Текст книги "Новейшие приключения Остапа Бендера"

Автор книги: Илья Риф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Илья Риф
Новейшие приключения Остапа Бендера

Глава 1. Баловень судьбы

   Ранним сентябрьским утром к деревянному причалу Гурзуфа причалил белоснежный морской трамвайчик «Южная Пальмира»; штормило; борт корабля высоко подпрыгивал на пенящихся волнах и бился о старые автомобильные покрышки, привязанные к бетонным сваям.

   Матрос долго не мог перебросить деревянный трап с борта на причал; единственный пассажир, прибывший этим рейсом, самостоятельно перепрыгнул через зияющую между бортом корабля и причалом пропасть и таким образом высадился на Крымский полуостров.

   Солнце большим огненным шаром выползало из-за серого, в белых барашках моря, освещая лучами черные силуэты кораблей, томящихся на рейдах. Во всем своем великолепии красовалась и нежилась в утренней свежести Медведь-гора. Прибрежные скалы сияли всеми цветами радуги, а прибой разнуздано пел свою извечную песню.

   Приезжий сладко потянулся, потопал белыми остроносыми туфлями о деревянный настил причала и, обращаясь к подбежавшей рыжей дворняге, продекламировал:

– Куплю себе желтую шляпу,

   Поеду я в город Анапу,

   И там, на горячем пляжу!

   Я всю свою жизнь пролежу…

   Дворняжка понимающе посмотрела в глаза приезжему и встала на задние лапы, выпрашивая подачку.

– Нет, это не Анапа! – задорно сказал молодой человек, – ему было лет двадцать семь. – Это гораздо лучше! – и бодро зашагал по скрипучему гурзуфскому причалу; глаза его сияли озорным весельем. – Дача Чехова, – бросив взгляд вправо, прочитал он надпись, сделанную красной краской на белой кирпичной стене. – Однако у классика был отменный вкус!

   Слева, вдоль берега тянулась вереница пляжей, разделенных сетчатыми заборчиками и сторожевыми будками.

– Кафе "Мирабо", – прочитал приезжий извещение, выполненное в стиле восточной вязи на деревянной ограде. – Работаем круглосуточно! – но кафе было закрыто.

– Вчерашние сутки уже закончились, новые еще не начались, – весело произнес бывший пассажир морского трамвая и посмотрел время, – золотой Роллекс ярко засверкал в утренних лучах.

Белый летний костюм приезжего мягко шелестел под дуновением легкого морского бриза. Смуглое лицо молодого человека, обрамленное черными волнистыми волосами и аккуратными бакенбардами, прямой греческий нос, смешливые зеленые глаза, средний рост и сухощавая спортивная фигура безошибочно выдавали в нем Баловня судьбы. В левой руке приезжий держал тонкий кейс – другого багажа не было. На голове баловня судьбы красовалась фуражка с белым верхом; над синим козырьком сияла золотистая надпись "Венеция".

   Еще раз осмотревшись, молодой человек вступил в пальмовую аллею, мощенную старинным булыжником.

Курорт просыпался; набережную мели дворники в желтых тужурках; за ними ехали поливочные машины и веселыми водяными струями смывали вечерние грехи курортного городка. Из распахнутых ворот санаториев и пансионатов на набережную выбегали пожилые отдыхающие и, смешно подпрыгивая, бежали к морю.

– Бегом от инфаркта! – воскликнул веселый приезжий и изобразил бег на месте.

   Молодежь спала; это легко объяснялось красующейся на кованом заборе санатория "Пушкино" рекламой: «Летняя дискотека "Оторвись!" Работаем с 22 до 4 утра"

– Непременно оторвусь! – воскликнул молодой человек и прибавил шагу…

   Мимо домика Коровина и пансионата "Богема" булыжная аллея поднималась к центру городка. Нелепые строения, примостившиеся на склонах скал и друг на друге, узкие каменные лесенки, ведущие в куцые дворики, кровати и лежаки на открытых террасах, – все было предназначено для приема отдыхающих. Как уютно, тепло и приятно на Юге летом и в бархатный сезон, так само холодно и неуютно в дождливые длинные и неприветливые осенние и зимние вечера. И редкого приезжего, готового тряхнуть кошельком, можно встретить на Юге после сентября.

– В мае-сентябре заработать на целый год! – вот девиз обитателей южных приморских курортный городков.

