Текст книги "Магия в крови"

Автор книги: Илья Новак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Через бесконечный, залитый солнцем…

Порванная ткань свисала лохмотьями, топор сорвал с головы капюшон. Не понимая, что делает, Жиото дернул шнурки, скинул плащ. У его ног Вач приподнялся. Бард Бреси, ухватившись за пояс Дука, пытался встать.

По залитому солнцем океану Рая…

Сознание Дука проникло за сцену мира. Через сумрачные, пыльные закоулки пространства, заставленные отслужившим свое реквизитом, сломанными бутафорскими предметами, деревянными мечами и доспехами, частями старых декораций, картонными плоскими домами, тучками на колесиках, дощатыми стенами замков, мимо манекенов и сваленной в кучу, изъеденной молью одежды – пронеслось мимо всего этого и вылетело наружу, в блистающий мир Рая, в истинную реальность. Сознание Дука Жиото покинуло пространство Аквадора. Вслед за сознанием начало исчезать тело Дука Жиото. Рука вцепившегося в его пояс ваганта стала прозрачной.

Черная волна достигла леса Аруа.

К пролому, образовавшемуся там, где была стена с дверью, склонилось огромное безглазое лицо – деревянное, заросшее мшистой бородой, с трещиной рта, в которой чернели зубы-пеньки. Мракобестия навалилась на палас, центральная колонна заскрипела, едва выдерживая вес огромного тела.

Через белоснежный океан Рая, сверкающий в потоках солнечного света, под надутыми парусами…

В последнее мгновение Вач попытался ударить Дука. Четыре фигуры замерли, будто скульптура: Дук Жиото стоял, выпрямившись во весь рост, запрокинув голову и улыбаясь; кулак Вача касался его груди; Бард Бреси, привстав, одной рукой держался за пояс Жиото, второй сжимал запястье свернувшейся у их ног Лары. Окружающее стало зыбким, слилось в серый клубящийся фон, лишь фигуры виднелись очень явственно, они словно потяжелели, налились яркими, пылающими красками; каждая складка одежды, очертания тел, выражение лиц, все обозначилось отчетливо и зримо. Голова, плечи, торс Жиото, кулак Вача, рука ваганта начали исчезать. Декорации проступили сквозь них.

Через залитый солнечным светом океан облаков плыл крейсер «Окинава». Вперед, на всех парусах – быстрее, быстрее! – туда, где в потоке великого течения Конгруэр, этого главного вектора, надвое рассекающего мир Рая, парит громада Большого Эрзаца, механического города, столицы отступников, тех, кто хочет нарушить вечный запрет и достичь адского Дна. Солнце – как раскаленная золотая монета, вплавленная в сияющую голубизну небесного купола. Мир под ним блистал, мир слепил глаза.

Двадцать два военных корабля, растянувшись цепью, следовали за флагманом. Предстоял великий бой. Полан Вест, капитан крейсера, опершись о планширь, стоял на носу и размышлял, суждено ли ему вернуться из похода. Справа по курсу, среди ленивых, медленно меняющих форму облачных перекатов дрейфовал живой плот: полупрозрачная плоскость слипшихся медуз с торчащим вверху твердым парусом из полипов, опустив в глубину свои решетчатые купола на зеленоватых щупальцах, просеивала облачный пух в поисках пищи, небесного планктона и фантомных креветок. Слева тянулась гряда островов архипелага Суладар: плоские каменистые вершины едва возвышались над океаном. Капитан удивленно выпрямился, вглядываясь в ближайший остров. Там взвихрился широкий смерч – молочно-белая полоса спиралью поднялась над камнями и исчезла. В центре ее возникло что-то полупрозрачное. Вест сощурился, пытаясь разглядеть, что происходит. В воздухе проступили застывшие фигуры. Мгновение они дрожали в поднимающемся над камнями жарком мареве, призрачные и неясные. Затем налились красками, приобрели материальность и разом сдвинулись с места: одна отшатнулась и упала, другая выпрямилась, третья, до того лежащая, встала на колени, четвертая шевельнулась…

Полан Вест никогда не видел подобного. Четверо незнакомых, странно одетых людей вдруг возникли посреди голого каменного островка. Капитан отпрянул от фальшборта, развернулся к стоящему у мачты помощнику и выкрикнул приказ.

