Текст книги "Матрос Железняков"
Автор книги: Илья Амурский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Население Петрограда заверяли, что сильно обеспокоенное его судьбой правительство приняло срочные меры для поимки бежавших и привлечения к суровой ответственности «главных организаторов этого преступления…»
Демонстрация уже давно закончилась, но повсюду были толпы народа. Митинговали. Пели песни. В садах и парках танцевали под гармошки. В городе еще не знали, что на фронте снова загрохотали пушки…
Железняков с группой матросов направился к даче Дурново. Богатый особняк с белыми колоннами стоял в большом парке. Перед главным входом висела вывеска «Клуб рабочих и солдат». На бывшей даче крупного царского сановника разместились теперь правления нескольких профсоюзов.
«Самовольный» захват дачи рабочими организациями вызвал возмущение буржуазной печати, кричавшей о наступлении анархии. Воспользовавшись тем, что небольшую часть здания занял штаб анархистов, министр юстиции Переверзев пробовал предпринять несколько попыток выдворить «захватчиков» дачи военной силой.
Кронштадтцы пошли к даче через Летний сад. Здесь было особенно весело и людно. Отовсюду неслись веселые шутки, задорный смех. Античные скульптуры были украшены красными бантами и лентами.
Матросы разбрелись по парку, а Анатолий пошел в клуб. Там под нестройную музыку нескольких балалаек и гармошек танцевала молодежь. В стороне собралась группа рабочих, обсуждавшая сообщение вечерних газет.
– Неспроста так раздувают этот побег, – хриплым баском говорил пожилой выборжец. – Ишь сволочи! «По подстрекательству большевиков»!
– Ума не приложу, как могло столько человек бежать из «Крестов»? Сидел я там, знаю хорошо эту тюрьму, – сказал высокий старик.
Матросов в зале не было, и Анатолий вышел в сад, прилегающий к даче Дурново. Здесь он встретил своих балтийцев с броненосца «Пересвет». Они также решили переночевать в Питере. С ними был знакомый Железнякову рабочий Прохоров с завода «Феникс».
Постепенно парк опустел. Матросы вместе с Прохоровым вошли в здание клуба.
Вдруг с улицы вбежал один из служащих клуба и, запыхавшись, тревожно сообщил:
– Мы окружены! Дача в кольце войск!
– Товарищи! Спокойствие! – крикнул Железняков, – Сейчас выясним, в чем дело!
Он выбежал на улицу. Кругом все было тихо, но за железной оградой со стороны набережной он ясно увидел, как, раскинувшись в цепь, с винтовками наизготовку медленно продвигались к зданию клуба солдаты. Железняков бросился в парк, прилегающий к даче с другой стороны. Но и там уже все было занято войсками.
Из клуба выбежал пересветовец Семенов.
– Товарищ Железняков! Я хотел позвонить на завод или в союз металлистов, но телефонная линия перерезана…
– Закрыть двери и окна! Забаррикадировать главный вход! – скомандовал Железняков.
В клубе оказалось около шестидесяти человек матросов и рабочих.
– Бери, Анатолий, команду на себя! – сказал Семенов.
Все дружно поддержали.
В подвалах дачи было спрятано несколько старых винтовок, револьверов и ручные бомбы.
– Ребята, стрелять только в воздух!
Юнкера и казаки бросились в атаку на здание.
Железняков увидел, что в углу окна, где стоял пересветовец Семенов, показалось дуло винтовки. Чтоб спасти товарища, Анатолий схватил дуло и рванул его в сторону.
Раздался выстрел. Железняков швырнул в окно на наступающих бомбу. Раздался оглушительный взрыв. Не теряя времени, Анатолий вслед за первой метнул вторую и третью… Но силы были неравные. С треском рухнула дверь, и в помещение ворвались юнкера и казаки.
Анатолия сбили с ног. Кто-то оглушил его прикладом по голове…
Все находившиеся на даче Дурново матросы и рабочие были арестованы.
Железняков несколько часов пролежал без сознания. Очнувшись, он почувствовал ноющую боль в руке. Лицо сильно распухло. Прядь волос с запекшейся кровью прилипла ко лбу. Он хотел приподняться, но жгучая боль в спине и во всем теле свалила его снова. «Где я, что случилось со мной?» пытался вспомнить он.
