Текст книги "Остановиться, оглянуться… (Поэтический дневник)"

Автор книги: Илья Ицков

Туминас

Мне нравится видеть Римаса Туминаса в его театре. Вот он движется к своему кабинету, с кем-то здоровается, вот выходит на поклон под нескончаемые овации. Хозяин Вахтанговской Ратуши, хозяин дома, который передается из поколения в поколение. Я не пропускаю ни одного его спектакля; с неизменным интересом слежу за всем, что он делает, что придумывает. Как из своего бывшего детища – Вильнюсского театра – этого полигона идей, он трепетно переносит их в другую действительность, примеряя, отстраняясь и продолжая идти дальше.

У меня Туминас начинался с «Дяди Вани». Много интересного видел я в Чеховском театре. В 80-е поразил Петер Штайн, не забылся «Дядя Ваня» в кино у Андрона Михалкова-Кончаловского. Потом изящные «Три сестры» у Петра Наумовича Фоменко, где ты оказывался в самой жизни, среди героев. «Дядя Ваня» Туминаса – это был стопроцентно мой спектакль. Появление и исчезновение персонажей. Контур человеческой жизни, где ты есть, и тебя нет. И всё-таки жизнь есть жизнь – с её характером, странностью, болью, радостью и неповторимостью.

Прочтение пушкинского «Евгения Онегина» у Туминаса просто оглушительное.

С любовью, задиристостью, с мелочами и подробностями, принимая во внимание его, Пушкина, рисунки, дух и атмосферу века. Столько знания и необычности, сосредоточенности и лёгкой фривольности, и истинной любви к живому слову классика.

Два Онегиных, два Ленских, одна боль, одна любовь, одна Татьяна.

Русский спектакль литовского гения – подарок всему миру. Всем, кто читал, перечитывал и кто ещё будет читать Пушкина.

После такого Гран-при трудно ставить что-то новое. Но вот появляется «Царь Эдип» и мы видим сегодняшнее и, как всегда, вдумчивое и глубокое по сути прочтение античной классики. Площадь и дом. Публичное предательство и личная трагедия. Бочка вот-вот дотянется до ВАС. Время – судья. А пока не затронет, мы терпим.

Молодые актёры на Малой сцене делают свой театр, готовятся премьеры, постоянно подыскивается интересная работа для корифеев театра, открывается новая Симоновская сцена, продолжаются потрясающие уроки Мастера.

2018

* * *

Туминас – это множество проживаний в одной мизансцене; рифма и ритм; найденное на острие времени и поэзии; уходящий и приходящий Чехов; таинство Пушкина.

Римас – волшебный читатель и умный рассказчик.

Импрессионизм от Туминаса.

Лувр от Туминаса.

Модерн от Туминаса.

Авангард от Туминаса.

Премьера от режиссёра.

2015

«Я не про театр – я про жизнь…»

Туминасу

* * *

 
Я не про театр – я про жизнь, где просто быт,
где суета – дренаж непрочных суток;
где вот уже полжизни нас штормит
и штиля не увидим мы как будто.
Такая оголтелая гроза
вдруг в тихий день неслышно превратилась,
и мизансцена запросто родилась, —
тем пальчиком, по Пушкину, грозя.
 

2014

«Шар залетит, отчаянно бильярдный…»

Туминасу

* * *

 
Шар залетит, отчаянно бильярдный, —
Удар наотмашь, словно по лицу.
Повалит снег с бессилием злорадным.
Дуэль. Затмение. Всё близится к концу.
 
 
Открыв глаза, пойму, что это сон;
Лишь пуля над предсердием застрянет,
И всё опять тяжёлой явью станет, —
Судьбу минуя, выйду на поклон.
 
 
И снова шар снуёт передо мной
И к лузе он сегодня не пробьётся.
Я пропустил удар. И не придётся
Сегодня разговаривать с тобой.
 