* * *

Центральная колонна смялась под весом сухорука, и палас обрушился. Мракобестия тяжело заворочалась в обломках, скрипя суставами, похрустывая и пощелкивая. В мозгу, крошечном, как древесная почка, червячком зашевелилось удивление: только что рядом были живые, сухорук ясно чуял их, а теперь никого не стало, лишь несколько мертвецов лежало под обломками. Мракобестия приподнялась, шевеля конечностями-ветвями. А потом черная волна накрыла ее.

Часть вторая
ГОРА МИРА: ЖИВОЙ ЭФИР

Глава 1

В трактире, хозяева которого давно уехали, было полутемно и тихо. Хуго Чаттану, обосновавшемуся в комнате на втором этаже, приходилось самому разжигать очаг и доставать из подпола снедь. Готовить он заставил старуху-служанку, слишком дряхлую, чтобы сбежать. Она то недосаливала похлебку, то передерживала мясо на вертеле, часто сжигала гречку, но Чаттан, отродясь не умевший стряпать, все равно был рад.

Разрывая зубами жесткое темное мясо, он сидел, поглядывая в окно, за которым падал редкий снег. Рядом на лавке расположился Торонкан. Двоюродный брат вождя квереморов пил темно-красную «травяную настойку» под названием чай – высушенную траву в двух мешках северяне привезли с собой. Торонкан объяснил, что чай на севере не растет, квереморы выменивают его на меха. Он и Чаттана угощал, но тому не понравилось: горько.

– Скоро десять дней, как вы здесь, – говорил Хуго. – Пора заканчивать все это. Хорошо, мы нашли склады. А если бы не нашли? Вас же всех кормить надо.

С большинством квереморов Хуго не смог бы говорить подобным образом: эти люди, на его взгляд, были странноватыми и своей холодной немногословностью отвращали от ведения с ними дружеских бесед. Но младший брат Эрика, детство проведший в столице, был более понятен Чаттану, более человечен – в том смысле, что походил на обычного горожанина из Форы, а не на кусок льда. Это относилось к его манере вести себя, а что касаемо внешности, то тут Торонкан вполне напоминал остальных северян: высокий, с русыми длинными волосами и узким невозмутимым лицом. В Форе он не обучался какому-то ремеслу, но постигал премудрости риторики, логики и других наук, по мнению Хуго, бессмысленных. А еще у северянина были способности к языкам. Почти каждый клан Бритты говорил на своем наречии, иногда схожем с языком центрального Зелура, иногда сильно от него отличавшемся. Как понял Чаттан из рассказов, брат использовал Торонкана как гонца, переводчика и вообще переговорщика. Северянин, в отличие от собратьев по клану, умел говорить витиевато и вворачивать всякие мудреные словечки.

Чаттан холод переносил плохо, каждая зима становилась для него мучением. Сейчас, когда морозы еще не наступили, да и огонь в очаге пылал вовсю, он сидел в меховых штанах, сапогах из толстой кожи и дуплете с меховым подбоем. А Торонкан – в килте, грубых шерстяных чулках до колен, ботинках и расстегнутой на груди рубахе. Килт покрывали ромбы рыжего и коричневого цветов: знак принадлежности к клану. Муж в юбке! Чаттан скорее проткнул бы самого себя мечом, чем нацепил такое. Она еще и короткая, до колен всего, а по улицам гуляет холодный ветер… Ведь должно поддувать!

Северянин произнес:

– Ну и посоветовал бы своему хозяину напасть на пирамиду. Бесон ведь, кажется, слушает тебя?

С улицы донесся стук копыт. Оба поглядели в окно. Мимо трактира проехал кверемор на огромном коне без седла и узды; он сидел, держась одной рукой за синюю гриву, а другой сжимая рукоять лежащего на плече двуручного меча.

