Текст книги "Мастера иллюзий. Как идеи превращают нас в рабов"

Автор книги: Илья Носырев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

Логика квазипопуляции

Выше я продемонстрировал, как двум столь разным религиозным традициям, как авраамический монотеизм и дхармические учения, удалось независимо друг от друга создать чрезвычайно схожие по структуре квазипопуляции. Но если столь различные учения порождают столь схожие явления, не будет ли верным предположить, что сами эти явления являются самодовлеющими? Раз возникнув, квазипопуляция начинает воспроизводить себя и свою идеологию; при этом ее появление не только не вызвано потребностями окружающего общества, но и может в значительной степени этим потребностям противоречить – как это было в случае с сектой скопцов. Судя по всему, квазипопуляция – самая успешная организационная форма, которую удалось создать религиозным мемам вплоть до нынешнего времени; не случайно она конвергентно возникает в целом ряде религий. Антропологи давно ломают голову, почему некоторые идеи, являясь контринтуитивными, тем не менее существуют в самых различных религиях – эволюционисты XIX века считали, что конвергенция свидетельствует о некоем универсальном пути развития человечества, в силу чего общества, находящиеся на одном уровне развития, создают схожие формы мышления; современные антропологи (С. Атран, П. Буайе) склоняются к тому, что общие идеи возникают в силу одинаковых у всех людей когнитивных структур мозга. Я указываю на другую возможность возникновения конвергенции: число оптимальных путей выживания религии ограниченно, и наиболее приспособленные из них волей-неволей придут к одним и тем же организационным формам и идеям, которые необходимы для построения этих форм.

Широчайшее распространение квазипопуляции в самых различных религиях – яркое тому доказательство: аскетические сообщества, способные наладить свое воспроизводство и преемственность идеологии, существовали и существуют и за пределами монотеистических и дхармических религий. Впрочем, в большинстве религий на их возникновение все-таки оказывали влияние христианские и буддистские идеи, но даже в этих случаях их появление нельзя объяснить лишь импортом инорелигиозной организационной модели. Известно, что общины даосов формировались благодаря заимствованию правил жизни, существовавших в буддийских монастырях. Однако еще задолго до появления первых буддийских миссионеров китайские даосы практиковали аскезу, которая в их верованиях имела специфическое обоснование, связанное с бессмертием не души, а тела: считалось, что половой акт является растратой энергии «ци», а воздержание от него позволяет эту энергию аккумулировать, достигая фантастического долголетия. Пример буддизма позволил институционализировать даосские общины, превратив их в постоянные сообщества: учение даосов усвоило полезную для выживания черту и как бы стало бить врага его же оружием, не позволив буддийским общинам вытеснить собственно китайскую аскетическую традицию. Схожесть манихейских общин с буддийскими также наводит некоторых исследователей (в частности, Г. Виденгрена) на мысль, что Мани, побывавший в Индии и изучавший жизнь тамошних аскетов, организовал свою церковь именно по примеру буддистских монастырей <sup>6969
  Виденгрен Г. Мани и манихейство; пер. с нем. С. Иванова. СПб.: Евразия, 2001. С. 144.


[Закрыть]</sup> . Возможно, это действительно так – однако копирование было бы невозможно, если бы краеугольным камнем манихейства не являлось уже привычное представление о греховности материального мира. Придерживаясь дуалистического взгляда на Вселенную, манихеи считали, что мир появился в результате космогонической битвы между ангелами и демонами, из-за которой частицы света и тьмы перемешались между собой, образовав зримые формы реальности. Сексуальное влечение, как наиболее сильное из всех плотских чувств, в этой логике выступает одним из главных препятствий на пути души, желающей навсегда покинуть тенеты материи, а связанное с ним размножение вдобавок обрекает частицы света на раздельное существование, препятствуя скорейшей победе сил добра.

