Текст книги "Трава пахнет солнцем"

Автор книги: Илья Дворкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Пачка электродов

Димка вышел на пирс и увидел легкий спасательный катер, лихо разворачивающийся невдалеке.

За рулем сидел тощий дядька с унылыми усами, а на заднем сиденье развалились двое мальчишек.

Катер резко погасил скорость и четко, щеголевато пришвартовался недалеко от Димки.

Усатый дядька с грохотом бросил на пирс две круглые банки с яркими оранжевыми этикетками.

Потом выпрыгнул сам, зачем-то погрозил кулаком мальчишкам и ушел с банками под мышками. Издали казалось, что он тащит две дыни.

Мальчишки сразу вцепились в руль, завертели его, но это им быстро надоело, и они тоже вылезли на пирс.

Димка видел все это вполглаза. Он делал вид, будто всматривается в противоположный берег, а сам украдкой поглядывал на гостей.

Мальчишки тоже притворялись, будто они его не замечают. Ловко у них это получалось. Будто Димка пустое место. Будто на пирсе – хоть шаром покати – никого.

Только раз Димка поймал быстрый взгляд одного – чернущего такого: зыркнул своими шустрыми глазищами и сразу отвернулся.

Мальчишки потолкались на пирсе и пошли на территорию стройки.

Димке это не понравилось, и он решил пойти за ними, поглядеть, что за типы. Доверия они не внушали.

Две подозрительные личности сразу начали вытворять безобразия. Они нырнули под стальные переплетения мостового пролета, юрко пошарили там и увидели пачку электродов.

– Гляди, Владька, – сказал черный, – написано: «Электроды. УОНИ-55/59». Видал? Чего это за УОНИ?

– Ими железо заваривают, – ответил второй тоном знатока.

«Заваривают! – презрительно подумал Димка. – Это твоя мамка чай заваривает. А сталь сваривают. Серые!»

Тот, который Владька, схватил электрод, хлестнул им по бетонному столбу.

Электрод брызнул осколками обмазки и в руках у Владьки остался голенький тонкий стержень.

– Ух ты! Видал, Жорка? Ай да УОНЯ! – закричал он.

Жорка тоже попробовал, и ему понравилось.

Мальчишки стояли друг против друга и по очереди лупили электродами по столбу. Только искры летели.

Ну, уж такого Димка стерпеть не мог. Ишь, явились! Размахались. Вся Димкина душа возмутилась. Этой пачкой можно было десяток раскосов сварить, а они еще ржут, как кони.

– Эй, вы! А ну, положите электроды, – сказал он и вплотную подошел к мальчишкам.

– Это еще кто такой? Ты его знаешь? – с притворной озабоченностью спросил Владька.

Жорка с таким же притворным сожалением покачал головой.

– Не знаешь? Ну, тогда катись, пацан, колбаской по Малой Спасской.

– А я говорю, положите электроды, – тихо повторил Димка и встал поудобнее. На всякий случай.

– Ты чего за нами шпионишь? Я тебя давно приметил, – сквозь зубы спросил Жорка. – Ты кто здесь? Хозяин? Это твое?

– Мое, – твердо ответил Димка.

– Чего, чего? Может, и это все твое? – Жорка неопределенно прочертил в воздухе рукой.

– Мое.

Мальчишки переглянулись: ну уж от такого нахальства просто кулаки зачесались.

– Дай ты ему, Жорка, в лоб, чтоб не завирался, – лениво посоветовал Владька.

– Сначала электроды положи, – сказал Димка.

– Ну, положил.

– А теперь дай. Попробуй.

– Просишь? – сказал Жорка.

– А ты попробуй.

– Двинь ему, Жорка, двинь! А я судить буду, – обрадовался Владька. Он любил глядеть, как дерутся. Это было гораздо интереснее, чем драться самому.

Жорка размахнулся и заехал Димке по уху. И тут же получил сдачи.

Через мгновение они, сцепившись, возились в пыли и сопели – красные и разъяренные. Сквозь стиснутые зубы они выталкивали всякие обидные слова. Норовили оседлать друг друга.