Горожан почти не осталось, большинство сбежали в первые же дни распри между чарами. В тот промежуток времени, когда один за другим уехали приосы и сразу за ними исчезла стража, а клан квереморов еще не подоспел, в городе было опасно. Пепеляне хозяйничали на окраинных и срединных улицах, даже в Остроге-На-Костях; они боялись подходить только к Наледи. Из Универсала несколько раз появлялись отряды чернокожих воинов Буга Тэна в сопровождении теплых чаров, хватали горожан и уводили в пирамиду.

Когда квереморы появились и пирамида была оцеплена, Хуго Чаттан настоял, чтобы первым делом снарядили отряд к Пепельному кварталу, и сам возглавил его. Зарубили с десяток не успевших убежать пепелян, сожгли пару развалюх. После этого между домами показалась скрюченная безногая фигура на низкой тележке с колесиками и громко спросила, что нужно добрым господам. Чаттан прокричал в ответ, что если крысы еще раз выберутся в город, добрые господа сожгут квартал. Весь. Дотла. Безногий развернулся и укатил, не сказав больше ни слова. Разбой прекратился, во всяком случае, пепеляне теперь не бесчинствовали, как раньше, не врывались в дома и не убивали людей посреди дня.

Старуха пересекла трактир с деревянным ведром в руках, не глядя на мужчин за столом, вышла наружу.

– Закрой! – прокричал вслед Чаттан, но служанка была глуховата и не услышала.

В приоткрытую дверь потянуло холодом.

– Бесон не очень-то меня слушает, – ответил Хуго на вопрос Торонкана. – Он иногда, не часто, прислушивается. А ты, брат мой, можешь советовать что-нибудь Эрику?

Чаттан уже несколько раз лицезрел вождя клана, хотя пока что не обмолвился с ним ни словом. Эрик напоминал Гело Бесона. Только раза в два моложе, а так те же повадки – молчит и пялится куда-то за твое плечо.

– Советовать-то могу, – Торонкан, прихлебывая чай, пожал плечами. – Да вот только он на мои советы внимания не обращал еще ни разу.

Хуго отпил вина из чашки. Он был человеком городским, но слышал, что лесной зверь под названием медведь имеет привычку на зиму делать себе берлогу и засыпать в ней до самой весны. Чаттану это нравилось. Зимой ему почему-то все время хотелось спать; он предпочел бы сейчас забраться в какую-нибудь нору, темную, тихую и теплую, задрыхнуть там, а проснуться, лишь когда солнце растопит снег на мостовых и крышах, расплавит ледяную корку, которая на зиму затягивала болота к юго-востоку от Шамбы. Он думал: так почему при своей нелюбви к холоду я уже множество лет служу холодному чару и живу в Наледи? Почему давным-давно не перешел на службу к Солу? Думал об этом и не находил ответа.

Снаружи раздался частый стук. Чаттан и кверемор привстали, выглядывая в окно. По мостовой катилось деревянное ведро. Тут же в дверь ввалилась служанка. Она разевала рот, пытаясь что-то сказать и тыча руками себе за спину.

– Что?.. – начал Хуго, но старуха со всей поспешностью, на которую была способна, пересекла помещение, нырнула в кладовую и захлопнула за собой дверь – спряталась.

Торонкан схватил лежащий рядом на лавке двуручный меч, Хуго рванул из ножен свой палаш. Они вскочили, переглянувшись, ринулись на улицу.

Ничего интересного там не было – дома и мостовая, припорошенная снегом. Улица шла под уклон, в верхнем конце виднелся удаляющийся всадник. Перевернутое ведро лежало под стеной трактира.

– Чего это она? – спросил кверемор.

– Гляди! – Хуго показал вверх.

Он в который раз поймал себя на мысли, что с начала осени и до конца зимы небо над Шамбой напоминает грязную лужу, по поверхности которой расползается пена-облака. Обычные лужи населяет всякая гадость, и Хуго вполне допускал, что в мутной небесной глубине, за поверхностью, будто затянутой серой грязевой пленкой, – той поверхностью, которую они видели снизу, – тоже водятся разные личинки, летающие червяки и жучки… Но только размером с дерево, с дом, с гору…

Невысоко над крышами летело одно из небесных созданий. С первого взгляда оно напомнило пеструю мохнатую птицу с округлым телом и короткими мощными крыльями, но затем стало видно, что и голова у него слишком непохожа на птичью, и хвост какой-то не такой, да и вообще – что это за птица, несущая на спине седока?