– Что день грядущий мне готовит, где я найду себе приют? – запел низким голосом гость Гурзуфа, изучая объявления, в беспорядке расклеенные на заборных столбах и стенах: "Апартаменты в особняке. Возьму девочку. Дом на берегу моря, дорого! Эллинги на пляже", – Нет, это примитивно, низкий класс! – сказал устало молодой человек, и присел на потемневшую от старости каменную скамейку, вросшую в землю под окном дремлющего пансионата "Богема". От скамейки веяло приятной прохладой и дыханием веков. Где ты, человек девятнадцатого века, испортивший когда-то новую скамейку, глубоко вырезав в граните надпись: "Здесь был прапорщик Синцовъ 1899 годъ!" Что случилось с тобой прапорщик Синцов? Покоишься ты на чужбине, на старом русском кладбище, или обрел вечный покой в снежных долинах Карпат в четырнадцатом году, или сложил голову на Дону в Великую Российскую смуту Гражданской войны. Кто знает? Или прожил бывший прапорщик тихую и незаметную жизнь бухгалтера или кассира где-нибудь в Копейске, или Херсоне? Кто знает, кто знает?…

  Но напрасно грустил наш герой…

Прапорщик Синцов, в первый день по прибытию на Германский фронт, получил тяжелую контузию при артиллерийском обстреле позиций, попал в тыловой госпиталь, был списан с военной службы, и никогда, никакими властями в армию больше не призывался. Прожил бывший прапорщик долгую и спокойную жизнь, служа счетоводом на свечном заводике в Самаре, и умер на девяносто восьмом году жизни в окружении многочисленных родственников дома, в теплой кровати.

– Но прочь грусть! Жизнь прекрасна и удивительна! – встряхнулся молодой человек, и вдруг услышал протяжный стон, никак не вписывающийся в бодрое настроение солнечного южного утра; стон, сопровождавшийся тяжелыми вздохами, повторился. Приезжий прислушался и определил, что странные звуки раздаются из открытого окна пансионата "Богема", вросшего от старости в землю так, что окна первого этажа находились на высоте не более полуметра от булыжной мостовой, покрывавшей небольшую площадь перед пансионатом. Стон опять повторился; движимый врожденным любопытством, баловень судьбы встал с испорченной прапорщиком Синцовым скамейки, подошел к окну и просунул голову между занавесок. Если бы он знал какие события последуют за этим опрометчивым поступком, он обошел бы "Богему" десятой дорогой. Но было поздно! Всматриваясь в сумерки комнаты, любопытный юноша не успел даже опомниться, как чья-то сильная рука схватила его за шиворот пиджака и, резко дернув, легко перебросила через низкий подоконник в комнату.

Глава 2. Зов крови

С непокрытой головой,

За твоим прощеньем,

Я приду к тебе домой,

Стану на колени…

   После неудачной попытки стать миллионером и прожигать жизнь на теплом океанском берегу, Великий комбинатор как-то вдруг охладел к столь милым его сердцу золотым кружочкам, именуемым деньгами.

– Может в этом и есть великая сермяжная правда, как говаривал мой незабвенный друг Васисуалий Лоханкин, – решил товарищ Бендер и навсегда забыл неудавшуюся попытку перехода румынской границы.

   "Вперед, труба зовет!" – под этим девизом Остап Бендер исколесил и исходил всю необъятную страну от Карпатских гор до острова Сахалина; участвовал в кругосветном путешествии на парусном научно-исследовательском судне Академии наук, и даже издал научную монографию о жизни морских животных. Ему прочили большое будущее, приглашали в Лондонскую академию естественных наук и даже хотели представить Английской Королеве, но беспокойная натура Остапа быстро охладела к жизни морских глубин, он отклонил все предложения и оставил естественные науки.

   Была эра освоения воздушного океана; Бендер решил попробовать свои силы в воздухоплавании. Вместе с известным авиаконструктором Лавочкиным Остап Бендер создал ряд непревзойденных летательных аппаратов; поговаривали, что при принятии ответственных решений последнее слово было вовсе не за Лавочкиным. На этих удивительных летательных аппаратах Бендер поднимался в стратосферу, впоследствии чего написал неоценимый трактат по теории путешествий в космическом пространстве. Остапу предлагали пост министра авиационной промышленности республики; американцы приглашали возглавить лабораторию астронавтики, – от всех предложений он отказался; и в составе геологической партии отправился на Дальний Восток.

