Текст книги "Интоксикация"
Автор книги: Илья Процкий
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Не ожидал увидеть именно клопов.
– А мне кажется, что это тараканы.
– Драконы?
– Такие красивые. Никогда не думала, что они столь прекрасны, они, не смотря на свои масштабы, очень грациозны. Я бы хотела на одном из них прокатиться. Что это?
– Я отправляю в мир бумажные самолётики с моими мечтами, как в детстве. Я их никогда не поймаю, но они коснутся чьей-то груди, проникнут до самого сердца, изменят его так же, как осколок льдинки. Конечно, мои мечты могут слегка ранить вначале, но затем они разнесут блаженное спокойствие, пробудят дремлющие стремления. Я смотрю на этот многоцветный, контрастами будоражащий мир с распростёртыми руками и знаю, что именно сейчас в мою сторону летит чужой эфемерный бумажный самолетик – чужая мечта, запущенная маленьким мальчиком в далёком, забытом им детстве. Он изводил бумагу: разлиновывал, гнул; карандаши, линейки, ножницы. Он сделал свой самолетик полтора десятка лет назад – не знакомый мне ребенок далёкого детства; он стоял на балконе, зажмурил глаза, прошептал, шевеля одними губами, своё самое сокровенное желание; его пальцы ёрзали по вспотевшей бумаге, он так разнервничался, что погнул свою мечту; перепугавшись, он расправил белое воздушное судно, слегка покорёженное его отчаянным рвением и страхами. Он вновь зажмурился, перегнулся через балкон шестого этажа, и, резко выпрямив правую руку, разжал пальцы, разжал веки. Левой рукой сделал козырёк, как капитан на палубе, высматривающий направление в неизвестных водах, от лучей закатного солнца, бьющего в его молодое, с надеждой смотрящее лицо на отправленную в огромный, полный таинств и неизвестностей мир, хлипкую шхуну. В вечность, такую же неизменную, как его полные надежд мокрые глаза, когда он вспоминает тот момент спустя много лет. Он не забыл свою мечту; она блуждает, ищет. Она обогнула весь мир, заглянула в пучины, под вековые камни, узнавала секреты тысячелетних ветров. Уворачивалась в Каменном лесу, прокравшись незаметно в Юньнань, как лыжник на горном спуске, меж немолчных суровых гигантов; направлялась через Индийский океан, вдыхая благовония, острые специи, упивалась завистливыми, обращёнными к ней взглядами ступающих по земле, аплодирующих арабов, прячущихся в тени собственных одеяний. Она кружила, как коршун, голодная до историй ночных путников, отдыхающих в оазисах, впитывала каждую каплю проронённого звука их хриплых, сухих ртов; отправлялась дальше. Минуя озеро Чала, восторгалась живописной каймой зелёных гор, сплетничала с морскими брызгами водопада Виктория, передавала весточки его родственникам на границе Нью-Йорка и Онтарио, но перед этим ненадолго заглянула на карнавал: заворожённая трепетала перед экстравагантными костюмами. В Перу взмывала к Мачу-Пикчу; пугалась ночью массивных голов, торчащих из земли. Умилялась пингвинам, возвращавшимся вечером домой на юге Австралии. Она обогнула весь мир, везде побывала. Этот самолётик летит обратно, чтобы вернуться к уже давно выросшему мальчику, чтобы его сердце никогда больше не покидала мечта. Возвращается, чтобы поведать историю.
Мы проснулись вечером, ближе к ночи.
– Город больше не такой красивый, – на выдохе сказала она, наполняя лёгкие дымом, запивая глотком горячего зелёного чая с лимоном.
– Я чувствую, как шевелится мозг. Будто он вместе с миром возвращается на свои места.
– Это называется мурашки.
– Нет, нет, – я помотал головой, и волосы – и без того редко расчёсываемые – стали куда неряшливей, – это называется мигрень. – И в закатных лучах я обратил к ней в пламени очи: отражением покрыты были небес.
– Мам, ты опять трёпа-растрёпа, – она запустила пятерню в мои космы и почесала, как кота, а солёный ветер развевал волосы и покрывало, накинутое на её тонкие плечи. Солнце сядет ещё не скоро, до глубокого вечера оно будет неспешно клонить в сон улицы, успокаивая их последними лучами – пущенными копьями, вонзившимися в мыльные облака, кровоточащие персиковым соком. Два выдоха образовали туман, скрывая успокаивающийся город.
Самолёт вылетал рано утром. Мы заранее договорились с хозяйкой квартиры, чтобы она приехала к нам в то время, когда окна только просыпаются, разлепляя портьеры и занавески, машины во дворах кряхтят, делая зарядку, а искусственное освещение медленно отходит ко сну, освобождая пространство солнцу, выглядывающим из-за гряды нескончаемых сопок.
