Текст книги "2028 (СИ)"

Автор книги: Илья Полетаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Профессура пошепталась между собой. Старый охранник взял со стола рацию. На мгновение он кинул взор наверх – туда, где сидел тот осмелевший парень, присмотрелся, а потом молча засунул рацию в нагрудный карман.

– Совет профессоров считает, что собрание можно считать завершённым. Всем студентам: просьба разойтись по своим аудиториям, – огласила ректор.

В коворкинге было много народу, и заполнен он был различными голосами. Мало кто исполнил просьбу ректора, большинство студентов после собрания устроили ещё одно – негласное и, как можно выразиться терминологически, несанкционированное.

Я сидел перед костром, смотрел на огонь, а вокруг стояло невероятное оживление. Ещё одна перемена, которая мне отчётливо бросилась в глаза. После услышанного на собрании не все смогли заснуть. То ли каждого обуял страх из-за ощущения беззащитности, то ли дело было совершенно в ином. Но я чувствовал одно – случившееся дало ростки, и корни чего-то неотвратимого запустились в камни этих стен.

Недалеко от костра, возле запечатанного железными листами окна, столпились студенты. Но столпились не обычно, а будто бы разделившись на две группы. Её члены вели оживлённый разговор, который со временем перелился в настоящий спор. Хоть я и не принимал во всё этом участия, но его слова долетали до моих ушей.

– Послушайте, – сказал студент, одетый в чёрную кожанку. Он шагнул в центр импровизированного круга, развёл уверенно руками, тем самым обращая на себя всеобщее внимание. – я так скажу: пошёл к херам этот старый хрыч. Серьёзно, что этот дед возомнил о себе? Видимо, совковая армия отдавила ему все мозги. Я вообще считаю, что бо́льшую часть решений должны принимать сами студенты. Что им нужно, что они хотят. Нужно, как это очкарики выражаются, правильно полномочия делегировать, чтобы наездов не было и притеснений ненужных. Каждый за свой огород отвечает и не лезет в чужой.

– Но он прав, по факту, – возразила ему девушка. Я пригляделся, это была Саша. Она стояла на месте, рядом с теми, кто находился по другую сторону. – Да, он не выбирал выражения. Да, его методы крайне жёстки, но сейчас речь идёт о нашем же выживании. Кто, как не такие, как он, сможет организовать всё, как нужно?

– Это в тебе стереотипное мышление говорит, – усмехнулся студент в кожанке. – Раньше тоже всё на силу списывали, что только с ней можно будет выстоять в тяжёлые времена. Бла-бла-бла, сплошная пропаганда. Что только один человек способен привести нас к светлому будущему. Всегда и везде так у них, и диктаторов. Навяжут, запугают, а потом силками будут удерживать в своей власти. Факты подменять, делать так, чтобы критическое мышление напрочь уничтожить. Чтобы эту подмену никто не заметил и все всё схавали, как миленькие.

– Слушай, но так у тебя, Алекс, папа ведь депутатом был раньше. Ну, в думе нашей областной, – сказал один из студентов. – Что же ты так? Против него тоже говоришь, получается.

– А мой папа хоть и работал в системе, но не работал на систему, – уверенно ответил Алекс. – Он всё хорошо понимал. Понимал, что есть те, кто подчиняется и горбатится, и есть те, кто их в узде держит. И знал, какие механизмы для этого используются.

– Тогда было и время другое, и ситуация, – сказала Саша. – Не так, как сейчас.

– Что тогда, что сейчас, да и вообще в любое время подобная практика может не хило так проводиться. Если дать одному власть над всеми, так он не угомонится, пока все соки не выжмет, – сказал Алекс.

– Его действия носят под собой основу, они оправданы. Всё, что он хочет – это вернуть украденное оружие, – сказала Саша. – Ты хочешь его намерения под сомнения поставить?

– Конечно, – блеснув ей своей вальяжной улыбочкой, ответил Алекс.

– И считаешь, что он в целом не прав насчёт всего этого? – продолжала давить вопросами девушка.

– Насчёт чего? Конкретней!

– Насчет всей опасности!