Но ни одному это не удавалось, а Владька бегал вокруг и подзадоривал Жорку. Владька уже примеривался, как бы поудобнее двинуть врага, но вдруг он оторвался от земли и нелепо заболтал в воздухе ногами.

Две здоровенные руки схватили разъяренных бойцов за воротники, приподняли, встряхнули и поставили на ноги.

– Это еще что такое? Солнце затылок напекло? Как тебе, Димка, не стыдно? Так-то ты гостей принимаешь?

Димка взглянул на дядю Федю – вечно он появляется в неподходящее время. Видно, пообедать спустился – из кармана спецовки торчит промасленный сверток. Обедал бы у себя на верхотуре. Там воздух чище. Теперь опять смеяться будет, подковыривать.

Димка мрачно молчал. Не ябедничать же.

– Чего помалкиваешь? А ну-ка, миритесь! Быстро. Дай ему руку.

– Еще чего, – буркнул Димка.

– Фу, какой стыд! – сказал дядя Федя. – Ты здесь хозяин или нет?

– Угу.

– Тогда мирись.

– Не буду.

– Знаешь, Дмитрий, это просто некрасиво, – рассердился дядя Федя, – придется с тобой иначе потолковать, посерьезней.

И он отошел.

Мальчишки помолчали.

– Ну, ты, хозяин, – тихо сказал Жорка, – тут у тебя, я гляжу, всюду защитнички. Так, может, в другом месте встретимся? Если не боишься.

– Тебя-то? Хихикс! В каком месте?

– А приезжай на Каменный остров. К дубу Петра I. Знаешь?

– Узнаю. Когда?

– Завтра. В десять часов.

– Ждите, – сказал Димка, повернулся и непримиримо зашагал прочь.

Что кому интересно

На круглых электрических часах большая стрелка судорожно дернулась и перескочила на цифру 2.

– Пошли, – сказал Владька, – не придет он. Сдрейфил, наверное.

– Что-то не похоже. Не такой он, по-моему, парень, – ответил Жорка.

– Чего ж его нет? Может, его целый день ждать?

– Ну ладно, пошли.

– На бон?

– Нет, Владька, пойдем к той девчонке. К Тамико. Ладно? Она же нас звала.

– А-а, ну ее! Опять реветь начнет. Терпеть не могу, когда ревут.

– Терпеть не могу! Будто сам никогда не ревел. Откуда ты знаешь, отчего она плакала. Может, у нее горе какое?

– Скажешь тоже – горе! Какое, интересно знать, у нее горе может быть? Смех один. Куклу потеряла? Просто плакса она. Да и мамаша, видал, какая злющая. Того и гляди уши надерет…

– Привет, – раздался сзади голос.

Жорка и Владик враз обернулись и увидели мальчишку со стройки.

Он был красный, потный и дышал, как загнанная лошадь. Видно, бежал со всех ног. Торопился.

– Привет, – отозвался Жорка.

Ишь ты! Не испугался. Один пришел. В такую даль приперся и не побоялся засады. Умеет слово держать.

Драться Жорке ни капельки не хотелось. Он попытался сам себя разозлить, представил, будто этот мальчишка здорово его обидел, да не как-нибудь, а подло: Жорка увидел себя привязанным к дереву, как Пятнадцатилетний капитан, а рядом этого мальчишку с плеткой. Он всегда так себя распалял.

Но на этот раз ничего не вышло. Никак он не мог представить этого мальчишку с плеткой.

Драться решительно не хотелось.

Мальчишка молчал. Молчали и Жорка с Владиком.

На чугунный заборчик, огораживающий дуб Петра I, села маленькая желтая птичка, с любопытством оглядела мальчишек черными юркими бусинками глаз и вдруг, запрокинув голову, разразилась переливчатой, звонкой трелью. И снова поглядела на мальчишек. Будто спрашивала:

«Ну как? Здорово я пою?»

– Здорово, – сказал Жорка и рассмеялся.

– Это чиж, – сказал незнакомый мальчишка.

– А тебя как зовут? – спросил Жорка.

