Текст книги "Диверсанты Второй мировой"

Автор книги: Илья Старинов

Соавторы: Евгений Абрамов,Максим Токарев,А. Гаевский,А. Попов,И. Ландер,Т. Малахова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

И. Старинов
Взрывы в Харькове

Наступало бабье лето. И под осенним солнцем Вяземские поля и перелески впрямь пестрели женскими косыночками и кофтами. Можно было в обеденный или предвечерний час и песню девичью услышать. Но редко. Очень редко. Не до песен было собранным на рытье окопов, эскарпов и контрэскарпов девчатам и солдатским женам.

Я провел под Вязьмой три дня. И оглянуться некогда было. Вдруг вызывают в штаб фронта: «Немедленно выезжайте в Москву». Приказ есть приказ. Я не мог даже попрощаться с товарищами-минерами. Вскоре пикап Шлегера уже вырвался на московское шоссе. «Зачем вызывают? – думал я – Нагоняй или новое задание?» Ничего радостного я не ждал. Осень сорок первого года не принесла радостей.

К исходу 27 сентября мы были в столице. Промелькнули Бородинский мост, тесная Смоленская площадь, Арбат, зазеленела листва Гоголевского бульвара. Вот и знакомые желтые стены второго дома Наркомата обороны. Смахнув пыль с сапог, одернув измятую гимнастерку, поднимаюсь прохладными лестничными маршами в привычно темноватый коридор. До чего же прочно и неизменно все в этом здании!

Генерал-майор Л. З. Котляр уже ждал меня. Невысокий, коротко стриженный, торопливо шагнул из-за большого дубового стола:

– Очень рад, что поспешили! Прошу!

Я полагал, что Котляр станет расспрашивать о действиях минеров, и уже прикидывал, что и как сказать ему. Но генерал-майор ни о чем расспрашивать не стал. Озабоченно потирая седеющий ежик волос, заговорил сам:

– Ваш вызов связан с некоторыми событиями и новыми планами Ставки… Обстановка на Юго-Западном вам известна?

Из сводок Совинформбюро я знал, что войска противника вплотную подошли к наспех восстановленному киевскому укрепрайону. Наши войска упорно, в кровопролитных боях отстаивают нашу святыню – мать городов русских…

Котляр вздохнул, догадавшись, о чем я думаю.

– Киев оставлен 19 сентября, – угрюмо сказал он. – Враг угрожает харьковскому промышленному району и Донбассу.

Огромная тяжесть придавила плечи. Киев оставлен?!

Голос генерал-майора Котляра звучал как из-за стены, услышанное не укладывалось в сознании:

– Четыре армии попали в тяжелое положение. Они с боями выходят из окружения. Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями [42]42
  Катастрофа, случившаяся на Юго-Западном фронте, была огромна. 25 августа немецкие 2-я полевая армия и 2-я танковая группа начали наступление на юг (собственно поворот в южном направлении обозначился уже действиями под Рославлем и Гомелем). 14 сентября танкисты Гудериана достигли г. Ромны. В это время войска 1-й танковой группы начали наступление навстречу Гудериану с плацдарма у Кременчуга. 16 октября кольцо окружения было замкнуто у Лоховиц. 19 сентября войска 6-й полевой армии форсировали Днепр севернее и южнее Киева, сформировав еще одно кольцо окружения. Юго-Западный фронт рухнул; в окружения попали войска почти пяти советских армий. Новая линия обороны фронта, образованная много восточней, носила почти импровизационный характер. Войск было мало, резервы отсутствовали, приходилось отступать. Рисковать было уже нельзя, и врагу было решено оставить Харьков, Белгород и Донецкий промышленный район – тяжелая, но необходимая плата. «Тогда мы получим возможность вывести в резерв большое количество сил, – объяснял начальник штаба фронта Бодин, – восстановим локтевую связь с соседними фронтами, сможем больше помочь войскам, сражающимся на подступах к Москве…» (Прим. ред.)


[Закрыть].

Котляр сделал паузу и повторил:

– Ставка приняла решение содействовать войскам Юго-Западного фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями. В случае продвижения противника надлежит заминировать и разрушить все объекты, имеющие военное значение…

«Все объекты»… И Котляр, и я – мы оба понимали, очень хорошо понимали, что это значит.