– Оно к пирамиде летит! – Хуго бросился вверх по улице. Торонкан поспешил за ним, положив меч плашмя на левое плечо и держась за рукоять обеими руками.

Из переулка показались двое мальчишек-оборванцев, один за задние лапы тащил дохлую собаку, другой прижимал к груди большой треснувший кувшин. Они отпрянули к стене дома, готовые дать деру, но Хуго и Торонкан промчались мимо. Крылатое создание с седоком летело дальше.

Вокруг площади, в центре которой высился Универсал, кольцом тянулась широкая улица, где стояли дома самых богатых горожан. Здесь квереморов было множество – мимо проходили пешие, проезжали конные. Большинство уже заметили летящее существо и спешили к пирамиде.

– Эти ваши луки… – пропыхтел Чаттан на ходу. – Что, если из них?..

Торонкан с сомнением глянул вверх.

– Не добьют. Слишком высоко.

Они выскочили на площадь и заспешили между шатрами из шкур, что стояли по окружности. Некоторые квереморы обосновались в брошенных домах, но большинство предпочли привычную походную обстановку. Вокруг пирамиды постоянно караулили два десятка дозорных.

– Вон мой брат с твоим хозяином, – Торонкан показал направление. Они побежали сквозь толпу к двум фигурам, возвышавшимся над остальными.

– Он пробует сбить ее, – сказал северянин.

Длинные белые усы Чаттана трепыхались на ветру. Налысо обритая голова вспотела. Хорошо быть молодым, решил Хуго. Он теперь ни слова не мог произнести, даже если бы захотел. А северянин бежал легко и дышал ровно.

Стоящие вокруг Эрика и Бесона квереморы оглянулись на них и расступились с церемонной вежливостью. Хуго увидел, что Эрик держит огромный лук, оттянув тетиву, в которую вложена длинная тонкая стрела, целится. Чаттан, остановившись, нагнулся вперед, упер руки в колени. Грудь тяжело вздымалась. Эрик замер, стрела была направлена наискось вверх. Гело Бесон на небо не смотрел – прозрачно-голубые глаза уставились на пирамиду.

Торонкан остановился рядом, с любопытством поглядывая то на брата, то на летящее существо. В толпе северян находилось несколько чаров холодного цеха. Все смотрели вверх. Немного отдышавшись, Хуго выпрямился и задрал голову. Взгляд скользнул по наклонной стене, сложенной из прямоугольных гранитных блоков, по редким, крошечным с такого расстояния окошкам, по едва видимому балкону. Летун с седоком, описав широкий круг над площадью, приближался к вершине пирамиды, казавшейся отсюда остроконечной – хотя Чаттан слышал от Бесона, что наверху есть площадка с еще одним зданием, которого снизу не увидеть. Небеса опирались на Универсал, Хуго казалось, что пирамида поддерживает их; однажды серая пелена прорвется, разойдется прорехой, в которую погрузится острая вершина, и небо гигантской плоскостью медленно завалится на землю…

Эрик выстрелил. Лук с громким щелчком разогнулся, стрела, тонко шипя, унеслась ввысь. Несколько мгновений все напряженно смотрели. Крылатое существо приблизилось к балкону у вершины и исчезло.

– Недолет, – произнес наконец Торонкан. – Хороший выстрел, да. Но слишком высоко.

Эрик передал лук стоящему рядом кверемору и повернулся к Гело.

У подножия пирамиды участки целой мостовой сменялись обширными пятнами оплавленных камней. В стене поблескивали высокие треугольные ворота желтого металла, перед ними высилось заграждение из сломанной мебели, бочонков, бревен, усыпанное мелкой рухлядью и припорошенное снегом. На баррикаде и перед ней лежало несколько тел. Квереморы уже дважды атаковали, но последние дни никто старался к Универсалу близко не подходить. Могло произойти что угодно: иногда из окон летели стрелы, иногда заклинания теплых чаров, а вторую атаку Сол Атлеко – Чаттан считал, что тогда постарался сам аркмастер, – отбил, послав на северян широкий световой столб. Тот напоминал упавший сквозь разрыв в облаках солнечный луч, хотя был куда ярче, гуще и, в буквальном смысле этого слова, обжигал. Тогда нападающие потеряли около трех десятков людей, загорелось несколько шатров, пожар едва удалось потушить. Скорее всего, заклинания подобной мощи требовали больших сил, и теплый аркмастер не мог часто проделывать подобное, – иначе почему он давно не сжег всех врагов? Хуго тогда сказал хозяину: заморозьте их. Тот ответил: я могу покрыть пирамиду коркой льда, а внутри устроить зиму, но что толку? Они просто оденутся потеплее, я же потрачу много сил впустую.