– Сколько мы здесь уже все кантуемся, а те мутанты, как он их называет, всё прут и прут. Каждый раз происходит одно и то же. Они лезут – мы наваляли, и так всегда. И в этот раз отбились. Да, некоторых зацепили, но и в очередной раз выстояли, никого же не схарчили. И несмотря на некоторые бредовые решения руководства мы как-то держимся. Парадокс, ёпта, но неоспоримый факт! Поэтому, я думаю, что дед просто нагнетает обстановку. Запугивает нас всех, чтобы покрепче гайку закрутить, – ответил Алекс.

– Да? А сам-то ты стоял на стене? Отстреливался от мутантов хоть раз? Говоришь, будто это лёгкое дело! – взбеленилась Саша.

– У меня знаешь, сколько знакомых? Везде! Что раньше было, что сейчас. И те говорят: «Алекс, да нормально всё. Постреляли тушек, ничего сверхъестественного». И знакомые из поисковиков тоже говорят, что тишь да гладь, туман только один. И я верю им, я с кем попало контакты не углубляю, только с реальными пацанами, которые вовсе не трепло какое-то там. Поэтому повторюсь ещё раз: дед просто запугивает всех, чтобы вы все в страхе жили и вами было легче управлять.

– По-моему, это ты тут пытаешься лапшу всем на уши повесить, – ответила девушка. – Говоришь, снаружи всё гладко? Так почему же второй отряд поисковиков не вернулся? Куда они пропали?

– Да ушли они, вот и все дела тут! – возбуждённо ответил Алекс. – Смылись просто, посчитав, что лучше там, на свободе, чем здесь в этих стенах чахнуть.

– Господи… услышал бы тебя сейчас Виктор Петрович… Или Андрей. Что ты тут говоришь… – с презрением ответила Саша.

– И чё мне будет? – вызывающе спросил Алекс, шагнул к ней, заглядывая в глаза девушки. – К стенке поставят? Расстреляют? Да тут и так уже все постепенно по стеночке ходят! Здесь, мне кажется, жуть похлеще творится, чем там, снаружи. Здесь и рты затыкают, и кошмары снятся. Скажи, вот ты сама не была там, ничего не видела, как ты можешь жить и мыслить теми сведениями, которые тебе предоставляет другой человек?

– Да легко! Мы, благодаря этим сведениям, и живы до сих пор! – ответила девушка.

– Мы живы, потому что работаем. А мы работаем постоянно. Вся жизнь крутится вокруг нас, мы ей руководим! Мы – молодые студенты, а не этот зазнавшийся старый охранник, который возомнил себя тут, мля, президентом! Генерал, мля, херов!

– Он своей жизнью рискует, приносит извне еду, вещи, медикаменты. Если бы не он, не его группа, мы бы уже давно здесь сгинули!

– Я не говорю, что он вообще бесполезный, – усмехнулся Алекс. – Он умеет стрелять – и спасибо на этом. Он нас защищает, но пусть вот этим и занимается, а не пытается организовывать здесь всё самолично! Внутренние проблемы мы решаем сами, мы плантацию построили, грибы, бобы выращиваем и жрём их. Плантация нас кормит сейчас, а не чипсы и сухарики, которые он приносит нам из магазина. Так что, ты не права тут, когда придаёшь ему значение больше, чем оно реально. А вот с кошмарами реальная тема уже. Тут все уже с ума сходят, а ему хрен бы что! Решил всех нас по аудиториям запереть. Нет уж, такого допускать нельзя!

И они спорили между собой на повышенных тонах: Саша пыталась доказать Алексу его неправоту, то же самое делал и он в ответ. Я сидел у костра, слушал их гомон. Слова про пропавших поисковиков зацепили меня, но то, что несёт этот самоуверенный павлин – просто невообразимая чушь. Не может быть такого просто, не может. Поисковики всегда возвращались назад, и у них была только одна уважительная причина не вернуться…

Я следил за ними, за их столпотворением, а потом снова посмотрел на костёр. Сквозь пламя возле барной стойки я заметил Илью. Поисковик, облокотившись об неё, стоял, пил и внимал разгоревшемуся спору у окна. С его губ то и дело спадала какая-то странная, неприятная улыбка. На чьей он стороне в этом споре? И какого мнения придерживается он сам?