В исламе аскетическое течение не стало доминирующим: точно так же как иудаизм, ислам в целом отнюдь не обесценивает реального мира, считая, что как творение Божье он не может априори лежать во зле. Однако это вовсе не означает, что ислам никогда не создавал собственных квазипопуляций: в X–XV веках были необычайно массовыми и влиятельными суфийские школы и монашеские ордена, практиковавшие суровую аскезу: цель суфия заключалась в том, чтобы уподобиться «трупу в руках обмывателя трупов», полностью отрешившись от удовольствий и бедствий этого мира. Среди требований, предъявляемых дервишам, были факр – нищета, сабр – покорное перенесение всех тягот, таваккул – упование на Бога, выражающееся в отказе заботиться о завтрашнем дне, зарабатывать на хлеб трудом рук своих. Суфий, достигший состояния таваккул, полностью выпадал из общества. Двигаясь по этому пути, мюриды (послушники) должны были выполнять поручения мучительного и унизительного характера, заставляющие вспомнить о практиках, принятых у джайнов: читать Коран в самых неудобных позах, проводить по сорок дней в полном одиночестве в медитациях и молитвах, чистить уборные, собирать на улицах подаяние.

При том что большинство религиозных квазипопуляций Старого Света так или иначе связаны с монотеистической или дхармической традицией, весьма своеобразные их образцы можно отыскать и в некоторых обществах Нового Света. Клод Леви-Стросс в «Печальных тропиках» описывает племя эвигуайеги, украшавшее свои лица замысловатыми татуировками и видевшее в этом символ и одновременно суть своего превосходства над другими племенами. «„Почему вы так глупы?“ – спрашивали индейцы у миссионеров. „Почему же мы глупы?“ – спрашивали те в свою очередь. „Потому что не раскрашиваете себя наподобие людей эвигуайеги“ <sup>7070
  Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.: Мысль, 1984. С. 81.


[Закрыть]</sup> . Чтобы стать человеком, необходимо было раскрасить себя; тот же, кто оставался в естественном состоянии, не отличался от животного». Этот обряд заставляет нас вспомнить о христианском крещении, а другая черта вызывает ассоциацию со скопчеством: у эвигуайеги аборты и детоубийство считались настолько обычным делом, что воспроизведение группы происходило главным образом за счет усыновления, а не рождения; именно поэтому одной из главных целей военных походов была добыча детей. Согласно расчетам К. Леви-Стросса, в начале XIX века едва ли десять процентов членов племен эвигуайеги принадлежали к нему по крови <sup>7171
  Там же. С. 79.


[Закрыть]</sup> . При этом всем захваченным детям наносилась татуировка, после которой они рассматривались как полноценные члены племени. «Каждый эвигуайеги считает себя вторым Атлантом, который не только своими плечами и руками, но и всем своим телом поддерживает неумело вылепленную вселенную. У этих Давидов, Александров, Цезарей, Карлов Великих… вся гордыня держалась на уверенности в том, что их предназначение – повелевать человечеством» <sup>7272
  Там же.


[Закрыть]</sup> . Это красноречиво выраженное отношение племени к самому себе заставляет вспомнить о знаменитой скопческой «гордыне», которую отмечают практически все, кому довелось общаться с представителями этой секты, об их представлении о себе как об «избранном народе», от которого зависит спасение мира: скопцы считали кастрацию единственным путем к спасению, особенным знаком, отличающим представителя «избранного народа божьего» от мирянина.

К. Леви-Стросс толковал обычаи эвигуайеги с привычных ему структуралистских позиций, стараясь усмотреть в их татуировках символы, образующие бинарные оппозиции. Однако в образе существования эвигуайеги мне видится способ, при помощи которого религиозной идеологии удалось организовать квазипопуляцию. Религиозная система эвигуайеги и образ жизни их сообщества выглядят неожиданной и любопытной параллелью скопческим:

1. Существует некая отличительная черта – операция, служащая единственным способом превратить «животное» в человека (или мирского грешника в избранного для спасения). Приобретенный знак уже нельзя устранить, он служит маркером принадлежности к племени (общине).

