Текст книги "Львы живут на пустыре"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Илья Львович Дворкин
Львы живут на пустыре

Пятёрка

Уроки кончились. Сегодня был удачный день. Витька размахивал портфелем и улыбался. Ох, он сегодня и дал! Все рты пораскрывали.

На уроке зоологии Витьку вызвали к доске. И он им всем показал. Он рассказывал о львах.

А спросили его совсем о другом, спросили об амёбах, о разных там «туфельках», но он рассказывал о львах.

Запросто можно было «пару» получить, потому что об амёбах Витька не читал, но он вовремя ввернул новое словечко, которое вычитал вчера в словаре: ми-ми-крия!

Людмила Антоновна так удивилась, что разрешила Витьке рассказывать, о чём хочет. А он захотел о львах. О тиграх он тоже немножко рассказал.

Львы живут в пустынях и степях, потому они и жёлтые, как песок. А тигры в зарослях – вот у них и получилась полосатая шкура: чёрная полоса – будто бы тень, жёлтая – будто солнце. Приспособились. Чтоб их не заметно было. Это и есть мимикрия.

А раз позволили говорить о львах и тиграх, то Витька уж постарался. Он вспомнил книжки про Африку, и фильм «Барабаны судьбы», и книгу Брема, которую может рассматривать часами. Но, конечно, больше всего он присочинил от себя. Он врал вдохновенно и цветисто.

Все слушали и крутили головами от изумления.

Даже Людмиле Антоновне было интересно.

А в результате – в дневнике пятёрка.

– Я и не знала, что ты такой любознательный, Пузырёв, – сказала Людмила Антоновна. – Приходи ко мне в выходной день, я тебе дам интересные книги о животных.

– Научные? – спросил Витька.

– Можно и научные.

– Лучше научные. Я больше всего люблю научные. Я не то что некоторые – только про шпионов и читают, – сказал Витька и гордо посмотрел на Сёмку Лившица.

У Сёмки он вчера выпрашивал замусоленную трёпаную книжку под названием «Кровавая рука», но Сёмка не дал. Жадина.

– Правильно, Пузырёв! Ох, как правильно! – сказала Людмила Антоновна. – Ребята, вы даже представить не можете, какие чудеса творит наука!

Людмила Антоновна раскраснелась, глаза у неё засияли. Она ходила по классу, коротко взмахивала рукой и рассказывала о собаках, которым пересаживали сердце. И о других собаках, которым обменивали головы, – будто это были не головы, а кепки. И собаки после этого не сразу дохли.

– Ой, девочки, – сказала Танька Орешкина, – вот бы мне поменяться головой с Варюшей Сперанской. И отличница она, и красивая, и косы у неё толстые!

– Очень ей нужна твоя глупая башка, – сказал Витька.

– Грубиян! – фыркнула Танька и отвернулась.

А Людмила Антоновна рассказывала до самого звонка и никого больше не спрашивала.

– Вот молодец, Витька, спас нас. А то мы ни шиша не выучили. Как на иголках сидели, – сказали два друга-второгодника, два Мишки.

– Уметь надо, – важно ответил Витька.

Он шёл по самой середине улицы, круто сбегающей к реке, и думал:

«Буду заниматься наукой. Решено. Львами. Возьму вот у Людмилы Антоновны разные книжки и всё узнаю. Можно ведь узнать о львах больше всех на свете?! Потом в Африку поеду. В командировку. А что? Ведь есть, наверное, учёные по львам. Львиные учёные. Профессор Пузырёв. Звучит!»

Портфель мотался в руке, непривычно тяжёлый.

«Чувствуется, что в дневнике пятёрка, портфель и тот тяжелее стал», – сам с собой пошутил Витька и остановился. Ему захотелось ещё раз полюбоваться так необычно заработанной пятёркой.

Он открыл портфель и увидел две половины кирпича.