2013

«До Менлихена горы, горы…»

Р. Туминасу

* * *

 
До Менлихена горы, горы,
До Менлихена – облака.
Я иду уже год который,
И устал я уже слегка.
Но мне нравятся эти склоны,
Эти тропы и шум дорог.
Рядом поезд идет нескорый,
Словно скорым большой упрёк.
Но чем медленней, тем красивей
Повторяться и повторять,
И у этой небесной сини
Что-то новое открывать.
 

2015

«Март 2018 года. Смотрел спектакль Аллы Демидовой…»

* * *

Март 2018 года. Смотрел спектакль Аллы Демидовой и Кирилла Серебренникова «Ахматова. Поэма без героя». Невозможно об этом не сказать. Спектакль идёт час с небольшим. В его оформлении – мотив лестницы: ступеньки вверх – вниз, вверх – вниз. Алла Демидова просто и незаметно сотворила маленькое чудо: спустя некоторое время я слышал не знакомый голос известной актрисы – я слышал голос удивительного поэта Анны Ахматовой. Глоток истинной свободы, глоток чистой поэзии, потрясающие уроки мастерства. Там, где значимость строк достигает апогея, актриса напрямую обращается к нам, – взывая, негодуя, предостерегая.

К нам обращается Анна Ахматова, чей голос звучит сегодня ещё сильнее, чем вчера.

* * *

После спектакля потянуло вдруг в свои архивы. Ещё один экскурс в прошлое: стихи, фотографии, журнальные и газетные вырезки… Попалось на глаза одно из моих любимых стихотворений – «Остановиться, оглянуться» Александра Аронова, замечательного поэта и журналиста. Опубликованное когда-то в «Московском комсомольце» в рубрике

«На первую полосу», оно очень созвучно той мысли, тому настрою, с которым я собирал эту книгу. И в конце концов назвал её «Остановиться, оглянуться…».

2018

Остановиться, оглянуться

Л. Жуховицкому

 
Остановиться, оглянуться
Внезапно, вдруг, на вираже
На том случайном этаже,
Где вам доводится проснуться.
 
 
Ботинком по снегу скрипя,
Остановиться, оглянуться,
Увидеть день, дома, себя
И тихо, тихо улыбнуться…
 
 
Ведь уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть,
Остановиться, оглянуться
И никогда не умирать!
 
 
Согласен в даль,
Согласен в степь
Скользнуть, исчезнуть, не проснуться —
Но дай хоть раз еще успеть
Остановиться, оглянуться.
 

Александр Аронов

«Как давно и как недавно это было…»

* * *

Как давно и как недавно это было: открытие ленинградского балетмейстера Бориса Эйфмана; чудо-мгновения Фаины Георгиевны Раневской; галёрки, партер, ложи, до отказа заполненные вдумчивым, понимающим, взыскательным зрителем…

Я современник многих эпохальных театральных открытий и больших актёрских судеб, свидетель их достижений и неудач. Я помню, как прощался со сценой Сергей Яковлевич Лемешев, исполняя партию Ленского, как ложились к его ногам цветы, цветы, цветы…

Помню, как читал Пушкина перед своим спектаклем «Маленькие трагедии» Рубен Николаевич Симонов в Вахтанговском театре. Как задыхался от собственного гения Иннокентий Смоктуновский; как по мельчайшим крупицам собирал роль Олег Борисов; как вдохновенно импровизировал Евгений Евстигнеев.

Канули в лету и остались живым переживанием только для их современников элегантно виртуозные па Андрея Миронова, гортанные откровения Владимира Высоцкого, потрясающая органичность Олега Даля. Но даже на этом звёздном фоне чудо-мгновения Раневской стоят особняком. Это своего рода блюз русского театра, с тончайшими градациями forte и piano, где такая неизмеримая глубина боли и такая непостижимая мера перевоплощения.

Я застал её Фелицату в спектакле «Правда хорошо, а счастье лучше», поставленном в театре имени Моссовета Сергеем Юрским, переехавшим после опалы в Москву. Её появление на сцене сопровождалось лёгким гулом в зале – люди вставали, вытягивали шею, боясь пропустить, прозевать малейшее движение. Актриса совершала таинство перевоплощения во всём – это было ритуальное омовение слов, жестов, реплик, мизансцен. Вулкан утолял штиль. Где-то рядом вырисовывалась та «Мтацминда», та гора, на которой лишь Е.Н. Гоголева с её «Мамуре» да Верико Анджапаридзе могли стоять рядом.