2. Мировоззрение сообщества основано на представлении о себе как некоем столпе, поддерживающем несовершенный мир, в котором оно вынуждено жить. Все остальные рассматриваются как уродливая поросль, говорящая о несовершенстве мира, заблудшие глупцы или грешники. Обладатели знака испытывают необходимость в совершении обряда над возможно большим числом людей – ради их просвещения.

3. В сообществе обесценено представление о естественном воспроизводстве: у эвигуайеги дети иногда рождаются (при этом их тут же отдают приемным родителям), но гораздо чаще усыновляются, у скопцов естественное воспроизводство попросту невозможно.

4. Как следствие, для поддержания численности сообщества используются методы либо порабощения (эвигуайеги), либо вовлечения (скопцы). Таким образом, и эвигуайеги, и скопцы не могут существовать вне окружающего мира – источником их воспроизводства служит масса людей, которая не принадлежит к племени (секте).

Мы видим, что взаимообусловленные элементы обеих культурных систем как бы поддерживают друг друга, не дают потеряться ни одному из звеньев логической цепочки. Это хороший пример коадаптации мемов – однако коадаптируются не только сами идеи, но и организационные элементы: мемы связаны не только общей логикой, но и тем, что создают особую социальную структуру, которая обеспечивает их хранение, передачу и воспроизводство и которая паразитирует на психологических особенностях человеческого сознания, используя страх наказания, чувство вины, радость от представления о собственном превосходстве над другими и т. п. Эта целостность идеологии, судя по всему, и способствовала стабильности и существованию на протяжении долгого времени столь девиантных и на первый взгляд обреченных на скорое исчезновение сообществ. Более того, логическая связь между культовыми представлениями, поведением верующих и результатом их действий во многом и является основой конвергенции, благодаря которой в совершенно разных культурах возникают квазипопуляции. Табл. 1 позволяет читателю сопоставить схожие элементы самых разных религиозных квазипопуляций.

Клир и мир: необходимая двойственность

Всем хорош аскет для мема: и семьей не отягощен, и от уз общества свободен, и привержен своей идеологии, и охотно ее пропагандирует – но, увы, не имея потомков, не может передать им свои мемы. Единственный выход – вовлечение в аскетическую общину людей извне. Но люди не пойдут в общину добровольно, если аскетические практики – это все, что она может им предложить: об этом говорит пример скопцов, вынужденных тратить уйму сил, времени и средств на привлечение неофитов. Вот почему любая поощряющая аскезу религия должна предложить какой-то более мягкий вариант и для обычных людей – тех, кто создает семью, воспитывает детей и в поте лица своего добывает хлеб, вступить в своего рода симбиоз с «миром», как это произошло с христианскими и буддистскими монастырями. Совокупность единоверцев в таких религиях состоит из двух частей, не равных по размеру и значению – помимо квазипопуляции (назовем ее клиром, как это принято в христианской церкви), которую представляет собой община аскетов, в ней есть и «мир» – численно превосходящая ее группа людей, связанная с клиром сразу несколькими видами отношений. Изначально это были отношения наставничества и ученичества: как я уже упоминал, к отшельникам постоянно обращались люди с просьбами научить их, как спастись. Судя по всему, лишь небольшая часть из них готова была пойти по пути аскезы – в основном любопытствующие возвращались к своим домам и семьям, к привычному труду. В дальнейшем связи между общиной аскетов и мирскими последователями учения крепнут – растет духовное влияние монастыря на окружающее население, крепнут узы экономической взаимоподдержки. Однако дело отнюдь не только в экономике.