– Димка.

– А меня Жоркой зовут. Его – Владиком. Он мой друг.

– А чижихи не поют, – сказал Димка, – поют только чижи. У них на горлышке темное пятнышко. Если с пятнышком – хороший певец.

– А ты откуда знаешь? – спросил Владик.

– Жил у меня чижик. Всю зиму жил. Я его семечками кормил. Надавлю семечек бутылкой, он и клюет. Совсем ручной стал.

– А где он сейчас?

– Выпустил весной. Он улетать не хотел, все в форточку бился. Потом улетел.

– Слушай, а чего тебя тот дядька хозяином называл? Ты работаешь на стройке?

– Нет. Я еще учусь. В шестой перешел. У меня батя в мостоотряде работает. А дядя Федя шутил. Он меня с пеленок знает. Мы всюду вместе ездим.

– А ты любишь корабли? – спросил Жорка.

– А как же! Ясно.

– Я буду моряком. Вот. Владька музыкантом. А ты?

– Я строителем стану. Мосты буду строить.

– Ну… интерес собачий. Была нужда, – протянул Владька.

– Много ты понимаешь, – обиделся Димка.

– Брось, Владька! Может, ему и вправду интересно. Тебе интересно на скрипке пиликать, ему мосты строить. Чего пристал к человеку, – решительно сказал Жорка.

Владька удивленно на него поглядел и смутился.

– Да я ничего. Пусть себе строит. Пожалуйста, – сказал он.

Мальчишки неторопливо зашагали по аллее.

– Сейчас мы на гребную базу зайдем, – сообщил Владька, – у нас там тренер знакомый. Ты, Димка, академические лодки видел?

– Видел. Издали.

– Издали – ерунда. Сейчас вблизи посмотришь. Даже потрогать можешь. У нас там тренер – приятель. Олег Баранов.

Владька говорил гордым таким, солидным голосом – пыль в глаза пускал.

– Может, сперва к Тамико сходим? – сказал Жорка.

– А кто такой Тамико? – спросил Димка.

– Девочка такая.

И Жорка рассказал о вчерашней встрече.

Димка слушал, и видно было, что не просто так слушает, а с понятием. Это сразу видно, когда человек с понятием слушает, а не так – лишь бы номер отбыть.

– Да, странно, – задумчиво сказал Димка, – не может человек просто так, ни с того ни с сего плакать. Даже если этот человек девчонка. Причина значит есть.

Гичка «Акула»

– А-а, друзья-приятели явились, – сказал Олег, – молодцы, что пришли. Хотите лодку?

– Чего спрашивать-то! Конечно, хотим, – ответил Жорка.

– Тогда вот что: видите эту длинную лодку? Называется она гичка. Сейчас пойдем в кладовую, я вам дам скребки. Гичку надо очистить от старой краски – ободрать ее, потом прошпаклевать, наложить грунтовку и покрасить. Сумеете?

Мальчишки молчали.

– Кто из вас красил когда-нибудь? – спросил Олег.

– Я, – сказал Димка.

– Ты? Что-то я тебя не видел раньше. Ты кто такой?

– Это наш приятель, – сказал Жорка, – его отец в мостоотряде работает. Новый мост строит.

– Очень хорошо, – Олег кивнул, – а что ты красил?

– Лодки красил. И балки стальные суриком грунтовал. Малярам помогал, – сказал Димка.

– Ну? Да ты, оказывается, классный специалист. Решено: будешь инструктором – научишь своих дружков. Пошли за инструментом.

Через несколько минут, вооруженные скребками и жесткими стальными щетками, мальчишки принялись очищать гичку от старой потрескавшейся краски.

– Лодку до ума доведете – будет у вас корабль. Любишь кататься – люби и саночки возить, – сказал Олег и ушел.

Мальчишки радостно переглянулись и с остервенением набросились на краску.

Надо же! Иметь свою гичку на гребной базе. И не просто какую-то лодку, а гичку! Одно название чего стоит. Настоящее моряцкое слово – гичка. В классе помрут от зависти, расскажи им такое.

– А как мы ее назовем? – спросил Жорка.