С тех пор Эрик и Гело не совершали попыток захватить Гору Мира; Хуго подозревал, что оба просто не знают, что предпринять.

Аркмастер и вождь пошли в разные стороны. Чаттан не выдержал. Шагнув вперед, он громко сказал:

– Мы опять ничего не предпримем?

В тишине его голос далеко разнесся над мостовой. Вождь квереморов оглянулся, Бесон, сделав еще шаг, остановился, сутулясь и уставившись себе под ноги.

– Будем сидеть здесь до весны? – спросил Чаттан и покосился на Торонкана в поисках поддержки. Они уже два дня говорили с братом Эрика в основном об этом. Чаттан знал, что Торонкан согласен с ним: необходимо что-то делать.

Гело повернулся, теперь они с Эриком глядели куда-то вдаль мимо головы Хуго. Тот ненавидел такие взгляды: оба будто рассматривали нечто, находящееся у горизонта и видимое только им. Эрик и Гело были кровными побратимами, их правые плечи украшали одинаковые шрамы – след ритуала, когда их кровь смешалась. Возможно, вместе с кровью перемешались и их личности, из-за этого они теперь настолько похожи друг на друга? Хуго уже несколько раз почти всерьез задумывался, видят ли они одно и то же, когда смотрят вот так вдаль остановившимися взглядами, или каждый свое? Но, по крайней мере, это значило, что оба слушают.

– Пора заканчивать, – громко произнес он. – Пора захватить пирамиду, вы ведь не знаете, чем там внутри занимается Атлеко. Что, если Сол…

– Как? – равнодушно произнес Бесон.

Хуго ждал этого вопроса и сразу ответил:

– Знаете, что произошло в квартале карл? Я был там. Здоровенный кусок площади в центре квартала обрушен, под ним пещера. Я допросил живущих неподалеку горожан, всех, кто не сбежал и кого мы смогли отыскать в подвалах, где они прятались. Гноморобы взлетели, понимаете? – он обращался к Бесону, но знал, что его слушают все, кто стоял вокруг. – Взлетели на каких-то штуковинах вроде здоровенной надутой кишки, сверху которой лежит… корабельная палуба. Летающие корабли, вот что это такое. Один горожанин, торговец, поставлявший в Фору древесину и продававший часть карлам, сказал, что слышал от них, как эти корабли называются – ковчеги. А еще горючий песок, карлы научились делать его, уж про это вы знаете, хозяин.

Он умолк. Любой нормальный человек после такой речи стал бы задавать вопросы, что-то уточнять, но два этих… ледяных столба молчали, одинаковыми взглядами пялясь на что-то за спиной Хуго. Вздохнув, он заключил:

– Карлы спешно покинули город, при этом на них нападали. Они не могли забрать с собой все. Надо отправиться в квартал, обыскать норы. Мы можем найти этот их горючий песок, попытаться взорвать ворота. И летающие корабли… Вдруг остались какие-то части? Если у нас выйдет построить…

– Никто из нас не разбирается в механике Доктуса, – перебил Гело.

– Ну и что? Мы хотя бы будем что-то делать! Может получиться, а может и нет, но хоть попытаться… – он вновь умолк, когда Эрик и Бесон одновременно повернулись к нему спинами и пошли прочь. Аркмастер бросил через плечо:

– Ну так займись.