Послышался лязг железа и крики. Открылась дверь. В нее втолкнули солдата без фуражки. Он упал, но быстро поднялся с пола, подскочил к двери и начал бить по ней кулаками, громко ругаясь.
– Что случилось? – глухо спросил Анатолий. – Где мы находимся?
Солдат подошел ближе к Железнякову.
– Ой, морская душа, у тебя вся голова в крови!
– Где мы? – с трудом повторил свой вопрос Железняков.
– Да не в гостях у кумы, а в подвале под казармами Преображенского полка. Сейчас все расскажу тебе, дай вот только башку забинтую. – Солдат достал из-за пазухи индивидуальный пакет. – Это я еще с фронта сохранил. Вот и пригодился. Не горюй, заживет. Закурим, морская душа, что ль?
Солдат достал из кармана брюк кисет с махоркой и начал рассказывать, как батальон Семеновского полка ночью подняли по боевой тревоге. Офицеры сказали, что из тюрьмы бежали бандиты и спрятались на даче Дурново. Их приказано поймать и вернуть в тюрьму, Но солдаты нашли на даче только рабочих да матросов.
– А тебя-то за что сюда посадили? – спросил Железняков.
– А за то, что не стал бить моряков и закричал своим ребятам: «Хлопцы, что ж мы делаем? Кого бьем?»
Утром донесся шум грузовика, подкатившего к казарме, а через несколько минут в подвал ворвались вооруженные солдаты во главе с капитаном.
Капитан крикнул Железнякову:
– Встать!
Тот медленно поднялся с пола, осторожно натянул на голову помятую и окровавленную бескозырку.
– Прощай, друг! – обратился он к солдату. – Может, еще встретимся. Тогда уж вместе до полной победы будем добивать контру!
– Связать ему руки и – на машину! Живо! – крикнул капитан солдатам.
Железнякова заключили в Петроградскую пересыльную тюрьму «Кресты».
Выступая с разоблачением контрреволюционных методов Временного правительства, «Правда» писала 20 июня: «События на даче Дурново взволновали весь рабочий Петербург. В понедельник с утра в Таврический дворец, в помещение Исполнительного Комитета стали притекать рабочие с фабрик и заводов, требуя ответа, сообщая о начинающихся стачках…»
Одновременно «Правда» напечатала воззвание к рабочим и солдатам с призывом воздержаться от разрозненных выступлений и действовать только по призыву большевистской партии.
21 июня «Правда» опубликовала официальное заявление Центрального Комитета большевистской партии, сделанное еще вечером 18 июня, с требованием немедленно выявить и привлечь к ответственности виновников организации побега заключенных из «Крестов».
Побег уголовников и налет на бывшую дачу Дурново явились частными провокациями, устроенными Временным правительством в порядке подготовки к июльским событиям.
4 июля мостовые Петрограда оросились кровью лучших сынов рабочего класса. Контрреволюционеры разгромили большевистскую печать, рыскали по городу в поисках вождя революции В. И. Ленина.
Керенский приказал распустить Центробалт. В «Кресты» были заключены крупнейшие политические деятели Кронштадта и других портов Балтийского моря. В числе арестованных были Дыбенко, Рошаль, Ховрин и другие. Все они были заключены в тюрьмы. Над Железняковым был совершен суд, который на основании старого царского закона о дезертирах военного времени приговорил его к 14 годам каторжных работ.
Таким чрезмерно суровым приговором буржуазный суд явно мстил балтийцу, непоколебимо следовавшему за большевиками, резко выступавшему против Керенского и его сторонников.
Томясь в тюремной камере, Железняков выразил свое душевное состояние в стихотворении:
Сокол, сокол,
Не смейся теперь надо мною,
Что в тюрьме я свой жребий нашел.
Был я выше, чем ты в небесах над землею,
Был я выше, чем ты и орел.
Много видел тебе неизвестных светил,
Много тайн заповедных узнал;
Я со звездами часто беседы водил, Я
до яркого солнца взлетал.
Быстро день проходил и сменялся другим.