– «Ласточка», – предложил Владька.

– Ну уж нет, дудки. Ласточка! У всех дачников лодки Ласточки. Ты еще Надеждой ее обзови или другим каким-нибудь девчачьим словом.

– Сам-то ни шиша не придумал еще, – обиделся Владька.

– Я придумал, – твердо сказал Жорка, – мы назовем ее «Акула». Акула – гроза морей. Идет?

– Идет, – согласился Димка.

Владик подумал и хмуро кивнул.

Я посижу одна

Когда в половине второго мама пришла звать Тамико обедать, у Тамико были красные глаза и припухшие веки.

– Ты плакала? – испугалась мама.

– Нет, – Тамико мотнула головой.

– Но я же вижу, – заволновалась мама. – Что-нибудь случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

Тамико наклонила низко голову и молчала.

– Тамико, гогона, шен кнев гацкенинес, им сазизгарма бичебма? Ну стири, сакварело! [2]2
  Тамико, девочка, опять тебя обидели эти противные мальчишки? Не плачь, родная! (груз.).


[Закрыть]

– Нет, просто они не пришли. Им со мной неинтересно, – ответила Тамико.

Мама, когда волнуется, всегда говорит по-грузински. Это ее родной язык.

А у Тамико два родных языка. У нее папа русский.

Тамико приехала в Ленинград из Грузии, из города Кутаиси.

Ее папа работает там на автомобильном заводе. Он инженер-конструктор. Придумывает новые автомобили.

Раньше, еще когда Тамико не было на свете, он жил и работал в Москве. А потом его послали в Кутаиси. На новый завод. Помогать грузинским товарищам. Там он и остался.

Ему понравилось в Грузии. Он там и маму Тамико встретил.

Тамико тоже нравится Грузия. Вообще нравится, потому что Грузия очень красивая страна, и еще потому, что это ее родина. Очень хорошая родина. Самая лучшая. Вообще-то всегда самое лучшее место для человека – его родина. Но не у всякого на родине есть горы со снеговыми сияющими вершинами, и синие грабовые леса, и Черное море. Правда, в самом Кутаиси моря нет, но все равно оно близко. Красивая родина Грузия.

Тамико первый раз уехала из дому.

С самого рождения Тамико привыкла, что вокруг горы. Куда ни глянь – всюду горы, будто поросшие кудрявой зеленой шерстью.

А тут вдруг поезд вырвался из кольца гор, проскочил сквозь дымные тоннели и вылетел на такой простор, что дух захватило.

Сначала было море. Оно выплеснулось беспредельным синим пространством. Таким огромным и ярким, что заломило глаза.

Тамико жадно глядела на него, и ей просто жутко хотелось пронестись по этому синему живому простору на могучем стремительном корабле. Хоть немножечко. Хоть самую малость! Так, чтобы упругая струя воздуха откидывала назад волосы, обливала тело прохладой и силой.

Потом поезд вынес ее на спокойные бескрайние поля.

Земля была расчерчена лесными полосами на ровные квадраты; она лежала задумчивая и тихая.

Поезд пролетал мгновенными грохочущими мостами, и Тамико успевала разглядеть чужую таинственную жизнь внизу: просмоленные рыбачьи лодки, сохнущие невесомые сети и загорелых веселых людей, приветливо махавших руками вслед поезду.

И она махала им – этой незнакомой и доброй жизни.

А жизнь была всюду. И всюду она была разная: пирамидальные закопченные терриконы Донбасса никак не перепутаешь с белыми мазанками казачьих станиц, охраняемых головастыми рыжими подсолнухами.

Москву проехали ночью. А потом потянулись леса. Север был весь в валунах и белоногих березах – прозрачный и светлый.

К концу пути Тамико устала от ярких летящих впечатлений. Стоило ей закрыть глаза – и дорога разворачивалась разноцветной лентой. Как в кино. Многое слилось в ее памяти, перепуталось.

Только море она помнила очень хорошо. Может быть, потому, что увидела его первым.

А потом был Ленинград. Он промелькнул в окне такси – шумный, бурлящий, многолюдный.