Я следил за ним, за его короткими движениями, а рядом со мной раздался вопрос:

– Как думаешь, почему всё-таки пропало оружие? – спросил Владислав, сидевший рядом со мной, у Максима.

– Я думаю только одно – его украли с какой-то конкретной целью, – ответил Максим, кидая окурок сигареты в огонь.

– Например? – не отставал Владислав.

Максим посмотрел на него, некоторое время молчал, потом перевёл взгляд на толпу впереди и тихо сказал:

– Крыса у нас завелась. Самая настоящая… Саботажем попахивает, или же кто-то решил слинять. Как тот чокнутый. Хотя, на хрен столько оружия брать, я не понимаю.

– Может, для группы, – подключился ещё один студент, сидевший с противоположной стороны. – Одному человеку такая поклажа точно не нужна. Далеко не уйдёт, а с группой есть шансы.

– Да, но только куда? – спросил Владислав. – Куда идти-то?

Они рассуждали вслух, а я молча следил за Ильей. Какое-то странное ощущение у меня разгорелось внутри в этот момент. Через некоторое время поисковик выкинул пустую бутылку в мусорное ведро и направился к выходу из коворкинга. Я проследил за ним поверх голов рядом сидящих, а потом, когда тот исчез, вновь переключился на огонь.

Вскоре этот непрекращающийся спор уже начал изрядно доставать меня, а после того, как действие алкоголя пошло на спад, ко мне вернулась усталость и я понял, что хочу спать. Я молча встал, отряхивая джинсы.

– Ты куда? – спросил Владислав, проследив за мной.

– Спать пойду. Заколебало уже это слушать, – ответил я, кивнув на столпотворение.

– Спокойной ночи, – сказал музыкант, переведя взгляд на огонь.

Я вышел из коворкинга, оставив там на мгновение поднятое настроение, какую-то уверенность в себе и малую долю оптимизма. Вновь на меня нахлынуло ощущение тревоги, чувство одиночества и тоска. Такие перемены меня уже не удивляли.

Я спустился на второй этаж, и когда шёл по коридору к своей аудитории, увидел у её двери студента, сидящего на стуле. Тот читал какую-то книгу. Услышав шаги, он посмотрел в мою сторону.

– О, а вот и ты. Ну наконец-то! – сказал студент, бодро захлопнув книгу и поднявшись. – Я тебя уже заждался.

– Ты что тут делаешь? – спросил я, остановившись возле двери.

– Как «что»? Охраняю! – кивнул он на дверь. – У тебя теперь новый сосед по аудитории. Вот, сказали, побыть здесь, приглядеть за ним, пока тебя не будет. Но вот ты пришёл, и я могу уже пойти и завалиться дрыхнуть. Кстати, что было на собрании-то?

– О пропаже оружия говорили, – ответил я, а сам всё смотрел на дверь. – Странно, почему именно ко мне кого-то подселили?

– Ну, это уже не я тебе скажу. Ладно, давай, я пошёл.

Студент ушёл. Я проводил его взглядом, некоторое время постоял возле своей двери, а потом открыл её. В ночном мраке комнаты я увидел стоявший возле заделанного дощечками окна силуэт. Шагнув внутрь и закрыв дверь, я присмотрелся. Силуэт обернулся, и привыкшими к темноте глазами я разглядел его лицо.

Это был Григорий.

Глава 8. Новый сосед.

Мы стояли в полной тишине, смотря друг на друга сквозь плотную темноту. Не было видно лица моего нового, неожиданного соседа, с которым отныне я должен был делить четырёхстенный кусочек личного пространства. Теперь уже, получается, не совсем личного. Но внутри меня в этот момент что-то кольнуло, очень неприятно. Словно тогда, когда находишь на улице брошенного, бездомного щенка, подкармливаешь его, а на следующий день замечаешь животное уже под своим окном. И такое чувство возникает, будто ты теперь ответственный за него, за его жизнь. Поручившись за него один раз, отныне связывают вас узы, разорвать которые уже не получиться.