* * *

Сол Атлеко кое-что понял: если он единым духом взбегал с первого на десятый этаж пирамиды, то ему на некоторое время становилось легче жить. Сейчас аркмастер мчался, топоча ножками по каменным ступеням, и в который раз удивлялся отсутствию эха. Мрамор и гранит, просторные сводчатые помещения, длинные лестничные пролеты… Оно должно было быть знатное, гулкое и протяжное. Однако – никакого эха. Стены поглощали, а не отражали любые звуки, говорить здесь приходилось громче, чем в каком-нибудь другом здании или снаружи, на улице.

Ярко-рыжие волосы Атлеко растрепались, ноги гудели, в коленках щелкало. Похрипывая, он вдыхал и выдыхал сырой затхлый воздух. Еще одна особенность пирамиды – сырость на всех этажах, от подземных до самых верхних, и полное отсутствие сквозняков, какого-либо движения воздуха, – кроме того, что создавало тело аркмастера во время бега. Впрочем, он надеялся вскоре изменить все это. Не надеялся, точно знал: все изменится. Ведь Солу Атлеко всегда все удавалось. Солнце наполнит здание, прогреет воздух и камень, сырость сменится влажным парным теплом, как в солярии Солнечного Ока, где аркмастер так хорошо чувствовал себя…

Внизу постройка шире, там лестничные пролеты отличаются изрядной длиной. Словно поднимаешься по круто наклоненной улице, где вместо мостовой невысокие частые ступени. Пролет заканчивается площадкой размером с городскую площадь, и дальше еще одна улица-лестница, лишь немногим меньше. Но чем выше, тем все ближе сходятся стены пирамиды, короче становятся пролеты, у€же площадки. Тум– тум-тум-тум – короткие ножки Сола стучат по ступеням, вознося его к верхним этажам. Даже на ходу, уже порядком запыхавшись, он бормочет, споря с невидимыми собеседниками или ведя беседу с самим собой, взмахивает пухлыми ручками в коротких беспорядочных жестах, шевелит бровями, гримасничает.

Все рабы трудились под пирамидой, а большинство теплых чаров и чернокожих воинов Буга Тэна, предводителя охраны аркмастера, расположились на первых этажах и стерегли треугольные ворота. Сол не думал, что враги смогут пробиться сквозь глухую стену, и ворота оставались самым уязвимым местом.

Внизу людей хватало, но чем выше – тем реже они попадались на пути аркмастера. В стенах Горы Мира имелись оконца, расположение их не подчинялось никакой системе. Бежишь вдоль глухой каменной поверхности, вокруг темно, еле-еле видны ступени, и вдруг впереди появляется тусклый дневной свет, а потом и узкий проем, будто туннель, – стена ведь толстенная, так что выглянуть в окно нельзя. Впрочем, по нему можно выползти, лечь возле внешнего края, выставив наружу голову. У основания пирамиды почти в каждом оконце лежал дозорный, Буга Тэн лично следил за этим, но ближе к вершине их становилось меньше.

По всему периметру Универсала тянулся балкон с перилами в виде многоножки: горизонтальное тело на столбиках-балясинах, будто толстых трехсуставчатых лапах. Здесь Буга Тэн установил постоянную охрану, по одному чару и одному воину на каждой стороне. Рабов-горожан, захваченных во время вылазок в город, Тэн заставил поднять на балкон камни и решетчатые жбаны, набитые паклей и смолой. Теперь возле каждой пары дозорных возвышалась куча метательных снарядов на случай, если холодные перейдут в наступление. «Холодные» – так называл их аркмастер, и вслед за ним так их стали называть все, кто держал оборону в Универсале. Сразу после того, как северяне добрались до Форы, после первой же их атаки, Сол собрал в зале на первом этаже всех своих людей и произнес речь. Сбиваясь, жестикулируя и путаясь в словах, – но зато очень прочувствованно, экстатично, – он объяснил, что захват пирамиды станет концом Аквадора. «Это же холодные! – орал он, бегая перед толпой собравшихся и брызгая слюной. – Они холодны и внутри и снаружи, и Гело Бесон, и те, кто служит ему, и те, кто пришел на подмогу из Бриты. Мороз сковывает, знаете ли вы это, друзья? Он усыпляет, а затем убивает! Жизнь сначала замедлится, а после и вовсе остановится, застынет во всем мире! Нельзя, нельзя допустить, чтобы холодные во главе со снежным сугробом, которого они называют своим хозяином, захватили Универсал!»