И генерал-майор почти ожесточенно закончил:

– Для этой цели создается специальная оперативно-инженерная группа. Ее начальником назначены вы, товарищ полковник.

Я встал со стула.

– Сидите! – остановил Котляр. – Берите бумагу и составляйте заявку на технику.

Придвинул бумагу, снова провел ладонью по волосам:

– Учтите, в вашем распоряжении всего одни сутки. Замахивайтесь только на то, что успеете получить…

Устало опустился в кресло, положил руку на телефон:

– А я сейчас доложу о вашем прибытии. Поедем в Ставку.

Я стал составлять заявку. Решил во что бы то ни стало добиться получения управляемых по радио мин, а также самых новых электрохимических взрывателей и замыкателей замедленного действия.

И вот мы едем по безлюдным улицам затемненной Москвы на прием в Ставку. В Ставке Верховного Главнокомандования нас принимал начальник Генерального штаба Красной Армии Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников.

Я не видел Шапошникова пять лет, с 1936 года. Уезжая в Испанию, я запомнил его подвижным, энергичным, жизнерадостным. На сей раз в глаза бросалась какая-то подавленность и крайняя усталость: маршал сутулился. Под покрасневшими глазами его лежали темно-синие тени. Пальцы часто, нервно постукивали по столу.

Понять состояние Шапошникова было нетрудно. Враг смыкал кольцо блокады вокруг Ленинграда, рвался к Одессе и Москве, только что захватил Киев, фашистские полчища наводнили Белоруссию. Положение на всех фронтах оставалось неимоверно трудным, а после того, что я услышал от Котляра, представилось еще более угрожающим.

Обрисовав обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте, маршал поглядел мне в глаза:

– Операцию «Альберих» помните?

Конечно, я хорошо помнил эту операцию: в марте 1917 года, совершая вынужденный отход из Франции за так называемую «линию Зигфрида», кайзеровские войска в течение пяти недель проводили массовые разрушения и массовые минирования на площади около четырех тысяч квадратных километров. Военные историки считали операцию «Альберих» самой значительной по массовому разрушению и минированию.

– Так вот, – не отводя взгляда, продолжал Шапошников, – разрушать и минировать в районе Харькова придется на гораздо большей площади, а пяти недель для работы я гарантировать не могу. Действовать придется быстро, товарищ полковник. С собой вы возьмете группу командиров для укомплектования штаба оперативно-инженерной группы и в качестве инструкторов, а также необходимые минно-подрывные средства. Саперные части вам будут выделены командующим Юго-Западным фронтом.

И повернулся к генералу Котляру:

– Заявку подготовили?

– Заявка готова, – сказал Котляр, кивая на меня.

Я протянул исписанные листы. Шапошников взял их, умолк, углубившись в чтение. Я видел, как пальцы маршала берут карандаш.

– С запасом, голубчик, просите, – заметил маршал. – Вы же знаете, со средствами и силами плоховато!

Карандаш уже черкал по заявке.

– Ну ладно, утвердим в таком виде, – сказал Шапошников, ставя свою подпись.

Времени, чтобы рассмотреть поправки маршала, не оставалось: Шапошников уже встал.

– Собирайте людей, получайте мины, взрывчатку и немедленно выезжайте, – сказал он на прощание. – Вам теперь дорог каждый час. И помните: одного несчастного случая…

– При таких темпах и таких масштабах минирования, товарищ маршал…

– Вы отвечаете за полную безопасность мин для наших войск! – с нажимом повторил Шапошников.

И, помедлив, мягче добавил:

– Желаю успеха.

До своей опустевшей квартиры (жена с детьми эвакуировалась) я добрался в четвертом часу утра. Мы с водителем вскипятили чай, перекусили и вытянулись на голых кроватях. У нас было целых три часа для сна! Мы могли спать до семи! В семь надо было подняться, чтобы успеть во множество мест.

День 28 сентября 1941 года запомнился крепко. Восстановить последовательность событий того дня и воспроизвести разговоры не берусь. Но все-таки к ночи я каким-то чудом сумел освободиться от всех дел. Попрощался с Нагорным. Отобрал людей, получил несколько радиомин, взрывателей и замыкателей замедленного действия, тол. Правда, нам требовалось всего этого значительно больше, но что поделаешь – не было в наличии. Выделили для нас и транспорт.