– Что такое? – пробормотал Витька и тут же догадался: – Сёмка! Это Сёмка подложил. Вот негодяй! Ну, я ему покажу!

Цирк приехал

Если пройти через парк имени Воейкова, срезаешь большущий угол.

Витька пробежал по хрустким дорожкам, у бассейна с золотыми рыбками не удержался и, воровато оглянувшись, запустил в него камнем. Сторож за это надрал ему однажды уши, но, видно, слабо надрал – не помогло.

Витька перелезал через забор, когда совсем недалеко раздался протяжный жуткий рык.

Витька застыл на заборе. Ничего подобного он никогда не слышал… Вот! Вот ещё!

Низкий, глухой рёв переходил в утробный вой: «а-а-у».

«Леденящее душу рычание», – подумал Витька фразой из какой-то книжки. – Это, наверное, и есть «леденящее душу».

– Босяк ты, босяк, – раздался снизу спокойный старческий голос. – Ворота ведь – вот они, рядом. Нет, ему через забор, паршивцу, надо, штаны рвать.

Витька нетерпеливо отмахнулся рукой и шмякнулся на тротуар.

«Что это? Неужели лев? Откуда у нас в Зареченске львы? – думал он. – А может, мне кажется? Сторож-то ни капли не боится. Может, я с ума схожу? На львиной почве?»

Витька осторожно потрогал голову. Тёплая… Но тут звук повторился, и он, как подстёгнутый, понёсся вперед.

То, что он увидел на пустыре, рядом со своим домом, было так поразительно, что Витька невольно протёр глаза.

Там, где ещё сегодня утром рос будяк и мирно копошились куры, раскинулся странный шумный табор.

Разноцветные вагончики-фургоны стояли впритык друг к другу, образуя большую букву П; с десятка грузовиков весёлые люди в синих комбинезонах сбрасывали доски, верёвки, стальные тросы. Сгружали длинные скамейки, раскрашенные фанерные щиты.

К одному фургону были привязаны два унылых верблюда с вялыми, покосившимися горбами.

В стороне стояли три громадные клетки – две сдвинуты рядом, одна наверху. В клетках метались какие-то жёлтые стремительные звери.

– Львы, – выдохнул Витька, – это же львы! Посреди всей этой суматохи лежала гора брезента – серая морщинистая куча, будто на пустыре прилегло отдохнуть стадо слонов.

– Цирк приехал! – заорал Витька и бросился туда, в гущу весёлой и праздничной суеты.

Ян

Жизнь чудесно изменилась. Жизнь стала весёлой и интересной.

Чуть свет, ещё до школы, Витька прибегал глядеть, как кормят львов.

Присматривал за львами высокий сутуловатый латыш Ян. Лицо у него было длинное, грубое, глаза светлые-светлые, будто выцветшие на солнце.

Впервые Витька встретил взрослого человека, который так серьёзно и внимательно слушал его.

Обо всех своих мальчишьих делах Витька мог говорить сколько угодно, не опасаясь насмешки.

Изредка Ян говорил:

– Это ты правильно делал, Витька.

Или:

– Плохо это, Витька, нехорошо.

Если Яну что-нибудь не нравилось, он хмурился и медленно качал головой с глубокими залысинами. Ещё не все артисты приехали; Ян говорил:

– Вот сделаем шапито, тырсу насыплем – манеж будет. Кругом огни, огни. Первое представление! Все, все! Торопитесь! Мы начинаем. Всё блестит. Униформа – смирно. Играет музыка. Такой красота!

Глаза у Яна сияли, он широко разводил руки и кланялся.

– Дорогой зрител! Вы сейчас будете видеть великий укрощение страшный хищник львы и добрый медведь Тим. – На манеже маэстро Кличис!

Ян подхватывал Витьку под мышки, поднимал над головой и смеялся.

– Скоро, скоро, Витька, приедет Карл Хансович, с ним – Эва и Тим. А может быть, Эва ещё раньше будет.

