профессионалы. Установили наблюдение за объектом и не заметили, как сами попали под колпак. Да еще расшифровали базу это вообще ни в какие ворота не лезет.
– Ты в это веришь?
– Как сказать. Симонов был мастер и ребят набрал не промах. Видимо, противник оказался подготовлен лучше.
– Похоже, у этого Каца могли узнать такое, что имело большое значение. Уран за несколько минут до нападения на базу выходил со мной на связь и говорил, что, похоже, при допросе Каца находит подтверждение одной своей идее.
– Другие спецслужбы информировались о ведущемся расследовании? Вы запрашивали помощь?
– Конечно, нет. Мы установили гриф секретности и приняли меры, чтобы ничего не просочилось за пределы "треста". Даже у нас о программе знали считанные единицы. Времена такие – не ведаешь, где тебя завернут в подарочную обертку и продадут с потрохами... Однако Симонов в процессе расследования посылал запросы в ФСБ и МВД по текущим вопросам.
– Возможно, на этом и прокололся. Кто-то проанализировал и понял, что он ищет.
– Не исключено, хоть и маловероятно. Мы ничего не знаем. С какой целью идет кодирование и что вбивается в голову нашим согражданам? Кем? Проникли ли наши противники в государственные органы и насколько глубоко?
– Что предпринято "трестом" после ликвидации базы?
– Почти ничего. Решили самое интересное оставить вам,– невесело улыбнулся Острогин. – Только завершили отработку Каца.
– Выяснили, что он отличный семьянин, от него без ума все старушки во дворе, ни по каким учетам он не проходит, – поддакнул я.
– Почти. Кац Альберт Моисеевич, 1965 года рождения, образование среднее. Не женился, не привлекался, с преступным элементом и темным людом не общался, кроме, конечно, как по работе. В шоу-бизнесе с девяносто первого. Сер, тускл, ничем не примечателен. Блеклая, никчемная фигура... Несуществующая фигура.
– Что вы имеете в виду?
– Не было до девяносто первого года такого Каца. Он возник из ничего.
– Из ничего что-то не возникает. В учебниках для пятого класса пишут.
– Мы тоже так посчитали... И нам удалось установить, кем он был в прошлой жизни. За этим безобидным занятием – установлением прошлого никчемного рекламщика – мы потеряли еще одного оперативника.
– Сурово.
– Даже чересчур. В общем, Кац – это Тупягин Василий Васильевич, уроженец Иркутска. Без вести пропал в Иркутской области.
– Когда?
– В девяностом...
Все тот же заколдованный девяностый.
– Мне нужны материалы по формуле Токмачевского. И весь объем обрабатываемых данных.
– Зачем? – насторожился Острогин.
– Усажу за нее нашего "Лобачевского". Пусть ищет носители информвирусов.
– Думаешь, он справится с делом лучше аналитиков Севастьянова?
– Возможно... Кстати, откуда взялся новый начальник разведсектора? Ничего о нем не слышал.
– В "тресте" уже три года. Ты их продремал в берлоге, время от времени распугивая московскую шпану вроде Каратиста.
– В этой акции была необходимость. Для безопасности группы и ее имущества я имею право на проведение силовых акций.
– Имеешь... Лукницкий работал в Первом главном управлении КГБ, потом в ведомстве Примакова. Был на оперативной работе. Отличный специалист.
– Короче, нам его навязали. И вы не знаете, чего ждать от этого Алена Делона,
– Он хороший специалист.
Остроган говорил без особого подъема. Заметно, что он не питал теплых чувств к своему новому заму.
– Все, группа в работе, – сказал я напоследок. – На вашей базе я не появляюсь. Связь по "зеленой линии".
– Я должен быть в курсе того, что вы делаете.
– По мере возможностей, – отрезал я.
Острогин кивнул с явным неудовольствием. Пожимая ему на прощание руку, я понял, что меня смущало в нем сегодня. Острогин никогда не отличался особой доверчивостью к людям, благодаря чему и прожил так долго. Сейчас же я увидел, что он не доверяет и мне...
Группа "Тень" приведена мной в боевую готовность по режиму "Экстра". Все отлажено, отработано, продумано до мельчайших деталей. Всякий знает свое место. Каждый оперативник страхует другого. Контакты, связь, взаимодействие – все рассчитано на то, чтобы не засыпаться самому и не проколоть товарища. Три года консервации не могли сказаться на нас. Слишком глубоко вбиты навыки, слишком многое за плечами.
Наш компьютерный центр сильно уступал КЦ исследовательско-аналитического сектора, но тоже был неплох.
В Москве немного систем такого уровня. Он располагался в подвале невзрачного здания недалеко от Московской кольцевой дороги и был прекрасно защищен от прослушивания, считывания информации, нападения. Здесь можно было бы выдержать длительную осаду, благо оружия предостаточно. Подходы просматривались чувствительными видеокамерами, в том числе и работающими в инфракрасном диапазоне.
Мощный компьютер – полдела. К нему нужна светлая голова. У Вени Груздева ("Лобачевского") не голова, а Дом Советов. В его взаимоотношениях с компьютерами – нечто большее, чем простая связка человек – машина. Он ощущал компьютер как живое существо, чуть ли не сливался с ним воедино. Тут попахивало мистикой. Три года назад, в одну из последних наших акций в США, "Лобачевскому" удалось влезть в компьютер ФБР. Янки до сих пор гадают, кто их так красиво тогда провел. Мы показали, кто они и кто мы. В очередной раз подтвердилось когда доходит до настоящего дела, янки ни на что не способны. Разве только бомбить города с гражданским населением.