Текст книги "Путь к Рейхстагу"
Автор книги: Илья Кричевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Я уже готовился приступить к очередному рисунку, когда появились корреспонденты нашей газеты и соблазнили меня поразительным предложением—посмотреть на... Геббельса. Вернее, на его труп. Мы уже знали, что он, боясь возмездия, покончил с собой, но увидеть его останки– казалось невероятным.
В помещении какой-то школы, на низком импровизированном столе лежал полу обгорелый труп того, кто многие годы был министром пропаганды Третьего рейха и отравлял ядом фашизма души своих соотечественников. Его высохшее, напоминающее мумию лицо было искажено судорогой.
Особенно поражала приподнятая рука с растопыренными пальцами, застывшими в цепком, хищном движении. Зрелище дополнялось находившимися в глубине комнаты трупами членов семьи Геббельса и последнего начальника штаба сухопутных войск генерала Крепса.
Получив разрешение нарисовать Геббельса, я, волнуясь,, принялся за работу. Эти отпущенные мне двадцать пять минут я провел в каком-то лихорадочном состоянии. Никогда моя рука так точно не работала: я стремился предельно правдиво передать облик одного из злейших врагов нашей Родины, мне казалось, что это необходимо сделать для истории.
Трудно описать, что я тогда чувствовал. Не верилось в реальность происходящего, в то, что после всего пройденного на фронте я уцелел и сейчас рисую Геббельса, имя которого мы с ненавистью и проклятием произносили все эти годы.
Время быстро текло, дорога была каждая минута, я боялся появления новых посетителей и неожи-
данных помех. Между тем в глубине комнаты работали наши разведчики, сюда привели в качестве свидетелей фашистского вице– адмирала Фосса и шеф-повара имперской канцелярии Ланге. Немцы называли имена, опознавали трупы и сообщали отдельные подробности.
Наконец рисунок был закончен.
Еще раз я оглядел место, принесшее мне столько необыкновенных переживаний, и, бережно прижимая папку, вышел на улицу. А там светило солнце, такое радостное, ласковое, и этот контраст был символичен.
ДВА «РЕЙХСТАГА»
3 мая я попал в редакцию только к вечеру и, усталый, принялся за текущую работу для очередного номера газеты. Но мысли мои все еще неслись по Берлину. Хотелось снова видеть радостные лица бойцов и рисовать без конца. К сожалению, это от меня не зависело; газета требовала ежедневного материала и без художника не могла обойтись.
И вот сегодня я опять у рейхстага. Перед зданием и внутри него– невиданное скопление людей, увеличивающееся ежечасно. Все стены вестибюля покрыты надписями, для новых трудно найти место, и некоторые автографы сделаны уже высоко на карнизах большими буквами, чтобы их можно было прочесть снизу.
Удивительно только, как это наши ребята ухитрились туда добраться.
Заглянул я и в подвал рейхстага.
По рассказам, во время штурма там засело много фашистов, капитулировавших только утром второго мая. Подвалы, действительно, были огромными. Гигантской длины коридор напоминал улицу,
по сторонам его находились помещения, где теперь разместились наши бойцы.
Уже несколько дней я бывал в рейхстаге и, конечно, очень хотел нарисовать его, но все не хватало времени. И вот сегодня я решил во что бы то ни стало осуществить это намерение.
Почти отовсюду рейхстаг был хорошо виден, но изобразить его мне хотелось с той стороны, где проходило основное наступление.
Я пошел по Королевской площади, выбирая место, и остановился около какой-то бетонной будки: с этого расстояния глаз мог охватить массив всего здания.
Здесь шли на штурм рейхстага наши воины. Путь им преграждал ров, который нужно было преодолеть под огнем фашистов. Сейчас через него был перекинут деревянный мостик, построенный нашими саперами, а прежде, как рассказывал Михаил Егоров, здесь лежала длинная труба, которую и использовали при штурме бойцы; по ней же перебирались через ров Мелитон Кантария и Михаил Егоров с завернутым в чехол знаменем.
Место выглядело мрачно: горки изрытой земли, глубокие выбоины, обрубки деревьев, какие-то полуразбитые сооружения, беспорядочно брошенные части строительных машин.
Но меня волновал этот кусок вздыбленной земли с дымящимся хмурым зданием. Здесь промчался последний огненный ураган, и я рисовал теперь его недавние разрушительные следы, мысленно восстанавливая сцены минувших боев.