– А кто это Эва, Ян? – спрашивал Витька.

– О! Эва – это такой маленький-маленький девочка. Косички – вот так, – Ян показывал пальцами что-то вроде рожек. – Эва маленький девочка с бесстрашный сердце. Эва работает гимнастику там, наверху. Эва, о! Эва – очень хорошо. Ты с ней подружишь, Витька.

– А ты меня познакомишь, Ян?

Ян задумывался, потом важно говорил:

– Если ты будешь хороший-хороший, лучше всех: не хулиган, – Ян загибал пальцы, – умный, добрый, вежливый, – Ян шаркал ножкой, показывая, каким должен быть Витька. Потом смотрел на грустную Витькину физиономию и смеялся:

– Познакомишь, Витька. Пошли кошек кормить.

Они шли к клеткам.

Львов было три. Старая-престарая львица Ада и её дети – Цезарь и Веста.

– Ничего себе детишки! – удивился в первый раз Витька.

Цезарь был раза в два больше мамы и самый свирепый на вид.

– Он не злой, Витька, нет. Ян его из бутылочки кормил. Вот такой котёночек. И Весту тоже. Только Веста – плохо. С Вестой опасно. Дурной характер. Может напасть. У-у, хитрая кошка, – грозил ей Ян.

Веста тёрлась шелковистой короткой шерстью о прутья и казалась совсем домашней. Вот-вот замурлычет.

Кормили их мясом. Вместе с мясом с бойни привозили громадные бычьи шкуры, мороженые, слипшиеся в комок.

Ян и Витька пилили их, как дрова, двуручной пилой на три неравные части, потом оттаивали в воде.

– Чтоб ангина не хворали, – говорил Ян. Цезарю давали больше всех. Ада ела совсем мало.

И ели они совсем по-разному: Цезарь хватал прямо с вил, рвал, грыз и ревел так грозно и яростно, что Витька каждый раз пугался. Ада завтракала неторопливо и деликатно. Веста вообще не ела при людях. Она прятала свою долю в угол и ждала, когда Ян и Витька уйдут.

Ян рассказывал Витьке, что Кличис выступает со смешанной группой. Вместе со львами работает гималайский медведь Тим.

Он появился у Кличиса два года назад совсем маленький, у него ещё и шерсти-то не было, один мягкий как пух подшёрсток.

– Тоже молочко сосал из соски. Как дитё, – говорил Ян, – а теперь такой большой – у-у! Гора! И сильный. Сильнее Цезаря.

– Ну да, сильнее! Лев – царь зверей. Он самый сильный, – протестовал Витька.

– Ха, царь! Тим этого царя всегда лупил. Цезарь – драчун, одного Тима боится.

Давнишняя история

Всё-таки Ян был удивительный человек. Большущий, с медленными, неторопливыми движениями, он был, по Витькиным понятиям, уже довольно старый. Но вот что странно: каким-то непонятным образом сумел он поставить дело так, что Витька чувствовал себя с ним на равных.

Ян умел слушать.

Витька не знал ещё, что это талант – уметь слушать. Не себя слушать, а других. Не так-то это просто, как кажется.

Витька слышал, как он разговаривает со своими зверями. Будто они всё понимают. Будто они его друзья. Как люди.

И когда Ян рассказал однажды давнишнюю историю о морских львах, Витька во многом разобрался.

Он узнал, что Яна и ещё многих хороших людей, может, и в живых-то сейчас не было бы, если бы не один очень смышлёный и славный зверь.

И ещё Витька понял, какой человек Ян, – очень хороший, смелый и добрый человек, дружбой с которым любой может гордиться.

Очень давно, целых двадцать три года назад, когда Витьки ещё и на свете-то не было, перед самой войной Ян работал в минском цирке.

Был там в то время знаменитый на всю страну аттракцион «Морские львы и купальщицы». Очень праздничный, красивый и сложный номер.