Двухчастная структура христианской, буддийской или манихейской общины верующих, внутри которой оказались связанными клир и «мир», не была создана специально, осознанно – она, например, многократно совершенно независимым образом возникала в истории христианских учений и сект. Ее происхождение кроется в самой логике аскезы: община, перешедшая к лиминальному существованию, не может поддерживать его дольше, чем в течение жизни одного поколения, – запрет на естественное воспроизводство приведет к постепенному вымиранию, которое будет ускорено отсутствием экономических и иерархических отношений внутри нее. Выход квазипопуляция, как уже говорилось, может найти в вовлечении новых адептов извне и постепенном отходе от лиминальных установок. Однако отход от провозглашенных аскетических норм для квазипопуляции будет означать конец ее существования и конец самого учения. Значит, отказаться от аскезы квазипопуляция не может: чтобы не вымереть, ей нужно окружение людей, ведущих нормальную жизнь, берущих на себя экономическое обеспечение общины, связи с внешним миром и естественное воспроизводство в общине. Будущее было только у тех общин, которые, не изменяя строгости аскезы, все же не порывали с миром, привлекая неофитов из числа мирян. Со временем группа аскетов начинает обрастать постоянной аудиторией, в той или иной степени разделяющей ее учение за исключением самых жестких аскетических установок. С информационной точки зрения клир становится хранителем и распространителем мемплекса, а мир – средой для его распространения. Миряне спорадически переходят в состав клира, обеспечивая постоянство или даже прирост численного состава идеологического «ядра» общины – группы аскетов. Структура, состоящая из клира и мира, замыкается на себе и приобретает завершенный облик.

Подчеркнем, что объединение аскетической общины с «миром» не было для верующих морально простой задачей. Уже с первого века нашей эры среди мыслителей и рядовых членов христианской церкви шла дискуссия об обязательности «девства». Наиболее радикальные течения считали, что только полностью чистые от половых отношений люди могут войти в рай: так, маркиониты считали рождение злом и требовали воздерживаться от зачатия детей и половых отношений в целом <sup>7373
  Климент Александрийский. Строматы. Книга третья. 12.


[Закрыть]</sup> . Эта позиция была смягчена у поздних отцов церкви, хотя многие из них продолжали отстаивать необходимость целомудрия – Иоанн Златоуст и Иоанн Дамаскин ссылаются на пример Адама и Евы, напоминая, что для достижения рая необходимо сохранять девственность. И все-таки победила компромиссная точка зрения, разрешившая большей части верующих создавать семьи и запретившая это «избранным Божиим». Уже апостол Павел призывал избегать радикальности в этом вопросе, и его последователи охотно ссылались на слова самого Христа: «Тот, кто может принять, пусть примет!» <sup>7474
  Мф. 19:4–6, 8–12.


[Закрыть]</sup> . «Безбрачие и брак, – писал Климент Александрийский, – предъявляют человеку каждый свои особенные требования и специальные обязанности, равно ценные в очах Господних» <sup>7575
  Климент Александрийский. Строматы. Книга третья. 12.


[Закрыть]</sup> . Наконец, Августин обозначил расстановку сил, которая сохранила актуальность в католической и православной церквях и до наших дней: миряне являются неотъемлемой частью церкви при главенстве монашенствующих. Примечательно, что Августин трактует необходимость в мирских последователях Христа прежде всего с точки зрения деторождения: миряне осуществляют «рождение тел», необходимое для воплощения душ «определенного Богом числа святых, имевших своею целию составить общество граждан Святого града» <sup>7676
  Августин Аврелий. О граде Божьем. XIV, XXIII.


[Закрыть]</sup> . Это подозрительно близко к меметическому взгляду на вещи. «Ибо только приверженцы Христовой веры имеют изначальное намерение таким образом воспроизвести себя в потомстве, дабы рождающиеся в их роду сыновья возродились бы сыновьями Бога» <sup>7777
  Августин Аврелий. О супружестве и похоти; пер. Е. Антоновой. Глава IV.


[Закрыть]</sup> . Воспроизводство нужно для поддержания численности носителей, и святые отцы сознательно закрепили эту сложившуюся де-факто двухчастную систему. Согласно частому в средневековых богословских сочинениях сравнению клир стал душой, а мир – телом церкви.