Мне никто не мешал. Было тихо, пустынно. Казалось, что вокруг уже веет историей и пейзаж, возникающий сейчас на чистом листе, тоже становится ее частицей, свидетельством этих неповторимых дней.
Вдруг какая-то тень легла на мой почти законченный рисунок. Я обернулся—за спиной у меня стоял полковник Зинченко в сопровождении связного. Оба—в солдатских ватниках. За эти дни нам приходилось неоднократно видеться и разговаривать. Очень хотелось сделать его портрет и именно при свете лампы, как я его впервые увидел в рейхстаге. Позже я так и нарисовал его.
Командир 756-го полка был небольшой, плотный человек с полным бритым лицом. Во всем его облике чувствовалась сдержанность, выработанная годами воинской службы. За ним укрепилось звание коменданта рейхстага.
Мы поговорили о моем рисунке, о выбранном месте, так ему знакомом. Не желая отвлекать меня от работы, полковник попрощался и пошел к «своему» рейхстагу, где он расположился в одной из комнат нижнего этажа.
Это было четвертого мая. Когда я на другой день снова попал в Берлин, мне захотелось еще раз взглянуть на рейхстаг с того места, откуда все началось.
За рекой Шпрее, в конце улицы Мольтке, с правой ее стороны, находилось высокое темное здание бывшего министерства внутренних дел, так называемый «дом Гиммлера». Отсюда и начался исторический штурм рейхстага воинами батальона Неустроева и Давыдова.
Улица была узкой и упиралась в канал. С левой стороны, напротив «дома Гиммлера», стоял светлый дом с разбитым верхом и сохранившимся угловым балконом. Оба здания образовывали своего рода боковые кулисы, за которыми открывался вид на все еще дымящийся рейхстаг. Перед каналом скопилось много подбитых танков и другой техники. Уже по одному этому можно было представить себе, какие здесь происходили бои.
Я устроился на броне какой-то машины и раскрыл папку.
Солнце светило справа. «Дом Гиммлера» выглядел черным силуэтом на фоне голубого неба и
отбрасывал густую тень почти на всю улицу. Может быть, поэтому светлым казался ярко освещенный рейхстаг. Его знакомые очертания с башнями по бокам из-за дальности расстояния теряли свои детали, алое знамя на куполе то вспыхивало звонким огнем, то линяло в облаках набегавшего дыма.
Пока я рисовал, появились два бронетранспортера и принялись с упорством муравьев растаскивать мертвую технику. Пейзаж менялся на глазах. Я успел нарисовать только несколько подбитых боевых машин и следы тягачей, прокладывавших свой путь среди нагромождения обломков, камней и земли. Как жаль, что я не мог вырваться сюда раньше.
Как и там, где я сделал первый рисунок, здесь было полное безлюдье, и, должно быть, поэтому меня и удивила неожиданно появившаяся человеческая фигура.
Я узнал в ней Василия Субботина, скромного, вихрастого юношу, корреспондента газеты 150-й дивизии, той самой, что штурмовала рейхстаг. Позже я понял, что бродил он здесь не из простого любопытства: его влекла неугомонная душа писателя-очевидца, мечтавшего рассказать когда– нибудь людям об этих исторических днях.
Рисунок был закончен. Я слез с бронированного сидения, спрятал свою папку в вещевой мешок. Я был счастлив. Разминая затекшие от долгой неподвижности ноги, я вышел на освещенный солнцем берег Шпрее.
САЛЮТ ПОБЕДЫ
Сбылась моя мечта: в редакции меня отпустили на некоторое время «в свободный полет». Это значило, что я мог располагать собой по собственному усмотрению.
Но времени все равно не хватало. Нужно было успеть зафиксировать то, что уходило безвозвратно. А кругом возникали все новые картины. Неожиданные, интересные: человеческие массы, исторические здания – все это жило не отдельно друг от друга, а в особенных, удивительных сочетаниях.
Поражали нескончаемые потоки бывших пленников, направляющихся на запад. Это была многоликая, многоголосая масса людей,
облаченных в невообразимые одеяния. Женщины, дети, тележки с нищенским скарбом, в некоторые были впряжены собаки. Но, несмотря ни на что, это было шествие счастливых, свободных людей. Они шли группами, с флажками своих стран, мимо Бранденбургских ворот и рейхстага и благодарно улыбались советским воинам, избавившим их от фашистского рабства.