Манеж превращался в бассейн, и в нём в разноцветных лучах прожекторов плавали угольно-чёрные глянцевитые морские львы и девушки в светлых купальниках.

Они не просто так плавали – лишь бы поплавать, – львы были дрессированные, а девушки – отличные спортсменки.

Львы и девушки под музыку кружились в воде, ныряли, играли в мяч, и это было очень здорово. Ян говорил, что это было похоже на балет. Ничего подобного во всём мире ещё не видывали. Зрители кричали от восторга. Каждый день в цирке был аншлаг.

Ян помогал дрессировать морских львов. Он сказал Витьке, что до сих пор считает их самыми ласковыми и умными животными на свете.

– Я был чуть-чуть старше тебя, Витька, такой молодой! И эта – ни-ни, совсем не был, – добавил Ян и пощёлкал пальцем по маленькой лысинке на макушке.

А потом началась война. 23 июня 1941 года цирк разбомбили фашисты. Чтобы спасти зверей, Ян выпустил их из аквариума, вывел через парк к реке Свислочь, и морские львы поплыли, ныряя и фырча, по течению. Они не сразу поплыли. Они не хотели уплывать, и Ян, чуть не плача, уговаривал их, а они тыкались ему в ладони усатыми мордами и жалобно мычали. Город горел. Совсем рядом в парке стали рваться бомбы, и только тогда испуганные звери пустились в путь.

Потом немцы заняли Минск. Ян не успел эвакуироваться и ушёл в партизаны.

Ян не очень-то охотно рассказывал об этом времени, но из тех немногих скупых фраз, которые Витька вытянул из него, он понял: было тогда людям так тяжко, что и сказать нельзя.

Когда Ян рассказывал о том страшном лете, лицо у него становилось жёстким и гневным.

Витька глядел на него и думал, что, наверное, с таким вот лицом стреляют во врага.

Он десятки раз читал о партизанах, о разных диверсиях, взрывах, боях. Но одно дело, когда читаешь об этом, а совсем другое, когда рядом с тобой сидит живой, знакомый тебе человек, который видел всё это своими глазами. Сам пускал под откос фашистские поезда, сутками пробивался через болота, бурелом – уходил от карателей и овчарок-людоедов. Сидит, хмурится, улыбается, трёт широкой ладонью щетинистый подбородок, и ты будто сам видишь дремучие белорусские леса и радуешься удачам, и печалишься о погибших товарищах.

И вот в это тревожное окаянное время, уже под осень, когда по утрам стеклянно похрустывал ледок в лужах, Ян встретил одного из своих питомцев – морского льва, по кличке Черныш.

Конечно, это было невероятной случайностью, но чего только не бывает в жизни! Наверное, ещё и не такое.

Произошло это довольно далеко от Минска, в тяжкие для партизан времена.

Отряд, в котором сражался Ян, получил задание: любой ценой взорвать мост через реку Птичь.

Это был проклятый мост. Казалось, выполнить задание невозможно. Слишком хорошо понимали немцы, что случится, если мост взлетит на воздух, – все воинские эшелоны, питающие фронт, шли по этой железнодорожной линии. Не будет моста – замрёт движение, узловые станции запрудят боеприпасы, оружие, солдаты. Тут-то им и дадут жару советские бомбардировщики.

Поэтому берегли немцы мост как зеницу ока. Лес вокруг вырубили подчистую. Всё пространство заминировали, опутали колючей проволокой. Круглые сутки усиленные патрули с собаками и прожекторами ходили в дозоре.

Несколько самых лучших подрывников-партизан уже погибли, пытаясь выполнить задание. Наши самолёты несколько раз бомбили его, а этот чёртов мост всё стоял, как заколдованный.

Оставался один выход: открытый бой, атака напролом. А это означало верную гибель большей части отряда.