Мы можем совершенно точно подтвердить существование такой двухчастной системы в некоторых религиозных сообществах древности: так, Блаженный Августин, который до обращения в христианство был членом одной из манихейских общин, упоминает деление адептов на «слушателей» и «избранных». Надеющиеся обрести рай «избранные» принимали на себя всю тяжесть обетов, «печатей», в том числе и так называемую «печать груди», предписывавшую «избранным» не только не вступать в брак, но и соблюдать абсолютное половое воздержание <sup>7878
  Starnes C. Augustine’s Conversion: A Guide to the Argument of Confessions I–IX, Wilfrid Laurier Univ. Press, 1990. Р. 90.


[Закрыть]</sup> . «И напротив, слушатели совершали все действия, запретные для избранных, но в действительности необходимые для поддержания жизни», – пишет Виденгрен <sup>7979
  Виденгрен Г. Мани и манихейство. С. 146.


[Закрыть]</sup> . Что касается собственно христианских (как католических, так и православных) сект, то там двухчастная структура получает поистине рекордное распространение. Дело в том, что, как и раннее христианство, большинство сектантских учений имели выраженную эсхатологическую и эскапистскую окраску – ждущие скорого Суда, преследуемые официальной церковью (как когда-то сама первохристианская община была преследуема римскими властями), сектантские общины были буквально обречены на то, чтобы видеть спасение в уходе от мира и соблюдении всех основных аскетических постулатов – безбрачия, бесстатусности, коллективной собственности и т. п. Это автоматически превращало их в квазипопуляции, а те из них, которым удалось выстоять несмотря на репрессии, – и в двухчастные структуры.

Богословские детали учений этих сект могут отличаться, но общим для всех остается одно: резкое противопоставление плоти и духа, качественное различие между миром земным и небесным. Богомилы и идейно связанные с ними катары считали весь материальный мир творением дьявола; дьявол, верили они, создает также тела людей – именно он, а не Бог сотворил Адама и Еву. Бог, по представлениям сектантов, не имел власти над материальным миром – в богомильском «Прении Христа с дьяволом» дьявол говорил: «Ты иди на небеса и сиди на престоле своем, твои суть небеса, а моя есть земля; имам ангелы страшны, и изгубят тя, победивши тело твое, яко единого человека» <sup>8080
  Прение на Христа съ дявола // Иванов Й. Богомилски книги и легенди ( http://www.promacedonia.org/ji/ji_1b_5.htm#2).


[Закрыть]</sup> . Единственным средством избавления души от тенет материи служила смерть, и, подобно джайнам, катары не только не считали самоубийство грехом, но и приветствовали его, считая это хорошим способом ускорить восхождение души к Богу. Однако если на самоубийство решались лишь единицы, то большинство старалось бороться с грехом путем воздержания: браки и деторождение у богомилов вызывали ужас и отвращение, поскольку они были убеждены, что зачатие ребенка и его рост в утробе осуществляются дьяволом. Решимость следовать по пути умерщвления плоти, отказа от всего мирского катары выражали через consolamentum (по сути, единственное катарское таинство), приняв которое, человек считался «совершенным». Похоже, что consolamentum у катаров принимали в основном глубокие старцы (точно так же, как и к саньясе в брахманической религии приходили лишь люди в пожилом возрасте) или безнадежно больные; большинство же оставалось на положении сочувствующих и разделяющих мировоззрение катаров, но не следующих его строгим ограничениям. Двухчастная структура существовала и в общинах вальденсов, разделявшихся на «братьев» и «господ» <sup>8181
  Audisio G. Preachers by Night: The Waldensian Barbes (15th–16th Centuries). BRILL, 2007. P. 22


[Закрыть]</sup> , и в бегинажах, внутри которых бегинки, стремящиеся к идеалам нищенствования и целомудрия, уже были «монахинями», а другие, не решавшиеся полностью порвать со своими семьями, оставались на положении простых общинниц.