И сгорал я мятежным огнем,
Был врагами свободы гоним,
Были братья мне ветер да гром.
Но однажды темной ночью в степи
В роковую грозу я ослаб,
И с тех пор я сижу здесь, как вор на цепи,
Как неверный и пойманный раб.
Письма, пересылаемые Анатолием заключенным друзьям, звали их к новым битвам. В одном из таких посланий он так открывал им свою душу: «…Мне душно в этом каменном мешке, друзья! Я люблю море, необъятный простор, шторм, борьбу. Мне свобода нужна для битвы. Я не хочу шагать по миру бездельником. Идет великая битва за коммуну. Надо отдать этой битве всего себя, вместе с сердцем… И в какие бы цепи ни заковали меня враги революции, я уйду отсюда. Вырвусь! Убегу! Меня не удержат эти стены! Кто может сковать волю человека, который бьется за человечество? Еще не изобретена такая сталь, из которой можно выковать цепи крепче моей любви к свободе! Убегу!..»
Сквозь решетку, заслоняющую тюремное окно, прорывался тусклый дневной свет. И небо было безрадостным, угрюмым. «Посмотреть бы теперь на Петроград…» – с тоской думал Анатолий.
Но город увидеть было невозможно, так как единственное окно в камере было устроено так, что заключенный мог видеть только кусочек неба.
– Отсюда трудновато вырваться, Алеша, – перевел Железняков взгляд на пересветовца Семенова, который оказался с ним в одной камере. – Уж больно крепко стерегут нас.
Он снова повернулся лицом к окну. Теперь небо казалось ему еще более хмурым. Но все равно хотелось смотреть на него долго, долго. Будто там, в этом маленьком сером клочке, было видно отражение моря, по которому тосковало его сердце.
Железняков угрюмо молчал. Кто-то открыл окошечко в дверях и торопливо швырнул в камеру скомканную бумагу. Он поднял ее, развернул. Перед ним была страничка газеты «Пролетарий» – центрального органа партии большевиков, издававшейся с 13 августа вместо «Правды», разгромленной буржуазией. Трудно передать, с каким волнением читали друзья опубликованный в газете манифест VI съезда большевистской партии. Последние слова этого исторического документа звучали как команда к бою:
«Готовьтесь же к новым битвам, наши боевые товарищи! Стойко, мужественно и спокойно, не поддаваясь на провокацию, копите силы, стройтесь в боевые колонны! Под знамя партии, пролетарии и солдаты! Под наше знамя, угнетенные деревни!»
Глаза Анатолия загорелись.
– Ну вот, а мы с тобой горюем, что забыли нас… Нет, Алеша, не забыли…
Товарищи не забыли Железнякова. Они тщательно готовились к организации его побега из тюрьмы. В этом деле особенно проявляли свое участие бывшие политические ссыльные супруги Павловы, вернувшиеся в Петроград из сибирской ссылки в 1917 году, Павлов был старым балтийцем.
Люба Альтшуль, с которой Железняков познакомился на патронном заводе, когда выступал там на митинге, добилась разрешения у начальника тюрьмы на свидание с Анатолием под видом невесты. Ей удалось передать ему небольшие пилки и револьвер.
Вечером 6 сентября улицы Петрограда огласились звонкими голосами продавцов газет:
– Читайте экстренный выпуск «Петроградского листка»! Читайте «Вечернее время»! Дерзкий побег кронштадтцев из тюрьмы! Бежал приговоренный к 14 годам каторги матрос Железняков! Читайте подробности!..
Прыгнув с тюремной крыши, Анатолий упал на мостовую и вывихнул ногу. В первые минуты сгоряча он бежал изо всех сил вперед, помня только о том, что за углом ближайшей улицы его ждет автомобиль. Со всех сторон неслись тревожные крики и беспорядочная стрельба.
На повороте узенького переулка он увидел высокий деревянный забор. Собрав последние силы, Анатолий забрался на него и упал в какой-то двор возле длинной поленницы дров. Только теперь он почувствовал невыносимую острую боль в левой ноге. А шум погони продолжал нарастать. Доносились свистки, крики и выстрелы. Сознание подстегивало: «Беги! Беги!» Крепко стиснув зубы, собрав последний запас сил, он заставил себя поползти вдоль забора.