Но задания надо выполнять. «Любой ценой», – так было сказано в приказе. И партизаны разбили у реки лагерь. Может быть, последний свой лагерь. Стали готовиться.

И тут Ян повстречал Черныша. Это было так неожиданно, что Ян на радостях чуть не утопил ведро, которым зачерпнул воду для ухи.

Он распрямился с полным ведром в руках, когда услыхал знакомое фырканье и увидел в камышах усатую морду морского льва. Ведро тут же брякнулось оземь, и голова мгновенно спряталась.

Ещё не веря себе, Ян тихонько свистнул, и Черныш тут же, торопясь, громко шлёпая ластами, рванулся к нему. Он обрадовался, как человек. Ян говорил, что лев ни минутки не колебался, он сразу же узнал его. Он обхватил ластами ногу Яна и тёрся мордой о колени, и урчал, и тряс головой. Выглядел Черныш ужасно: шкура поблёкла и покрылась лишаями, на ластах были кровоточащие трещины, на боку – глубокая рана.

Видно, не очень-то сладко жилось ему в пресной илистой воде. Под бомбами и снарядами. Совсем он был плох.

Ян до отвала накормил его рыбой. Они долго сидели на берегу. Ян разговаривал с ним, гладил его, вспоминал неправдоподобно прекрасную довоенную жизнь и чуть не плакал. Да, да! Ян сам сказал это Витьке.

– Понимаешь, Витька, он ведь ничего не понимал. Он радовался, Черныш. Шишка бросал, ловил на нос. И всё пофыркивал. Обед отрабатывал. Он работяга был. А я уже всё знал, я уже придумал. Так надо было, Витька. Тогда была война.

Потом Ян пошёл к командиру. Черныш неотступно ковылял за ним. Он не желал больше расставаться с хозяином.

Командир понял Яна с полуслова. Это была неслыханная, изумительная удача. Это был единственный шанс выполнить задание без потерь. Если не считать за потерю гибель одного смешного морского льва.

Через три дня железнодорожного моста через реку Птичь не стало. Не стало и Черныша. Он с точностью до нескольких секунд доставил взрывчатку к центральной опоре моста.

Точность – вот что было самое главное. Часовой механизм не стал бы ждать.

Но Ян не зря три дня репетировал с Чернышом этот номер. Последний номер. Самый талантливый. Самый красивый.

Новенькая

Витька помогал строить цирк.

Самое главное было – натянуть громадный брезентовый шатёр – шапито. Для этого установили две высоченные металлические мачты, укреплённые растяжками, и лебёдками стали подтягивать на стальных тросах брезент.

Это была очень тяжёлая и тонкая работа. Подтягивать надо было осторожно и равномерно, чтобы шатёр не перекосился, а то ничего не выйдет.

Посреди брезента было вшито толстое стальное кольцо с ушками. За ушки и подтягивали.

Полгорода сбежалось глазеть на это.

Витька носился между рабочими, помогал кричать «эх, ухнем!» и вообще всем своим видом показывал, что он здесь свой человек. И не последний.

Изредка он искоса поглядывал на своих одноклассников и видел в их глазах тихую зависть.

Сёмка Лившиц как-то попытался проникнуть на подвластную Витьке территорию, взялся тащить какую-то доску. Помочь хотел. Но Витька его прогнал.

– Иди, иди отсюда, – сказал он, – нам таких не надо. Тут серьёзное дело. Это тебе не кирпичи подкладывать.

– Ну хочешь, я тебе «Кровавую руку» дам? – жалобно сказал Сёмка.

– Некогда мне глупостями заниматься, – ответил Витька, – мне со львами работать надо.

Сёмка тихо охнул и подчинился, ушёл, пробормотав напоследок:

– В школе только и было разговоров, что о цирке.

И главным специалистом, непререкаемым судьёй во всех спорах был Витька.

Никогда ещё его авторитет не поднимался так высоко.