Но если католическая и византийская церкви на протяжении Средних веков были достаточно сильны, чтобы относительно быстро подавлять возникавшие ереси, то русская церковь никогда не обладала достаточными репрессивными возможностями, политической волей, а зачастую и желанием подавлять ереси, многие из которых просуществовали с XVII века по настоящее время. Вот почему именно в России двухчастная структура сект встречается так часто, как нигде более. В отличие от катаров, русские раскольники XVII века отнюдь не считали мир сотворенным дьяволом, однако, по их представлениям, Антихристу в царствование Алексея Михайловича удалось захватить не только мир, но и саму церковь. Уберечься от врага рода человеческого можно было лишь «в пустыни» – старообрядцы покидали насиженные места и селились общинами, основанными на взаимо помощи.

Благодаря обилию источников по старообрядчеству XVII–XIX веков можно рассмотреть взаимоотношения между клиром и миром в старообрядческих общинах куда более детально и достоверно. Здесь клир и мир часто получали особые, характерные только для данного толка названия и права – так, у поморцев «мирские» жили в браке, «христианские» приносили покаяние и расставались с супругом, получая право считаться истинными верующими; у федосеевцев «верные» («рабские») выражали готовность блюсти целомудрие и накладывать на себя ряд других аскетических самоограничений, получая за это право вести богослужение, а «замирщенные» («немолящиеся») на общественном богослужении не могли ни петь псалмов, ни молиться вслух, ни даже креститься. Еще резче были противопоставлены эти статусы у бегунов: странники, пользовавшиеся большим духовным авторитетом, были обязаны все время скрываться от государства, отказавшись от социального положения, имущества и семьи; странноприимцам позволялось иметь все перечисленное и вести жизнь обычного православного – вместе с тем странноприимец вплоть до своей кончины не считался настоящим бегуном: лишь укрывшись перед смертью и сообщив через родственников о себе как о пропавшем без вести, он посмертно получал славу настоящего странника <sup>8282
  Мадоль Ж. Альбигойская драма и судьбы Франции ( http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/madol/02.php).


[Закрыть]</sup> .

Во всех перечисленных старообрядческих толках наблюдалась тенденция к постепенному перекладыванию функций по материальному обеспечению и защите клира на плечи мирской части общины; при этом клир считался более важной частью общины, ее сердцем и головой. Отметим, что при этом эволюция взаимоотношений клира и мира в официальной церкви и сектантстве протекала по-разному: в католичестве и православии клир, пользуясь духовной властью, стягивал в свои руки еще и административную и юридическую власть, концентрировал значительные богатства; а у катаров и у русских раскольников, подвергавшихся постоянным репрессиям со стороны государства и официальной церкви, «ядро» не могло стать центром притяжения богатств, продолжая влачить нищенскую, полную добровольных лишений жизнь. В сектантстве мир был куда богаче клира – ведь он продолжал участвовать в экономических отношениях с окружавшим его обществом. Однако при этом духовную власть «ядра» признавали даже богатейшие старообрядческие купцы.