Достигнув балкона, Сол привалился к стене. Ноги стали деревянными, с каждым выдохом из груди вырывался хрип. Но главное – его тело перестало двигаться. Пробежки приводили к тому, что болезненное желание беспрерывно жестикулировать, перемещаться и что-то говорить на некоторое время оставляло его. Аркмастер застыл на чуть дрожащих ногах, только грудь тяжело вздымалась.

Он увидел немую сцену: теплый чар, облаченный в бледно-желтый шерстяной балахон, стоял на одном колене, вытянув перед собой руки, а чернокожий верзила из отряда Буга Тэна, пригнувшись возле перил, настороженно поводил кривой саблей. На воине был зипун и меховые штаны – здесь беспрерывно дул холодный ветер. За спинами охранников лежала куча камней и несколько решетчатых жбанов, от которых пахло смолой. Перед охранниками на перилах примостилась большая птица. Она сидела, будто курица на насесте, изредка поворачивала круглую лобастую башку, более напоминавшую баранью, чем птичью, – хотя без рогов и с кривым клювом. Ветер шевелил пестрое зелено-красно-синее оперение. На птице была узда вроде лошадиной.

У перил стоял худощавый чернокожий мужчина в темно-зеленом кожаном пальто. Ветер то и дело приподнимал полы, под ними поблескивала мелкая железная чешуя, усеивающая штаны из шкуры лесной кошки. Крепкий торс крест-накрест пересекали перевязи с дротиками. В отведенной назад руке человек сжимал чудно€е оружие – изогнутую деревянную пластину с металлическими зазубринами вдоль одной стороны. Атлеко сам не видел, но слыхал, что эту штуковину можно метать, она поражает врага и, если воткнулась не слишком глубоко в тело, возвращается обратно.

– Габар, друг наш, – произнес Атлеко. – Наконец-то ты вспомнил о нас.

Чернокожий опустил оружие, чар и воин выпрямились, глядя на Сола. Аркмастер предложил:

– Спустишься вниз? Желаешь отдохнуть? Еда и сон не помешают после дальней дороги…

Гость махнул рукой, показывая, что задерживаться в пирамиде надолго не собирается.

– Уйдите, – скомандовал Сол. Дозорные поспешно отступили в дальний конец балкона, туда, где он изгибался под прямым углом, переходя на соседнюю стену пирамиды.

Атлеко чувствовал себя великолепно. Руки не шевелились, но расслабленно висели вдоль тела, ноги не пытались пританцовывать. На холодном ветру раскрасневшееся после бега лицо застыло, как маска.

Он оперся о перила-многоножку и привстал на цыпочки, выглядывая с балкона. Гладкую стену покрывали едва видимые, идеально ровные щели между каменными блоками. Кто бы ни были древние строители Горы Мира, они хорошо знали свое дело. Огромным треугольником стена наискось спускалась к мостовой, и аркмастеру вдруг захотелось перелезть через перила, плюхнуться задом на камни и съехать по ним, как с ледяной горки.

Шамба была пологой горой симметричных очертаний, нечто вроде конуса с очень широким основанием. Снег прекратился, Атлеко хорошо видел площадь, обугленные развалины баррикады, квадратные меховые нашлепки – шатры – и крошечные фигурки холодных между ними. Крыши и улицы, буро-зеленая плесень болот у подножия, светло-серые луга, лес и едва различимая полоса гор Манны у горизонта. Это если смотреть влево, а если вправо – пустошь, Кошачий лес, а за ним… Впрочем, океан за ним виден не был.

– Враги со всех сторон, – сказал Габар. – Я сделал круг над площадью – их много.

– Ха! – Атлеко снисходительно махнул рукой. – Дикари с севера. Прискакали, когда Гело кинул клич. Покрутятся тут и уберутся восвояси.

– Так ты ждешь, когда они уедут? Кажется, ждать придется долго. Я не видел никаких приготовлений к отъезду. Наоборот, мне показалось, что они не собираются уезжать.

Сол раздраженно поморщился.