Именно такое чувство я испытывал сейчас, и от этого не мог выговорить ни слова; не приходило ничего на ум. Так мы и стояли, в тишине и мраке комнаты. Григорий, наверное, и сам находился в растерянности, а возможно в нём были какие-то иные чувства, не позволявшие ему первым начать диалог, разорвав тем самым это неловкое молчание. Или же слова были, но отнюдь не дружелюбные, неприятные на вкус, как и то чувство внутри. Мы оба не знали, как грамотно среагировать в этой ситуации, хотя внутри нас уже звучали посылаемые друг другу ментальные сигналы; внутри нас уже вовсю созрел диалог друг с другом и наши глаза, прорезая выискивающим взором темноту, безмолвно транслировали его.

Наконец Григорий первым решил прервать это уже затянувшееся до бесконечности молчание.

– Ну привет, – сказал он как бы разведывательным тоном.

– Привет, – ответил я. – Неожиданно, если честно.

– Да уж. Я думал, меня отправят куда угодно, но меня отправили, почему-то, к тебе.

– А кто именно?

– Так решил Андрей Скворцов.

– Понятно.

Почувствовав себя уверенней, я прошёл к своему матрасу и скинул одеяло. Я хотел лечь спать и уснуть и этими действиями намекал об этом своему соседу.

Григорий отошёл от окна, встал за мной, скрестив руки за спиной и молча наблюдая. Я сел на матрас и снял свои ботинки.

– Теперь же мы соседи, – как бы обобщая вслух всю ситуацию, сказал Григорий.

– Да, соседи, – ответил я, смотря за Григория, на всё ещё не тронутый матрас. Даже одеяло на нём не было смято, лежало таким же разглаженным, как в тот момент, когда я уходил утром. Видимо, Григорий не садился на него. Неужели он всё это время просто стоял?

– Странное стечение обстоятельств… – задумчиво проговорил тот. – По изначальному плану в это время меня и вовсе не должно было быть здесь. Я мог бы быть сейчас где угодно. Там, – он посмотрел на окно. – Возможно, уже далеко. Но всё начинается сначала.

– То есть? – непонимающе спросил я.

– Я к тому, что я вернулся в первостепенное положение. Это как замкнутый круг: ты делаешь что-то, надеясь, что это приведёт к изменениям. Ты в это неистово веришь, но в итоге вокруг ничего не меняется, сколько бы усилий ты не приложил. Неразрывное кольцо обыденности и повседневности, и окружающей однотипности.

– Послушай, – сказал я, вздыхая. – Я устал, и очень сильно. День был нервозным. Мне не до этих всех философских размышлений.

– Понимаю… – Григорий кивнул и присел на матрас. – Просто… Я так надеялся, что у меня всё получится, а теперь я словно потерян и не знаю, что делать дальше.

– Да уж… Этим утром ты устроил представление…

Я снял куртку и кинул её на тумбочку рядом.

– Мне очень жаль, что я доставил вам хлопот. Но если бы вы просто выпустили меня, то, возможно, никто бы и не заметил ухода одного человека, тем более меня.

– Но заметили бы пропажу в хранилище, – я лёг на спину. – А от этого поднялся бы кипишь. И дело бы дошло до дозорных. Начали бы допрашивать всех и каждого, как это было на собрании. Примерно. Я не понимаю, зачем тебе это нужно было делать?

– А я думаю, что ты меня очень хорошо понимаешь.

Тон Григория как-то изменился, стал сухим и железным. Взгляд его изменился тоже: как-то похолодел он, а выражение лица окаменело. Я посмотрел на него мимолётно, а потом молча перевёл взгляд на потолок, подложив руку под затылок.

– Но, наверное, признавать какую-то правду намного сложнее, чем откреститься от неё, – чуть позже добавил он.

Я не ответил, молча лежал на матрасе и пронизывал тёмный потолок устремлённым вверх взглядом. Григорий тем временем продолжал:

– Или, возможно, страх сковывает человека что-то говорить или делать, ведь тогда его могут понять неправильно, или посчитать ненормальным. В таком случае, отрицание объективной проблемы идёт в угоду сохранения собственного положения.