Уже совсем ослабевшего Железнякова разыскали двое матросов-балтийцев. Они подняли его и понесли к машине.
Машина круто повернула по широкой улице, ведущей к Финскому заливу. Вдали уже виднелся маяк, где их ждали свои люди со шлюпкой.
Ранним утром на следующий день после побега Железняков и Семенов снова были в Кронштадте.
25 сентября в Гельсингфорсе открылся 2-й съезд представителей Балтийского флота.
Заседал он на яхте «Полярная звезда», где работал Центробалт. Председателем съезда был избран только что освобожденный из «Крестов» под залог большевик Павел Дыбенко.
– Товарищи, – начал он первое заседание, – нам нужно избрать секретаря.
– Кого рекомендует Центробалт? – спросил кто-то из делегатов.
– Мы предлагаем кандидатуру товарища Викторского, – ответил Дыбенко. Из рядов спросили:
– Кто он такой? Улыбаясь, Дыбенко ответил:
– Вот у меня в руках его мандат. Слушайте. «Дано сие от комитета команды машинной школы Балтийского флота матросу Анатолию Викторскому в том, что он действительно выбран на съезд моряков Балтийского флота от команды машинной школы, что подписью и приложением печати свидетельствуется. За председателя комитета Русин. Секретарь Уткин». Повысив голос, Дыбенко крикнул: – Товарищ Викторский, прошу представиться съезду!
На общую палубу, превращенную в зал заседаний, слегка прихрамывая, вышел предложенный кандидат.
Минутная тишина. Затем послышались восклицания:
– Железняков! Анатолий! Толя! Многие делегаты встали со своих мест, окружили своего любимца.
– Кто же знал, что ты спрятался под чужой фамилией!
– Очень любит меня наш новый министр-председатель, сами знаете, попадусь в руки – расстрел, – отвечал Анатолий.
Дыбенко поднял руку, призывая товарищей занять места. Когда наступила тишина, он сказал:
– Итак, товарищи, кто за то, чтобы секретарем нашего съезда избрать товарища Желез… – но осекся и, смущенно улыбнувшись, продолжал: товарища Викторского, прошу поднять руку.
Железняков занял за столом президиума место секретаря.
В первый же день своей работы 2-й съезд представителей Балтийского флота обсудил вопрос о текущем моменте и о Демократическом совещании, созванном эсеро-меньшевистскими соглашателями.
Обстановка в стране к моменту съезда резко изменилась. Большевики снова выдвинули лозунг: «Вся власть Советам!» Но это не был уже старый лозунг перехода власти в руки меньшевистско-эсеровских Советов. Большинство в Петроградском и Московском Советах теперь принадлежало большевикам. Поэтому лозунг «Вся власть Советам!» являлся лозунгом восстания Советов против Временного правительства.
С докладом о текущем моменте выступил Железняков. Он решительно высказался против какой-либо поддержки буржуазно-меньшевистской, эсеровской организации так называемого предпарламента. Оратор смело заявил:
– Предпарламент – это новая уловка остановить волнующуюся массу пролетариата, готового смести не только Временное правительство, но и все то, что угнетало его веками.
Речь Железнякова была поддержана аплодисментами делегатов съезда.
В резолюции съезда по этому вопросу говорилось: «Во избежание дальнейших контрреволюционных атак и выступлений, разрушения страны и для достижения скорейшего демократического мира без аннексий, контрибуций и на основе самоопределения наций 2-й съезд представителей Балтийского флота требует от Центрального Исполнительного Комитета немедленно созвать Всероссийский съезд Советов; в случае отказа съезд предлагает Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов взять на себя инициативу созыва Всероссийского съезда Советов, который и должен взять власть в свои руки».
Стоя у окна Зимнего дворца, Керенский смотрел на Неву. Он мечтал быть в этом дворце таким же властным, державным хозяином, как и прежние его владельцы – русские цари. Но…
За дубовой массивной дверью с резными украшениями раздался стук. Вошел подтянутый молодой адъютант.