   Там он тоже достиг невероятных успехов: открытые Бендером месторождения редких железных руд и ранее неизвестных науке каменных пород, принесли ему заслуженные авторитет и славу в геологических кругах научного мира. Его уже видели своим академиком самые известные академии Европы и обеих Америк, на Родине ему прочили Героя труда и Государственную премию, но он оставил научный мир и удалился в глухую волжскую деревню Васюки. Через два года Васюки преобразились в центр шахматной мысли района, области, а затем и всей республики. В центре нового города Остапова, – так единодушно переименовали деревню Васюки ее благодарные жители, – высился, сияющий стеклом и гранитом, Дворец Шахматной мысли. Мраморные лестницы сбегали к Морскому порту, возле пирсов которого теснились белоснежные круизные лайнеры под флагами всех государств мира. О международных шахматных турнирах в Остапове (бывшие Васюки) и гениальных успехах товарища Бендера в области шахматной мысли, до настоящего времени ходят легенды. И быть Остапу Ибрагимовичу Бендеру новым чемпионом мира по шахматам, но не судилось: он объявил о своем уходе из шахмат и убыл в неизвестном направлении.

   А случилось вот что: на Остапа вдруг нахлынула ностальгия; и так его потянуло в Старгород, что даже могучая натура Бендера не нашла сил для сопротивления. Дела давно минувших дней не отпускали Великого комбинатора…

Ровно в полдень теплого майского дня, со стороны деревни Чмаровка, в Старгород въехал черный, сияющий лаком автомобиль, за рулем которого сидел молодой человек в серебристом костюме и малиновых штиблетах. Носки под штиблетами были! На голове приезжего красовалась фуражка с белым верхом и черным козырьком, – память о былых морских походах, на шею был намотан белый шарф тонкой заграничной работы. Звали приезжего Остап Бендер!

   Облик автомобилиста выдавал в нем человека успешного; его глаза блестели озорным весельем; приезжий затормозил, взмахнул руками, лицо его затуманилось печалью, и он задумчиво произнес: – Возвращение блудного сына!

Мысли Остапа были далеко; он, проехав несколько кварталов по улицам весеннего Старгорода, неожиданно для себя остановился у дома своей бывшей жены мадам Грицацуевой. Он вышел из машины, разминаясь, сделал несколько гимнастических движений, и подошел к знакомому двору – калитка была закрыта.

   Нет! не вернуть былой любви,

   Все поросло давно травой,

   И под ударами судьбы

   Я забываю образ твой…

   Ничего не изменилось за долгие годы: тот же двор с клумбами в цветах, старая деревянная скамеечка, и чистенькие, в белых занавесках, окна. Остап открыл калитку, шагнул во двор и осмотрелся, – на крыльце дома сидел мальчик лет шести и темными глазами смотрел на нежданного гостя.

   И вдруг, неожиданное и новое ощущение охватило все тело Бендера: одновременно во всех жилах и сосудах дернулась в сторону малыша кровь. Это продолжалось долю секунды, но Остап раз и навсегда понял, что он теперь не один – зов крови! Этот зов иногда слышат молодые отцы, впервые взглянув на свое чадо; и тот, кто испытал это чувство, никогда не бросит своего отпрыска, какие бы испытания не преподнесла ему судьба. Жены таких отцов могут спать спокійно, – никто и никогда не уведет отца их ребенка.

   Никакие удары судьбы не смогли выдавить из глаз Бендера ни слезы, но сейчас он прослезился – теплая волна захлестнула его широкую душу.

– Как зовут тебя, сынок? – наклонился Остап к малышу и погладил его по черноволосой головке.

– Ибрагим Остапович Бендер-Грицацуев! – бойко отрапортовал мальчик и протянул блудному отцу маленькую ладошку. – А ты мой папа – товарищ Бендер; я знаю – мама мне говорила. У нас фотка висит в комнате; ты рядом со смешным усатым дедушкой, а мама в белом платье.

– Сколько тебе лет, Ибрагим? – Остап бережно пожал ладонь сына.

– Скоро шесть будет! – ответил мальчик. – Мама обещала на День Рожденья велосипед подарить!

Остап подхватил малыша и посадил себе на плечи.

Ибрагим завизжал от удовольствия и, схватив Остапа за уши, закричал:

– Мама, выходи, папа приехал!

   Двери веранды отворились, на крыльцо вышла мадам Грицацуева. Щурясь в солнечных лучах, она пыталась разглядеть незнакомца, на плечах которого гордо восседал ее сын Ибрагим.

– Что Вам нужно, гражданин? – спросила Грицацуева.

Остап поднял голову, взгляды их встретились.

– Товарищ Бендер! – воскликнула брошенная жена, ноги ее подкосились и она, лишившись чувств, грохнулась на пол крыльца.