– Я не понял… – приподнявшись на локте, я повернулся к Григорию. – Это был сейчас укор в мою сторону? Ты, типа, отчитываешь меня сейчас?

Григорий сидел всё также неподвижно, словно статуя, с невозмутимым выражением на лице.

– Да нет. Я вообще стараюсь никого не судить, – монотонно ответил он. – Просто говорю то, что есть.

– А что именно «есть»? – Я сел на матрас, пристально глядя на своего соседа. – Что за объективная проблема, из-за которой ты устроил нам сегодня представление в вестибюле? Твои видения? Кошмары? Этим ты аргументируешь свой неадекватный поступок? Свою кражу припасов? Всё это похоже на безумие и на сдавшие нервишки. И на трусость.

– Ты можешь сказать ещё что-то, чтобы выставить меня идиотом, но ты и сам понимаешь, о какой проблеме я говорю. Я только не могу понять, почему ты её боишься признать. Почему боишься признаться самому себе в её наличии? Ты же сам мне сказал – тогда, у выхода, – что ты тоже что-то видел. Это слышали все, кто находился там. А потом ты просто решил умолчать, изменить свою точку зрения.

– Да потому, что я не уверен в том, что я видел! Как и в том, что я не свихнулся! Как и все здесь! Что мы не сошли с ума из-за страха и полного одиночества, отрезанные от всего мира и прячущиеся уже почти больше четырёх лет в этих стенах. Не зная даже, погиб мир окончательно, или нет. И нам то и дело приходиться выживать и защищаться. Может, постепенно мы слетаем с катушек? Может, поэтому нам что-то и мерещится? И то не всем, как я понял. У кого-то нервишки покрепче оказались. Но всё это не даёт нам права сдавать назад, проявлять трусость. Чтобы там не мерещилось, есть проблемы важнее, и нужно держать себя в руках. Так что, хватит тут рассусоливать на эту тему!

Я снова повалился на матрас, положил обе руки под голову и устремил глаза в потолок. Григорий мне не ответил, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина. Потом студент разулся, лёг на матрас и укрылся одеялом. Так мы лежали, каждый глядя куда-то в свою точку. А потом, когда я уже почти остыл, Григорий сказал:

– Знаешь, хоть ты и пытаешься переубедить себя, но я видел страх в твоих глазах, когда говорил о них. О тенях. Я видел твоё побледневшее лицо и понял тогда, что и ты с этим уже сталкивался. Никто не сталкивался, их лица были обычными, а у тебя – другим.

Я не ответил. Сглотнув, тихо так, словно боясь, что это услышит Григорий, я медленно отвернулся к стене и укрылся одеялом. Глаза мои не смыкались, и я смотрел в мутную стену, в её пустую серую оболочку, а перед взором опять встало это: чёрный сгусток, мерно плывущий по стене и постепенно отслаивающийся от её поверхности, формирующийся в силуэт с меня ростом. И эта тёмная, безликая голова – лицо без лица. И взгляд, проникающий прямо в душу. От него становилось холодно, и даже сейчас я почувствовал поступь маленького холодка, просочившегося со стороны выхода, из тьмы. Я поёжился. А на слова всё же не ответил.

Потом мысли мои сменились. Я начал думать обо всём, что произошло за эти последние дни. Пропажа отряда, огромная волна мутантов, странные, постоянные ощущения и кошмары, живые тени, которые бродят по ночам по коридорам нашего университета. Может, их видел кто-то ещё? Кто-то, кто боится заикнуться об этом, иначе его посчитают сумасшедшим. Потом вспомнились те странные фигуры в тумане: нечеловеческие и необычные, завораживающие внимание. И наконец – пропажа оружия.

Даже если рассматривать всю ситуацию рационально, откинуть все эти странные ощущения и видения как нечто иллюзорное и нереальное, как обычный плод фантазии, то остаётся три события. И я лежал и думал о них, стараясь провести между ними хоть какую-то связь.