– Разрешите доложить, господин премьер-министр, явился военно-морской министр господин Вердеревский.
Керенский встрепенулся, сделав шаг вперед, негромко сказал:
– Просите!
Неутешительные вести принес Вердеревский. Он молча положил на стол краткие выписки из газет. В них сообщалось, что 2-й съезд представителей Балтийского флота высказался за немедленный созыв съезда Советов. Такое же решение вынес Кронштадтский Совет.
Нервно схватив выписки, Керенский начал читать: «…Только через Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов может быть организована власть революции…»
– Нет, это непостижимо, чудовищно! Как вы могли допустить такое безобразие? Я категорически запретил после событий этого лета всякую политику в армии, всякие съезды военных! Разве для Балтийского флота мои приказы не обязательны?!
Вердеревский развел руками.
– Напрасно мы освободили Дыбенко! А кто такой Викторский, подписавший вместе с ним резолюцию?
– Не знаю, Александр Федорович…
Керенский гневно оборвал Вердеревского:
– Господин адмирал! Вы военно-морской министр и обязаны знать, какие люди распоряжаются судьбой нашего флота!.. Вы… с ними заигрываете! Вы…
Дождавшись, когда успокоится Керенский, Вердеревский попросил выслушать его о положении на Балтийском море.
– Группа адмиралов предложила мне лично доложить правительству правду о состоянии флота. Весь рядовой состав заражен большевизмом. Нужны радикальные меры.
– Что предлагают флагманы? – насторожился Керенский.
– Они не только предлагают, а уже действуют, Александр Федорович. У флагманов перед глазами прекрасный пример – сдача Риги, «славный подвиг» Корнилова, – цинично ответил Вердеревский.
– Значит, флагманы хотят сдать флот немцам? – горько усмехнулся Керенский. – Эх, фантазеры, фантазеры. Мало их перебили матросы…
– Вы правы, Александр Федорович, сдать флот не удастся! А поставить его под удар, под уничтожение…
– Теперь все ясно. Доложите все подробней.
Керенский оживился, заложив руку за борт френча.
– Немцы скопили две трети всего своего флота для прорыва к Петрограду. Они готовятся высадить десант на Моонзундских островах, – продолжал Вердеревский. – Мы ослабили средства противодесантной обороны, особенно на островах Эзель, Даго, полуострове Сворбе. К моменту подхода немцев наши подводные лодки не выйдут на позиции. Пути движения германских кораблей примерно известны, я приказал не ставить на этих путях минных заграждений… Наконец, мы будем подставлять наш флот под удар частями…
– Достаточны ли германские силы? – спросил Керенский.
Вердеревский открыл папку, вынул бумагу и прочел: «Около 300 кораблей, десантный корпус в 25 тысяч штыков. Эти силы сосредоточены у Моонзунда…»
– Редкая осведомленность! Прямо не узнаю нашей разведки! – воскликнул Керенский. Вердеревский усмехнулся:
– Сведения получены необычным путем… от союзников…
– Знаю, знаю, – перебил Керенский. – Мне кое-что уже сообщил этот старый лис, сэр Бьюкенен[7]7
Посол Англии в России в 1910 – 1918 годах.
[Закрыть]… Англичане развязали немцам руки… Прорыв флота союзников к Петрограду для подавления большевизма поставил бы их лицом к лицу с кайзеровским флотом. Что ж, пусть немцы помогут нам…
Несколько минут министр-председатель молча шагал по просторному кабинету, затем, остановившись, театральным жестом заломил руки и простонал:
– Боже милосердный! Что скажет обо мне история!
– Не только история, Александр Федорович, но и современники оправдают вас. На днях вы получите протокол заседания совета флагманов. В этом протоколе будет обоснована неминуемость поражения нашего флота из-за низкой его боевой мощи.