Театр – колесница. Порою одну пядь проезжаешь всю свою жизнь.

* * *

В. Дельмар

«Дальше – тишина»

Купер Барклей – народный артист СССР Р.Я. Плятт

Купер Люси – народная артистка СССР, лауреат Государственной премии СССР Ф.Г. Раневская.

Постановка А. Эфроса.

Это из бережно хранимой программки грандиозного спектакля 80-х, в котором сошлись три великих имени.

2018

В. Прохоров

В Театре «Около Дома Станиславского» смотрел «Магадан-кабаре». Праздник умной режиссуры Юрия Погребничко.

Об этом театре я когда-то узнал от замечательного актёра, моего земляка – Валеры Прохорова, который был ведущим актёром его труппы. В последние годы я не встречался с ним. В антракте подошёл к администратору спросить, где и как он, и она сказала, что его нет в живых уже 9 лет. Он умер в 2008-м в День театра.

Мы познакомились в 80-х в городе Брянске, когда он был ведущим актёром Брянского драматического. Революцией в театре было появление Ю. Погребничко. Его спектакль «Бешеные деньги» стал событием. Валера оставил брянскую сцену и уехал за Погребничко в Петропавловск-Камчатский, а затем перебрался вместе с ним в Москву. Роли, сыгранные им в Театре «Около Дома Станиславского», принесли ему звание лауреата Государственной премии РФ. С этим театром он много странствовал по свету: побывал в Германии, Италии, Югославии, Франции, Бельгии, Швейцарии.

Трудно поверить, но актёром он стал случайно. До 22-х лет и не думал об этом. Обычное послевоенное детство, служба в армии, учеба в ракетной академии и вдруг, неожиданно для самого себя – театральный институт.

Валера играл в театре и в кино, снимался в знаменитых рекламных роликах банка «Империал». Был органичен и высокопрофессионален, удивлял тем, что в одном спектакле мог сыграть сразу несколько ролей. В пьесе «Нужна трагическая актриса» по «Лесу» Островского играл и Счастливцева, и Гурмыжскую, и настолько вошёл в её образ, что московские театральные критики выдвинули его «Гурмыжскую» на лучшую женскую роль года.

В 90-е я организовывал его приезд в Брянск со спектаклем «Сторож» по пьесе Г. Пинтера. Прекрасная актёрская работа, потрясающе выстроенная роль.

В Брянске жили его жена и дочь. «Две Мани», к которым Валера всегда возвращался. В этом городе он и похоронен.

Московский театр «Около дома Станиславского», Брянский драматический и все мы, его друзья, помним замечательного Валеру Прохорова, его роли, его скромность, непритязательность и уникальную органику.

2017

«Май 2010 года. Иду на Шапиро…»

* * *

Май 2010 года. Иду на Шапиро. Адольф Яковлевич ставит во МХАТе «Обрыв» по роману Гончарова. Классическая литература на театре. Такой важный для наших дней Гончаров. Третий роман автора на букву «о» – он самый трудный; пишется целых 20 лет. «Пишу роман – получается жизнь, пишу жизнь – получается роман».

Режиссёр Шапиро сам написал свою версию «Обрыва», сохранив при этом авторский колорит коллизий и его влюбленность в эпоху. Работа Татьяны и Сергея Бархиных (художника-постановщика и художника по костюмам) придаёт спектаклю особую пластику, эстетику. Актёры О. Яковлева (бабушка) и А. Белый (Райский) слышат друг друга. Режиссёр мастерски выстраивает детали, настроения. Классика читается легко, с должным достоинством, что так важно для сегодняшнего зрителя. Мы стоим у «обрыва», наблюдая за действиями и переживаниями героев романа, мучаясь вместе с ними проблемами нравственного выбора, а по ту сторону от рампы жизнь течёт по законам своего времени, ставя перед нами всё те же вечные вопросы.