Со мной выезжали в Харьков пятнадцать командиров инженерных войск, несколько инструкторов из ОУЦ и спецподразделение военинженера 2-го ранга Владимира Петровича Ястребова, имеющее на вооружении радиомины [43]43
  К началу войны в Красной Армии существовали подразделения специального минирования, на вооружении которых состояла «техника особой секретности» (ТОС). Это были радиоуправляемые фугасы Ф-10: масса вместе с аккумулятором 28 кг, сохранение боеспособности в течении 40–60 суток, возможность подрыва на расстоянии до 150 км. ТОС была огромной редкостью и предназначалась для минирования особо важных объектов. В других армиях мира, в том числе и в вермахте, подобных радиоуправляемых мин на вооружении не состояло. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Правда, радиомин выдали только тридцать штук, взрывателей и замыкателей замедленного действия менее трех тысяч, замыкателей, реагирующих на сотрясение, – лишь пятьсот штук, но начинать с этим можно было.

Следовало, пожалуй, заехать в Нахабино, поговорить с молодыми командирами, выделенными в нашу группу, предупредить их об особой секретности задания. Но не смог. В полночь я успел добраться только до конструктора электрохимических взрывателей Михаила Максимовича Файнберга.

Электрохимические взрыватели были новинкой. Я не знал еще, насколько они надежны и какие у них бывают «капризы». А ведь я вез в Харьков большую партию таких взрывателей! Файнберг вместе с семьей жил в здании института, где находилась его лаборатория. Он еще не спал. Сидел и что-то записывал. Узнав о цели моего приезда, Файнберг и обрадовался, и заволновался. Шепотом, чтобы не разбудить прикорнувшую на кушетке жену и посапывающего в кроватке маленького сынишку, инженер стал рассказывать о взрывателях. Он предупреждал, что некоторые дают отклонения в сроках замедления.

– Видите! – он обвел рукой стены. – В лаборатории сутки не просидишь. Испытываю взрыватели здесь. Поочередно с женой бодрствуем, записываем данные…

Раздался треск, хлопок, на стене расплылось очередное пятно. Файнберг засек время, склонился над блокнотом.

Разговор с ним помог найти правильное решение, подсказал, как использовать в наших целях даже «капризы» техники.

Файнберг на цыпочках проводил меня к двери. В этой комнатке привыкли к взрывам, но другие шумы были нежелательны…

Утро двадцать девятого сентября сорок первого года начиналось в Москве уныло, нехотя. Ночью сыпал нудный, сиротский дождичек, рассвет никак не мог пробиться сквозь низкие, разбухшие облака, разогнать влажный сумрак. Зашторенные окна не пропускали свет, казались слепыми. Глухо стучали сапоги патрулей, в подъездах сутулились фигуры жильцов – дежурных по ПВО, с бульваров и набережных тянулись к угрюмому небу тросы аэростатов заграждения, по Садовому кольцу с лязгом двигалась танковая рота. Наша автоколонна выбралась, наконец, на Харьковское шоссе. Разговаривать не хотелось.

Во второй половине дня мы благополучно прибыли в Орел.

– Заколдованный круг! – прокомментировал это событие Шлегер. – К нашим, что ли, товарищ полковник?

Под «нашими» он подразумевал «школу пожарных». Действительно, удобнее всего было бы остановиться на отдых в школе. И мы заявились к партизанам.

Начальник школы Ларичев обрадовался:

– К нам? Вот хорошо!

Пришлось огорчить его: едем дальше, по новому адресу.

– Ну, что ж? Ничего не поделаешь… А мы, Илья Григорьевич, литье гранат без вас наладили! Ох, и гранаты!

– Поможете теперь мне? – спросил я.

– Чем?

– Нужны кое-какие образцы мин.

– Да ради бога!

– А горючим снабдите?

– И это есть! Но неужели вы вот так – на часок?

– К сожалению, на часок. Надо…

Никто не спрашивал, почему и куда я спешу. Понимали, если бы мог сказать – сам сказал бы. Догадывались: что-то важное, срочное.

Ларичев и инструктор Мария Белова долго стояли у ворот и махали вслед нашим машинам…

Ястребов с небольшим спецподразделением и радиоминами должен был выехать из Москвы лишь утром 30 сентября, и за него я не беспокоился. Гораздо больше волновала меня судьба инструкторов и минеров спецподразделений, отправленных в Харьков поездом. Доберутся ли вовремя и без потерь?