Ибрагим заплакал; Остап, ссадив его с плеч, засуетился вокруг лежавшей на полу женщины, не зная как ей помочь. В суете Бендер не заметил, как калитка отворилась и во двор вошла гадалка Елена Станиславовна Боур, активный член зловещего Союза Меча и Орала, бывшая возлюбленная бывшего предводителя дворянства Воробьянинова Ипполита Матвеевича.

– Товарищ Бендер! – воскликнула гадалка. – Вы опять приехали из Парижа?

– Сделайте что-нибудь, уважаемая Елена Станиславовна! – Остап приподнял голову мадам Грицацуевой.

– Гера! – приказала мальчику гадалка, – Воды! – Ибрагим бросился в дом и через минуту вернулся с большой кружкой. Боуэр щедро плеснула водой в лицо Грицацуевой, пошлепала ладонью по щекам и, укоризненно качая головой, спросила:

– Что вы с ней сделали!?

Но тут мадам пошевелила руками, открыла глаза и прошептала:

– Товарищ Бендер! Вы вернулись?

– Да, курочка моя, твой суслик вернулся с совещания Малого Совнаркома, – засуетился Остап, помогая жене встать. – Вот! – протянул он руку в сторону лимузина – поменял на стул!

– Мадам Грицацуева заворожено смотрела на товарища Бендера и в ее груди закипали былые чувства. – Товарищ Бендер! – Грицацуева взяла мальчика за руку. – Это ваш сын Ибрагим…

Остап поднял сына на руки и, глядя ему в лицо, сказал:

– Теперь мы никогда не расстанемся, – Ибрагиму нужен отец и хорошее воспитание!

   Наблюдавшая за семейной идиллией гадалка, взволнованно взмахивала руками и приговаривала:

– Какое счастье! Какое счастье! Как жаль, что Ипполит Матвеевич не может этого видеть!

Глава 3. Предводитель-маньяк

Возвращаться в прошлое

  Очень тяжело,

   Старые тропинки

Снегом замело,

   Замело, завеяло,

   Выбелило все

   Время ненасытное,

   Жизни колесо…

   После трагической Московской ночи преступлений и разочарований, Воробьянинов помутился рассудком. Он бродил возле своего сокровища, превратившегося в сияющий огнями Дом Культуры железнодорожников, прижимался колючими щеками к мрамору высоких колонн и поливал холодными старческими слезами гранитные лестницы. Ночами ему виделось усатое лицо покойной тещи, которая скалила желтые гнилые зубы, показывала Ипполиту Матвеевичу кукиш и медленно покрывалась бурлящей кровью, вытекающей из разрезанного горла товарища Бендера. Ипполит Матвеевич исхудал, лицо его покрылось грязной седой щетиной, костюм и пальто превратились в лохмотья, искомканная шляпа нависала над разбитым пенсне.

   Ночевал Воробьянинов в вокзальном парке на деревянной скамейке; сильно мерз осенними холодными ночами, простужено кашлял, голодал. Держало его на этом свете только одно – непреодолимая ненависть к стульям; бывший предводитель дворянства стал маньяком. Пользуясь большим опытом в части охоты за стульями, Киса глухими осенними ночами взламывал окна погруженных во тьму вокзальных помещений и крушил все попадавшиеся ему стулья и табуретки; крушил жестоко, отчаянно, мстя за свои несбывшиеся надежды; за этим занятием его и задержал нарядом милиции.

После медицинского освидетельствования, – по невероятному стечению обстоятельств! – Воробьянинов был направлен на излечение в психиатрическую лечебницу города Старгорода.

   Переодетый в полосатую пижаму и тряпочные тапочки, в сопровождении дюжего санитара, Ипполит Матвеевич понуро шел по темному больничному коридору в палату. Вдоль стен коридора стояли старые, привинченные к полу табуретки; предводитель каманчей злобно посматривал на них и рычал себе под нос:

– Я вам задам, вам задам…

   Санитар отворил дверь и Воробьянинов вошел в свою новую обитель. После темного больничного коридора Ипполит Матвеевич почти ослеп от ярких солнечных лучей, щедро заливающих палату через большие зарешеченные окна. Присмотревшись, он увидел, что в палате стоят четыре железные солдатские кровати, на двух из которых лежат пожилые мужчины в полосатых пижамах. Из мебели, кроме кроватей, в палате было еще четыре деревянных тумбочки и четыре табуретки, при виде которых Кису, давно не удовлетворявшего свою страсть, охватила знакомая только маньякам непреодолимая дрожь, но оглянувшись на санитара, предводитель опустил голову и направился к свободной кровати. Вдруг он почувствовал, что чья-то рука нежно обняла его за талию; Воробьянинов вздрогнул, остановился и, предчувствуя что-то ужасное, оглянулся, – на него смотрела, сверкая маленькими хитрыми глазками, обросшая клочьями бороды, голова беглого священника храма Петра и Павла, нарушителя тайны исповеди святого отца Федора Вострикова.