Керенский провел по глазам платочком, подошел вплотную к Вердеревскому и, всхлипнув, сказал:
– Я всецело полагаюсь на вас. Правительство вручает вам судьбу флота. Действуйте, как подсказывает вам совесть истинного сына России. Передайте мою искреннюю благодарность контр-адмиралу Развозову и всем флагманам, болеющим за участь нашей родины. Я согласен на все…
Для прорыва к Петрограду и предотвращения назревающей социалистической революции кайзеровская Германия направила в район Моонзундского архипелага 10 линейных кораблей, 1 тяжелый крейсер, 9 легких крейсеров, 56 эскадренных миноносцев, 6 подводных лодок. Всего со стороны немцев в операциях участвовало свыше 300 боевых и вспомогательных кораблей. Действия флота поддерживали 102 самолета и 6 дирижаблей.
Этим силам противника был противопоставлен русский флот в составе 2 старых линкоров, 3 крейсеров, 3 устаревших канонирных лодок, 12 эскадренных миноносцев, 24 миноносцев – всего не более 100 кораблей и 30 самолетов.
Неравенство сил усугублялось изменническими действиями ряда русских адмиралов и офицеров, занимавших командные посты в Балтийском флоте и в частях гарнизона Моонзундского архипелага.
На моонзундских позициях создалось угрожающее положение. Центробалт развернул энергичную работу по организации отпора врагу. Как только начались операции немецкого флота в Моонзунде, 2-й съезд представителей Балтийского флота на три дня прервал свою работу. Члены Центробалта и многие делегаты съезда отправились на место боев, в Петроград, за оружием. На все военные корабли и береговые части съездом были назначены комиссары.
Одновременно спешно формировались и направлялись батальоны десантников на острова Эзель, Даго и другие пункты Моонзундского района.
На все корабли Гельсингфорской, Кронштадтской, Ревельской баз и на береговые укрепления телеграф донес воззвание съезда:
«Враг приближается… Докажем всему миру, что революционный Балтийский флот, защищая революционную Россию, погибнет, но не отступит перед флотом германского империализма».
В одной из кают яхты Железняков разыскал Дыбенко.
– Товарищ Дыбенко, я хочу знать, когда вы меня пошлете на передний край фронта?
– На фронт успеешь. А сейчас направляйся срочно в Питер. Бузит гвардейский экипаж, не хочет выезжать в Моонзундский район. Ты должен убедить гвардейцев и срочно отправить их в распоряжение комитета морских сил Рижского залива для защиты от немцев подступов к нашему Петрограду.
– Есть так держать! – радостно ответил Железняков и добавил: – Я вместе с гвардейцами отправлюсь на фронт и там…
– Нет, – остановил его Дыбенко. – Ты вернешься сюда и получишь назначение комиссаром на один из боевых кораблей.
– Вот спасибо, Павло. Сейчас же еду в Питер. Гвардейцы встретили Железнякова в штыки. Тон задавал эсеровский комитет экипажа.
– Мы не подчиняемся большевистскому Центробалту, а защищаем законное правительство и выполняем приказы военно-морского министра, – ответили гвардейцы.
Более двух суток Анатолий не выходил из экипажа, пока не сколотил большую группу сочувствующих большевикам и с их помощью не добился своего большая группа гвардейцев выехала на фронт.
Через день Дыбенко и Железняков выехали на крейсер «Рюрик», который сразу взял курс на Моонзунд и прибыл туда в самый разгар боев.
Не удалось изменникам России во главе с Керенским осуществить свой план уничтожения Балтийского флота.
Несмотря на то что русский флот по огневой мощи был значительно слабее вражеского, он не допустил кайзеровский флот к революционному Петрограду.
Балтийцы доказали верность своему патриотическому долгу перед народом, перед революцией.
2-й съезд моряков Балтийского флота продолжал работу. Возмущению делегатов не было предела, когда они узнали о клеветническом приказе Керенского, обвинившего балтийцев в трусости и предательстве. Как секретарю, Железнякову было поручено срочно составить ответ на это наглое послание. Через полчаса ответ моряков был готов.
В ответе Керенскому съезд моряков Балтийского флота требовал немедленного роспуска контрреволюционного Временного правительства и передачи власти в руки Советов. Моряки писали, что ни политическому авантюристу Керенскому, ни другим авантюристам и соглашателям не удастся оторвать флот от большевистской партии.
Вместе с другими моряками от Балтийского флота, единодушно избранными делегатами на II Всероссийский съезд Советов, был и Анатолий Викторский-Железняков.