– Я готова, – выпалила Лера, выпрямив спину и кинув руки вдоль тела. Её волосы не до конца высохли.
– Вот ваши ключи, – обратился я к хозяйке квартиры, которая приехала специально в 6 утра. До самолёта оставалось два часа.
– Спасибо. Надеюсь, вы хорошо отдохнёте, – ответила молодая женщина лет тридцати пяти с чёрными волосами, собранными в конский хвост явно в спешке.
– И вам, – ответили мы хором и переглянулись.
– Мы побежали, ещё раз спасибо, что приехали так рано.
– Хорошей дороги, – улыбнулась красная губная помада, а мы, нерасторопно, как это только возможно, вышли на улицу, загрузили в багажник два чемодана, два рюкзака, сумку, и сели на заднее сидение, вытянув ноги. Благо хоть здесь я мог себе позволить это сделать.
– Сильно торопитесь? – спросил водитель, когда мы комфортно устроились.
– Нет, – ответил я.
– Дороги то свободные. – Мы переглянулись в зеркало; машина плавно тронулась с места.
Лера откинулась на спинку, взяла правой рукой мою руку, сжала пальцы и почти моментально уснула, подрагивая головой в такт вибрациям автомобиля на неровной новой дороге.
Мой родной город мелькал за окном. Было ощущение, что я сюда никогда не вернусь, что эта арена, стела, лес в черте города, третий год недостроенный пешеходный переход, останутся всего лишь бликами на фоне возвышающихся гор.
Нам сообщили, что в Новосибирске необходимо будет получить багаж и сдать его по-новой. Так как споры в таких ситуациях всегда излишни, мы согласились, доплатили за сумку, чтобы не волочить её и отправились пить кофе в ожидании самолёта. Ещё оставалось двадцать минут до посадки.
– Ты будешь? – спросила Лера, когда уже откусила кусок моего бутерброда с салями и пармезаном.
– Нет, нет. Ешь.
– Ты чего такой серьёзный? – толкнула она меня в бок. – Мы же летим отдыхать!
Со взлётной полосы отправился самолёт, следующий уже ждал в очереди и медленно направлялся на место предыдущего. Он подмигнул отражённым солнечным лучом, повернулся боком; немного покружив, взмыл ввысь, захватывая дух пассажиров, отправившихся на борту сине-белого с триколором кита в… да откуда я знал куда?
Мы сели на наши места в зелёном воздушном змее. Ноги, как всегда, почти упирались в кресла напротив, доставляя дискомфорт. Перелёт в четыре с половиной часа сжимал тисками суставы в коленях, ступнях и бил в поясницу.
Через час полёта принесли еду: подобие бургера с ветчиной, листом салата и жирным майонезом, который мы счистили ножами. Лера воткнула в верхнюю часть булки зубочистку, на которую, как штандарт, водрузила зелёный пакетик с надписью «сахар». Она сделала пару фото себя, затем взяла меня за подбородок, повернула плавно к себе.
– Как скоро будут выдавать багаж? – спрашивал я у сотрудника службы розыска вещей возле чёрной недвижимой чешуйчатой резиновой ленты. Тот был явно недоволен, что его отвлекли от горячего чая, на который он не переставал дуть, даже когда отвечал:
– Он… багаж ваш… никуда не денется.
– Я понимаю, – соглашался я, – но у нас следующий рейс. Багаж не выдают, а регистрация заканчивается через пять минут.
– Ну, – пожимал он плечами, не выпуская их обеих рук кружку, – пишите… заявление… отправим куда вам… там надо, – после чего он наконец сделал глоток, скривился от кипятка и продолжил остужать его морщинистыми иссохшими губами.
– Ладно, стоим ждём.
Багаж поехал.
На счастье наши вещи были одними из первых. Мы их быстро кинули на тележку, выбежали и, не обращая внимания на окружающих, бегая взглядом по указателям, неслись к стойке регистрации. Встали в очередь последними, перед мужем с женой, которая, полуотвернувшись ото всех, ела сухофрукты, а муж стоял по стойке смирно, как солдат на построении.
– Курить, – сказала Лера, когда вещи вновь нас покинули.
– Пойдём, ступим на сибирскую землю.
– Будто она отличается от других.
– Ничем, – согласился я, – земля везде земля. Всё определяют подошвы, которые по ней ступают. – Мы вышли из старого аэропорта и оказались на практически пустой парковке. Не найдя в радиусе зрения курилки, мы отошли подальше от входа.
Дул сильный ветер, выкуривая своими порывами половину сигарет. Небо скрывалось за облачным серым ковром. Бросив окурки на землю (за отсутствием урн), мы отправились проходить паспортный контроль и попали в ужасную очередь, а посадка уже заканчивалась. Я подошёл к одному из сотрудников пограничного контроля, объяснил ситуацию, после чего нас пропустили вне очереди. В самолёт мы забежали последними. Я даже успел выпить бокал бесплатного пива в зале ожидания.