Я поселился в рейхстаге у Неустроева, среди моих новых друзей-героев. Но до койки я добирался только ночью, усталый от работы и впечатлений.
Время, проведенное там, незабываемо. Сколько замечательных людей удалось узнать! Бывало, несмотря на усталость, я долго не мог заснуть и в полутьме всматривался в ряды коек, испытывая необыкновенное, возвышенное чувство любви к спящим на них воинам, имена которых уже стали почти легендарными.
Вечером седьмого мая произошло памятное событие.
Помещение, где мы находились, освещалось лампой, установленной на огромном круглом столе.
Кто-то спал, кто-то тихо разговаривал, чтобы не мешать другим.
Казалось, что время остановилось. Мирные часы были неестественны. Так часто бывает в жизни: неимоверное последнее усилие осталось позади. Все преодолено. Цель достигнута. Людей еще сковывает долгая усталость. Но сама эта усталость радостна.
Вдруг на пороге появились незнакомые офицеры. Они стали шумно, с пафосом приветствовать героев рейхстага. Гости оказались московскими журналистами (Коробов из «Комсомольской правды» и корреспондент радио, фамилию которого я не запомнил).
Много представителей прессы побывало в рейхстаге, и поэтому хозяева были довольно равнодушны к уже привычным для них восторженным поздравлениям. Но тут эти двое сообщили нечто такое, что заставило всех вскочить на ноги: завтра в присутствии командования союзников представители фашистской Германии подпишут акт о безоговорочной капитуляции.
Итак, война окончена! Это было подобно тому, как если бы взорвался огромный заряд радости, сплескивая кругом свою торжественную силу. Поднялся шум.
Все бросились обнимать и поздравлять друг друга. Воины, привыкшие столько лет держать оружие, использовали его в последний раз в победном салюте.
Необычен был этот салют Победы из изуродованных окон рейхстага.
Потом все уселись за большой круглый стол, который вдруг оказался удивительно нужным. На нем появились запасы еды и питья. Начались шумные тосты за Победу, за Родину, за будущую мирную жизнь.
Все понимали неповторимость этого времени, каждый день и час которого становится историей, неповторимость этой встречи.
И тут как-то сама собой возникла мысль обменяться сувенирами, которые останутся у каждого как память об этом вечере в последней цитадели фашистского рейха.
Моим соседом оказался замечательный храбрец лейтенант Берест, тот самый, что в форме полковника ходил на переговоры с фашистами. Его подарок– наручные часы—и сейчас хранится в моей семье как самая дорогая реликвия.
Потом мы долго не могли заснуть.
Разговоры затихали постепенно, но усталость взяла свое, и наконец заснули последние.
Посреди ночи мы были неожиданно разбужены. Оказалось, что опять загорелся рейхстаг, и нашу комнату заволокло дымом. Здесь в разных местах здания хранились какие-то архивы, которые продолжали тлеть и периодически воспламенялись. Пришлось переселиться в соседний дом, на что потратили добрую часть ночи.
ВОСЬМОЕ МАЯ
Моя командировка кончалась.
Вечером я должен был явиться в редакцию, находившуюся в предместье Берлина.
День выдался весенний, солнечный. По небу медленно плыли легкие, словно только что нанесенные акварелью облака. Перед рейхстагом шумел многолюдный воинский табор. Бойцы брились прямо на улице, пристроив зеркальце где-нибудь на броне танка.
Я отправился бродить по городу, высматривая наиболее характерные пейзажи. Какой-то военный, прикрепив холст к автомашине, писал этюд. Я подошел поближе: вдруг окажется знакомый. В эти дни я встретил немало людей, с которыми меня сводила судьба в разные годы войны. Мне даже стало казаться, что все фронтовые дороги вели в Берлин. Но этого человека я не знал, и, мысленно пожелав ему успешной работы, я пошел дальше.
Мое внимание уже давно привлекали Бранденбургские ворота. Я вышел на Унтер ден Линден, прямую, обсаженную липами улицу.
Отсюда ворота выглядели более интересно. Разбитую бронзовую квадригу венчало Красное знамя нашей Родины, подхваченное ветром и солнцем. Покалеченные снарядом кони как будто остановились над пропастью.
Сколько раз, еще в довоенные годы, видел я фотографию этого сооружения. Там оно выглядело торжественно, монументально.
Может быть, пробоина в колонне нарушила впечатление или что– нибудь другое, но мне ворота совсем не казались величественными, когда я рисовал их.