Пропажа группы может быть связана с повышенной активностью всякой нечисти снаружи, и тогда в этом нет никакой мистики. Возможно, вернувшиеся поисковики нарочно умалчивают о причине пропажи и об опасности, чтобы здесь, в общине, не посеять страх и не допустить паники и последующего хаоса с разрухой. Тогда можно считать справедливым то, что Илья отказался отвечать на мои выискивающие вопросы, и что тот же Алекс получает неточную информацию от своих «корешей» среди поисковиков. Всем им, видимо, был дан приказ молчать. Тогда пропажа оружия тоже является закономерной, но и тут нельзя оценивать ситуацию однобоко.

С одной стороны, многие живут и не знают о том, что действительно творится за этими стенами. Их неведенье искажает реальное положение дел, и поддаваясь этому обману, преисполняясь мотивацией, они совершают преступление – крадут оружие, чтобы уйти отсюда, от тех кошмаров, которые их преследуют. Они ошибочно полагают, что снаружи безопаснее, чем здесь, а мутанты, различные твари там не столь опасное явление как, скажем, огонь.

С другой стороны, есть и те, кто знает истинное положение дел. Но такие присутствуют только в узком кругу: среди поисковиков и профессуры. Видя то, что плодится и множится за завесой мглы, чувствуя приближение смертельной опасности, они идут на отчаянный поступок и крадут оружие с такой же самой целью – сбежать отсюда, уйти, как можно дальше, авось найдётся более безопасное место. Тогда среди нашей основной силы, на которой всё держится, зреет какой-то тайный заговор, саботаж. И в скором времени это может вылиться в большую трагедию.

Я лежал и думал об этом, и тревога постепенно охватывала меня. Я старался поразмыслить над тем, кто же мог обчистить хранилище? Доступ туда есть только у тех, кто связан с поисковой деятельностью или дозором, а также профессуре и наблюдателям, ведущим учёт всего, что находилось там. Ключи от хранилища и, в частности, от оружейного сектора хранились в деканате, их выдавали для определённых нужд строго под роспись. Тогда круг подозреваемых сужается до почти сотни человек. Но среди всей этой сотни знакомых у меня мало, да и некоторые, я был уверен, не пошли бы на такое. Не только потому, что испугались бы таких отчаянных шагов – они бы не сделали это, исходя из своей собственной натуры. Тогда вор находится вне узкого круга знакомых. Это должен быть человек, который не только имеет свободный доступ к хранилищу и способен на такой поступок, но и обладает полнотой необходимой информации об обстановке снаружи. Кроме того имеет и опыт выживания там. И, почему-то, сейчас мне вспоминается только один такой человек…

Потратив на размышления длительное время – я и сам не знаю, сколько времени на это ушло, – я обернулся и посмотрел на Григория. Тот уже спал, тихо посапывая себе под нос. У него получилось пробраться в хранилище и украсть припасы, хотя он не был ни в составе дозорных, ни, тем более, поисковиков. Это значит, что ему кто-то помог. Дав ему всё необходимое, этот человек пустил его на передовую, в разведывательный бой, чтобы сконцентрировать на нём всеобщее внимание в тот момент, когда он будет реализовывать первый этап своего плана. Григорий был его отмычкой, которой он пожертвовал ради своего хода в этой тайной партии. Но следующий шаг его будет уже уверенным и решительным.

Постепенно глаза мои начали смыкаться, а мысли путаться. Решив размотать этот клубок у себя в голове, я заблудился, и в голову полезли самые абсурдные и откровенно бредовые мысли, вплоть до «теории заговора» среди профессорского состава. Я понял, что голова моя работает уже не в ту сторону, отвернулся обратно к стене и закрыл глаза.

Эти мысли не покидали меня весь последующий день. Я был занят ими. Погрузившись в глубокие размышления, я мало что замечал вокруг. Подобное было непростительным разгильдяйством в дозоре, и тем более – на посту на стене. Но я не мог отделаться от размышлений. С другой стороны, для меня всё отчётливей вырисовывался образ подозреваемого. Этот человек был среди нас в это время, стоял с нами на посту по приказу Виктора Петровича.