– Мы можем справиться с ними, когда захотим. В нашем распоряжении архив Универсала со всеми его заклинаниями. Ты хочешь спросить, почему, в таком случае, мы медлим? Да просто потому, что пока нам не до того. Пусть себе дикари сидят снаружи, что нам до них? Мы заняты в библиотеке, а когда захотим выйти – сметем врагов!

Габар молчал с невозмутимым видом, и чару показалось, что гость не очень-то поверил ему.

– Кроме того, нам просто жалко тратить на них свою магическую мощь. Эта твоя птица – скольких людей она может поднять?

– Троих. Но зачем? Что ты хочешь сделать? Я не могу задерживаться, меня ждут.

– Совсем ненадолго, друг мой!

– Ну хорошо, – произнес Габар, помолчав. – А теперь взгляни на это.

Атлеко повернул голову. Никто не смел говорить ему «ты», он и сам говорил о себе «вы», – но Габар, следопыт с южного побережья Аквадора, был чужд подобных условностей и не понимал, что есть люди, которые во всех смыслах выше других. Там, на юге, жизнь иная и отношения иные. Сол хорошо знал это, большая часть его юности прошла среди жарких пустынь, горячих гейзеров и теплых соленых водоемов, слишком обширных для озер, но все же недостаточно больших, чтобы называться морями.

Перила достигали груди Сола, задрав руку, он оперся на них и взял у Габара кусок мягкой бледно-желтой ткани. Там было изображение, четкие темно-синие линии: треугольник с равными сторонами, поверх него – два перекрещенных полумесяца, в середине их маленький круг, и все это перечеркнуто крестом. Сол пощупал материю, но не смог понять, что это.

– Рисунок?.. – вопросительно сказал следопыт.

Птица, на которой он прилетел, щелкнула мощным клювом, чуть качнулась в порыве ветра и крепче вцепилась в перила. На каждой лапе было по три длинных пальца, их венчали черные когти, напоминающие лезвия кривых ножей.

Наслаждаясь покоем, воцарившимся в теле, и тем, что слова не слетали с языка сами собой, торопясь и подталкивая друг дружку, Атлеко не спеша рассмотрел рисунок.

– Знак Универсала, – медленно произнес он. – Треугольник – это, конечно, Гора Мира. Одинаковые стороны треугольника и одинаковые углы подразумевают равенство цехов. Концы полумесяцев – это и есть цеха. У тебя здесь все одинаковое, а вообще-то это рисуется в цвете. Вершины одного полумесяца – бело-голубой и ярко-желтый, второго – бледно-зеленый и серебряный. Это означает холодный, теплый, мертвый и механический цеха. Кружок в центре – Мир. Корона, объединяющая магию. – Он еще раз оглядел ткань и вернул ее следопыту. – Ну и что? Ради этого не стоило лететь сюда.

– А крест поверх них? Ты видел такой раньше?

Сол пожал плечами.

– Ну хорошо, и что означает крест?

– Я не сразу догадался. Это как бы следы от удара. Будто кто-то дважды рассек рисунок мечом или саблей. Каким-то клинком.

Несколько мгновений чар глядел перед собой остановившимся взглядом, потом выхватил ткань из рук Габара и впился в нее взглядом.

– Так! – его ладонь, лежащая на перилах, начала тихо похлопывать по камню. – И это значит…

– Есть слово… – следопыт ненадолго задумался. – Символ. Да, символ. Перекрещенные следы ударов – символ тех, кто хочет уничтожить магию.

Ладонь Атлеко часто хлопала по перилам, аркмастер наконец заметил ее движение, моргнул и напрягся, сдерживая дрожь. Дышал он уже ровно, усталость покидала тело, и, значит, вскоре оно начнет жить самостоятельной жизнью…

– А материал? – спросил Атлеко.

– Это кожа. Я срезал ее со спины одного человека, называвшего себя монахом. После того как убил его. Есть растение, название которого ничего не скажет тебе, у него густой темный сок. Зеленый. Кое-кто научился при помощи тонкой иглы наносить под кожу рисунок. Сок быстро застывает и становится синим. Получается то, что ты видишь. На юге это называется «татура». А мастера-художники, умеющие наносить подобные рисунки, – татуристы.