На полпути к Курску нас застала ночь. Непроглядная, тоже дождливая. Включать фары нельзя, ехать с затемненными – опасно. Стали искать место для ночлега. Выбрали укромную лощинку, решили устраиваться, но поблизости не оказалось воды, и пришлось двинуться дальше. Так и ползли на малой скорости до самого Курска. Но какое же счастье, что возле лощинки не нашлось воды: той же самой ночью фашистские войска перерезали шоссе в том районе, где мы чуть не заночевали!

В Курске автоколонна не задержалась: враг яростно бомбил, его артиллерия била совсем близко, подвергать риску людей и технику мы не имели права. И вот первое октября, около полудня, в степной дали появились тучи дыма над темным силуэтом города. Харьков. Наконец!

Начальник инженерного управления фронта генерал-майор Георгий Георгиевич Невский, автор объемистых трудов по фортификации, пользовался среди военных инженеров широкой известностью. Однако я до сих пор знал его только понаслышке. Генерал-майор оказался высоким, сухощавым человеком, тщательно выбритым и еще более тщательно одетым: новая гимнастерка безупречно отутюжена, воротничок белее снега, пряжка поясного ремня блестит, сапоги излучают черное сияние.

Невский выслушал мой доклад стоя и лишь затем, усадив меня, опустился в кресло сам:

– Признаться, мы волновались за вас. На орловском направлении обстановка весьма тяжелая… Впрочем, проехали, и отлично. Вас теперь другое интересует, конечно? Хотите знать, какие силы и средства может выделить фронт вашей оперативной группе?

– Конечно.

Невский помедлил:

– Думаю, что не очень-то вас обрадую. Мы дадим только пять батальонов для устройства минно-взрывных заграждений и одну роту для устройства электрозаграждений.

– Но…

Невский поднял ладонь:

– При условии, что ваша группа будет не только производить заграждения на дорогах, аэродромах и других военных объектах, но и минировать оборонительные рубежи.

Я смотрел на сухую ладонь генерала и лихорадочно придумывал, как убедительнее возразить.

– Я буду просить маршала Тимошенко, – продолжал Невский, – сосредоточить в ваших руках руководство всеми минно-взрывными работами.

Тут я буквально «возопил».

– Помилуйте, товарищ генерал! У меня же только одно подразделение военинженера Ястребова. К тому же оно имеет опыт по минированию только крупных объектов! Только одно подразделение! Да и нет его еще, и неизвестно, когда это подразделение прибудет.

Невский лукаво улыбался:

– Но, но, но! Ведь я же сказал, кажется, с самого начала: счастлив ваш бог!.. Успокойтесь. Подразделение Ястребова прибыло. Его лейтенанты уже приехали и размещены в школе полковника Кочегарова.

Я обрадовался:

– Проскочили! И Ястребов здесь?!

– Самого Ястребова нет, но его лейтенанты приехали… Значит, договорились, полковник. Я прошу маршала Тимошенко сосредоточить руководство взрывными работами в ваших руках.

Из моей реплики по поводу прибытия минеров вовсе не следовало, что мы о чем-то договорились, но Георгий Георгиевич умел, когда ему хотелось, слушать только самого себя.

– Договорились, договорились! – повторил он. – Параллелизм в подобной работе недопустим: на минах станут подрываться собственные войска. – Он поднялся. – Идите отдыхать, товарищ полковник, а вечером прошу быть у меня. Поедем в Военный совет фронта.

У меня было достаточно времени, чтобы обдумать доводы и убедить командующего фронтом маршала Тимошенко в необходимости выделить больше частей для оперативной группы. Когда я в назначенный час прибыл к Невскому, то во взгляде генерал-майора, скользнувшем по моему обмундированию, мелькнуло что-то вроде удовлетворения. «Посмотрим, будете ли вы довольны, Георгий Георгиевич, после приема у маршала!» – не без ехидства подумал я.

Маршал Тимошенко на этот раз выглядел именно таким, каким был в довоенные годы. Не успел я представиться, как услышал прежний, с уверенными интонациями голос:

– Чему вы учите своих командиров?! Я спрашиваю, чему вы учите своих командиров?!

Подобные вопросы задают вовсе не для того, чтобы получить на них ответ, а, так сказать, «для разгона».