У сонной Тамико закружилась от него голова. Она задремала, а когда открыла глаза, машина скользнула в прохладную зеленую аллею, и шумный город исчез за деревьями. Тамико очутилась в деревянном доме с резными наличниками – тихом и скрипучем.

Здесь жила ее тетка, родная сестра отца. Здесь кончалась дорога.

– Ну стири, сакварело! Ну стири! – повторяла мама.

– Я не буду, мамочка. Не беспокойся. Я вспоминала, – сказала Тамико и улыбнулась.

И мама вся засветилась от радости. Она любит, когда Тамико улыбается.

– Пойдем обедать, доченька.

– Ты иди, мама. Мне пока не хочется. Я еще часок посижу и приду сама.

Мама поколебалась мгновение, но настаивать не стала.

– Хорошо, родная, посиди. Я пойду помогу тете Тане.

Надежда

Тамико задумчиво глядела на подернутую зеленой ряской воду.

Да, славная штука – путешествия. Что может быть лучше! У каждого человека впереди должна быть дорога. Тогда человеку веселее жить. После дороги человек становится умнее. И лучше.

Только эта первая дорога Тамико была не очень-то веселой, если разобраться. Потому что сколько бы перемен ни было там, за вагонным окном, внутри человека остаются все его мысли, и печали, и горе. От них не убежишь ни на какой скорости.

А Тамико все время помнила, зачем они с мамой едут в Ленинград.

Они ехали за надеждой. Они ехали в тревоге. Они, наконец, решились – и Тамико, и мама, и папа.

Тамико везли в больницу. К самому лучшему доктору.

Здесь ей сделают операцию. Потому что у Тамико больное сердце. Есть такая болезнь – врожденный порок сердца.

И оттого Тамико не такая, как другие девчонки и мальчишки. А ей хочется быть как все. Бегать по траве, плавать, прыгать, лазать по деревьям. Очень ей этого хочется.

Сейчас она может только ходить. А если побежит, ей сразу не хватает воздуха. У нее одышка.

Это очень обидно – хотеть такой малости, доступной всем – побегать и…

Тамико часто думает, глядя на других девчонок и мальчишек, что они не понимают, как им повезло. Не ценят. Им кажется, что так и должно быть.

И, наверное, это правильно. Конечно, только так и должно быть. Как же иначе? А так, как у Тамико, быть не должно. Ни с кем. Никогда.

Здесь, в Ленинграде, Тамико все время помнит про свою болезнь. Там, дома – в Кутаиси, все привыкли, что Тамико такая. Да и Тамико привыкла. У нее были друзья, много друзей.

Девчонки и мальчишки, с которыми она дружила в Кутаиси, считали, что так и должно быть. Им казалось это естественным. Все ведь люди разные, все отличаются друг от друга. А Тамико отличается чуточку больше. Так считали ее друзья. Тем более, что она никогда не жаловалась.

Они бы несказанно удивились, если бы увидели, что Тамико забирается на дерево или, например, кувыркается. И еще больше удивились бы они, если бы узнали, что Тамико завидует им.

Тамико не могла бегать, как все, зато она могла делать многое такое, что все не могли.

Она умела рисовать. И книжек прочитала больше всех. Что еще остается человеку, если он побегать и то не может всласть.

Умная, спокойная Тамико! Красивая Тамико!

В Ленинграде все изменилось. Тамико впервые в жизни пообещали, что она может быть другой, совсем здоровой.

Это пообещал ей доктор, большущий неторопливый человек с рыжей бородой.

Он познакомил ее с двумя девчонками. Они весело прыгали через скакалку в пустынном тихом саду – раскрасневшиеся и счастливые.

Доктор рассказал, что совсем неравно, до операции, они чувствовали себя еще хуже, чем Тамико сейчас.

Тамико недоверчиво и чуточку враждебно смотрела на них. Доктор улыбнулся, и она поняла, что этот человек не может обманывать: такие уж у него были глаза – неврущие.