Улица Унтер ден Линден своим другим концом упиралась в площадь, на которой возвышался дворец Вильгельма I. Перед зданием стоял огромный памятник этому монарху, сделанный с верноподданнической и фальшивой помпезностью. Германского императора окружал ряд аллегорических фигур среди которых запомнилась женщина, идущая около коня державного всадника. Монумент пострадал от обстрела, и у его подножия валялись части бронзового рыцаря; меня поразил размер его гигантской руки в перчатке.
В центре площади, на возвышении, стояла наша регулировщица.
Она весело и деловито орудовала флажками. Может, это была одна из тех девушек, что когда-то под дождем и снегом показывали нам путь еще на калининских дорогах.
Я смотрел на эту ладную, родную фигурку, и сердце радовалось, что вижу ее в центре Берлина. Я не мог устоять и нарисовал возникшую передо мной картину последнего дня фронтовой жизни, дня восьмого мая.
С закатом солнца я возвращался в редакцию. Темнело. Стояла еще непривычная тишина, и вечер, напоенный ароматом молодой зелени, был удивительным.
И вдруг одна за другой начали взлетать ракеты. Цветные светящиеся фонтаны таяли в небе, оставляя за собой пышные дымные хвосты. Нарядные огоньки радостно плясали и сулили долгожданную мирную жизнь. Я не знал, откуда взялся этот веселый танец фейерверков. Может, кто– то, как и мы вчера в рейхстаге, заранее праздновал завершение войны?
Это был вечер накануне великого праздника—Дня Победы.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Сегодня девятое мая, мы с А. И. Кузнецовым опять поехали в Берлин. Путь наш лежал в участвовавший в городских боях полк подполковника Николаева.
Здесь должны состояться митинг и парад, посвященные Дню Победы. Сюда на торжество прибыли начальник политотдела 79-го корпуса полковник И. С. Крылов и командир 171-й стрелковой дивизии полковник А. И. Негода, чтобы вместе с бойцами и командирами встретить этот исторический день.
Полк торжественно построился.
Слова, доносившиеся с трибуны, глубоко волновали каждого воина, прошедшего тяжелый длинный путь, полный лишений и опасностей. Люди слушали и вспоминали свое боевое прошлое. Победа им досталась нелегко. Вспоминали и своих товарищей, жизнь которых трагично оборвалась в последние дни войны на улицах этого чужого города.
Я стоял на балконе соседнего
дома и смотрел на эту мощную
компактную массу людей, одетых
в военную форму. Пройдет
немного времени, и героические воины
возвратятся на свою Советскую Родину к семьям и мирному
труду.
К сожалению, я не мог отвлекаться, мне необходимо было сосредоточиться, чтобы нарисовать торжественный митинг. Но как я ни старался отогнать нахлынувшие мысли, они невольно возвращались вновь. Ведь все, что волновало этих воинов, касалось и меня...
Завтра этот рисунок должен появиться в нашей газете, последний рисунок, сделанный в Берлине.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
На этом заканчиваю записи, рассказывающие о бурных событиях Великой Отечественной войны, участником которых я был.
Наступили дни мира. Они были заполнены другими делами и заботами. Наша армия передвигалась.
На ее пути появлялись новые города, многие из них пострадали от войны, которая велась уже на территории Германии, вопреки прогнозам фашистских стратегов.
Возникали новые впечатления, надо было привьпсать к другому укладу жизни, преодолевать
Фотография контраст между напряженным финалом последних дней войны и наступившей тишиной. Трудно было свыкнуться с отсутствием стрельбы, взрывов, которыми были наполнены все эти годы.
Новые условия постепенно приобщали нас к мирным дням, началась демобилизация, и люди возвращались домой к своим очагам.
Несмотря на занятость текущей газетной работой, я старался зарисовать участников берлинских боев, пока они находились в нашей армии. Очень сожалею, что мне не удалось это желание осуществить до конца, что не смог изобразить лейтенанта Береста, капитана Давыдова и других героев штурма рейхстага.
Время убежало вперед. Прошло много лет с тех пор, когда были сделаны эти рисунки. Надеюсь, что прочитав мои записки, читатели поймут, в каких условиях приходилось работать.
При подготовке этого альбома в памяти вновь возникли события и люди, с которыми довелось встретиться в грозные дни Великой Отечественной войны. Возможно, что некоторые из изображенных здесь воинов погибли, сражаясь за Родину. Пусть тогда мои рисунки служат им доброй памятью.