Минуты три пришлось стоять навытяжку, слушать гром, прежде чем выяснилось: меня подвели молодые лейтенанты, которых я не успел навестить перед отправкой в Харьков. Приехав, они не явились, как полагалось, в инженерное управление фронта, а принялись искать полковника Старинова.

Придя в управление военного коменданта города, молодые лейтенанты так и доложили, что прибыли в распоряжение полковника Старинова. Их спросили:

– Кто такой полковник Старинов?

Кто-то из командиров и сказал, что полковник Старинов назначен начальником оперативно-инженерной группы, в задачу которой входит минирование различных объектов, имеющих военное значение. Этот разговор стал известен командующему войсками фронта. Маршал Тимошенко был возмущен легкомыслием молодых командиров, а так как командовал этой молодежью я, то не дал спуску и мне.

Да, маршал был прав. Я по собственному опыту знал, к чему может привести малейшая промашка, а допустил ее…

Я был настолько удручен, что промолчал, когда маршал согласился с мнением Невского о необходимости сосредоточить руководство всеми минно-взрывными работами в моих руках. И даже не рискнул просить об увеличении количества инженерных частей, выделяемых фронтом для операции. По настроению Тимошенко чувствовалось: заикнись я о чем-нибудь сейчас – только испорчу дело…

Вышли из кабинета командующего фронтом.

– Ну, вот и решили все вопросы, – сказал Невский.

– Это называется «решили»? – вырвалось у меня.

Невский взглянул с удивлением.

– Э! Полноте, Илья Григорьевич! Маршал только пожурил вас, если хотите знать. Все забудется, если вы успешно выполните поставленную задачу. Теперь пойдемте к товарищу Хрущеву – он уделяет большое внимание заграждениям, и я уже доложил ему о прибытии вашей группы.

Когда мы вошли в кабинет, Никита Сергеевич отложил в сторону бумаги и встал из-за стола. Невский представился и доложил о цели нашего прихода. Помнится, меня поразило самообладание члена Военного совета. В отличие от иных высокопоставленных работников, Хрущев в это тяжелое время не выглядел мрачным и нервным, наоборот, держался бодро, действовал быстро и энергично.

Я рассказал о задачах нашей группы, ее составе, вооружении и о происшествии в харьковской комендатуре. Оказывается, и Никита Сергеевич уже знал историю с молодыми командирами. Он сказал:

– Люди у вас хорошие, но вы не учли, что командиры на фронт поехали впервые и должным образом их не проинструктировали. Вот они и наделали такого шума, что могли услыхать и те, кому этого знать не надо.

– Замечательная у вас и техника, – продолжал Хрущев. – Поможем вам ее наиболее рационально использовать и даже несколько улучшить. В Харькове для этого еще есть возможности.

Видя, что член Военного совета глубоко вникает в дела нашей группы, я пожаловался, что начальник инженерных войск выделяет мне только пять батальонов.

– Маловато, – сказал Никита Сергеевич, – тем более что заграждений нужно сделать даже больше, чем вы предполагаете. Выход я вижу в том, чтобы работы вести комплексно. В районе Харькова нужно устроить такие заграждения, чтобы оккупанты кровью обливались, чтобы они всегда и всюду боялись мин.

Во время нашей беседы Хрущев спросил:

– Вот вы рассказали о минах, а как вы их будете ставить – на глубину одного метра или глубже? А чем глубокие скважины рыть будете?

Я ответил, что рыть будем лопатами. Других инструментов у нас нет. На полигонах применяли буры, но дальше испытаний дело не пошло. Никита Сергеевич сказал, что лопатами тяжело и долго рыть глубокие скважины, а главное – их трудно замаскировать. Он порекомендовал нам подумать, что еще добавить к плану и приложить заявку, а сам обещал позвонить секретарю Харьковского обкома А. А. Епишеву. При этом он сказал:

– Харьковские рабочие сделают для вас буры, и не только буры.

Мы распрощались. На душе у меня стало как будто легче.

Работая с генералом Невским над планом заграждений в районе Харькова и над заявкой на материальные средства, я не мог отделаться от ощущения, что некоторые пункты плана «повисают в воздухе». По моим расчетам, военинженер 2-го ранга В. П. Ястребов и автоколонна с радиоминами и специалистами радиоминного дела должна была прибыть в Харьков еще первого октября. Но прошло второе, а они не появились.