Этот разговор и скачущие девчонки так взбудоражили Тамико, что ей теперь казалось, будто это и не она вовсе, а другой человек. Вот взяла вдруг и заревела при незнакомых мальчишках. Никогда с ней такого не бывало. Стыдно вспомнить. И, конечно, эти дуралеи решили, что она плакса и нюня, поэтому и не пришли больше. Ну и пожалуйста. Ну и наплевать. Хоть и обидно.

Что и говорить, операция – это очень страшно. Но если бы сейчас вдруг сказали: не будем тебе ничего делать, – это было бы пострашнее, это было бы ужасно. Потому что без надежды нельзя жить человеку. Так думала и чувствовала Тамико. И было ей очень тревожно.

И еще у нее не было здесь друзей. А это уж совсем скверно.

Рабочий день

Ух, и уработались же они! Ох, и уходились!

Это только сперва казалось, что обдирать эту чертову гичку легко. Но очень скоро пальцы, сжимавшие скребок, занемели, заныли плечи.

Скребки пришлось откладывать и махать руками, трясти пальцами.

Потом они проделывали это чаще и чаще и, наконец, Владька не выдержал. Он, кряхтя, разогнулся и сказал:

– Ну ее к чертям, эту гичку. Пусть она, братцы, отдохнет. А то мы скоро протрем ей бока до дырок. Айда купаться.

– Чего ж, это можно, – согласился Жорка. Как-то уж очень поспешно согласился.

Димка скребанул еще разок, аккуратно обтер пальцами скребок и положил его на пирс.

– Угу, – сказал он.

Мальчишки побежали на самый конец бона, там была сколочена небольшая самодельная вышка с длинной гибкой доской – трамплином.

На ходу сбросили рубашки и штаны – остались в плавках.

Димка был чернущий, выдубленный, прямо-таки прокаленный солнцем. Жорка с Владиком только ахнули.

– Когда это ты успел, Димка? – спросил Владик.

– А я еще в марте начал. Заберусь в какой-нибудь закуток между штабелями досок, разденусь и загораю. Люди еще в шубах ходят, а в закутке солнышко припекает и пахнет смолой, как в лесу, теплынь – хорошо.

Жорка с уважением поглядел на мускулистого, подбористого Димку и подумал, что, пожалуй, он правильно сделал, когда не стал с ним драться. Наверняка ему, Жорке, перепало бы больше.

Владька раскачивался на трамплине.

Он раскачивался все сильнее и сильнее. Гибкая ясеневая доска почти касалась воды.

Потом Владька оттолкнулся, нелепо растопырив руки и ноги, медленно перевернулся в воздухе и гулко плюхнулся в маслянистую тугую воду.

Он тут же вынырнул, отфыркиваясь, как морж, тряхнул головой и заорал:

– Ух и здорово, ребята! Давайте сюда, ко мне. Вода теплая – блеск.

Жорка прыгнул с бона, подняв тучу брызг, и захлопал саженками к Владику.

– Макнем? – тихо спросил он и незаметно кивнул головой в сторону Димки.

– Угу, – бормотнул Владька, и они отплыли подальше от вышки.

– Давай, Дима, прыгай. В пятнашки сыграем, – сладеньким голосом позвал Владька, – или ты, может, плавать не умеешь?

– Умею, – усмехнулся Димка. Он неторопливо прошел на трамплин. Постоял немного, глядя на ребят. Глаза его стали как две щелочки.

Потом тремя короткими сильными движениями раскачал трамплин, резко взметнулся вверх, бесшумно вошел в воду и исчез.

– Видал? – уважительно прошептал Владик. – Не плеснул даже.

– Да, парень что надо, – сказал Жорка, – лихой. Только все равно макнем. Чтоб не задавался.

Но Димка пропал. Сгинул куда-то. Прошло уже довольно много времени, а его все не было.

– Чего это он? – забеспокоился Жорка. – Может, ушибся, а?

Мальчишки переглянулись.

– Как бы беды не…

И Владька исчез под водой. Будто его акула утащила. Или осьминог.

Жорка только успел заметить его вытаращенные глаза и тут же почувствовал, как кто-то скользкий и холодный вцепился ему в ноги и дернул вниз.