С Никитой, к моменту нашего приезда, я был знаком пару лет. Он переехал около года назад и чувствовал себя прекрасно: удалённая работа открывает прекрасные возможности для свободы передвижения. Он чуть ниже меня ростом, крепкий, хотя немного себя запустил, как он сам сказал, хлопая себя по животу и расплываясь в широкой улыбке. Он любит шумные вечеринки и домашние посиделки. У него заразительная улыбка и хриплый, прокуренный смех, который легко из него выдавить любой, даже заезженной шуткой. Он часто говорит: «мм, ну да», после того, как подумает и примет разумность доводов. Он легко подстраивается под других, не испытывая при этом дискомфорта. В компании он ни на первых ролях, ни среди незамеченных. Он попеременно может играть разные скрипки в течение одного вечера – зависит от его настроения и желания, которые никогда не бывают им навязаны остальным. Он не любит сидеть на одном месте и вряд ли сможет ужиться с кем-то на долгий срок, если это не его девушка. Он меняет образ жизни и окружение не постепенно, а радикально: всё, все. Он настойчив до тех пор, пока не оступится, что с ним случалось неоднократно. Дружба с ним, что становится известно при должном внимании к его словам и поступкам, не может быть долговечной, что не отталкивает и не является причиной для недоверия к нему. Его запросы для жизни: звёзды над головой, тёплый климат, ноутбук, интернет, шорты, футболка, очки, подушка, чтобы не затекала шея, которая почти всегда на нём, пачка хороших сигарет и бейсболка.
– Новое лицо в этом гадюшнике! – ответил он на моё приветствие. – Так! – повысил он голос и посмотрел на Леру, которая копалась в чемодане. – Идём гулять?
– Идите без меня, – сказала она, вновь зарыв голову в недра вещей, раскидывая их куда сами упадут. – Я хочу в душ и отдыхать.
– Посиди пару минут, я тоже в душ и идём, – сказал я давнему другу и, поймав брошенное мне полотенце и чистую одежду, отправился разбираться с местными ванными технологиями.
Вода была прохладной. Как позже мы выяснили, мыться нужно ближе к вечеру, когда огромный бак с водой, стоящий на крыше нашего пятиэтажного дома, нагревал содержимое и отправлял его по системе водоснабжения в комнаты постояльцев, как и мы снимающих комнаты. В этом особняке – по местным меркам – три этажа сдавались туристам. Первый этаж никогда не является жилым – в глубине дома располагается кухня, а сразу у входа, возле небольшой стойки, как в отеле, с маленьким Буддой, непрестанно тлели благовония, осыпаясь на пол. На втором этаже жил муж с женой, двумя сыновьями (их портрет, написанный умелой кистью, висел возле Будды). Также у них была их личная домработница, которая могла за небольшую плату сделать уборку у постояльцев.
Лера зашла ко мне и начала умываться.
Она обрадовалась, что вода была ледяной, а потому поторапливала меня, чтобы самой скорее смыть с себя запахи самолёта. Я закрыл кран, промокнул волосы и тщательно высушил тело.
Она отказалась идти вместе с нами даже тогда, когда сказала, что хочет есть. Она попросила купить что-нибудь домой и вернуться побыстрее. Она поцеловала меня в щеку и захлопнула дверь в ванну, выталкивая меня на кухню, объединённую с гостиной.
Никита к тому времени комфортно развалился на зелёном кожаном диване и прикорнул, свесив голову на бежевую подушку, обвивавшую его шею.
На улице слегка стемнело, но небо всё подсвечивало суетные улицы, суетных туристов и ленивых местных жителей.
Никита указал рукой в сторону дома, в котором он жил, когда только приехал, когда мы курили на небольшом балконе. После каждого глотка кофе я легка начинал потеть: к тропическому климату привыкаешь неделями, и мне оставалось только пить понемногу, не допуская излишнего перегрева организма, сдававшегося каждый раз при жадных глотках. Говорил, что жить там было невозможно – тараканы, грязь. Но для Азии это не настолько удивительно. Сначала, конечно, тараканы отталкивают, особенно их размеры с зажигалку, да ещё и толстые, явно живущие в достатке и не испытывающие потребности в еде или тепле. Тараканы живут здесь почти во всех домах, на рынках. Возле продуктовых развалов встретить их намного сложнее, ведь там территория крыс, кидающихся как к еде, так и от неё, при приближении человека. Боятся их только туристы, особенно чувствительные из них.
Мы жили в небольшом дворе, который не сразу нам понравился, но через неделю мы даже полюбили его за отсутствием лишнего шума, вида на отели в первой полосе. Узкие, глубокие дома по три-шесть этажей, прятали нас от посторонних глаз. Наш дом находился за поворотом с дороги, упирающейся под прямым углом в другую улицу, тянущуюся вдоль всего побережья с пляжем неисчислимых лежаков, связанных цепью на ночь, несколькими кафе, с высоким забором пальм и сотней праздных гуляк.