Одного из студентов, который должен был выйти в смену, отправили охранять дверь моей аудитории: Григорий находился там целый день, практически безвылазно. Ему приносили завтрак и обед, конвоем из двух человек сопровождали до уборной и обратно, словно опасного преступника. Было в этом нечто забавное, если посмотреть со стороны. Однако никто не знал, что можно ещё ожидать от этого странного человека. Я и сам несколько раз просыпался, оборачивался и смотрел, спит ли тот, а потом снова засыпал. Такое навязчивое беспокойство постоянно ютилось во мне, когда я находился рядом с ним. Непонятное вовсе. Но Григорий вёл себя послушно и адекватно, и даже когда я уходил на смену, пожелал мне удачного дня. Возможно, мы что-то делаем не так? Чего-то не видим на самом деле, и в нём нет никакой опасности? На мгновение я подумал об этом, стоя на стене – когда посмотрел туда, где раннее увидел два странных силуэта. А потом снова занялся размышлениями о краже из хранилища.

День тянулся медленно и спокойно. Была тишь, и мы понемногу начали расслабляться, думая, что дали окончательный отпор своему врагу. За эти несколько дней ни одна тварь не вылезла из тумана и не подползла к стенам нашего университета. Но бдительность не унимали ни на секунду. Ожидать можно было чего угодно и когда угодно.

Когда наступила ночь, я сменился и пошёл в обход по коридорам на втором этаже. Сегодня мне достался этот этаж, населённый людьми и наполненный жизнью. Я немного расслабился и придавал своей работе больше досуговый характер. Пару раз я встретился с Сашей, что жила в противоположном моему корпусе. Мы даже немного поболтали, ни о чём. За всё время это была наша вторая встреча.

Распрощавшись с ней, я направился делать следующий обход. Уже была глубокая ночь, и до окончания смены у меня был час. Чтобы занять себя чем-нибудь, дабы время пролетело быстрее, я вновь начал думать о пропавшем оружии. И в этот момент мне почему-то вспомнилась та встреча в хранилище, перед нападением мутантов, когда Илья сидел и мастерил новые факелы. Такие штуки лежали на полках стеллажей и было их немалое количество – хватило бы для того, чтобы осветить ими балкон, заменив старые потухшие палки. И даже осталось бы ещё. Но поисковик делал новые, и не пару штук – пять уже лежали на полу к тому моменту, когда я пришёл, я это помню.

Идя по центральному коридору второго этажа, я крутил эту встречу у себя в памяти. Рядом с поисковиком был ещё и рюкзак, с виду наполненный чем-то, а ведь тогда с момента возвращения отряда прошли уже сутки. Не знаю, был ли это личный рюкзак поисковика, но они первым делом спускались в хранилище и опорожняли содержимое на полки, а затем приходили наблюдатели и заносили найденные вещи в реестр, и только потом поисковики могли уйти на отдых. С этим у нас всегда было строго. Но Илья находился там в тот день один, и рюкзак рядом с ним был полон, я это хорошо запомнил.

Я как-то машинально свернул на лестничную площадку, поднялся на два этажа выше и вышел в продольный коридор. Потом пошёл прямо, в зауженный коридор другого корпуса. Туда, где раннее встретился с тенью. Я озирался по сторонам, отсвечивая стены, приглядываясь к теням, но была лишь одна из них – моя собственная, которая послушно следовала за мной. Я шёл по коридору к той аудитории, на которую наткнулся тогда. Поисковик вышел оттуда, а до этого я слышал в ней какую-то возню. И был он там не один.

Я освещал своим фонарём двери, ища ту самую. Прошёл одну, вторую. Да где же она?! Я не помню, что за аудитория это была. Страх тогда завлёк меня всего, и я не обратил внимание ни на дверь, ни на табличку с номером. Наконец я подошёл к очередной запертой двери, остановился. Из памяти я пытался выудить её очертания, её цвет. Та ли эта дверь? Я напрягся, закрыв глаза и уйдя мысленно в тот день, когда встретился здесь с ожившей тенью. Я проецировал перед глазами тот момент, выстраивая воспоминание в виде картинки, и следил за ней, словно смотря в экран телевизора. И тут перед моими глазами отобразилось всё настолько отчётливо, что словно кто-то невидимый нажал кнопку на пульте и экран вспыхнул, показывая мне тот момент, когда я пятился назад, а тёмный силуэт медленно плёлся за мной. Я видел это будто со стороны, словно невесомым находясь где-то в абстракции, но, почему-то, не удивлялся всему этому. Потом, когда я в картинке обернулся, моему взору предстала та открытая дверь. Я открыл глаза и посмотрел – она самая.