Гончаров написал жизнь – получился роман, так интересно прочитанный Адольфом Яковлевичем.

* * *

Вспоминаю, как мы ездили в Ригу, в его Театр юного зрителя. Там собиралась вся театральная тусовка и просто неравнодушные люди. Там было легко, азартно, весело.

Открытка из Парижа

Дорогие мои!

Пишу из Парижа, и наслаждаюсь радостным хаосом вокруг. Влюбилась окончательно в этот город, в котором нахожу много общего со старою Москвой или Петербургом. Русских точно уже видела, но больше всего туристов из других стран.

Собор Парижской Богоматери был для меня исключительным событием. Вдруг я поняла – я здесь, в том городе, о котором мечтаю давным-давно. Пусть у вас будет встреча с Парижем, а до этого – наша встреча.

Обнимаю вас крепко, крепко!

Лео.

25.02.95.

Это открытка из Парижа, который тогда был неведом и недосягаем. Это весточка от человека, описание дружбы с которым претендует на отдельные главы, а то и на целую книгу. Сегодня наша дружба менее трогательная, но раз от разу включается телефон и раздаётся голос, который я слышу вот уже 35 лет: «Илья, привет!»

Будто только вчера появилась наша маленькая компания в составе студента актёрского факультета ГИТИСа Андрея Родикова, студента режиссёрского факультета того же ГИТИСа Ильи Ицкова и стажёра из Германии Леноре Калер, которая занималась русской литературой в Краснодарском университете. Нас познакомил театр Маяковского (его филиал на Сретенке) в 1984 году. Мы слушали тогда монологи поэта в исполнении А. Лазарева. У Леноре был большой круг знакомых, и мало-помалу наша компания разрасталась.

Она родом из Ваймара. Её родители работали в ваймарских музеях, и она сама по себе музейный реликт. Блестяще пишет по-русски, по тем временам – эпистолярный бог, который в своих письмах дарил такую радость общения, такую чашу оттенков и настроений. Её дядя долгое время жил в Москве, и потому ей хорошо знакомы здешние музеи, имена, родословные, монастыри, храмы.

Её мир многообразен и искренен. В нём прекрасно уживаются Даниил Хармс и Иоганн Вольфганг Гёте, Шиллер и Владимир Маяковский. До сих пор помню, с каким загадочным выражением лица, особым настроением вела она меня к могиле Маяковского на Новодевичьем. С каким благоговением знакомила с замечательным русским писателем Сигизмундом Кржижановским и по абзацам разбирала предисловие В. Перельмутера, который открыл нам этого художника слова.

А пока открытка из Парижа.

«Проснуться в Париже. Окошко открыть…»

* * *

 
Проснуться в Париже. Окошко открыть.
Приветствовать осень и старые крыши,
И Бродского строки едва повторить,
И новое что-то под утро услышать.
 
 
Париж не ложился, он просто дремал,
Кувшинки Моне на озера ложились,
И дни, как дыхание, просто случились,
Как будто просились на этот вокзал.
 
 
Устроились, свыклись, друг друга нашли,
К Мане постучались, окликнули Берту,
И каждому дали всего по конверту,
Чтоб мы этот город для всех сберегли.
 
 
Чтоб всем улыбнулся слегка Фрагонар,
И Энгр незнакомкой своей обернулся.
По улочкам старым, по тихим дворам
Я слышу – Париж потихоньку проснулся.
 

2013

«Сударыня, кажется, март…»

* * *

 
Сударыня, кажется, март —
Летящий, дождливый, изменчивый.
Какой-то немыслимый фарт —
К тебе приходящая женщина.
 
 
Едва прикоснувшись рукой,
Снимая котурны величия,
Становится Ваше Величество
Недолгой, но главной судьбой.
 
 
Сударыня, настежь окно,
Немного совсем нам отмерено;
И то, что с годами потеряно,
Открыть нам сейчас суждено.
 