К полудню третьего октября план заграждений и заявка на технику были уточнены.

Ястребов и его люди отсутствовали.

В третьем часу дня план и заявку окончательно уточнили.

Ни Ястребова, ни его автоколонны.

Владимир Петрович появился лишь около восемнадцати часов. Усталый, без привычной доброжелательной улыбки на лице.

– Что случилось, Владимир Петрович?!

– Чуть не попал в лапы к немцам. Еле вывел из-под удара колонну с техникой…

Ястребов выехал из Москвы, как условились, 30 сентября. До Орла все шло спокойно. Однако въехать в город оказалось нелегко: навстречу ломился поток отходящих войск и населения, противник непрерывно бомбил. Автоколонна Ястребова все же пробилась в город, но из-за угрозы окружения пришлось тут же возвращаться в Мценск. Оттуда Владимир Петрович повел машины на Харьков кружным путем: через Елец, Воронеж и Купянск. По дорогам, забитым войсками, беженцами, гуртами скота, кое-как протолкались в Воронеж. Тут шоссе стало свободнее. Понимая, как волнуемся мы в Харькове, как ждем вестей, Ястребов поручил колонну лейтенанту Хомнюку и сержанту Сергееву, а сам помчался вперед.

– Где колонна?

Ястребов искал глазами графин с водой. Залпом выпил два стакана, вытер губы тыльной стороной загорелой руки.

– Через сутки колонна прибудет! – заверил он. – Я лично буду следить за ее движением через контрольно-пропускные пункты.

– Лейтенант Хомнюк, он что – кадровый или из молодых? – осторожно, со слабой надеждой на удачный исход поинтересовался я.

– Молодой! – бодро ответил Ястребов.

– Немедленно звоните в Купянск, товарищ военинженер второго ранга!

Владимир Петрович позвонил. Ему ответили, что колонна, о которой идет речь, в город не прибывала.

Ястребов побледнел.

В ночь на четвертое октября план минирования Харькова и заявка на технику были окончательно согласованы. Применение радиомин план предусматривал.

– Слышно чти-нибудь о Хомнюке? – спросил я, прежде чем идти с планом к генералу Невскому.

– Нет… – ответил осунувшийся Ястребов.

Говорить было не о чем.

Генерал-майор Невский план завизировал. Предстояло показать его командующему фронтом.

– Товарищ генерал! – попросил я Невского. – Поедемте к командующему вместе. Мало ли какие вопросы могут возникнуть. И вдобавок… с вами как-то спокойней.

Невский испытующе посмотрел на меня, улыбнулся:

– Что с вами поделаешь? Придется поехать!

Пока дежурный согласовывал время приема, мы решили выпить чаю. Я смотрел на Георгия Георгиевича и думал о нем. Это был общительный, обладающий чувством юмора, образованный военный инженер. Он пользовался заслуженным авторитетом среди работников инженерного управления фронта и подчиненных ему войск. В самой трудной обстановке Невский не терялся, и его спокойствие передавалось окружающим. Несмотря на то что ему было под шестьдесят, он обладал большой работоспособностью.

На этот раз маршал принял нас спокойно, внимательно рассмотрел план. Пожалуй, этот план мог показаться дерзким. Предусмотренный нами объем работ в пять раз превышал то, что проделали во время операции «Альберих» хваленые немецкие саперы во Франции. А проделать это предстояло вдвое быстрее. Иными словами, каждые сутки саперам следовало делать вдесятеро больше, чем делали в свое время немецкие саперы. Но мы рассчитывали на выносливость, выдержку, мужество и патриотизм советского солдата [44]44
  Дата оставления Харькова к этому времени была уже точно известна: 25 октября. Следовательно, на минирование огромного города оставалось всего три недели. (Прим. ред.)


[Закрыть].

Тимошенко изучал план внимательно и долго. Наконец поднял глаза от бумаг – все же не удержался:

– Что-то вы сильно размахнулись! Смотрите, как бы самим на воздух не взлететь.

– Меры предосторожности предусмотрены, товарищ маршал!

– А успеете все это выполнить?

– Рассчитываем на сознательность и патриотизм людей.

– Хорошо, действуйте. Но согласуйте план с членом Военного совета. И заявку на материальные средства, которые будут изготовлять заводы, рассмотрит Никита Сергеевич, – у него свои ресурсы.