Никита всё хвалился, что похудел, но по нему этого совершенно не было видно, я же не видел его два года! Откуда мне помнить его комплекцию – я и лицо то успел позабыть! Он развёл руки в стороны, как при снятии мерок перед пошивом костюма, но его живот только больше округлился под натянувшейся футболкой.
Мы с Лерой не знали на сколько приехали. На месяц уж точно, а дальше – посмотрим. Планов ни у кого из нас не было, мы жили праздно и совершенно не пеклись ни о тяготах, ни об оставленном за тысячах километров бремени повседневности. Я совсем не знал, что дальше делать. Я будто заблудился, но меня это совершенно не тревожило, когда рядом был хороший друг, а дома ждала та, ради которой хотелось возвращаться.
По дороге к пляжу, идя по правой стороне (с левой была огромная мусорная куча, которая, по словам Никиты, вывозилась раз в несколько дней, когда мешки переваливались через край, а запах гнили распространялся на несколько кварталов и добирался до ближайшего кафе японской кухни, в котором работал его знакомый – Саркис, с которым он меня чуть позже познакомил), я обнаружил высокую стену с неказистой колючей проволокой, красной выцветшей от солнца табличкой с гербом. По ту сторону стены, высотою около двух с половиной метров, располагалась тюрьма. Она была на таком близком расстоянии, что стоящие на втором этаже заключённые могли беспрепятственно перепрыгнуть на дерево со второго этажа, на котором курили каждый вечер и сплёвывали на пешеходную часть, по нашу сторону забора, на котором висели детские куклы, слегка обожжённые и с выколотыми глазами. Будь я уверен в их стерильности, обязательно взял бы одну на память. В конце улицы мы купили по бутылке пива, которые продавец нам здесь же открыл.
Погода обволакивала, тихие волны пели на том конце слуха, до которого доносились звуки прибрежных кафе. Люди не покидали море даже в поздний час, мопеды кряхтели и кашляли, свет фонарей приглушался листьями пальм, отпечатанных на пешеходных плитах. Ночь обещала быть прохладной. Я обратил голову к небу, глубоко вдохнул, выдохнул. Да, погода и вправду была хороша.
После небольшой прогулки вдоль берега мы отправились в бар, что располагался недалеко от места, где мы жили. На его входе стояла статуя, напоминавшая голову с острова Пасхи. Мы поднялись по винтовой каменной лестнице на второй этаж, Никита поздоровался со знакомыми, заказал два пива. Мы сели под вентилятор и ждали его друзей, которые должны были к нам присоединиться.
Нам принесли два бокала по 0.33, мы сразу выпили почти половину. Никита сказал, что 0.5 заказывать никогда не стоит, ведь оно быстро нагревается на такой жаре. Он расспрашивал меня про Леру. Про то, как мы познакомились, почему мы решили сюда приехать. Я сказал, что влюбился так, как никогда прежде не доводилось и попросил продолжить беседу не о ней, ведь у меня и так всё отчего-то рвалось, когда её не было рядом. Это было сложно объяснить, а особенно сложно потому, что у него самого за тысячи километров была девушка, которая должна была приехать в следующем месяце, а это бы непременно потревожило его спокойствие. А может от того, что я не был уверен в том, что он всё ещё является моим другом.
Мы допили пиво, нам принесли ещё одно, когда к нашему столику подошла девушка в майке, на которой висели солнцезащитные очки, и в джинсовых шортах. Её квадратная голова была коротко выбрита, голос слегка с надрывом и хрипотцой. Она протянула мне руку, мы познакомились. Её звали Наташа, она жила там уже третий год. Она присела рядом и тоже заказала пиво. С самого приезда она работала барменом, жила вместе с девушкой Олей, которая осталась сегодня дома, ведь завтра утром ей было рано идти на работу.
Не желая надолго задерживаться в первый же вечер, я решил отправиться обратно. К тому же пиво начало бить в голову в такую душную погоду. Наташа пересела на моё место, напротив Никиты, который объяснил мне дорогу обратно. Мы попрощались. Я намеревался заплатить за своё пиво, но он отказался и выпроводил меня из бара с улыбкой.
На улицах пахло типичной Азией: едой, канализацией и местными жителями. Запахи, полюбившиеся мне с первых дней пребывания.
Ко мне подъехал старик на мопеде с широкой улыбкой, выставляя на обозрение полусгнившие жёлто-чёрные зубы, крича на всю улицу «маривана, маривана» и «гёлз, гёлз» и стуча раскрытой ладонью по сжатому кулаку. Я улыбнулся, помотал головой и отправился домой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.