Отметим, что почти в каждом старообрядческом толке двухчастная структура возникала не из-за заимствования одним толком у другого, а рождалась самостоятельно – с той существенной оговоркой, что толки заимствовали друг у друга саму милленаристскую идеологию старообрядчества. Не копировали раскольники специально и принятое в православии разделение на черное и белое духовенство. Судя по всему, двухчастная структура их общин представляла закономерно развившуюся аналогию, вызванную общей для всех христианских эсхатологических движений линией развития. Община создавалась как круг избранных праведников, которые должны был ожидать Судного дня, ведя безгрешную жизнь. Однако Страшный суд все не наступал, и поддерживать прежний религиозный запал с каждым десятилетием становилось все труднее – при этом, и полностью отойти от милленаристской идеологии община уже не могла. Пресловутая двухчастная структура и рождалась как результат компромисса, когда большая часть общинников возвращалась к обыденной жизни, и лишь меньшая, ядро наиболее активных ревнителей учения, продолжала вести «святую жизнь» и проповедовать ярое неприятие государства и официальной религии. Статус праведников, который старцы приобретали благодаря аскезе, гарантировал уважение и послушание общины. При этом старцы, яро проповедующие «чистое житие», вынуждены были закрывать глаза на фактическое нарушение большинством общинников радикальных заветов – не без дискуссий и душевных терзаний, конечно. Старообрядческие общины проходят через те же этапы полемики о девстве и браке, что и раннее христианство и буддизм. Уже новгородский собор 1694 года, созванный для разрешения споров о несостоявшемся конце света, ожидаемого на рубеже 1691–1692 годов, в числе основных поднимал вопрос об отношении к браку; запрет на браки был тогда подтвержден и неоднократно подтверждался и подтверждается разными толками вплоть до нынешних дней (!). При этом, конечно же, старообрядческие общины редко из-за этого вымирали. «…Может ли вечно существовать Христова церковь из общества людей единственного девства?» – ехидно интересуется старообрядческий мыслитель Рожков, полемизируя с московской федосеевской общиной, руководство которой продолжало настаивать на недопустимости браков, и горько добавляет: «Может ли вечно существовать Христова церковь из общества людей, рожденных блуда?» <sup>8383
  Сочинение Рожкова, присланное в Москву поволжскими новоженами // Деяния московского Федосеевского собора, бывшего в августе 1883. М., 1883.


[Закрыть]</sup> . Как легко догадаться, половой инстинкт и психологическая потребность в спутнике жизни оказывались сильнее, чем декларации «чистого жития»: во всех крупных раскольнических толках отношения между полами рано или поздно восстанавливается либо в форме таинства, либо в форме простого сожительства, а в наиболее радикальных течениях, как у хлыстов и бегунов, – в виде свободных половых связей. «Мирская» часть старообрядческих общин играла важнейшую роль в поддержании их численности: как я уже говорил, поморская и федосеевская общины во второй половине XVIII–XIX веке лишь в ограниченной степени пополнялись новыми адептами, переходящими из православия.

Примечательно, что двухчастная структура была характерна и для некоторой части скопческих общин. Так, в скопческом «корабле», созданном купцом Василием Пановым в Саратове, большинство сектантов не были оскоплены и считались «мирскими». Историк XIX века Ефим Соловьев приводит следующее распространенное среди скопцов выражение: «кто еще не оскоплен, тот на своей земле» (т. е. в случае преследования секты полицией ему не грозит быть осужденным и сосланным). Тем не менее за «мирской» частью секты «избранные» следили со всей тщательностью, препятствуя нарушению запрета на половую жизнь. После нескольких лет наблюдения зарекомендовавший себя с положительной стороны «мирской» допускался к оскоплению <sup>8484
  Соловьев Е. Сведения о русских скопцах, извлеченные из различных документов и рукописей. Кострома, 1870. С. 26


[Закрыть]</sup> . Такая структура, вне всякого сомнения, обладает высокой устойчивостью к гонениям – взамен обнаруженных полицией и сосланных скопцов всегда можно было пополнить ядро общины новообращенными из числа «мирских». Судя по всему, такая структура общины у скопцов была довольно распространена: далее Соловьев говорит, что «общество скопцов может состоять из нескольких сот и даже тысяч человек, а оскопившихся бывает очень немного» <sup>8585
  Там же. С. 56.


[Закрыть]</sup> . Вполне вероятно, что эта структура была характерна для скопчества практически с самого его основания: так, община хлыстовской пророчицы Акилины Ивановны была также местом собрания скопцов; последние проводили агитацию среди членов общины и односельчан, однако кастрация не была обязательной – сама пророчица и многие другие учителя говорили лишь о половом воздержании.