К Хрущеву я пошел уже один. Внимательно изучив заявку, Никита Сергеевич, подняв усталые, воспаленные от постоянного недосыпания глаза, спросил:

– Почему мы заказываем корпусов мин больше, чем предполагаем установить мин?

Я объяснил, что намереваюсь использовать часть корпусов, чтобы ввести в заблуждение гитлеровских минеров. Никита Сергеевич усмехнулся и снова взял ручку. Я подумал: «Неужели откажет?» Но он зачеркнул цифру «2000» и написал сверху «6000». Размашистая подпись Хрущева легла в левом верхнем углу плана. Затем он рассказал о том, как вводили в заблуждение белогвардейцев во время Гражданской войны.

– Надо мост на пути белых вывести из строя, а динамита нет и сжечь нельзя – время дождливое. Вот и придумали: сваи чуть ниже уровня воды подпиливать. Белогвардейская пушка только въехала на мост – и в воду. Ни моста, ни пушки! А как шахты спасли? Маленький пожар сообразим, кое-чем поплатимся, а большую шахту от сильного разрушения спасем. И дороги перекапывали, и волчьи ямы устраивали. На такие хитрости шли, что и дороги-ловушки делали, чтобы заманить противника в западню. Подумайте, может быть, что-нибудь и теперь пригодится? [45]45
  Старинов, будучи профессионалом, совершенно очевидно недолюбливал подобные нравоучения, слишком часто звучавшие из уст штатских партийных работников. Какие пожары, какие подпиливания мостов! Ему нужны мины, взрывчатка, солдаты, и еще раз взрывчатка! А в военных хитростях он понимает гораздо больше Хрущева… (Прим. ред.)


[Закрыть]

Зазвенел телефон, Никита Сергеевич снял трубку.

Окончив краткий разговор, он продолжал:

– Все, что поддается эвакуации, мы перебазируем на восток. Но не все можно вывезти. Наша задача – не дать врагу воспользоваться тем, что останется. Харькова противнику долго не удержать. Поэтому мы должны привести заводы и фабрики в такое состояние, чтобы оккупанты не могли ими воспользоваться, а при отходе не могли бы уничтожить. Подумайте, как сделать, чтобы ваши мины не только разрушали. Но и помогли бы сохранить для советского народа наиболее важное из того, что мы не успеем или не сможем эвакуировать. Зайдите к секретарю обкома товарищу Епишеву и согласуйте с ним вопрос об установке специальных мин на предприятиях, чтобы затруднить противнику использование помещений и оборудования.

Вернувшись из штаба фронта, я первым делом спросил у Ястребова, где лейтенант Хомнюк. О лейтенанте не было ни слуху ни духу. Следы колонны с радиоминами и взрывчаткой мы потеряли.

Штаб инженерно-оперативной группы разместился неподалеку от штаба фронта, в здании химико-технологического института, где проходили учебные сборы командиры приданных нам инженерных частей. Заперев план и заявку в сейф, я отправился в Харьковский обком партии, чтобы, не откладывая дела в долгий ящик, решить вопросы производства техники и установки мин на предприятиях города. Именно так советовали поступить в Военном совете фронта.

Ночь, глубокая, осенняя ночь длилась бесконечно… Но жизнь в Харькове не замирала Где-то там, на западе, еще за десятки километров от города, шел бой: 38-я армия под командованием генерал-майора В. В. Цыганова сдерживала противника, цепляясь за каждый бугорок родной земли, за каждую канавку.

Харьков не спал. По улицам непрерывным потоком ползли машины с затемненными фарами, на железнодорожных путях перекликались паровозы: на фронт подвозили пополнение и боеприпасы, на восток – в тыл – эвакуировали ценнейшее оборудование заводов и институтов, семьи рабочих, инженеров и служащих.

Глыба Дома проектов и Госпрома в непроглядной тьме едва угадывалась. Широкие двери нужного мне подъезда то отворялись, обнажая прямоугольник синеватого призрачного света, то захлопывались, сливаясь с окружающим мраком.

В приемной секретаря Харьковского обкома и горкома партии А. А. Епишева, несмотря на поздний час, немало народу. Кто в плащах, кто в пальто со следами мазута и глины, кто в ватнике, кто на армейский лад, в шинелях.

В обкоме кипит напряженная работа: он напоминает штаб многочисленной армии.