Войдя внутрь, я осмотрелся. Аудитория была просторная, столов тут почти не было, за исключением двух стоявших возле зарешеченных окон. На них в перевёрнутом положении лежало несколько стульев. Потом моему взору показались два старинных шкафа, почти пустых, а рядом с ними наискось лежащий матрас. Пройдя два шага и осветив пол, я увидел рядом с ними что-то серебристого оттенка, изрядно растянутое и… наполненное чем-то белым и густым.

– Мда… Хоть бы прибрались за собой, – сказал я укоризненно про себя.

Потом продолжил осматриваться, стараясь не обращать внимание на матрас и разбросанные рядом с ним использованные презервативы, и на витавший, ещё не выветрившийся здесь запах похоти и разврата. Подойдя к окну, я осветил его фонарём, и в стеклянной глади увидел своё собственное отражение, а потом посмотрел на то, что расстилалось за окном – белая завеса, и больше ничего. Даже свет луны не мог пробраться сквозь её толщу, и тем более пробраться внутрь аудитории сквозь заделанное окно. Здешний мрак разгонял единственный тёплый свет моей керосинки.

Я обошёл всю аудиторию, осмотрел каждый угол, но ничего более не нашёл. Вновь прошёл мимо матраса, освещая разбросанное рядом с ним использованное «добро». Вздохнул, подошёл к столу и присел на его край, поставив лампу рядом с собой. Так я просидел минуту, потом поднял голову, чтобы размять слегка затёкшую шею, и увидел в тёмном навесном потолке что-то зияющее. Схватил лампу и поднял. В её свете различил одну из панелей, которая лежала как-то не так: она была чуть сдвинута, и между ней и другой образовалась щель. До неё мне было не дотянуться. Вновь отставив лампу, я пододвинул один из столов прям под щель, поднялся и снял эту панель. Над головой образовался тёмный квадрат, до которого мне опять было не достать. Я подставил стул, встал на него и, держа в руке лампу, выпрямился. Голова вошла в проём, я повертел ей, но ничего не было видно в темноте. Потом я присел, поднял лампу и поставил её на панель; вновь выпрямился и осмотрелся. За мной раздался испуганный писк, и что-то мелкое и серое резво промелькнуло у меня буквально перед глазами. Я выругался и слегка присел, потом просунул руку, взял лампу и начал двигать её по панели. Из темноты показалась тёмная сумка, которая лежала на стальных скрепах перпендикулярно от меня. Я развернулся, пододвинув лампу в противоположную сторону и осветив продольный, узенький свободный участок между панелью и бетонном над моей головой. Свет лампы разогнал тьму, и с противоположной стороны показалась ещё одна сумка, почти такая же, но меньшего размера. Сперва я вытащил её, а потом и первую, и положил обе на стол. Судя по весу и звонкому звуку удара, я понял, что в ней лежит что-то металлическое. Поставив лампу рядом с собой, я открыл обе сумки. Внутри находилось оружие: три укороченных автомата, четыре винтовки, несколько пистолетов, пара ножей и штук восемь респираторов.

Я отошёл от стола, звучно выдыхая. Вот оно – пропавшее оружие! Вот где оно было спрятано. Я стоял и смотрел на разложенный на чёрном полотне боевой арсенал на целую группу. С учётом наличия респираторов, сомнения отпадали сами собой. Этот «схрон» здесь обустроили те, кто собирался покинуть университет. Сбежать отсюда. И по общему количеству всех вещей я понял, что это не один или два человека – это целая группа, человек восемь, а может и больше. Всё ли нужное они успели вытащить из хранилища, или же что-то придётся им ещё украсть?