Где спрятал сокровища убиенной тобой тещи? – произнесла голова и противно захихикала.

На Ипполита Матвеевича нахлынула странная слабость, голова его закружилась и с ним случился обморок.

Глава 4. Узник любви

   Здесь под солнцем,

   Горячим и томным

   Настигают нас стрелы любви,

   И волнуются теплые волны,

   И на рейде грустят корабли…

   Молодой человек, таким странным образом попавший в пансионат «Богема», от неожиданности потерял дар речи и долго не мог сориентироваться в обстановке. Но когда он пришел в себя, то увидел, что находится в просторной затемненной комнате на огромной кровати, и кто-то крепко прижимает его к себе.

«Ты мне снился, и ты пришел!» – услышал он страстный женский голос. «Ну! иди же ко мне, возьми меня!» – объятия усилиливались; наш герой начал задыхаться.

– Отпустите же меня, мадам! – прохрипел он. – В мои планы на сегодня не входило расставаться с жизнью. Она дорога мне как память!

Пленник попытался высвободиться, но тщетно, – объятия усилились и мягкие губы впились в его рот. Узник пансионата "Богема" начал синеть и понял, что надо срочно действовать, иначе – конец. Он рванул свою голову в сторону, а затем сильно укусил настойчивую «мадам» за нос.

– Ой! – раздался возглас и железные объятия разомкнулись.

Пленник жадно, всей грудью вдохнул живительный воздух, – жизнь возвращалась к нему! Глаза его начали привыкать к комнатным сумеркам. Прямо перед собой оживший молодец увидел лежащую на кровати пышную блондинку. Незнакомка была молода и, что называется, кровь с молоком: длинные белые волосы в беспорядке разметались по подушкам, пышные бюст возвышался, как Забайкальские сопки.

Блондинка открыла большие оливковые глаза и, увидев в своей постели незнакомого мужчину, с удивлением спросила:

– Так это был не сон? – и снова потянулась к незнакомцу, который счел необходимым быстро вскочить и, в целях безопасности, ретироваться в угол.

– Мадмуазель, вы чуть не задушили меня! – возмутился недавний пленник. – Я противник всякого насилия! К чему такие крайности!?

Но утренняя дива сладко застонала и протянула пышные руки к молодому человеку.

– А почему бы и нет? Мимолетное курортное приключение! – в сильном теле молодца забурлила кровь; он приосанился и высокопарно произнес: – Разрешите представиться, Остап Бендер-Задунайский, – философ, путешественник, психолог и целитель.

Незнакомка неожиданно резво вскочила с кровати и, поклонившись, тонким голоском пропищала:

– Меня зовут Устинья; тоже путешественница! – и протянула руки к молодому человеку, – Иди ко мне!

Пышная девица была так соблазнительна, что Остап, чуть было, не устоял: он уже начал раздеваться, но сработала непреклонная внутренняя аксиома: «Никогда не вступать в случайные связи».

Философ и целитель протянул руки к лицу новой знакомой и, пронзительно смотря ей в глаза, начал повторять: – Это сон… Сон, сон, сон… Вы спите, спите, спите… Сон…

Глаза Устиньи закрылись, блаженная улыбка осветила ее лицо…

Остап взял девицу за руки, подвел к кровати, и осторожным толчком опустил ее на мягкую перину; она свернулась калачиком и счастливо засопела…

– Прощай любимая

   Мы встретимся не скоро.

   Меня зовут дороги

   И дела! –

– продекламировал Бендер-Задунайский, поправил одежду, причесался, взял в руки кейс, перешагнул через подоконник любвиобильной комнаты, и очутился на улице…

  Миновав площадь, он вступил в узкую улочку, мощенную старинным булыжником. На угловом, покосившемся от времени каменном домике, висела дощечка с надписью: «к даче Чехова»

– Здесь жили Пушкин, герцог Ришелье, Чехов, Коровин и, наконец, будет жить Остап Ибрагимович Бендер-Задунайский, – весело сказал Остап, и добавил:

– Необходимо срочно снять комнату! – он поднял глаза вверх – на дырявом каменном заборе, на одном гвозде висел кусок фанеры, на котором серой тусклой краской было написано: «Здаеца жилле»

– Конгениально! – воскликнул молодой человек. – Это как раз то, что мне нужно! – и решительно открыл калитку…