 
Сударыня, март наступил
И даже немного закончился.
Он солнечным, радостным был.
Ведь правда же, Ваше Высочество.
 
 
Да, кстати, в Париже дожди,
И зимы мгновенно растаяли.
Нам всё еще, всё по пути,
Садитесь на поезд, сударыня.
 

2013

«Ноябрь 2009 года. Париж…»

* * *

Ноябрь 2009 года. Париж, который хотелось увидеть ещё раз. В своём недавнем путешествии на Атлантику мы преодолели этот город, так и не успев погрузиться в него по-настоящему. Словно так и не вошёл в тебя Нотр-Дам, Лувр, Дом инвалидов и Эйфелева башня – тростинка над помпезным замком. Правда, осталось отчётливое впечатление от Монмартра, Монпарнаса, Елисейских полей, пронзительного ветра и кофе на улице, сидя на стульчике лицом к Парижу. И только теперь, спустя четыре года, поселившись в гостинице рядом с Гранд-опера, мы уже не спеша, медленно бродим по берегам Сены. Слева Гранд-опера, справа Комеди Франсез, а посредине – монументальный бронзовый Жан Батист Поклен. Он же Мольер, и квартира, где он жил, улицы, по которым он ходил. История Парижа – это и история Мольера, которого сегодня ставят во многих театрах России.

В этом году в Малом театре играют «Кабалу святош», а в Гранд-опера отмечают 100-летие дягилевских Русских сезонов. Здесь проходит выставка, посвящённая этому событию. После выставки поднимаемся наверх, к истории уже иного времени – смотреть плафон, расписанный по эскизам Шагала. Своего рода эксперимент в помпезном барочном храме Гранд-опера – великие позволяют приблизить к себе великих другой эпохи. Внизу, в подвале, декорации спектаклей первых дягилевских сезонов. Гранд-опера распродает костюмы той поры, их покупают наши эмигранты и передают в Бахрушинский музей. Россия и Франция – скрещение путей и судеб сквозь века: в театрах, на выставках, кладбищах, на крутых поворотах истории.

От Центра современного искусства им. Жоржа Помпиду открывается панорама Парижа. Это не очень высоко и всё самое знаменитое рядом. Ты прикасаешься и к историческим символам, и к современной истории. Правый и левый берег, а потом спускаешься в Латинский квартал, в старинные улочки, где вкусно пахнет хлебом из лавочек-пекарен, где людская молва быстро собирает песенный клуб. Все поют хиты Ив Монтана, Азнавура, Эдит Пиаф, поют и танцуют. Чуть выше – Пантеон, загадочная Сорбонна и Люксембургский сад, чьи аллеи хранят подробности истории любви Анны Ахматовой и Модильяни.

Вечером Париж затихает. Зажигаются гирлянды и прочие рождественские украшения, подсвечиваются Елисейские поля, серебрится Колесо обозрения, горит прожектор над Эйфелевой башней. И Париж как бы парит в воздухе, как когда-то в фильме Лямориса «Париж, Париж… Париж» – грустной истории, разыгравшейся между Лувром и Монмартром, между королевской бравадой и нутром парижских улочек, где тишина – признание, где движение – продолжение жизни.

«2013 год. В фойе Гранд-опера…»

* * *

2013 год. В фойе Гранд-опера, этом изумительном бастионе-храме, большой портрет ушедшей от нас в этом году Пины Бауш, к которому люди всё ещё продолжают нести цветы. Мы тоже отдали дань памяти этой великой личности.

«Мы соболезнуем всем оставшимся без нее», – было написано в программке последних московских гастролей Театра танца из Вупперталя, где представили её спектакль «Семь смертных грехов», премьера которого состоялась в Париже. Удивительный Театр танца Пины Бауш играл и пел Бертольда Брехта и Курта Вайля. Пину Бауш, ученицу экспрессиониста Курта Йосса, который в свою очередь был учеником великого Лабана, реформатора и философа движения, интересовало не столько то, как люди двигаются, сколько то, что ими движет.