Жорка заорал и хлебнул добрый глоток воды. Он дрыгал ногами, молотил кулаками.

Ужас объял Жорку.

Он рванулся изо всех сил, пробкой вылетел на поверхность и сразу же увидел такого же перепуганного Владьку.

А чуть в стороне хохотал-заливался Димка. Он просто обессилел от смеха. Прямо-таки скис.

– Ну что, макнули? Ха-ха-ха! Макнули? Думаете, я не заметил, как вы договаривались?

Жорка с Владькой метнулись за ним, схватили, навалились, но Димка выскользнул, как угорь, и с места рванул таким стремительным кролем, что и догонять его не стали.

И пошла потеха! Мальчишки налетали друг на друга, брызгались, визжали.

Весь этот гвалт гулко разносился по воде, бился в берега, возвращался эхом.

Из окошка выглянул Олег, погрозил кулаком. Потом он все-таки не выдержал и в трусиках прибежал на бон. Очень уж заразительно хохотали и возились мальчишки.

Олег с разбега сиганул в воду, и тут уж началось такое, что даже уборщицы испуганно выскочили из дома.

Мальчишки облепили Олега, щекотали, тискали его, а он, как медведь, ворочал тяжелыми плечами, хохотал и визжал.

– Ой, не могу! Ой, братцы, не губите! Утопну я! Ой! – причитал он, а сам ловко окунал с головой то одного, то другого.

На пирс вылезли обессиленные, задыхающиеся.

Плюхнулись на раскаленные, пропитанные солнцем и смолистым духом доски, блаженно вытянулись – усталые и счастливые.

Июльское солнце жадно слизало с тел дрожащие прозрачные капли, стало припекать.

– Ну что ж вы, братцы? Купаться – оно, конечно, здорово, а кто работать будет? Или вы уже утомились?

Голос у Олега был ехидный.

– Это мы-то? – взвился Жорка. – Да мы ее сегодня же всю обдерем. Не уйдем, пока не кончим.

– Ну-ну, – с сомнением сказал Олег и ушел.

– Покажем ему, пацаны? – спросил Жорка.

– Покажем, – решительно сказал Димка.

– А может, лучше завтра? – разморенным голосом отозвался Владик. – У меня руки отваливаются.

– Что ж, слабаки могут идти домой. Это тебе не на скрипочке пиликать, – рассердился Жорка. – А мы работать будем.

– Сам ты слабак, – лениво огрызнулся Владик, но все-таки взял скребок.

Работали до вечера, молча и сосредоточенно.

Жорка ревниво следил за Димкой, изо всех сил старался не отставать от него.

А Владик уже ни за кем не следил. Ему было все равно. Он устал, как собака. Владик опустил голову и скреб, скреб, боясь выронить скребок из ослабевших пальцев. И потихоньку проклинал Жорку, и себя, и чертову гичку.

А солнце пекло, как ошалелое.

Олег принес три бутылки молока, батон и здоровенный кусок любительской колбасы.

Съели все моментально, проглотили с рекордной быстротой.

Вот бы удивились родители Владика, если бы увидели, с какой жадностью глотает их сын большущие куски черствой булки.

– А теперь – марш по домам. Вы сегодня отдых честно заработали, – сказал Олег, – просто молодцы, не ожидал я от вас такой прыти.

Мальчишки расцвели.

– Это нам, знаешь, хоп хны, – нахально сказал Жорка. – Мы еще и не так можем.

– Что ж, ни капельки не удивлюсь, – сказал Олег, – такие железные ребята все могут.

Мальчишки ликующе переглянулись, и такие у них были гордые лица, что Олег не выдержал и украдкой улыбнулся.

Мальчишки ничего не заметили. Слишком они были поглощены собой.

Они спрятали скребки и, обнявшись, походкой хорошо поработавших, бывалых людей пошли к выходу.

– Жаль, к Тамико сходить не успели, – сказал Жорка.

– Ничего, завтра пойдем, – сказал Димка.

Великолепный день, рабочий день кончился.