В трудных условиях отступления наших войск под натиском противника Харьковский обком сумел мобилизовать население на строительство оборонительных сооружений, формировал и готовил партизанские отряды и диверсионные группы, заблаговременно создавал подпольные организации, руководил эвакуацией, подбирал кадры не только для фронта, но и для тыла, с тем, чтобы эвакуированные предприятия возможно быстрее начали работу на новом месте, решал десятки других сложных вопросов. И все это делалось в считаные дни и часы.

Пригласив в кабинет четырех человек сразу, помощник Епишева предупреждает:

– Не отлучайтесь, вас примут сразу за этими товарищами.

Долго ждать не пришлось. Четверть часа спустя я представился и, кратко изложив утвержденный Военным советом фронта план заграждений, сказал, что выполнение его в большой степени зависит от того, как быстро и полно обеспечат нас необходимой техникой. Затем передал заявку на корпуса мин замедленного действия, мины-сюрпризы, буры.

– Заявка небольшая, но и времени-то в обрез, – сказал секретарь обкома. – Промышленность в тыл перебазируется.

Его прервал телефонный звонок. По репликам Епишева я догадался, что речь идет об эвакуации какого-то крупного предприятия. Наконец он положил трубку и спросил:

– А где вы собираетесь ставить мины?

Я развернул карту. Мы вместе склонились над ней. Епишев, отлично знавший город и его окрестности, забросал меня вопросами, а потом показал, где, по его мнению, целесообразней было бы установить те или иные мины. Я сделал необходимые пометки на плане города.

Я показал Епишеву захваченные с собой электрохимические взрыватели, а также образец переделанного взрывателя в замыкатель и сказал, что нам нужно будет сделать около 1500 таких замыкателей. Он внимательно осмотрел замыкатель и сразу же понял, в чем дело.

После оккупации, сказал он, задачи разрушения необходимых немцам объектов будут выполнять партизанские отряды, диверсионные группы и подпольные организации. Но у них мало инженерных средств, им надо помочь и выделить как можно больше мин, зажигательных снарядов, ручных гранат, научить ими пользоваться и, если можно, изготовлять их из подручных средств. Для подготовки наших партизанских отрядов очень мало времени, а их еще надо перебросить в тыл врага, чтобы они быстрее вышли в лесные районы и начали действовать.

– Поможете? – спросил Епишев.

От такого предложения я, конечно, не мог отказаться. При первой возможности я заехал в специальную партизанскую школу, созданную Харьковским обкомом. Начальником школы был мой старый знакомый по подготовке партизан по Испании Максим Константинович Кочегаров.

Порядок в партизанской школе был образцовый, как в хорошем военном училище. Кочегаров знал дело и был хорошим администратором. Я ему передал значительное количество различной минно-подрывной техники, и харьковские партизаны использовали ее в тылу врага.

На Украине массовая специальная подготовка партизанских кадров началась 1 августа 1941 года, когда по решению ЦК КП(б)У в Пущей Водице под Киевом была создана первая школа. Группой инструкторов ОУЦ во главе с вашим покорным слугой было подготовлено около 250 партизан, 22 инструктора и лаборанток с высшим или средним техническим образованием. Эти инструкторы затем обучали партизан в Киеве, Полтаве, Чернигове, Белых Берегах и Харькове. Всего на Украине было подготовлено только в спецшколах (не считая подготовленных на пунктах формирования) до 4,5 тыс. человек.

Как отмечено в пояснительной записке к альбому УШПД, «эти 4500 человек сыграли огромную роль в организации партизанского движения, так как некоторые группы имели рации».

Особенно большую работу в этом направлении провела именно Харьковская школа Кочегарова. Из воспитанников Харьковской школы вышел командир диверсионного отряда Герой Советского Союза В. М. Яремчук, командир партизанского соединения Ф. С. Кот, из Киевской школы – B. C. Ушаков. Забегая вперед, скажу, что, кроме них, огромную роль в развертывании партизанского движения на Украине сыграли А. Ф. Федоров, С. В. Руднев и С. А. Ковпак. При этом С. А. Ковпак имел партизанский опыт с Гражданской войны, С. В. Руднев в начале 30-х годов обучался в спецшколе УВО, а А. Ф. Федоров сам учился и практически осваивал технику и тактику диверсий в упоминавшейся уже Черниговской школе, учил и воспитывал своих партизан.