И никогда ещё Витька так не задавался.

Гордый стал, как петух.

Даже старшеклассники подходили к нему и разговаривали, как с равным.

Спрашивали, когда будет первое представление.

Витька делал озабоченное лицо и говорил:

– Да вот сделаем всё, наладим конюшни, освещение. Потом съедутся артисты, порепетируем – и начнём, пожалуй.

Он ходил важный и неприступный.

Получив двойку по арифметике, он пренебрежительно махнул рукой, а на переменке произнёс несколько туманных и таинственных фраз о том, что ему, мол, теперь на уроки наплевать. Укротителю арифметика не нужна. И вообще он, наверное, скоро уйдёт из школы. Цирк ведь всё время переезжает с места на место. Не до учёбы тут.

– Ой, Витька, ты станешь укротителем?! – воскликнула Танька Орешкина.

– Не знаю ещё. Приглашает меня тут один человек. Ян. Он главный при львах и мой приятель. Но я ещё подумаю. Может, по канату стану ходить. Не знаю, не знаю.

– По канату… – прошептала Танька и побежала рассказывать всем самую свежую новость.

В тот день, когда в классе появилась новенькая, Витька чуть не опоздал. Он пришёл за пять минут до звонка, швырнул портфель на учительский стол и недовольным голосом громко сказал, ни к кому в отдельности не обращаясь:

– Опять Цезарь шалит! Зуб у него болит, что ли? Пришлось надавать ему по морде. Просто не знаю, как я с ним буду работать!

– А ты что, Витя, будешь выступать? – дрожащим голосом спросил Сёмка.

– Придётся, наверное. Кому же ещё. Кличис-то не едет. Придётся нам с Яном взяться за это дело. Больше некому.

– А ты не боишься? – спросил тоненький голосок. Витька обернулся и увидел незнакомую белобрысую девчонку. Она сидела за его партой, в красном свитере и широкой лохматой юбке, тоненькая, как тростинка.

Девчонка как-то странно улыбалась. Насмешливо и ехидно. Очень недоверчиво улыбалась эта девчонка.

Витька презрительно хмыкнул. Он бы и разговаривать с ней не стал, но очень уж она странно улыбалась. И Витька воинственно спросил:

– А тебе-то что?

– Да так. Они ведь тебя съесть могут. Ам! И нету.

– Эх ты, – ам! Это тебя они могут ам! А меня… ого-го! Пусть попробуют! В одной руке хлыст, в другой пистолет, – Витька вскочил на стул, – раз! Раз! По морде. А если не так, – пиф-паф – и готово.

– Что готово?

– Застрелю!

– И не жалко?

– Гм… жалко, конечно, – замялся Витька. – Я сперва понарошке застрелю. Холостым патроном.

– Ах, ах, какой ты храбрый мальчик, настоящий герой, – сказала новенькая невыразимо ехидным голосочком и прыснула в ладонь.

Оскорблённый Витька хотел уже дать ей по шее, но в это время прозвенел звонок и в класс вошёл Сергей Борисович – учитель русского языка.

Витька показал девчонке кулак, взял портфель и подошёл к ней.

– А ну-ка, подвинься, расселась тут, – прошипел он. Сергей Борисович оглядел класс и сказал:

– О, нашего полку прибыло.

Он отвинтил колпачок авторучки и спросил:

– Как тебя зовут, девочка?

– Эва Кличис, – сказала новенькая.

В классе наступила такая неестественная тишина, что Сергей Борисович недоуменно поднял голову над журналом.

Витька почувствовал, как краска горячей волной заливает его лицо, шею, грудь. Если можно покраснеть всему, до пяток, то Витька покраснел именно так. Он стал как спелый помидор, даже слёзы выступили.

Как бы счастлив был Витька, если бы сейчас раздался треск и он провалился бы сквозь пол и дальше, дальше – до самого центра Земли!